— Мотаюсь по степям как проклятый. Где только не садился! Утром чуть «мессер» не сбил, да летчик молодец: закрутил по кустам, вывернулся.
Офицер, попрощавшись, улетел в южном направлении, наверное, разыскивать какую-то другую марширующую часть, а мы все еще стоим. Нам по-прежнему ничего не ясно. Понимаем только, что положение все усложняется. Если противник у Верхней Бузиновки, то мы можем спокойно занять свой район. А если там тяжело и танки прорвались, тогда они могут появиться у Дона часа через два-три. Это уже опасно, ведь большая часть эшелонов еще в пути. С ними командир полка и штаб дивизии...
Решили быстро продвинуться к Дону и занять высоты на противоположном берегу.
Роты повзводно, почти бегом спешат к переправе. Рудаков впереди, а я пропускаю подразделения и тут же выясняю с командирами все вопросы. Особое беспокойство за боеприпасы. Вдруг начнется встречный бой, а их не хватит! Нас еще некому поддержать. Вся артиллерия — лишь противотанковая батарея и собственная минометная рота. Мин потребуется много. Командир минроты гвардии лейтенант Василий Григорьевич Силаев, коренастый человек с открытым лицом, докладывает просто и деловито:
— На первое время мин хватит, имею полбэка![2]
— Мало. Если длительный бой, где возьмете? — спросил его.
— Я уже решил, товарищ комиссар: освободил часть повозок и отправил за минами.
— Правильно, поторапливайся!
Но подгонять его излишне. Политрук этой роты Павел Чувиров широко шагает впереди, и все бойцы идут за ним вслед собранно, компактно. Вот рота уже пересекла Большую протоку и втянулась в кусты.
В небе появилась партия «мессершмиттов», но, ничего не заметив, прошла в сторону Иловли.
Батальон я догнал уже за рекой, когда роты развернулись в цепь и выходили на скаты высоты за хутором Хлебным, Как раз возвратился разведчик и доложил, что впереди, километрах в десяти, на дорогах замечено движение больших колонн. Сомнения не было — это части противника. [17]
Рудаков немедленно отдал приказ окопаться. Участок заняли небольшой, километра в два, но подступы к переправе оседлали крепко.
Люди работают не разгибаясь. Артиллеристы возятся у орудий, готовят снаряды. Мы с Рудаковым проверяем расстановку пулеметов, уточняем задачи. В спешке позабыли о своем наблюдательном пункте, пока не подошел телефонист и не спросил, где ставить аппарат. Комбат, ткнув пальцем в землю, приказал:
— Копай здесь, место подходящее: все видно!
Сержант Алексеев, боец Коробов и телефонист стали поспешно отрывать щель здесь же, в самом центре высотки, а мы пошли к Орехову. Его рота расположена на второй позиции с задачей перейти в случае надобности в контратаку на правом фланге, вдоль лощины с кустарником. И вот в этот самый момент общей суматохи и тревожных ожиданий, точно на ярмарку, прямо на высоту преспокойно выползает весь наш обоз. На передней повозке сидит ухмыляющийся Некирясов, а рядом с ним наш повар рядовой Кохан. Он в белом колпаке, размахивает черпаком и что-то кричит бойцам. Кохан, молдаванин по национальности, был большой балагур и отличный мастер своего дела. У него полно друзей в каждой роте. Оба, конечно в полнейшем неведении обстановки, приехали покормить людей.
Комбат же, увидев их, рассердился, не стесняясь в выражениях, отчитал так, что Некирясов сразу повернул назад, а Кохан стал отвязывать свой карабин от ящика с продуктами.
— Вояки! Даже оружие на себе лень носить! — шумит им вслед Рудаков.
— До скорой встречи! Назад не удерите! — кричат им солдаты.
