Беседка погружена в темноту, когда мы достигаем центра лабиринта. Восьмиугольное здание не очень большое — примерно тридцать квадратных метров — но внутри уютно. Я отпираю дверь одним из трех имеющихся ключей (угадайте, у кого два других), жестом приглашая Кэрри войти первой.
Вижу, ей не по себе. Она переминается с ноги на ногу, когда я включаю маленькую лампу на книжной полке и быстро начинаю разводить огонь в камине.
Ее каменный, отрывистый голос нарушает тишину.
— Не беспокойся об этом. Мы не пробудем здесь достаточно долго, чтобы это что-то изменило.
Я игнорирую ее. На улице намного теплее, чем было в последнее время, но Кэрри пришла сюда в одних тонких спортивных штанах, футболке и огромном кардигане. Я уже несу ответственность за то, что разбил ей сердце, и не хочу, чтобы она подхватила пневмонию.
Девушка фыркает, но больше не возражает. Я рад дополнительным секундам тишины, что могу что-то сделать с моими руками, и цели, на которой можно сосредоточиться, пока стараюсь не сходить с ума. Прошло много времени с тех пор, как мы с Кэрри оставались наедине. Это кажется невероятно важным. Я должен быть осторожен, чтобы ничего не сделать или не сказать, чтобы все не испортить.
Вскоре оранжевые языки пламени облизывают горловину дымохода, подпрыгивая довольно высоко, и ничего другого не остается, как повернуться к ней лицом.
Кэрри оглядывается по сторонам, изучая книги на полках, ковер, лампы и зеркало над камином, и выражение ее лица воинственно.
— Ты понимаешь, как это нелепо, не так ли? — шепчет она. — Это место находится на территории академии и каким-то образом принадлежит парням из Бунт-Хауса. Это невысказанный факт. Это просто... ваше. Никто больше не может прийти сюда.
|
|
— Нет, если они хотят, чтобы все десять пальцев на руках и ногах были целы.
Насмешливо фыркнув, девушка качает головой.
— Ты даже не собираешься отрицать, что к вам относятся по-особому, не так ли?
— С какой стати? Еще пару лет назад это была территория Фитца. Он приводил сюда старшеклассников, чтобы трахаться. Мы с Паксом начали появляться здесь, чтобы он не приходил. И застолбили наши права. Никто не бросал нам вызов. Это место не было нам дано, любовь моя. Мы взяли его сами.
— Не смей! — Ее голос срывается на последнем слове. — Ты не имеешь права так меня называть. Мне плевать, если это пустой термин, который ничего для тебя не значит. Ты не должен использовать это слово, когда разговариваешь со мной. Больше никогда.
— Кэрри…
Она швыряет что-то на пол к моим ногам. Оно приземляется с громким шлепком и скользит по ковру, сталкиваясь с моим ботинком. Вместо того чтобы посмотреть вниз, чтобы увидеть, что это, я пристально смотрю на девушку, отказываясь отводить взгляд.
— В отношении тебя это никогда не было пустым термином. Я знаю, что означает это слово. — Карина собирается огрызнуться на меня, но я останавливаю ее, прежде чем она успевает заговорить. — Почему ты сказала Элоди, что мы были вместе всего пару дней? Ты переписала всю нашу историю.
Девушка качает головой, гнев искажает ее черты. Даже в такой ярости от нее все равно захватывает дух.
— Как ты думаешь, почему? Я была смущена. Не хотела, чтобы она знала, как долго я позволяла тебе манипулировать мной.
— Я не манипулировал тобой. И ни разу тебе не солгал.
|
|
Она стискивает зубы.
— Просто остановись. Ты обманывал меня несколько месяцев, а я позволяла тебе это делать. Сама виновата. — Она плотнее кутается в кардиган. — Но теперь я усвоила урок. Ты не можешь смотреть мне в глаза и заставлять меня... заставлять меня чувствовать… — Кэрри тяжело дышит, как будто то, что она не может сказать, причиняет ей сильную боль. — Я больше никогда не поверю ни единому твоему слову, так что перестань попусту тратить время и возьми тетрадь.
