Рэн поворачивается и уносится прочь.
Я кричу ему вслед, пытаясь убедить остаться, но он не слушает.
— Отпусти его. — Пакс запихивает в рот еще одну креветку. — Угрюмый ублюдок хочет дуться, тогда мы должны позволить ему. О, черт. — Он поворачивается на сто восемьдесят, жуя так быстро, как только может. Сглатывает, вытирая рот тыльной стороной ладони.
— Что?
— Внимание. На шесть часов. Твой старик направляется прямо к нам.
Я сопротивляюсь желанию проверить. Найти его в толпе и посмотреть, каково его настроение. Вместо этого я смотрю на бритую голову Пакса, мои мысли мечутся повсюду.
— Ну и ну. Посмотрите, кто здесь. Добрый вечер, джентльмены. Как приятно видеть вас здесь. Даже если ты откровенно ослушался меня, мальчик. Я отчетливо помню, что говорил тебе надеть смокинг.
Я медленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на своего отца.
Высокий и широкоплечий, но стройнее меня. В молодости он не мог накачать мышцы. Он еще худее, чем когда я видел его на Рождество. Его густые волосы, когда-то черные, превратились в перец и соль. Его лицо представляет собой перекрестие морщин, которые проходят глубоко вокруг его постоянно опущенного рта. Естественно, на нем смокинг. Это его большая ночь — его шанс поразить американцев своей филантропией и превосходным английским воспитанием.
Мы смотрим друг на друга, и на его лице нет и намека на фамильярность. Никакой доброты. Никакого отцовского сострадания. Даже проблеска удовольствия от воссоединения со своим единственным сыном. Есть только тусклая, слабая, абсолютно обычная синева его глаз, и опущенные уголки рта, как неодобрение из-за смокинга.
Ставлю бокал с шампанским на буфетный столик и отряхиваю руки.
— Знаешь что? К черту все это. Я тоже ухожу.
ГЛАВА 42
КЭРРИ
Представьте мое удивление, когда я бегу обратно на вечеринку, и вижу Элоди, которая собирается пойти в атаку на одного из технических ботаников академии. Тома Петрова. Я пытаюсь спасти его от нее. И только когда узнаю всю историю, понимаю, почему подруга так злится.
Том чинил для Элоди телефон. Телефон, который Рэн случайно разбил, столкнувшись с Элоди в коридоре сегодня утром — честно говоря, я совсем забыла об этом — а потом Рэн заставил Тома отдать ему телефон. Короче говоря, телефон Элли у Рэна, и она вышла из себя, когда узнала об этом.
Я не удивлена. И отреагировала бы точно также. Но теперь Эль хочет пойти в Бунт-Хаус посреди ночи, чтобы вернуть его. Она знает, что эти придурки уехали из города, и хочет вернуть свою собственность.
Я бы скорее выколола себе глаза, чем пошла к ним домой, но прямо сейчас у меня нет выбора? Не могу отпустить ее одну.
Мы оставляем Прес с Андре, который обещает позаботиться о ней, и я неохотно соглашаюсь отвезти Элоди в гору. По дороге я пытаюсь отговорить ее от этого безумия, но все бесполезно. Не успеваю я опомниться, как мы уже стоим перед домом Дэша в кромешной тьме, и маленькая Элоди Стиллуотер вскрывает замок на их входной двери.
Как только дверь со щелчком открывается, она входит внутрь и реагирует именно так, как можно было бы ожидать от нее — она приходит в восторг от этого места. Красивый декор. Потрясающая лестница. Картины на стенах. Я неохотно признаю, что Рэн ответственен за бурные, жесткие, замечательные картины, и ловлю восхищение в ее глазах. Она пытается скрыть это, но уже слишком поздно. В конце концов я не в том положении, чтобы судить ее. Я упала в обморок от музыки Дэша, когда услышала, как он играет в первый раз. Чем это отличается?