...Угроза внезапного появления противника все время нарастала. Это чувствовалось и в воздухе, и на земле. Вражеские самолеты группами и в одиночку шныряли над всем районом, сигнал «Воздух!» раздавался то и дело. А на дорогах к Дону появились остатки каких-то наших разбитых подразделений. Сначала мимо проносились грузовики с ранеными, затем отдельные машины тылов, переполненные измученными бойцами. Все запылены, и многие спят в кузовах. На наши вопросы о фашистах они или ничего не говорят, или отвечают односложно: «Идут сюда!», «Недалеко!», «За высотами!». Мы пропускали их беспрепятственно на переправу. [18]
На станции в это время должен разгружаться второй эшелон. С ним командир полка. Комбат уже послал разведчиков в Хлебный, но Омельченко предупредил нас, связавшись по телефону:
— Немедленно займите боевой порядок! Противник может появиться с минуты на минуту! Помните — позади мост.
Но мы уже были готовы к этому.
Оказалось, командир 109-го гвардейского полка Омельченко и военком Звягин, как только выгрузились и получили задачу у начальника опергруппы В. К. Гончарова, сели в грузовик и выехали в Хлебный.
Гончаров уехал искать штаб армии, предупредив Омельченко, что тот остается за него. Уже по дороге в Хлебный Омельченко встретил несколько автомашин и офицера армейской разведки. От него он узнал, что впереди оборона прорвана, штаб и тылы армии перемещаются в Качалинскую, а остатки частей поспешно отходят.
Омельченко сразу сообразил, что может произойти, если подвижные колонны гитлеровцев вслед за отходящими ворвутся в районы выгрузки дивизии.
Нужно было принимать меры.
Приказав шоферу гнать со всей скоростью, он прибыл в Хлебный и от имени комдива отдал приказ командирам выгрузившихся частей срочно занять оборону по линии задонских высот. На это ушло еще минут двадцать.
А тут очень своевременно появился 42-й гвардейский истребительно-противотанковый дивизион на мехтяге во главе с командиром И. М. Грищенко и начальником штаба А. П. Полубаком. Батарейцы шли из района выгрузки и только что миновали мост. Омельченко немедленно направил дивизион в оборону.
Путь врагу к Дону на участке от Хлебного до Трехостровской был перекрыт.
Сделано это было вовремя. К концу дня на всех дорогах столбами взметнулась пыль. По извилистой линии окопов, всего в полсотне метров впереди нас, будто прошел ветерок. Комбат поднялся над бруствером наспех оборудованного окопчика и застыл в ожидании. Колонны гитлеровцев на машинах и с танками двигались на Трехостровскую, по направлению к хутору Зимовейскому и прямо на нас. Вот она, гитлеровская чума! Ползет по нашей земле так же, как тогда, в сорок первом году. В голове круговорот мыслей: «Все ли в порядке? Готовы ли артиллеристы?» Лихорадочным взглядом обшариваю всю оборону. Люди на месте, в [19] готовности. Кажется, все предусмотрено: орудия, минометы, противотанковые ружья, и каждый солдат — надежный боец. Но опять прокрадывается мысль: «Всякое случается на войне».
Через несколько минут со стороны станицы Трехостровской послышались артиллерийские залпы. Там начался бой. Стрельба доносится и со стороны хутора Зимовейского. И вот застучали пулеметы нашего боевого охранения. Это гвардейцы взвода Елкина. Там Гриппас. До них километра два.
Рудаков точно встрепенулся и сразу к телефону:
— Что видите перед собой?
— Ведем бой, колонна до пятнадцати машин и три танка! — отвечает замкомбата.
Стрельба там нарастает. Среди ружейно-пулеметной трескотни слышатся бухающие выстрелы бронебоек. Гитлеровцы остановили машины и развертываются. Открыла огонь наша минометная рота. В этот момент кто-то из пулеметчиков впереди нас дал длинную очередь. Видно, нервы не выдержали у парня. Комбат выскочил из окопа и зычным голосом крикнул:
— Не стрелять! Впереди свои!
Гвардейцы Елкина, выполнив задачу, перебежками и ползком стали отходить на фланг основной позиции. У фашистов подбиты головной танк и две автомашины. У нас трое раненых.