Значит, это безнадежно. После телефонного звонка Олдермена, когда он велел мне загладить вину перед Кэрри, я каждую свободную минуту пытался придумать, как бы мне это сделать. Часть меня была уверена, что, если я посмотрю ей в глаза, все объясню и скажу, как сильно ее люблю, она увидит мою искренность и поймет, что я говорю правду. Но все это бесполезно. Она увидит честность и боль в моих глазах и объяснит и то, и другое впечатляющим актерским мастерством. Я облажался, как бы ни пытался это исправить.
Все действительно кончено.
Я наклоняюсь и поднимаю тетрадь, которую она бросила мне под ноги, вертя ее в руках. Она тяжелая. Красивый переплет, кожа мягкая, как масло, и податливая под моими пальцами.
— Что это? — Я открываю ее. Внутри страницы покрыты петляющими черными и синими чернилами — очень девчачьим, детским почерком, покрывающим каждую страницу.
— Дневник Мары. Последние несколько страниц читаются не так, как остальные записи. Все это на самом деле не имеет смысла. Такое чувство, что она пытается во что-то впутать Рэна. — Кэрри шмыгает носом, прижимая тыльную сторону ладони ко рту. Ее глаза ярко блестят, мокрые от слез, которые она явно не хочет проливать.
|
|
— Рэна? — Я пролистываю и прочитываю страницы, пытаясь понять, о чем она говорит. — Это чушь собачья. Мы должны сжечь его. Зачем ей пытаться впутать его?
— Я не знаю! Это не имеет ко мне никакого отношения. Этого никогда не было. Я даже не должна быть здесь прямо сейчас!
— Ты совершенно права. И мне очень жаль, — шепчу я. — Боже. Это просто... после всего, наркотиков, сделки с Фитцем... Я просто не хочу, чтобы что-то из этого навредило кому-то из нас в будущем.
Лицо Кэрри становится несчастным. Она подходит ко мне — ближе, чем когда-либо за целую вечность — и берет у меня дневник.
— Мы не можем его сжечь. Копы должны знать. Что, если здесь есть что-то важное? То, что ты просишь меня сделать… Это несправедливо. Должны быть последствия. Он не может просто... — Она замолкает, и из нее вырывается рыдание. Слезы наконец-то пролились и текут по ее щекам. — Нельзя допустить, чтобы ему это снова сошло с рук. Что, если... что, если он причинит боль кому-то еще? Что, если он причинит боль Элоди?
— Ты, должно быть, шутишь. — Как она может даже предположить такое? Она видела, как этот ублюдок смотрит на Элоди. Знает, как сильно он заботится о ней. К лучшему это или к худшему, но мы все это знаем. Рэн никогда не обидит Элоди, и Кэрри тоже это знает. — Ты же знаешь, что Рэн ни хрена не сделал с Марой, кроме того, что назвал ее шлюхой в столовой. Ты набрасываешься на него, потому что злишься на меня, и на этот раз парень этого не заслуживает. Ты же знаешь, что это больше связано с Фитцем, чем с ним.
Упрямство, которое я находил таким милым, когда мы с Кэрри были вместе, поднимает голову. Ее взгляд суров. Две крошечные морщинки прорезают кожу между ее бровями. Это выражение в сочетании с ее слезами заставляет меня хотеть умереть.
— А может, и нет. Еще больше причин сообщить об этом в полицию. Он тоже опасен, Дэш. Ты же знаешь, что это так. Мы не можем позволить кому-то еще страдать из-за него. Не потому, что мы слишком трусливы, чтобы рассказать об этом, черт возьми.
Кэрри просто хочет драки. Она так лихо перескакивает с Рэна к Фитцу, что они оба могут быть взаимозаменяемы. Дело не в них. Все дело во мне и в том, что я с ней сделал. В конце концов, я немного закипаю.
— Послушай, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Как ты можешь знать, что она не была под кайфом, когда писала это? Мара была не в своем уме девяносто процентов гребаного времени. Мерси об этом позаботилась. Просто брось его в огонь, и давай просто умоем руки от всего этого.