Стараюсь не смотреть на огромное окно над головой, подталкивая Элоди к лестнице, но мне это не удается. Я не поднималась в обсерваторию с той ночи, когда нашла там Амалию Гиббонс с членом Дэшила во рту. В ту же ночь я сорвала со стены свои звездные карты. Выбросила серьги с планетами. Засунула подальше на дно шкафа футболки НАСА, телескоп и другие астрономические безделушки. Мне было больно даже думать о чем-то, связанном с астрономией, потому что моя любовь к звездам была так неразрывно связана с ним. Но как же я скучала по ночному небу. И как красиво оно выглядит через огромное окно в крыше дома.
Мне вдруг становится очень, очень плохо, как никогда за долгое время.
— Давай. — Я провожаю Элоди к лестнице. — Нет времени любоваться архитектурой. Нам нужно взять телефон и вернуться в академию. У меня ужасное предчувствие.
— Где его комната? Скажи мне, и я сама найду.
Ну, если это не звучит как ужасная идея, то я не знаю, что хуже.
— Мы пойдем вместе. Здесь легче заблудиться, чем ты думаешь.
Элоди улыбается. Сжимает мою руку.
— Со мной все будет в порядке. Оставайся здесь и наблюдай. Если увидишь огни на дороге, крикни, и мы уберемся отсюда к чертовой матери. Один из нас должен быть настороже.
Какой бы я ни была трусихой, я отпускаю ее. Я видела жалость на ее лице. Элоди знает, как тяжело мне быть здесь, в его доме. Боже, когда я была здесь в последний раз…
Я отталкиваю воспоминание, заставляя себя не цепляться за него и не мучить себя повторением. Какой в этом смысл? Что хорошего в том, чтобы помнить об этом? Это было не по-настоящему.
Жду в густой тишине, стены дома безмолвно дышат вокруг меня. Я чувствую его присутствие. Пиджак Дэша перекинут через спинку одного из стульев в гостиной у окна; его кроссовки у двери; его новые очки на кофейном столике. Я вдыхаю, гадая, смогу ли уловить его запах, витающий в воздухе, разочарованная (и немного смущенная тем, что даже попыталась), когда это не удается.
Нервы начинают брать надо мной верх. Я жду минуту, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь сохранять спокойствие, но это ни хрена не помогает. Мне нужно уйти.
— Элли! Поторопись, черт возьми! Я тут вся вспотела!
Нет ответа.
— Элоди! Я не шучу! Пошли отсюда!
Мой голос эхом разносится по центру дома, отражаясь от стен, словно издеваясь надо мной. Я не могу быть здесь. Просто не могу. Мне придется пойти и забрать ее. Я проклинаю ее всю дорогу вверх по лестнице, пробегая мимо второго этажа. Когда достигаю площадки третьего этажа, я резко останавливаюсь, мое сердце болезненно пульсирует.
Его дверь прямо там. Меньше чем в десяти шагах.
Воспоминания о той ночи, когда Мара сбежала в Лос-Анджелес, вспыхивают в памяти. Внизу бушевала вечеринка. Рэн под кайфом обнимал меня прямо там, где я сейчас стою. А потом я впервые увидела комнату Дэша, поразилась пианино у стены возле окна, и огромной кровати, и книгам, и всему, что так врожденно и присуще ему.
Весь прогресс, которого я добилась за последние восемь месяцев, сводится на нет только из-за того, что я нахожусь здесь. Если не уйду в ближайшее время, то вернусь к тому, с чего начала — к открытой смертельной ране и эмоциональному истеканию кровью.
Я двигаюсь как робот, огибая лестничную площадку, направляясь к последнему лестничному пролету. Осталось всего пять шагов. Еще четыре. Три. Но потом я оказываюсь прямо перед дверью Дэша, и все притворство вылетает в окно.
Если его дверь заперта, значит, так оно и будет. Буду спасена. Я поднимусь по лестнице, заберу свою подругу, и мы уйдем отсюда. У меня стучит в голове, когда я поворачиваю ручку… и дверь распахивается.
Дерьмо.