Гитлеровцы в атаку не пошли: ждали подхода главных сил. С наступлением темноты перестрелка стихла по всей линии высот. Но это была лишь первая стычка с передовыми подразделениями...
Силы немцев подтягивались всю ночь, хотя особенно они себя не выдавали. Лишь изредка то тут, то там темный небосвод взорвет осветительная ракета или где-то прогремит очередь, временами послышится, как впереди гудят машины и тихо рокочут танки. И кажется, враг затаился и только ожидает утра, чтобы сбросить нас в Дон.
Кто думал, что в первый же день фронтовой жизни мы окажемся в самой гуще очень больших событий! Однако стычка боевого охранения показала, что бойцы дерутся бесстрашно. Храбро действовали со взводом Елкина бронебойщики Степана Бодрова, подбившие вражеский танк. В бою отличился гвардеец коммунист Григорий Федорович Осипенко. Прикрывая отход взвода, он бился до последнего патрона. Когда фашистская пуля раздробила ему кисть правой руки, Осипенко перебросил приклад ручного пулемета к левому плечу и продолжал стрелять. Бойцы вынесли его, [20] истекавшего кровью. Осипенко был первым, кого я записал для представления к награде.
Мы с комбатом всю ночь на ногах: надо поговорить с людьми, внушить уверенность в себе. Рудаков исколесил все позиции: тут укажет взводному, как лучше оборудовать окоп, там спросит бойца громко, чтобы слышали все:
— Как, Иванов, колени не дрожат?
Что можно было ответить комбату?
— Все в порядке! Пусть попробуют!
Увидев Елкина в обороне, Рудаков шутливо бросил:
— Хвалю, действовал правильно, только жаль, троих ранило. Смотри, не сбережешь людей, посажу на гауптвахту!..
Солдаты смеются, а комбату этого только и надо. Бодрое настроение людей — сейчас главное. И неспроста Рудаков, пренебрегая опасностью, у всех на виду.
Рота Григория Ищенко расположена справа, соседей у него нет, фланг открытый. Рудаков, присев на корточки, чтобы лучше увидеть местность впереди, спрашивает:
— Что будешь делать, если на фланг полезут?
— Там два пулемета и орудие! — отвечает Ищенко.
— Правильно. Фланг для тебя главное, нельзя пропустить в лощину.
— Думаю, не пройдут... — как-то вяло ответил он.
Чувствовалось, ротный утомлен. С дежурства и в бой. Недовольный ответом, комбат переспросил его уже строже:
— А если точнее?
— Не пустим! — отрубил Григорий.
— Вот это уже по-гвардейски! — одобрил Рудаков. Но прежде чем идти дальше, он приказал Ищенко:
— Отдохни хоть часа два. С ног свалишься — кто ротой командовать будет?
Но Ищенко не стал отдыхать. Взяв бойца, он сразу же отправился на фланг. Бывшему летчику в пехотной тактике не все было ясно. А раз комбат указал на фланг, значит, там что-то не в порядке.
Позднее политрук его роты Вершинин доложил мне, что ротный ночью вместе с ним обошел все позиции, побывал на каждой огневой точке, а взводному Коркину дал строгий приказ:
— Фланг для тебя главное. Зубами грызи гада, но в лощину его не пускай. Понял?
Командир взвода сразу почувствовал характер Ищенко. Бывает, и одна фраза скажет о человеке больше, чем долгий разговор. [21]
К Григорию Ищенко это подходило вполне. Он никогда не был многословным.
Мы возвратились с комбатом на НП, вполне уверенные в своих людях. Бойцы не подведут.
Но что будет завтра?
...Наступило утро. И с первыми лучами солнца по всей линии обороны загремела стрельба, а воздух наполнился гулом фашистских самолетов. На нашу высоту налетела девятка «юнкерсов» и, построившись в круг, начала «обрабатывать» позиции. Все заволокло дымом и пылью. Связь с ротами сразу оборвалась. Вокруг нашего окопа взлетают груды земли, визжат осколки, а над головой снова валится в пике фашистский бомбардировщик.
