1. Владимиро- Суздальскую Русь
2. Новгород (Новгородскую Торговую Республику)
3. Галицко Волынскую Русь (Галицко-Волынское Княжество)
3.1. Галицкая Область
3.2. Волынская Область
4.Польша (Королевство Польское).
5. Литва (Великое Княжество Литовское).
6. ряд более Мелких городов.
Современные историки
1.Северо- Восточная Русь
2. Северо-западная Русь
3.Южная Русь
4.Юго-Западная Русь.
5. Галицко –Волынское Княжество
6. Литва (Великое Княжество Литовское).
7..Польша (Королевство Польское).
8. Новгород (Новгородскую Торговую Республику).
Полоцкая земля (1128),
Новгородская земля (1138),
Черниговская земля (1142),
Суздальская земля (1148),
Галицкая земля (1152)
Волынская земля (1174).
На мой взгляд окончательный распад киевской руси нужно считать с 1228 -1240годы
Если верить данной схеме то все земли отошедшие на основании трех разделов при екатерине Великой входили в состав Киевской Руси.
Теперь что такое Русская нация это собственно славяне потомки кривичей и вятечей так называемая центральная россия кроме того украинцы и белорусы а также прибалтика те самые литва и польша потомки прибалтийских племен Лива и племени Эсты.
Однако к великому горю русского народа запад веками пытается оторвать у нас прибалтику и к сожалению весьма успешно и надолго (этим пронизан весь первый том).
Первая попытка 1237 год ливонский и тевтонский орден захватывают прибалтику в Результате там появляется два новых Государства Польша и Литва Русский народ рассечен на двое славяне отдельно прибалтика отдельно.
Потом Польша и Литва обьединились в Одно Государство Речь Посполиту и от этого охринела и раздробленная киевская Русь и вся Европа. Затем при этом Часть Литва тяготеет к Московскому государству по рилигиозному признаку, а часть к Европе польша там католики.
Спустя несколько веков в 1569 году Европе удается религиозная победа польша и Литва заключают между собой люблинскую Унию (религиозная уния теперь и там и там католики). Не Ивану Грозному не последующим Русским царям не удается решить Польско литовский Вопрос в полном обьеме И только Екатерина Вторая Матушка Русского дворянства сумела три раза поделив Речь Посполиту в просторечии польшу между тремя государствами Россией Австрией и Пруссией вернуть в состав Российской империи большую часть исконно русских земель вместе с проживающим на ней русским народом.
Однако Некоторые части отошли Австрии Венгрии (будущей австровенгрии и Пруссии).
К которым у нас есть обсолютно законные территориальные притензии. Потому что Русская Нация должна быть единой, а без полного включения в состав всех территорий Речи посполитой вместе с проживающими на них людьми Единства Русской нации нет и Империю Российскую мы не построим.
В) обновлениение государственной идеологии
Марта 1832 года С.С. Уваров становится Министром Просвящения
Еще в должности товарища Министра просвящения Уваров знакомится с Магистерской Диссертацией М.П. Погодина «О Происхождении Руси» которую погодин Защищал в 1825 году. А в 1832 году приезжает в Университет поглядеть на юное дарование.
После назначения в 1832 году на должность Министра Просвящения
Уваров поднимает старые фолианты Погодина и наконец в 1833 году у нас появляется Государственная идеология.
О некоторых общих началах,
Могущих служить руководством
При управлении Министерством
Народного просвещения
от 19 ноября 1833 г.
По вступлению моему с Высочайшего Вашего Императорского Величества повелению в должность министра народного просвещения
употребил я, так сказать, заглавным местом, лозунгом моего управления
следующие выражения: «Народное воспитание должно совершаться в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности».
Вместе с сим считаю себя обязанным представить Вашему Величеству краткий, но чистосердечный отчет в моих понятиях о важном начале, мною принимаемом в руководство.
Посреди всеобщего падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, невзирая на повсеместное распространение разрушительных начал, Россия, к счастию, сохранила доселе теплую веру к некоторым
религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим.