Прерывисто дышу, хватаясь за дверной косяк. Я знала, что это будет трудно, но… Этого я не ожидала. Боль пронзает мои ребра, попадая в центр моего сердца. Как это все еще может быть так больно?
Удивительно, как боль превращает наши воспоминания в оружие. Я готовлюсь еще секунду, борясь за то, чтобы боль утихла. Требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы ослепляющая молния агонии притупилась до управляемого ожога. Когда я чувствую, что достаточно пришла в себя, чтобы стоять без помощи дверного косяка, медленно вхожу в комнату. Страх кружится в моей груди.
Его кровать в беспорядке. Простыни из египетского хлопка скомканы. Одеяло свисает с кровати, наполовину лежа на полу. Там же валяется рубашка — та, в которой он был вчера. Боже, как жалко, что я знаю это. Она свернута в тугой комок, как будто Дэш намеренно скомкал дорогую ткань и швырнул ее на пол.
Вид из его окон снова представляет собой полотно из черного и серого — жуткие тени, которые намекают на полог деревьев и линию горы, поднимающуюся вдалеке.
Так же, как и в первый раз, когда я пришла сюда, меня тянет к прекрасному пианино в углу комнаты. Объекты, которые больше всего захватывают наши сердца, отзываются эхом о нас в наше отсутствие. Когда я вижу гладкие черно-белые клавиши и скамейку с потертым оранжевым блокнотом на ней, небрежно лежащем на ней, как будто Дэш оторвался от своей композиции и в спешке покинул комнату, каждое воспоминание о Дэше нападает на меня, настолько подавляя, что у меня подгибаются ноги.
Дэш, стоящий среди надгробий на кладбище Вульф-Холла с восемью могилами, злой и расстроенный…
Дэш, сидящий в серебристом луче света в оркестровой комнате, склонив голову, закрыв глаза, его пальцы порхающие по клавишам, когда он играет...
Дэш, прикусывающий палец перчатки, с глазами, полными темных намерений. «Тогда ладно. Будь по-твоему».
Дэш, держит меня в объятиях, смеется. «Прости, Стелла. Нельзя увидеть планеты невооруженным глазом».
Дэш в обсерватории, его пальцы запутались в чужих волосах…
Я вздрагиваю от этого последнего образа, отшатываясь от яркого укола печали, который сопровождает его. Как? Как он мог это сделать? Я знаю, что из всех возможностей и вероятностей, которые могли развернуться для нас в будущем, вполне вероятно, что он мог облажаться. Жестокая репутация Дэша и последствия, которые он обещал мне, когда мы впервые заговорили, подготовили меня к этому. Но я посмотрела ему в глаза и увидела в них правду. Истину, которая перечеркнула все остальное.
Он не лгал, когда говорил, что любит меня. И поклялся, что никогда не причинит мне вреда. Я поверила этим словам, потому что они были фактом. Так что же произошло? Что изменилось? Что заставило его сделать что-то такое подлое и обидное? Это... это просто не имеет смысла.
Слезы текут по моим щекам, когда я подхожу к пианино. У меня болит душа. Она уже несколько месяцев пульсирует от вопросов, которые я не могу задать, которые не буду задавать, потому что они причиняют слишком сильную боль, даже всплывая в моей собственной голове.
Пробегаю пальцами по беспорядочным стопкам нот, изучая нацарапанные Дэшилом пометки на полях. Он всегда гораздо лучше умел общаться на этом элегантном языке, чем на своем родном. Глядя на множество нот, названия которых даже толком не помню, я ловлю себя на том, что жалею, что не уделяла больше внимания урокам музыки. Жаль, что я не могу прочитать смысл каждой полоски углерода, оставшейся от его карандаша, и услышать красоту музыки, которую он создал.
Мой взгляд застывает, отказываясь смотреть куда-либо еще, когда я вижу название, написанное Дэшем на нотном листе, который лежит на самом верху стопки. Я даже моргнуть не смею.
«Стеллалуна».