— Но Элоди…
— Знаю, что она твоя подруга, Кэрри, но я не знаю эту девушку. Если ты так о ней заботишься, то постарайся, чтобы она держалась от него подальше. Это не должно быть слишком сложно. Он скоро совсем забудет о ней, и тогда тебе больше не придется заботиться о ее безопасности.
— Как ты можешь быть таким холодным? Как ты можешь быть таким отстраненным?
Хорошо. Это было холодно. Но сейчас я не могу тратить энергию ни на кого другого. На самом деле мне нравится Элоди. Несмотря на лицемерие позиции Рэна, Элоди на самом деле была ему полезна. Затем я говорю то, чего, вероятно, не следовало бы говорить.
— Единственный человек, о котором я забочусь — это ты, Карина. Мне кажется, я достаточно ясно дал это понять. Если ты не хочешь этого слышать, то это твое дело. Знаю, что все испортил. Но мы можем разобраться с этим в другой раз. А теперь отдай его мне.
Кэрри ни слова не говорит о том, что я только что сказал. Она достаточно эмоционально отреагировала на уроке английского, а теперь просто злобно смотрит на меня.
— Прекрасно. Держи, Лорд Ловетт. Ты всегда добиваешься своего, не так ли?
Она шлепает дневник Мары мне в руку, достаточно агрессивно, чтобы кожа обжигала мою ладонь.
— Вообще-то редко, — шепчу я.
— Почему ты его так защищаешь? Он тебе не друг. Ты ведь это знаешь, верно? Рэн может так себя вести, но он просто использует людей, чтобы получить то, что хочет.
Моя дружба с Рэном гораздо сложнее, чем Кэрри может понять. Я так и не удосужился рассказать ей, что он для меня сделал. Она смотрит на нашу дружбу и не видит ничего, кроме недостатков и изъянов. Если бы девушка знала, сколько я должен Рэну, она бы не говорила таких вещей. Как бы ни злилась и ни хотела как-то навредить мне, ей придется найти какую-то другую гребаную область моей жизни, чтобы использовать ее в качестве оружия. Это было бы не так уж трудно.
Сейчас не время рассказывать ей, что произошло в Суррее. Это было очень давно, и есть более неотложные дела, которыми нужно заняться. Поэтому я ничего не говорю, что только еще больше ее раздражает.
— Что? Ты не собираешься защищать его? — шепчет она. — А как насчет Фитца? Этот человек — гребаный психопат. Ты позволишь ему держать этот топор над твоей головой до конца дней? Это было бы ужасно! Он не успокоится.
— Может, ты и права. Но выпускной год почти закончился, Кэрри. Мы все пойдем по своим собственным жизненным путям. Я, вероятно, никогда больше его не увижу. А до тех пор я должен видеть его постоянно, черт возьми, и не хочу рисковать, чтобы он открыл рот и проболтался всем о том, что произошло той гребаной ночью.
Чертовы наркотики. Если бы Рэн не оставил эту чертову коробку со всеми этими пакетами внутри, мы бы сейчас не оказались в таком положении. Пока у Фитца есть эта коробка, мы все в дерьме. И пока этот дневник существует, есть шанс, что копы наткнутся на него и захотят поговорить с нашим учителем английского языка о его связи с Марой Бэнкрофт.
Этого нельзя допустить.
— О боже, что ты собираешься... — запоздало охает Кэрри. Но я уже бросил дневник в огонь.
Пламя пожирает его, облизывает кожу, опаляет страницы и наполняет беседку горьким запахом дыма. Кэрри смотрит на меня, сверля взглядом мое лицо, ее губы сжаты в тонкую линию, щеки мокрые от слез. Похоже, она подумывает о том, чтобы дать мне пощечину. Вместо того чтобы напасть на меня, девушка издает сдавленный всхлип, а затем поворачивается и выбегает из беседки.
— Карина, подожди!
Тихий ночной воздух отзывается эхом моего крика.