— Кажется, пронесло! — кричит над ухом Рудаков, освобождаясь от целой кучи земли. Его лицо от толстого слоя пыли стало черным, и только зубы да белки глаз неестественно выделяются своей белизной.
Еще трижды налетали пикировщики на нашу высоту, и она из зеленой превратилась в серо-бурую. Однако окопы уже ожили. Бойцы заняли места, бронебойщики припали к длинноствольным ружьям. Только слева у дороги противотанковое орудие далеко отброшено взрывом, и около него возится расчет. Телефонисты восстановили связь, и мы выясняем обстановку. В рогах есть потери, убитые и раненые, контужен Гриппас. Рудаков забеспокоился. Приказывает немедленно вывести раненых и быть в готовности к отражению атаки гитлеровцев.
В это время наблюдатель громко кричит:
— Прямо танки и мотопехота!
Началось! Это уже не передовой отряд, а главные силы.
Две мощные колонны врага выползли с обеих сторон двугорбой высоты и, развернувшись перед фронтом, двинулись прямо на нас. Впереди более двадцати танков. Расстояние между нами быстро сокращается. Волнение нарастает. Рудаков смотрит не отрываясь, губы плотно сжаты, и мускул на щеке чуть дергается. Команды теперь излишни, но так и хочется крикнуть во весь голос: «Не подведите, ребята! Не робей!»
Точно по сигналу со всей позиции навстречу обнаглевшему врагу хлестнуло целое море огня. Среди трескотни, как удары молота, выделяются залпы орудий — бьют бронебойки. Минометчики Силаева ведут заградительный огонь, и вот — загорелся один, второй, третий танк. Это отличилась батарея 42-го гвардейского противотанкового дивизиона под командованием гвардии лейтенанта В. Б. Преснякова, [22] подбившая с первых же залпов вражеские танки, а затем еще и три броневика. От удачных попаданий бронебойно-зажигательных пуль вспыхнули, как факелы, несколько автомашин, а гитлеровцы заметались по полю.
— Горят! Горят! Круши гадов! — возбужденно кричат бойцы.
Боевой порядок фашистов расстроился. Группа танков пошла в обход высоты. Но там скрытые орудия Ищенко. Мы видим — подбиты еще две машины, а остальные повернули вспять. Минометчики залп за залпом накрывают пехоту. На поле уже семь подбитых танков и до пятнадцати автомашин. Гитлеровцы перестраиваются в цепь, пытаются перейти в атаку, но снова отброшены с большими потерями.
Враг явно просчитался. Не испугались гвардейцы ни зверской бомбежки, ни танковой атаки. Позиции в наших руках.
День уже клонился к вечеру, но бой не ослабевал. Фашисты, обозленные неудачей, начали новую атаку на позицию роты Ищенко, пытались обойти ее с фланга, прорваться в лощину, а там к мосту. Вспыхнула ожесточенная схватка. Прикрывавший фланг станковый пулемет разбит. Часть вражеских автоматчиков уже в лощине!
Комбат подает сигнал роте Орехова — начать контратаку. И опять вопрос: поднимутся ли дружно бойцы, когда пули свищут над головой и рвутся снаряды? И вот кто-то из связных громко крикнул:
— Пошли! Поднялись!
Да и могло ли быть иначе?! Это лучшая наша рота. Солдаты, выпрыгнув из окопов, рванулись вперед. Упал один, другой, но остальные бегут к кустам не сгибаясь. Орехов потерял каску, с непокрытой головой и закатанными по локоть рукавами во главе группы бойцов ворвался в кустарник. Вместе со взводом девствует политрук Василий Кузовкин. За скатами высоты шум. Долетает: «Ура-а-а!», «За Родину!», «Вперед!». На наблюдательном пункте с напряжением следим за ходом контратаки. Роту уже не видно, но частая стрельба говорит: там сейчас идет жаркая схватка. Бой длится минут двадцать. Из кустарника выскакивают гитлеровцы, и многие, сраженные пулями, падают. К нашему окопу подбежал посыльный и, свалившись на бруствер, доложил:
— От Орехова, противник отбит!