Мои руки дрожат, когда я поднимаю лист бумаги, изо всех сил пытаюсь понять сложные, безумные каракули, которые проносятся по узким черным линиям. Моя грудь сжимается еще сильнее, когда я вижу, что вторая страница нот помечена тем же названием. И третья. И четвертая. Проверяю страницу в середине стопки, и она тоже помечена как «Стеллалуна».
Я знаю, что это такое. Это музыка, которую он играл для меня на вечеринке. Расширенная. Переставляемая. Переписываемая и переделываемая, снова и снова.
Щелчок.
Я роняю ноты. Стопка падает, бумаги, развеваясь, падают на пол у моих ног.
Мое сердце останавливается.
В коридоре еще один звук нарушает свинцовую тишину. На этот раз скрип. Громкий. Нога ступает по половицам.
ЧЕРТ!
Я двигаюсь. Каким-то образом стараюсь, чтобы мои шаги были тихими. Я никогда в жизни не бегала так быстро. Поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, дважды чуть не сломав себе шею. У подножия лестницы я высовываю голову из входной двери, вглядываясь в кромешную тьму в поисках каких-либо признаков машины, но ничего не вижу.
Христос.
Сглатываю, пытаясь успокоить свой неровный пульс.
«Дома скрипят и трещат, Кэрри. Они стонут вместе с ветром. Ни в одном доме никогда не бывает полной тишины».
И все же лучше проверить.
— Элоди! Это ты? — окликаю я с нижней ступеньки. — Ты это слышала?
Она не отвечает, и мое воображение разгорается с новой силой. Она мертва. Убита призраком старого параноидального ублюдка, который жил здесь до того, как Рэн купил этот дом.
— Элоди! Какого черта?
— Я иду! Секундочку! — Она перегибается через перила на самом верхнем этаже лестницы. Я мельком вижу ее светлые волосы, а затем девушка снова исчезает.
Секунды тянутся, превращаясь в минуты, и мой разум цепляется за ноты. Обрывки бумаги разлетелись повсюду, заскользили по половицам и, крутясь в воздухе, приземлились на ковер у окна. В тот же момент, как Дэш войдет и увидит беспорядок, он поймет, что кто-то побывал в его комнате. Каким-то образом он узнает, что это была я. Я никогда не смогу пережить унижение, если он поймет это. В конце концов, я больше не могу думать об этом. Вопреки здравому смыслу, снова поднимаюсь по лестнице. На полпути слышу голос, и моя кровь тут же леденеет. Это голос Рэна. Я бы узнала его где угодно.
Мчусь вверх по оставшимся лестничным пролетам, в отчаянии и панике.
— Элоди! О боже, Элли! Я думаю, что он в доме! Давай, шевелись! — Элоди снова появляется из-за перил. — Я услышала голос. Я ничего не вижу, но мне кажется, что он в... О БОЖЕ! ЧЕРТ!
Я чуть не скатываюсь на заднице вниз по лестнице.
Рэн Джейкоби, словно призрак, одетый во все черное, стоит на площадке верхнего этажа, прямо рядом с Элоди.
— Привет, Кэрри. Да, я здесь.
Как, черт возьми, я не заметила, как он вошел? Как давно парень здесь? Почему мое сердце поднимается, а не опускается? Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
— Тебе должно быть стыдно за себя. Я говорила тебе держаться от нее подальше, а ты идешь и крадешь ее телефон? Да ты просто с ума сошел.
— Боже. Остановись. С меня хватит визга на одну ночь, спасибо. Обратный путь из Бостона был ужасен. Мне пришлось идти пешком всю дорогу из города, потому что водитель такси не захотел подниматься в гору. А потом я прихожу домой и обнаруживаю здесь двух мелких воришек, крадущихся в темноте.
Я бросаюсь к Элоди и беру ее за руку, игнорируя Рэна.
— Ты получила то, за чем пришла?
Глаза Элоди широко раскрыты от шока.
— Да.
— Тогда давай выбираться отсюда.
— Элоди, подожди. — Рэн отталкивается от стены. — Вот. Возьми книгу. Я хочу, чтобы она была у тебя. — В руках у него действительно книга — маленький томик в кожаном переплете с позолоченными краями, которые блестят в лунном свете.