Она останавливается. Оборачивается.
— Мы все совершали ошибки. Большие. Я не думаю, что мы должны продолжать платить за них вот так.
Кэрри снова шмыгает носом, сдерживая слезы.
— Ты говоришь о том, что он сделал? Или что ты сделал со мной?
Я не знаю, кого она сейчас имеет ввиду. На данном этапе это может быть Рэн или Фитц. Какое это вообще, бл*дь, имеет значение? Я смотрю в ночное небо, пытаясь найти в небесах немного мужества, что-то, что облегчит это.
— Да. Я говорю о том, что сделал с тобой. Я ненавижу это. Ненавижу то, что причинил тебе боль. Я позволил ситуации выйти из-под контроля и свернул не туда. С тех пор я жалею об этом каждый божий день. Когда ты сможешь простить меня?
Это смешно, я знаю. Карина понятия не имеет, что я не позволял Амалии сосать мой член. Понятия не имеет, что ее психованный опекун вынудил меня сделать это и не оставил мне выбора, что мне делать дальше, чтобы я мог обеспечить ее безопасность. Так зачем ей прощать меня? С ее точки зрения, я чудовище. Изменяющий мудак, который разрушил ее жизнь. Я должен рассказать ей все, что произошло, но сейчас не могу. Уже слишком поздно. Слишком много всего произошло. Слишком много воды утекло, слишком много месяцев прошло, и нам обоим было больно. Теперь боль — часть нас самих. И думаю, что, если скажу Карине, что ее опекун раскрыл мне ее секреты, это только причинит еще больше боли.
Карина встречает мой взгляд, ее лицо освещено и сияет в лунном свете.
Моя прекрасная Стеллалуна.
— Я не знаю, — говорит она. — Когда ты наконец поймешь, что твое положение в жизни не дает тебе автоматического права на вторую попытку, после того, как ты облажался?
ГЛАВА 48
КЭРРИ
Пару лет назад у меня разболелся зуб. Нерв одного из коренных зубов, который Джейсон сломал кулаком, в конце концов воспалился, и мне пришлось позаботиться о нем. Это было одно из самых несчастных, самых болезненных переживаний в моей жизни. Меня бросает в холодный пот, когда думаю о том, чтобы сейчас пойти к дантисту, но я предпочла бы пройти десять процедур по удалению зубного нерва без анестезии, чем идти на эту вечеринку сегодня вечером.
Я сказала Элоди, что не поеду, но на самом деле у меня нет выбора. Если она идет, то и мне придется. Я не могу позволить ей забрести во что-то вслепую. Никогда не прощу себе, если подруга окажется втянутой в какую-нибудь ерунду следующего уровня парней Бунт-Хауса.
Эта вечеринка, по какой-то нечестивой причине — маскарадная. Я иду вместе с Прес в «Империю вечеринок» и выбираю костюм Безумного Шляпника, на самом деле не обращая никакого внимания и ни в малейшей степени не заботясь о том, что я выбираю. Прес выбирает гротескный наряд Битлджуса, который выглядит как черно-белая пижама — ни в коем случае не сексуальная — но она, кажется, взволнована этим, поэтому я не задаю вопросов.
Мы болтаем в очереди у кассы, ожидая оплаты за наши вещи.
— Мерси сегодня принесла платье Элоди в ее комнату. Оно прекрасно, — говорит Прес. — По всему лифу кристаллы. В нем она будет выглядеть как маленькая фея. Она сказала, что Рэн купил его для нее. Думаешь... — Она хмурится, обрывая себя, украдкой бросая на меня косой взгляд.
— Что?
— Ничего.
Я заставляю себя улыбнуться, взяв ее под руку. Мы уже почти у кассы. Я едва сказала больше двух слов с тех пор, как мы покинули академию. Бедняжка Прес разговаривала сама с собой последние полтора часа, и до меня доходит, что я веду себя по-настоящему дерьмово.
— Прости, детка. Продолжай. Что ты собиралась сказать?