В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности находится и весь залог будущего ее жребия.
Правительству, конечно, в особенности Высочайше вверенному мне Министерству, принадлежит собрать их в одно целое и связать ими якорь нашего спасения, но сии начала, рассеянные преждевременным и поверхностным просвещением, мечтательными, неудачными опытами, сии начала без единодушия, без общего средоточия, и коим в течение последних 30 лет предстояла беспрерывная борьба, продолжительная и упрямая, как согласить их с настоящим расположением умов?
Успеем ли мы включить их в систему общего образования, которая соединяла бы выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и надеждами будущего?
Как учредить у нас народное воспитание, соответствующее нашему порядку вещей и не чуждое европейского духа?
По какому правилу следует действовать в отношении к европейскому просвещению, к европейским идеям, без коих мы не можемуже обойтись, но которые без искусного обуздания их грозят нам неминуемой гибелью?
Чья рука – и сильная и опытная, может удержать стремление умов в границах порядка и тишины и откинуть все, что могло бы нарушить общее устройство?
Тут представляется во всем объеме Государственная задача, которую мы принуждены решить без отлагательства, задача, от коей зависит судьба Отечества, –
Задача столь трудная, что одно простое изложение оной приводит в изумление всякого здравомыслящего.
Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России.
(а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить, –
имеем мы три главных:
1) Православная Вера
2) Самодержавие
3) Народность.
Без любви к Вере предков народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру – тоже самое, что лишать их крови и вырвать сердце.
Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении.
Это была бы измена в пространном смысле.
Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли.
Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха.
Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде.
Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям,
их предрассудкам:
можно их уверить, что они не знают России, незнают ее положения, ее нужд, ее желаний.
Можно сказать им, что отсего смешного пристрастия к европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим;
что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил.
Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав государственный.
Эту истину чувствуют неисчислимое большинство между русскими;
они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении, и в образе мыслей, и в отношениях к правительству.
Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании.
Правительство не нуждается, конечно, в похвальных себе словах, но может ли оно непещись о том, чтобы спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия –
сильного, человеколюбивого, просвещенного, обращалось в неоспоримый факт, долженствующий одушевлять всех и каждого в дни спокойствия, каки в минуты бури?
Наряду с сими двумя национальными началами
находится и третье, не менее важное, не менее сильное –
Народность. Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, дóлжно поддерживать и чувство Народности, их связующее.
Вопрос о Народности не имеет того единства, какое представляет Самодержавии; но тот и другой проистекают из одного источника и
совокупляются на каждой странице истории Русского народа.
Относительно Народности все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий;
но Народность не состоит в том, чтобы идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях.
Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста:
черты изменяются с летами, но физиономия изменяться недолжна.
Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей;
довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если мы примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к народному воспитанию.
Между обветшалыми предрассудками, восхищающимися единственно тому, что было у нас за полвека, и новейшими предрассудками, которые без жалости стремятся к разрушению существующего, посреди сих двух крайностей находится обширное поле, на коем здание нашего благосостояния твердо и невредимо укрепиться может.
Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность Монарху –все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках, равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы, наконец, утратить все остатки Народности, не достигнув мнимой цели европейского образования.
К составу общей системы народного просвещения принадлежит много других предметов, как-то: направление, данное отечественной литературе, периодическим сочинениям, театральным произведениям; влияние иностранных книг;
покровительство, оказываемое художествам;
но разбор всех сил отдельных частей повлек бы за собою довольно обширное изложение и мог бы легко обратить сию краткую записку в пространную книгу.
Конечно, принятие такой системы требовало бы более, нежели жизнь и силы одного или нескольких человек.
Не тому, кто посеет сии семена, определено Промыслом пожинать плоды оных;
но что значит жизнь и силы одного, когда дело идет о благе всех?