Словно тяжесть свалилась с плеч. Положение восстановлено. Рудаков снял каску, вытер вспотевший лоб и бросил телефонисту: [23]
— Вызывай ротных, теперь-то угомонятся!
— Эх, как они стрекача дали! — возбужденно кричит сержант Алексеев.
Наступила ночь. Над позициями стелется легкий туман.
Гитлеровцы молчат и лишь изредка ракетами освещают местность. Подсчитываем потери: есть убитые и раненые, уничтожено одно орудие, два пулемета, и вышли из строя три офицера. Противник потерял во много раз больше. Подбитые нами танки и машины, рассыпанные по полю, так и остались на месте. Наши артиллеристы к ним никого по подпускали.
Командир полка, непрерывно следивший за ходом этого поединка, вызывает комбата к телефону:
— Молодцы, ребята, молодцы! Высота дымилась, точно вулкан, но враг не прошел!
От командира полка мы узнали, что фронт за Доном удержан везде...
Продолжали укреплять позиции, покормили людей, похоронили павших в бою товарищей. Но совершенно неожиданно в полночь получили приказ отойти на восточный берег. На наш третий батальон возлагалась задача прикрывать отход всех частей с плацдарма. Причем лично Рудакову приказано с одной ротой выдвинуться левее, на участок второго батальона, а мне удерживать позицию перед Хлебным до отхода всех подразделений соседнего 118-го гвардейского полка, оборонявшегося в районе хутора Зимовейского. Мост через Дон будет взорван только после доклада о полном очищении правого берега.
Соседи начали отходить, но мне поручено обеспечить прикрытие. Отправил за реку хозяйственников и медпункт. Медсестра Вера, «застрявшая» у нас здесь, прошла мимо с носилками на плече. Кто-то из бойцов крикнул ей вслед: «К мосту, Вера, к мосту!» Она промолчала и даже не ускорила шаг. Нелегко ей было в этом первом бою.
Чтобы ввести гитлеровцев в заблуждение о наших намерениях, решил предпринять ночную вылазку одной ротой, наделать побольше шуму, а пока фашисты разберутся, начать отвод других подразделений. Поручил эту задачу Григорию Ищенко. Он показал себя смелым командиром, обладающим выдержкой, а это главное. Минометчики должны прикрыть его действия огнем.
Через несколько минут минометы заработали, и Григорий Ищенко двинул роту вперед. Гитлеровцы сразу встревожились, усилили стрельбу. Освещают местность ракетами.
По дороге к Хлебному потянулись последние подразделения [24] 118-го гвардейского полка. За ними отошла наша батарея. Роты Ищенко и Орехова ведут огонь, прикрывают отход. В тылу заняли позицию пулеметчики.
Через час плацдарм опустел. Теперь начинает отходить Ищенко. Его прикрывает Орехов. Так, меняя роты, медленно отходим почти до самого утра. Бойцы ведут себя спокойно, собранно. Они точно возмужали за эти сутки боев.
Гитлеровцы догадались об отходе лишь на рассвете и бросили нам во фланг группу автоматчиков, но наши станковые пулеметы охладили их пыл. До реки осталось не более двухсот метров. Перед мостом снова встали на позицию пулеметы, открыли огонь. Прошли бойцы Ищенко.
— Все в сборе? — спрашиваю его.
— Все, там только фрицы, — ответил он.
Вместе с последними пулеметчиками и сержантом Алексеевым минуем переправу. На противоположном берегу встречает инженер дивизии гвардии майор Киркоров. Он нетерпеливо машет рукой и показывает на мост. Потом кричит, пересиливая шум пальбы:
— Можно взрывать?
— Взрывайте, если приказано. Там наших нет!
Инженер обернулся в сторону кустов, где в окопах, у самой воды, сидели саперы, и поднял руку. И тут же раздался оглушительный грохот. Мост вздыбился, уродливо переломился в воздухе и с большим шумом рухнул в воду.