— Ну. Все происходит за закрытыми дверями. Здесь так всегда бывает. Но... тебе не кажется, что Рэн выглядит по-другому? Как думаешь, может… парень из Бунт-Хауса может измениться?
О, Пресли. Милая девочка. Совершенно очевидно, почему она спрашивает об этом. Она хочет верить, что это возможно, потому что это дает ей надежду. Если Рэн Джейкоби, самый хреновый парень из всех, может исправиться и стать хорошим человеком, то что мешает Паксу сделать то же самое?
Я сжимаю ее руку, кладу голову ей на плечо.
— Прости, детка. Я знаю, что это не то, что ты хочешь услышать, но... нет. Не думаю, что кто-то из них может измениться. Думаю, что это только вопрос времени, когда Рэн сделает больно Элоди. Все, что мы можем сейчас сделать — это быть рядом с ней, когда это произойдет.
Я ненавижу это измученное, несчастное существо, которым я стала. Ненавижу разрушать надежды Пресли. Хотя она совсем забыла о том, как сильно я была раздавлена. Я верила, что Дэш изменился, и посмотрите, к чему это привело. Я не вынесу, если Прес тоже разобьет свое сердце. Она не такая, как я или Элоди. Мы сделаны из более прочного материала. Элоди выживет, если и когда Рэн подведет ее, как и я, но Пресли слишком чувствительна. Ее кожа не такая толстая, как должна была быть, если бы она решила связаться с Паксом. Черт, ее кожа может быть сделана из кевлара, и она все равно не будет достаточно жесткой…
— Странное ощущение, не правда ли? — тихо шепчет Пресли.
— Хм?
— В последний раз, когда мы были на вечеринке в Бунт-Хаусе, мы были с Марой. Я знаю… — Прес тяжело вздыхает. — Она не была лучшей подругой, на которую мог надеяться человек, но мне все равно нравилось, что она была рядом большую часть времени. Я все еще скучаю по ней.
Я тоже вздыхаю, отражая меланхолию Пресли.
— Знаю, детка. Я тоже очень скучаю по ней.
Я извиняюсь и отправляюсь на вечеринку раньше Пресли, зная, что через час или около того она будет в безопасности, спускаясь с горы с Элоди. Я не хочу идти в одиночку, но у меня действительно нет особого выбора, если хочу найти Рэна и поговорить с ним до прихода Элоди. Когда добираюсь до дома, понимаю, что мой план все равно не сработает, потому что здесь уже так много студентов Вульф-Холла, толкающихся за место на первом этаже дома. Мне повезет, если я даже смогу найти Рэна до того, как появится Элоди, не говоря уже о том, чтобы поговорить с ним.
И естественно, поскольку вселенная все еще наказывает меня за то, что я была наивной маленькой дурочкой в прошлом году, первый человек, с которым я сталкиваюсь — это Дэш. На нем простая черная рубашка на пуговицах и серые брюки. Мое сердце пропускает несколько ударов и падает с обрыва, когда я смотрю на него. Дэшил выглядит чертовски потрясающе.
Парень напрягается, когда видит, что я стою немного дальше, опуская бутылку бурбона, которую он пытался открыть.
— Не думал, что ты придешь.
— Потому что предупреждал меня не делать этого? Это был идеальный способ гарантировать, что я приду.
Уголки его рта дергаются. Он почти улыбается.
— Ты всегда была очень упряма, не так ли?
— А ты всегда любил топить свои проблемы в алкоголе, не так ли? — Я никогда не была такой. Придирчивой. Агрессивной. Вот во что превратил меня Дэш. Я знаю, что веду себя как стерва, и слова, которые бросила в него, на самом деле не соответствуют действительности. Дэш пил до того, как мы с ним стали парой. Раньше он много пил и даже употреблял наркотики, но все изменилось, когда мы начали встречаться. Он приходил ко мне каждый вечер и все время был трезв, как стеклышко. Никакого алкоголя. Никаких наркотиков. И как бы мне ни было противно это признавать, я много наблюдала за ним с тех пор, как мы расстались. Он больше не пьет в академии. Не знаю, что он делает в уединении своей комнаты, но сомневаюсь, что он там пьет. Его глаза всегда ясны. Всякий раз, когда Рэн и Пакс кажутся подавленными после своих полуночных возлияний, Дэш всегда собранный и готовый ко всему.