Два или три поколения быстро исчезают с лица земли, но государства долговечны, пока в них сохраняется священная искра Веры, Любви и Надежды.
Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех подпор гражданского общества, посреди печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала?
Разум, испуганный при виде общих бедствий народов, при виде обломков прошедшего, падающих вокруг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий, невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях.
Но если Отечеству нашему – нам, русским, и сомневаться в том нельзя, – охраняемому Промыслом, даровавшим нам в лице великодушного, просвещенного, истинно Русского Монарха – залог невредимой силы государства, дóлжно устоять против порывов бури, ежеминутно нам грозящей, то образование настоящего и будущих поколений в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности
составляет, бессомненно, одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени и вместе одно из труднейших поручений, коим доверенность Монарха могла бы почтить верноподданного, постигающего и важность оного, и цену каждого мгновения, и несоразмерность своих сил, и ответственность свою перед Богом, Государем и Отечеством.__
Журнал Московский телеграф выходил с 1825 года был закрыт в 1834 году по личному указанию Николая I. Предлогом послужила рецензия Полевого на пьесу Н. В. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла ». Пьеса кукольника патриотического содержания Полевой раскритиковал данную пьесу, указывая на её льстивый характер, в то время как императору она понравилась.
В сентябре 1836 года грянул ответ либералов в виде философического письма Чаадаева.
[П.Я.Чаадаев] | [Библиотека "Вехи"]
П.Я.Чаадаев
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ПИСЬМА*
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Adveniat regnum tuurn
Да приидет царствие твое[1][1]
Сударыня.
Прямодушие и искренность именно те черты, которые я в вас более всего люблю и ценю. Судите же сами, как меня должно было поразить ваше письмо[2][2]. Эти самые любезные свойства ваши и очаровали меня при нашем знакомстве, они-то и побудили меня заговорить с вами о религии. Все вокруг вас призывало меня к молчанию.
Повторяю, посудите каково же было мое удивление при получении вашего письма. Вот все, что я имею вам сказать, сударыня, по поводу выраженных там предположений об оценке мною вашего характера. Не будем говорить более об этом и прямо перейдем к существенной части вашего письма.
И, прежде всего, откуда в вашем уме берется это смятение, до того вас волнующее и утомляющее, что оно, по вашим словам, отражается и на здоровье? Неужели это печальное следствие наших бесед? Вместо успокоения и мира, которое должно было бы внести пробужденное в сердце чувство, оно вызвало тревогу, сомнения, чуть ли не угрызения совести. Впрочем, чему удивляться? Это естественное следствие того печального положения вещей, которому подчинены у нас все сердца и все умы.
Вы просто поддались действию сил, которые приводят у нас в движение все, начиная с самых высот общества и кончая рабом, существующим лишь для утехи своего владыки.
Да и как могли бы вы этому противиться? Те самые свойства, которыми вы выделяетесь из толпы, должны сделать вас тем более подверженной вредному воздействию воздуха, которым вы дышите. Среди всего окружающего вас, могло ли сообщить устойчивость вашим идеям то немногое, что мне было позволено вам поведать?
Мог ли я очистить атмосферу, в которой мы живем? Последствия я должен был предвидеть, да я их и предвидел. Отсюда частые умолчания, мешавшие убеждениям проникнуть вам в душу и вводившие вас, естественно, в заблуждение.
И если бы только я не был уверен, что религиозное чувство, пробужденное хотя бы частично в чьем-либо сердце, какие бы оно ни причиняло ему муки, все же лучше полного его усыпления, мне бы пришлось раскаиваться в своем усердии.
Тем не менее, я надеюсь, что облака, омрачающие сейчас ваше небо, однажды превратятся в благодатную росу и она оплодотворит семя, брошенное в ваше сердце; и произведенное на вас действие нескольких ничего не стоящих слов служит мне верной порукой более значительных результатов, их непременно вызовет в будущем работа вашего собственного сознания.