Черт. Может быть, еще есть время спасти мою подругу от этого кошмара. Если бы только Мара осталась рядом и отговорила меня от влюбленности в Дэша, тогда я не была бы сейчас такой сломленной. Я знаю, что это безнадежно, но должна хотя бы попытаться.
— Не надо! Помнишь Персефону? Она приняла те гранатовые зернышки из Аида и обрекла себя на долбаный подземный мир. — Ладно, это прозвучало слишком мелодраматично из моих уст, но мы говорим о Рэне Джейкоби. Каким бы кошмарным существом он ни был, я вполне могу представить его королем подземного мира.
Рэн улыбается мне, и мою кожу покалывает от злобы, проступившей на его лице.
— Я ценю твое сравнение, но ты слишком драматизируешь ситуацию. Это всего лишь книга. В ней нет ничего волшебного. Или... скорее, это волшебство в том же смысле, в каком волшебны все книги. Но это вряд ли свяжет ее с адом.
— Элоди. — На этот раз я сильнее тяну подругу за руку. Она едва удерживается, чтобы не упасть с лестницы и не приземлиться на задницу. Я испытываю облегчение, когда подруга, наконец, сдается и поворачивается.
Только когда мы выходим на улицу, когда ледяной северный ветер дует нам в лицо, и мы бежим к «Файрберду», я замечаю дурацкую книгу в ее руке.
ГЛАВА 43
ДЭШ
Мой телефон звонит восемнадцать раз по дороге домой. Пятнадцать из этих звонков от моего отца. Его голосовые сообщения граничат с истерикой. Первое начинается льстиво, прося меня вернуться и быть вежливым хоть раз в моем испорченном существовании. К пятнадцатому сообщению он покончил с криками и воплями, которые так часто звучали в сообщениях с пятого по четырнадцатое, и перешел к тихой и смертельно-ледяной ярости.
— Больше никакого Вульф-Холла. Больше никакого положения в «Ловет Истейт». Никакого титула. Никакой дорогой машины. Утром первым делом пригони «Мерседес» в Бостон, Дэшил. Я его забираю. Ты официально отлучен, мальчик.
Пакс морщится, втягивая воздух сквозь зубы, когда я проигрываю сообщение по громкой связи в машине, но я отмахиваюсь от него, потому что это хрень. В новогоднюю ночь мне исполнилось восемнадцать. Теперь он не может заставить меня что-либо сделать. Он может сам приехать и забрать свой уродливый «Майбах», если хочет забрать его обратно. Единственное место, куда я поеду на нем — это гребаный овраг. Стойте. Поправка. Я столкну его в овраг. Если собираюсь совершить самоубийство в машине в ближайшее время, то уж точно не в чем-то таком банальном, как гребаный «Майбах».
Пока Рэн скупал бары и дома за пределами кампуса, я разумно вкладывал свои деньги. Все деньги, которые я получил за эти годы, были вложены в фондовый рынок. Я получил приличную прибыль с каждого пенни. Если мой старик думает, что я приползу обратно в Суррей с поджатым хвостом, то он глубоко заблуждается.
Остальные звонки с номера, который я не узнаю. Идентификатор вызывающего абонента гласит: «Реконструкция и ремонт дяди Боба». Первые два раза я переключал его на голосовую почту, но звонивший не оставлял сообщения. Когда мой телефон звонит в третий раз, Пакс стучит по рулю «Чарджера», оскалив зубы.
— Черт возьми. Просто ответь, парень, или я выброшу эту чертову штуку в окно. От непрекращающейся вибрации у меня начинается мигрень.
Я закатываю глаза, но воспринимаю угрозу всерьез. Пакс не угрожает, если только не планирует довести дело до конца.
— Да?
— Дэшил. — Холодный голос на другом конце линии неожиданно заставляет мою руку пульсировать. Мое тело помнит владельца этого голоса, прежде чем я собираю воедино, кому он принадлежит. И тут я вспоминаю.
— Ох, отлично. Ты.