Теперь он улыбается, очень грустно, глядя на бурбон.
— Это не для меня, а для пунша. Мы заказали гребаные волованы и закуски. А пока жду, решил занять себя приготовлением коктейлей.
По тому, как Дэш говорит, можно подумать, что страдает он, а не я. Прошло много месяцев с момента инцидента в обсерватории. Уверена, что с тех пор он развлекается без остановки. С прошлого июля он, вероятно, переспал с большим количеством девушек, чем число мужчин, с которыми я пересплю за всю свою жизнь. Дэш может сказать мне, что заботился обо мне и все еще любит меня, но все это ложь. Просто еще один этап в этой дурацкой игре, в которую он играет со мной. Ненавижу, что моя грудь сжимается, когда я вижу выражение его лица — как будто ему больно.
— Круто. Ты не видел Рэна?
Дэш хмурится.
— Рэна?
— Мне нужно с ним поговорить.
— О чем?
— Ты больше не можешь лезть в мои дела, Дэш. Это личное. Ты видел его или нет?
У меня такое ощущение, что легкие полны битого стекла. Я ненавижу себя. Даже не узнаю себя. Я понятия не имею, кто этот холодный, ненавистный монстр и откуда он взялся, но не могу обуздать его, когда нахожусь рядом с этим парнем. Я хочу, чтобы он ушел, но также боюсь этого. Он единственный, что держало меня в течение долгого времени.
— Он на кухне.
— Отлично. — Я не благодарю его. Просто поворачиваюсь спиной и протискиваюсь сквозь толпу, не давая парню возможности сказать что-нибудь еще.
Я нахожу Рэна стоящим перед холодильником на кухне, как раз там, где сказал Дэш. Он захлопывает дверь и застывает, когда видит меня. Я думала, он закатит глаза или что-то в этом роде, но разочарованной, незаинтересованной реакции не последовало.
— Мендоса. — Он натянуто улыбается мне. — Так рад, что ты смогла присоединиться к нам.
— Ты действительно плохо умеешь врать. Тебе, наверное, стоит еще немного пообщаться со своей сестрой. Или Дэшем. Они оба отличные лгуны. Уверена, что ты мог бы кое-чему научиться.
Рэн отвинчивает крышку с банки с корнишонами, которую держит в руках, и бросает один в рот.
— Во-первых, я самый искусный лжец в этой части Бостона. Во-вторых, Дэш чертовски ужасный лжец. Например, когда он лгал о связи с тобой. Я видел его насквозь за милю. — Рэн протягивает мне открытую банку. —Корнишон?
Я отмахиваюсь.
— Нет, я не хочу кор... о боже. Ух. Я хочу поговорить с тобой об Элоди.
— Держу пари, что так и есть. — Он уходит от меня, неторопливо направляясь в гостиную.
— У нее было трудное прошлое, Рэн. Она не какая-то игрушка, которую ты можешь использовать и выбросить, когда…
Парень резко останавливается, и я чуть не врезаюсь ему в спину. Его глаза, как полированный нефрит, сверкают гневом, когда он поворачивается ко мне.
— Кто сказал, что я играю? Кто сказал, что я когда-нибудь откажусь от нее? И тебе не кажется, что я знаю о ее трудном прошлом гораздо больше, чем ты?
— Значит, ты не собираешься заставить ее влюбиться в тебя, а потом разбить ей сердце? Не в этом весь смысл?
— Нет. Возможно, так и было в самом начале, но… — Он швыряет банку на стойку, сердито рыча. — Я не заставлял ее влюбляться в меня. Я влюбился в нее. Понятно? И делаю все возможное, чтобы не потерять ее, но благодаря тебе и этому гребаному дневнику…
— Дневнику?