Тучи сгущаются
События на фронте западнее большой излучины реки Дон развивались быстро и драматично.
В то время как первые эшелоны 37-й гвардейской дивизии подходили к пунктам выгрузки, на участке дороги между станциями Котлубань и Иловля противник, продолжая развивать наступление при поддержке танков и авиации, преодолел оборону малочисленных и измотанных боями войск генерал-майора В. Д. Крюченкина и начал быстро продвигаться к Дону. Маршал Советского Союза К. С. Москаленко писал об этих событиях:
«...6-я немецкая армия одновременно нанесла два удара: главный — на Сиротинскую (силами пяти дивизий) и вспомогательный (тремя дивизиями) — на Трехостровскую. С первых же минут боя резко сказалось превосходство наземных сил противника и господство его авиации в воздухе. В результате, несмотря на упорное сопротивление, врагу удалось за день боя продвинуться по всему фронту наступления [25] на 12–20 км. Его танки прорвались к командному пункту...»[3]
В результате прорыва гитлеровцев в обороне образовалась брешь шириной свыше 30 километров, закрыть которую было нечем. На плечах поспешно отходивших к станице Трехостровской и хутору Вертячьему частей 18-й стрелковой и 39-й гвардейской дивизий противник в восточном выступе большой излучины Дона вышел к реке на участке хутор Хлебный, станица Трехостровская, но тут, неожиданно для себя, встретил упорное сопротивление передовых подразделений нашей дивизии, занявших позиции на западном берегу. Это изменило обстановку. Фашистам не удалось с ходу овладеть действующими переправами, и они втянулись в длительные, но безуспешные бои. Фронт стабилизировался.
Генерал Жолудев, как только прибыл в расположение дивизии, на временный КП в рощу севернее станицы Качалинской, сразу взял управление войсками в свои руки. Все случившееся здесь подтвердило его опасение: гитлеровцы прорвались к Дону раньше, чем дивизия сосредоточилась. Правда, они получили отпор. Однако остро стоял вопрос: смогут ли части удержаться за рекой, на слабо укрепленном рубеже без поддержки танков и авиации?
Жолудев действовал быстро и энергично. Командирам 109-го и 118-го гвардейского полков, с которыми была связь, он отдал указания занять оборону по восточному берегу Дона на участке Иловлинская, Качалинская лично. В другие части были посланы штабные офицеры. К этому времени прибыли и благополучно разгрузились последние эшелоны дивизии, на свои места встали артиллерия, тылы. Боевой порядок дивизии на новом рубеже уже создавался. Начальник штаба Иван Кузьмич Брушко организовал управление и связь. Новый КП оборудовали в хуторе Шишкине.
Отдав все распоряжения, генерал вместе с военкомом П. В. Щербиной, офицером оперативного отдела гвардии капитаном А. Н. Ракицким выехали в штаб армии, а оттуда к хутору Байбаеву, чтобы лично проконтролировать выход через переправу полков.
Было уже за полночь, когда первые подразделения стали переходить мост и потянулись в свои районы. На левом фланге у Омельченко шел бой. Взрывы мин, частая автоматная и ружейная стрельба далеко разносились по окрестностям. [26]
— Товарищ гвардии генерал, 118-й полк занимает новый участок! — доложил комдиву офицер.
— Хорошо. Проследите! — бросает Жолудев.
— Прошел мост противотанковый! — докладывает другой.
— Срочно занять свои позиции!
— Саперы подготовили мост к взрыву!
Генерал приказывает Ракицкому:
— Лично проверьте, мост взорвать только после отхода подразделений прикрытия.
Начал отходить и полк Омельченко. Перестрелка заметно стихла. Она возникла вновь у берега, когда последние подразделения пересекали мост. Но это уже не опасно. Почти вся полоса обороны от Иловли на севере и до речки Паньшинки на юге была занята войсками.
Ночь прошла в напряженной работе. Теперь враг не навяжет нам своей воли.