— Я, — соглашается Олдермен. — Дядя Боб. Твой дружелюбный местный автомеханик звонит с напоминанием о том, что скоро должна произойти замена масла.
— Ну что ж. Как бы мне ни хотелось поболтать, дядя Боб, на самом деле я этого не сделаю. Я скорее отрежу себе язык, чем еще раз поговорю с тобой…
— Дело сделано, — говорит он, громко вздыхая.
Я хмурюсь.
— Что значит «сделано»?
Олдермен цокает.
— А я надеялся, что ты проницательный семнадцатилетний парень.
— Восемнадцатилетний.
— Поздравляю, — говорит Олдермен. — Ты добрался до очередного дня рождения, не убив себя случайно.
— Есть ли какая-то цель во всем этом, или ты просто хотел позвонить, чтобы обрушить на меня оскорбления?
— Я позвонил, потому что хотел убедиться, что мы по-прежнему на одной волне, теперь, когда обстоятельства Карины изменились.
Олдермен ничего не говорит. Я жду. После долгого напряженного молчания, наполненного раздражением, мужчина говорит:
— Уверен, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я только что разговаривал по телефону с Кэрри. Сказал ей, что ее имя очищено. Ситуация в Алабаме больше не является для нее проблемой. Ее личное дело закрыто. У нее не будет никаких проблем, если ее остановят копы…
Я наклоняюсь вперед, игнорируя любопытное выражение лица Пакс.
— Подожди, что?
— Почему ты вообще так удивляешься? — рычит Олдермен. — Она только что сказала мне, что находится на вечеринке с парнем. Неужели ты думаешь, что я поверю, что парень — это не ты?
— Я весь вечер был в Бостоне на благотворительном мероприятии. Мы с Кэрри... — Я обрываю себя, когда вспоминаю, что Пакс сидит рядом со мной. Однако он знал, что мы были вместе, и достаточно проницателен, чтобы понять тот факт, что мы расстались вскоре после этого. — Мы с Кэрри перестали встречаться, как я и обещал.
Олдермен сухо смеется в трубку.
— Да. Хорошо, как скажешь, малыш. — Его голос сочится сарказмом. Думаю, он подозревает, что я лгу ему, чтобы избежать побоев. — В любом случае. Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты дал мне возможность разобраться с ситуацией, когда она в этом нуждалась. Теперь, когда все изменилось для Кэрри, полагаю, мне нечего будет сказать, если ты снова начнешь с ней встречаться.
Ты, должно быть, шутишь. Хотелось бы мне знать, где живет этот ублюдок. Я появился бы на его пороге и выбил ему гребаные зубы.
— Теперь мне можно с ней видеться?
Он хмыкает.
— Я встречался с тобой. Знаю, что ты за ребенок. Лучше дьявол, которого знаешь. К тому же ты со мной тоже встречался. И знаешь, что с тобой случится, если будешь плохо с ней обращаться.
У меня вот-вот случится эмболия.
— Я же так чудовищно плохо с ней обошелся! Ты заставил меня окончательно и бесповоротно разбить ей сердце. Ты же сам так сказал, помнишь?
На другом конце провода Олдермен смеется.
— Совершенно верно. Я сделал это. Купи ей цветы. Возьми с собой на выходные. Ты находчивый парень, Ловетт. Уверен, что ты все уладишь.
Почему люди продолжают это говорить! Я не находчивый парень. Я разозленный парень с раскалывающейся головной болью и непреодолимым желанием причинить длительный физический вред. Я сжимаю челюсти, резко выдыхая через нос.
— Не звони мне больше.
Когда вешаю трубку, Пакс смотрит на меня, ожидая объяснений.
— Что? — рявкаю я.
— Господи Иисусе, чувак. Что ты сделал с Мендосой? Мне было интересно, почему она смотрит на тебя злобным взглядом большую часть года.
— Не твое дело.
— Кто это был?
— И это не твое гребаное дело.
Пакс хмурится, бросая на меня опасный взгляд.
— Отлично, ублюдок. Как только мы вернемся домой, я выбью из тебя все дерьмо.