— Да, тому, который вы с Дэшем не смогли должным образом сжечь в беседке. Мы встречались там в тот вечер. Элоди нашла его в камине и прочла его. А теперь она думает, что я имею какое-то отношение к исчезновению Мары.
— Откуда мне было знать, что он уцелел?
— Знаешь что? Держись подальше от дерьма, которое тебя не касается, Мендоса. Если увидишь Элоди сегодня вечером, просто убедись, что она не втянулась в игру, ладно? Я хотел вывести из дома как можно больше людей, чтобы все не вышло из-под контроля. Я…
— О, эй, смотри! Вот она! Карина!
Мы с Рэном одновременно смотрим на входную дверь и... о, черт. Ну, разве это неидеально? Как раз вовремя. Элоди только что вошла в дом с Прес, и... я едва узнаю ее. Я купила ей краску для волос несколько недель назад, когда подруга упомянула, что ненавидит быть блондинкой, но решила, что она выбросила ее, когда не использовала сразу. Что ж, теперь она ей воспользовалась. В тусклом освещении прихожей ее длинные густые волны кажутся почти черными. Она просто сногсшибательна в своем белоснежном, струящемся платье. Ее лиф искрится и ловит свет, усыпанный тысячами крошечных кристаллов. Элоди похожа на существо из сказки. Когда она замечает, что мы с Рэном стоим вместе, ее лицо хмурится, как будто мы оба последние люди на Земле, которых она хочет видеть. Прес машет рукой и направляется к нам, но Элоди поворачивается и бежит в противоположном направлении.
— Какого черта?
— Кэрри, позволь мне…
Да. Как будто я собираюсь слушать Рэна. Я пробираюсь сквозь толпу, пытаясь заглянуть поверх голов людей, но Элоди исчезла.
Проходит минут пять, и я ворчу, пробираясь взад и вперед по переполненному дому, ища подругу везде, где только могу придумать. Еще десять минут. Куда, черт возьми, она делась? Она что, просто ушла?
— РЭН ДЖЕЙКОБИ! Где ты, черт возьми, пропадаешь?
О, отлично. Одетый, как Алекс из «Заводного Апельсина» с котелком, надетым на бритую голову, Пакс стоит у подножия лестницы, рядом с ним стоит Дэш. Дежавю возвращает меня к ночи последней вечеринки, когда Рэн объявил о глупой игре, в которую заставил всех участвовать. Похоже, на этот раз будет еще одна. Однако парни не могут быть настолько глупы, чтобы купить еще наркоты.
— РЭЭЭЭЭЭН! У тебя есть три секунды, придурок! Покажи свое уродливое лицо!
Рэн появляется мгновением позже, сердито пробираясь сквозь толпу тел к лестнице, а Элоди следует не так далеко от него. Должно быть, он нашел ее раньше меня.
На лице Дэша появляется облегчение, как будто он думал, что Рен, возможно, вообще сбежал с вечеринки.
— Студенты Вульф-Холла! Момент, которого вы все так долго ждали, настал! — говорит он.
Пакс ухмыляется, когда добавляет:
— Леди и джентльмены, позвольте представить вам Мастера Охоты!
Остальные участники вечеринки приветствуют и кричат во всю глотку. Из-за их волнения мне очень трудно пробраться через переполненное пространство, чтобы добраться до Элоди. Когда все же добираюсь, то чертовски нервничаю. Подруга нашла дневник после того, как я недвусмысленно сказала ей, что собираюсь отдать его полиции. Она злится на меня, и у нее есть для этого все основания. Я нисколько ее не виню.
— Элоди, мы можем поговорить снаружи?
Она смотрит на меня с ледяным выражением лица.
— Нет.
—Эль, пожалуйста…
Рэн начинает говорить:
— Вы все знаете условия сделки. Как Мастер Охоты, сегодня я командую войсками. И как всегда, у нас в Бунт-Хаусе есть игра, которая либо поднимет ваше социальное положение до конца учебного года, либо оставит вас в канаве. Ваша судьба полностью в ваших руках! Сегодняшняя игра была создана для того, чтобы найти самых умных среди вас. В лесу, окружающем дом, есть ряд красных флагов, подобных этому. — Он делает паузу, поднимая в воздух кусок красной ткани, чтобы все видели. — В радиусе двух миль их спрятано около сотни. Соберите их как можно больше и верните на базу. Тот, кому удастся собрать наибольшее количество флагов, получает комнату в Бунт-Хаусе на оставшуюся часть учебного года вместе с чеком на пятьдесят тысяч баксов.