Утром на всем почти сорокакилометровом фронте обороны дивизии завязалась ожесточенная перестрелка. В воздухе появились вражеские бомбардировщики. Изредка вспыхивали воздушные бои. Подразделения спешно закреплялись на новом рубеже. Обстановка напряженная. Каждый знал, что фашисты пробились к Дону не для того, чтобы здесь остановиться. Они будут форсировать реку.
...Под огнем врага мы занимали новый район обороны западнее Байбаева до Быстрой протоки, на левом фланге нашего полка. Правее нас закреплялся второй батальон гвардии майора Тихона Степановича Богданова, а дальше, до Иловлинского рукава, — Ивана Спиридоновича Ткаченко.
На западной окраине хутора Байбаева мы увидели генерала В. Г. Жолудева. Он стоял у развалины сарая вместе с военкомом Щербиной и наблюдал, как наши роты, растянувшись длинной цепочкой, перебегают под берегом к своему рубежу. За сараем в лощине укрыта автомашина, и около нее возятся несколько человек — ведут переговоры по радио. То и дело к генералу подбегают штабные, что-то говорят, а Жолудев отдает краткие приказания и продолжает смотреть в сторону Дона. Комбат Рудаков докладывает:
— Товарищ гвардии генерал! Третий гвардейский выходит на позицию!
Генерал лишь кивнул головой:
— Торопитесь, немцы ждать не будут!
Роты вошли в кусты, мы с Рудаковым за ними вслед. Теперь надо быстро создать систему огня, и снова мы будем [27] готовы вести боевой «разговор» с врагом, но уже через Дон. Вражеским танкам нелегко будет нас достать.
Гвардейцы, рассыпавшись по кустарнику, приступили к оборудованию позиций, а пулеметчики уже длинными очередями прочесывают заросли на противоположном берегу. Фронт широкий, все роты растянуты в одну линию. На новый рубеж еще не вышли минометчики. Их задержал огонь противника. Но правее хутора уже расставила свои орудия противотанковая батарея. На правом фланге, где батальон Ткаченко, идет усиленная перестрелка. Что там такое — еще неизвестно.
По небольшому оврагу, где мы решили устроить свой КП, на коне подскочил командир полка Омельченко. Он только что от командира дивизии, чем-то возбужден и, не спешиваясь, засыпал нас вопросами:
— Позицию заняли?
— Заняли!
— С артиллерией связались?
— Еще нет.
— Где минометчики?
— На подходе.
Омельченко раздраженно приказал немедленно выдвинуть минометы: противник накапливает силы против Ткаченко. Но из кустов, со стороны Быстрой протоки, уже спешат гвардейцы Силаева и сразу же становятся на позиции за нашим оврагом. Теперь все в порядке. Омельченко поскакал дальше.
У Иловли уже грохочет артиллерия. Снаряды с воем проносятся над нашими позициями и рвутся за оврагами. Там, действительно, назревает что-то серьезное. Связисты подтянули линию и тут же включают аппарат. Рудаков вызвал командира правофланговой роты Ищенко, предупредил:
— Смотри в оба!
Возвратившись из оперативной группы, гвардии лейтенант Виктор Левкевич собрал писарей и связистов, начал «устраивать» штаб. Гвардейцы, сняв снаряжение, яростно вгрызаются в склоны оврага, готовят котлованы для землянок. С вечера никто из бойцов батальона и все офицеры еще не ели. Бой, отход за Дон, занятие нового рубежа под обстрелом врага держали всех в напряжении. В овраг прибегает гвардии старшина Некирясов, спрашивает, когда кормить людей: «Суп и каша давно перепрели!» Комбат Рудаков с биноклем в руке пристроился за деревом, наблюдает. За Доном появляются группы гитлеровцев и скрываются в [28] кустах. Ему, конечно, не до обеда... Подтянул связь командир артдивизиона. Он будет поддерживать нас. Комбат указывает ему высокую сосну, где можно устроить наблюдательный пункт. Артиллерист кивает, а боец-разведчик уже с кошачьей ловкостью по сучкам взбирается на ствол дерева, тянет за собой провод. Вскоре он передает данные. По вражескому скоплению у Иловли бьют теперь орудия и минометы. Ткаченко сообщает нам уже спокойным голосом:
— Утихомирились, отошли, теперь держитесь вы!