— Мы не вернемся домой.
— Черт возьми, еще как вернемся. Я должен выбраться из этого гребаного костюма.
Я открываю школьный справочник на своем телефоне. Ищу контактный номер того, кто сможет дать мне необходимую информацию. Вбиваю номер Пресли Уиттон-Чейз, нажимаю кнопку вызова, а затем подношу телефон ко рту Пакса. Он отшатывается, отпихивая его.
— Какого хрена, чувак?
— Веди себя хорошо и спроси хорошенькую рыжую, где она, Дэвис. Мы идем на вечеринку.
Идея убийства не так уж и отвратительна. Не тогда, когда у вас был час, чтобы повариться в чем-то, и вы действительно позволили своему воображению взять верх. Мы подъезжаем к вечеринке, кишащей братанами, и я готов убивать. Я представил себе сцену, которую мы найдем внутри — Кэрри почти без одежды, трется о член какого-то парня из братства. Кэрри, оседлавшая какого-то чувака с плохой стрижкой, целующаяся с ним так, словно не трахалась уже несколько месяцев. Кэрри, прижатая к кровати, в то время как какой-то спортсмен и его друзья по очереди набрасываются на нее.
Вымышленные сценарии становятся темнее с каждым новым исполнением. Я очень слабо держу себя в руках, когда Пакс глушит двигатель «Чарджера», и я вырываюсь из машины.
— Вау! Притормози, придурок. — Пакс хватает меня за руку, дергая назад. — У меня такое чувство, что мы вот-вот сломаем здесь несколько костей. Обычно меня это устраивает, но на этот раз мне понадобится дополнительная информация, придурок. Кого мы бьем? И почему я должен был флиртовать с рыжеволосой, чтобы найти это место?
Стиснув зубы, смотрю на Пакса. Подумываю о том, чтобы ударить его, врезать так сильно, как только смогу, и убежать внутрь, но потом немного остываю. На этот раз он не сделал ничего, чтобы заслужить мой гнев. Он проявляет гибкость — сначала Рэн сбежал, потом я вышел из себя из-за отца и потребовал, чтобы мы ушли, а теперь это. Вполне разумно, что он может хотеть узнать, что, черт возьми, происходит. Я просто... не могу заставить себя сказать ему.
Я сжимаю переносицу.
— Слушай. Пожалуйста. Я не прошу многого. Не мог бы ты просто зайти внутрь и последовать моему примеру?
— Никаких объяснений? Вообще никаких?
Я качаю головой.
Парень раздувает ноздри, и я думаю, что он будет упрямиться — когда он не упрямился? — но затем резкость в его глазах исчезает, и Пакс пожимает плечами.
— Хорошо. Справедливо. Думаю, мне все равно больше нечем заняться.
Слава Богу. Я буду должен этому ублюдку. В современном, элегантном доме, куда нас направила Пресли, вечеринка в самом разгаре. Мы определенно находимся в нужном месте. Красные стаканчики. Студенческие футбольные майки. Плохая, бл*дь, музыка. Повсюду люди, и я не узнаю ни одного из них.
— Я так понимаю, мы ищем Кэрри, — говорит Пакс. — Можешь, по крайней мере, подтвердить это.
Я неохотно киваю.
— Ладно. Если найдем рыжую, мы найдем Мендосу, верно? — Прежде чем я успеваю согласиться с его логикой, он прижимает ладони ко рту и кричит: — ПРЕСЛИ!
Музыка гремит, но в другом конце гостиной море людей прекращают свои разговоры и смотрят на нас, разинув рты. Фотографии Пакса были расклеены по всем рекламным щитам от Таймс-сквер до Токио. Он ходил по самым известным подиумам в мире. Ему наплевать, когда на него смотрят. Я, с другой стороны, испытываю отвращение к этому опыту. И вздрагиваю под тяжестью всех этих глаз, но мой друг ухмыляется, снова крича во весь голос.
— ПРЕСЛИ МАРИЯ УИТТОН-ЧЕЙЗ! ГДЕ ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?