«Что?!»
Святой ад вырвался на свободу. Куда бы я ни посмотрела, люди обмениваются ошеломленными взглядами и взволнованными словами. Победитель переедет в Бунт-Хаус? И пятьдесят тысяч?
Я думаю, деньги, которые Рэн сэкономил на большом количестве наркотиков, должны были куда-то пойти. Нет никакого способа, чтобы люди не собирались участвовать в игре с такими деньгами, но переехать в дом? Это настоящая награда здесь, и все это знают.
— Человек, который соберет меньше всего флагов…
Все замолкают.
—...станет выполнять грязную работу в Бунт-Хаусе до окончания школы. Будет готовить для нас, убирать и прочее дерьмо. Он будет самым низшим из низших. Выбор за вами. Жить здесь, ничем не сдерживаемый, несвязанный бессмысленными, глупыми правилами, или стать нашим мальчиком для битья. Вам необязательно играть, но если вы это сделаете... будут последствия.
— Ну, это что-то новенькое. В прошлом году… — Я не должна заканчивать предложение.
Элоди резко смотрит на меня.
— Что в прошлом году, Карина? Что это была за игра в прошлом году?
— В прошлом году каждый должен был трахнуть как можно больше людей до конца вечеринки. Это всегда было связано с сексом. Это в первый раз…
По лицу Элоди пробегает разочарование. Она отворачивается от меня, и мое сердце падает в груди. Это такой гребаный беспорядок. Я понятия не имею, как все исправить, но должна попытаться.
— У вас есть время до трех утра, — кричит Рэн, перекрывая возобновившийся шум. — А пока счастливой охоты. И будьте осторожны. Сегодня ночью волки выслеживают свою добычу.
Парень поднимает что-то лежащее у его ног. Это маска волка, губы существа раздвинуты в рычании, морда сморщена, обнажены ужасные, покрытые кровью клыки. Она настолько убедительна, что на секунду мне кажется, что это изуродованная голова одного из животных, которых я видела на кладбище в прошлом году. Но потом Рэн натягивает ее, латекс обтягивает его голову, и... это всего лишь маска.
— Боже. Похоже, я ошиблась, — говорю я, съеживаясь.
— Ошиблась в чем?
«Вульф-Холл — частная академия, но это все еще старшая школа. Здесь, как и везде, есть пищевая цепочка, и мы находимся на ее вершине. Мы — хищники, Кэрри, а вы — наша добыча. Мы преследуем вас. Трахаем. Идем дальше. Таковы термины, в которых мы думаем о женском студенческом коллективе здесь. Тебе не мешало бы это запомнить».
— Когда парень из Бунт-Хауса говорит об охоте на добычу, Элоди, они определенно говорят о сексе, — говорю я.
— Господи, я больше не могу иметь дело с этим дерьмом. Я ухожу.
Элоди бросается к двери, но, к сожалению, все остальные пытаются уйти одновременно, чтобы выйти в ночь, поиграть в игру, и мы разделяемся в давке. Это чудо, но я обнаруживаю подругу как раз в тот момент, когда она сворачивает с грязной подъездной дорожки к дому, на дорогу, ведущую обратно в академию.
— Подожди, Элоди.
Она не останавливается. Думаю, что ей нужно некоторое время, чтобы успокоиться, поэтому молчу, как можно дольше, но через некоторое время я должна что-то сказать. Не могу просто смотреть ей в спину, спотыкаясь в темноте, ожидая, когда Элоди заговорит.
— Знаешь, я могу за тобой угнаться. Не имеет значения, как быстро ты идешь. Я не отстану.
— Мне бы очень этого хотелось.