К вечеру мы устроились в блиндаже, перекрытом легкими накатами из ольховника, засыпанными землей. Левкевич еще оборудовал блиндаж для узла связи. Комбат Рудаков вышел в овраг, осмотрел все хозяйство, беседовал с бойцами. Люди устали. Теперь бы пора и отдохнуть... И тут поступило тревожное сообщение: «Противник форсирует Дон у Трехостровской!» Мы видели, как машина генерала сорвалась с места и в клубах пыли понеслась к станице. Над всем районом вновь закружились группы бомбардировщиков, усилился артобстрел.
Как выяснилось, получив сведения о форсировании реки у Трехостровской, Жолудев понял, «где и когда». Не вызывало сомнения, что у Иловли утром враг провел лишь демонстрацию, а главное будет здесь. Поэтому он не покидал свой временный НП у Байбаева.
Генерал прибыл в 114-й гвардейский полк вовремя. Бой был в самом разгаре. Фашисты уже проникли на наш берег. Поняв опасность, Жолудев упрекнул комполка Комарова:
— Чего ждете? Вводите в бой второй эшелон. Нельзя дать им закрепиться на берегу!
Был поднят в контратаку свежий батальон гвардии майора Масягина. Ожесточенный бой длился до темноты. Оставив на месте более 140 трупов своих солдат, гитлеровцы очистили берег. Переправа у Трехостровской осталась за нами, но в этом бою погиб храбрый комбат Масягин.
Генерал Жолудев, предвидя возможность нового удара врага, приказал перебросить сюда все резервы, артиллерию и часть сил из других полков, сосредоточив на опасном фланге почти половину всей дивизии. От нас ушли туда батальон Богданова и роты автоматчиков и ПТР.
Как и ожидалось, на следующее утро гитлеровцы со стороны Нижнего Акатова снова начали атаки, пытаясь прорваться в наш тыл. Они захватили рощу и начали обходить позиции полка с фланга. Казалось, один нажим — я они возьмут важную высоту 110,2, что поставило бы всю оборону [29] в тяжелое положение. И здесь, в этом бою, особенно отличились комсомольцы — курсанты учебного батальона гвардии майора Коноплева.
Вражеские цепи продвигались среди кустов и уже подошли вплотную к позициям курсантов. По приказу Жолудева комбат дал сигнал начать контратаку. Вверх взвились три красные ракеты, и три роты пошли вперед. С первой поднялись из окопов военком батальона гвардии старший политрук Романенко и находившийся с ним представитель штаба гвардии капитан Ефанов. В центре шел в атаку сам комбат Коноплев, а на фланге в роте был комсорг батальона Михаил Усатов. С возгласами «За Родину!», «Ура!» они бросились на врага, увлекая своим примером остальных. Рослые, крепкие гвардейцы-курсанты врезались в гущу фашистов и в ожесточенной рукопашной схватке начали теснить их к берегу. Натиск гвардейцев не ослабевал. Убиты комбат Коноплев, командир роты Горемыкин, политрук Погорелов. Тяжело ранен отважный комиссар Романенко.
Под губительным обстрелом роты залегли, еще не достигнув цели. И тут группа комсомольцев, возглавляемая комсоргом Усатовым, снова поднялась в атаку. Один из его друзей, гвардии сержант Николай Зорин, высоко поднял над толовой красный флаг, который ему было поручено водрузить на высоте. Гвардейцы бросились на гитлеровцев. А справа двинулись вперед бойцы батальона Богданова. Теснимые со всех сторон, фашисты не выдержали и стали отходить. На гребне высотки был водружен красный флаг, символ верности боевой клятве комсомольской организации. В этом бою Николай Зорин, Иван Григорьев — отважные комсомольцы, политбойцы роты — погибли смертью храбрых.