Незнакомцы в гостиной обмениваются растерянными взглядами. Пресли Мария Уиттон-Чейз — это не то имя, которое человек забывает, услышав его... но здесь, похоже, никто его не слышал. А потом к нам приближается высокий парень в темно-синей куртке-бомбере, и он улыбается, его волосы чертовски идеальны, и я просто знаю, что это тот самый придурок, на которого запала Карина.
— Привет, ребята. — Он улыбается нам обоим. — Ты Пакс, верно? Прес описала тебя незадолго до того, как ушла.
— Она ушла? — Пакс выглядит раздраженным.
— Да, она стала такого странного зеленого оттенка, когда поняла, с кем разговаривает, а потом у нее началось учащенное дыхание. На самом деле у нее случился небольшой срыв. — Парень с идеальными шоколадными волосами и идеальными шоколадными глазами смеется. — Мне стало ее жаль, поэтому я отвез ее обратно в академию. Она была немного навеселе. Начала плакать. На самом деле, не думаю, что она даже вспомнит большую часть этого завтра.
Пакс, прищурившись, смотрит на парня.
— А ты кто? Парень Прес?
— О нет, чувак. — Он легко смеется, протягивая руку Паксу, ухмыляясь, как будто он Райан, бл*дь, Гослинг или что-то в этом роде. — Меня зовут Андре. Я парень Карины.
Вот. Что я говорил? Я, черт возьми, знал это. И все же, что за гребаные разговоры о парне? Они не могли достаточно серьезно встречаться, чтобы разбрасываться титулами бойфренда/подруги. Что я говорю? На самом деле я понятия не имею, насколько их отношения серьезны и как долго они видятся. Ничего не знаю и это чертовски раздражает.
Пакс поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза.
— Ух ты. Посмотри, кто здесь. — Он многозначительно ухмыляется. — Андре. Парень Карины. А это Дэшил, — говорит Пакс, поворачиваясь к Андре, — бывший Карины.
Дружелюбный энтузиазм Андре, как у лабрадора, не ослабевает. Он все еще невозмутимо сияет, когда протягивает мне свою руку.
— Привет, чувак. Приятно познакомиться. Я не знал, что у Кэрри есть бывший в городе. Она не упоминала о тебе.
Я трясу его руку вверх и вниз, онемев до глубины души. Если бы это был мультфильм, парень просто взял бы нож и вспорол мне живот; мои кишки превратились бы в мокрое красное пятно крови у моих ног. Он совершенно не обращает внимания на то, что только что сделал, но я настолько выведен из строя, что сейчас не могу бороться с этим человеком.
Она не упоминала о тебе.
Это одно предложение раздавливает меня.
Если бы Кэрри все еще хотя бы отдаленно переживала из-за меня, разве она не упомянула бы о разбитом сердце новому любовному увлечению? Разве мое имя не было бы упомянуто мимоходом? Но нет. Этот кажущийся милым парень еще секунду назад понятия не имел о моем существовании, а это значит, что я больше не имею значения. Кэрри пошла дальше. Ей больше небольно. Она забыла о боли и огорчении, которые я ей причинил, и нашла кого-то, кто, как я уже знаю, будет относиться к ней правильно.
Андре говорит что-то о том, что Кэрри пришлось уехать несколько часов назад, чтобы помочь подруге. Он делает жест через плечо, указывая большим пальцем в направлении бочонка, который я вижу на заднем дворе.
— Ребята, хотите пива? Хотя это довольно слабое дерьмо. Есть также пара ящиков пейл-эля.
— Люблю хороший эль. — Пакс потирает руки, оглядываясь в поисках, выискивая упомянутые ящики, но я кладу руку ему на плечо.
— Это очень любезно с твоей стороны, но, боюсь, нам действительно пора идти. Мы заскочили только по дороге домой, чтобы узнать, не нужно ли подвезти Прес.
Андре кивает. Я не шучу, похоже, он искренне разочарован тем, что мы не собираемся оставаться и тусоваться с ним.