Смело ввертесь, сударыня, волнениям, вызываемым в вас мыслями о религии: из этого чистого источника, могут вытекать только чистые чувства.
По отношению к внешним условиям вам пока достаточно знать, что учение, основанное на высшем начале единства и непосредственной передачи истины в непрерывном преемстве ее служителей, только и может быть самым согласным с подлинным духом религии, потому что дух этот заключается всецело в идее слияния всех, сколько их ни есть в мире, нравственных сил – в одну мысль, в одно чувство и в постепенном установлении социальной системы или церкви, которая должна водворить царство истины среди людей.
Всякое иное учение, вследствие одного уже отпадения от учения первоначального, далеко отталкивает от себя возвышенное обращение Спасителя: «Молю тебя, Отче, да будут они одно, как мы одно» [3][3].
и не желает водворения царства божьего на земле. Но отсюда совсем еще не следует, что вы обязаны провозглашать во всеуслышание эту истину перед лицом земли:
Конечно, не таково ваше призвание.
То самое начало, из которого эта истина исходит, обязывает вас, напротив, при вашем положении в свете, видеть в ней только внутренний светоч вашей веры – и ничего более.
Я почитаю за счастье, что способствовал обращению ваших мыслей к религии, но я почувствовал бы себя очень несчастным, сударыня, если бы вместе с тем вызвал замешательство в вашем сознании, которое, со временем, не могло бы не охладить вашей веры.
Я вам, кажется, как-то сказал, что лучшее средство сохранить религиозное чувство – это придерживаться всех обычаев, предписанных церковью.
Такое упражнение в покорности важнее, чем обыкновенно думают; и то, что его налагали на себя продуманно и сознательно величайшие умы, является настоящим служением Богу.
Ничто так не укрепляет разум в его верованиях, как строгое выполнение всех относящихся к ним обязанностей.
Впрочем, большинство обрядов христианской религии, проистекающее из высшего разума, является действенной силой для каждого, способного проникнуться выраженными в них истинами.
Есть только одно исключение из этого правила, имеющего безусловный характер, – а именно, когда обретаешь в себе верования более высокого порядка, нежели те, которые исповедуют массы, верования, возносящие душу к тому самому источнику, из коего проистекают все убеждения, причем верования эти нисколько не противоречат народным, а, напротив, их подтверждает;
в таком случае, но единственно в этом, позволительно пренебречь внешней обрядностью, чтобы свободнее посвятить себя более важным трудам.
Но горе тому, кто принял бы иллюзии своего тщеславия или заблуждения своего разума за необычайное озарение, освобождающее от общего закона. А вы, сударыня, не всего ли лучше облечься в одежды смирения, столь приличные вашему полу? Поверьте, это лучше всего сможет успокоить смущение вашего духа и внести мир в ваше существование.
Да даже и с точки зрения светских взглядов, скажите, что может быть естественнее для женщины, развитый ум которой умеет находить прелесть в научных занятиях и серьезных размышлениях, чем сосредоточенная жизнь, посвященная главным образом религиозным помыслам и упражнениям?
Вы говорите, что при чтении книг ничто так не действует на ваше воображение, как картины мирных и вдумчивых существований, которые подобно прекрасной сельской местности на закате дня вносят мир в душу и вырывают нас на мгновение из тягостной или бесцветной действительности.
Но ведь это вовсе не фантастические картины: только от вас зависит осуществление одного из этих пленительных вымыслов. Вы имеете все необходимое для этого.
Как видите, я вовсе не проповедую вам мораль слишком строгую: в ваших же вкусах, в самых приятных грезах вашего воображения я ищу то, что может внести мир в вашу душу.
В жизни есть обстоятельства, относящиеся не к физическому, а к духовному бытию; пренебрегать ими не следует; есть режим для души, как есть режим и для тела: надо уметь ему подчиниться.
Я знаю, что это старая истина, но у нас она, кажется, имеет всю ценность новизны. Одна из самых прискорбных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах и дате у народов, гораздо более нас отсталых.
Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого.