Если сравнить состояние России в XIX веке с состоянием её в XVII, мы придём, кажется, к следующему заключению. Государство стало крепче и получило возможность сознания и постепенного улучшения без внутренней борьбы; несколько прекрасных начал, прежде утраченных и забытых, освящено законом и поставлено на твёрдом основании: такова отмена смертной казни, человеколюбие в праве уголовном и возможность низшим сословиям восходить до высших степеней государственных на условиях известных и правильных.
Наконец, закон освятил несколько злоупотреблений, введённых обычаем в жизнь народную, и через это видимо укоренил их.
Я знаю, как важна для общества нравственная чистота закона; я знаю, что в ней таится вся сила государства, все начала будущей жизни, но полагаю также, что иногда злоупотребление, освящённое законом, вызывает исправление именно своею наглостью, между тем как тихая и скрытая чума злого обычая делается почти неисцелимою.
Так в наше время мерзость рабства законного, тяжёлая для нас во всех смыслах, вещественном и нравственном, должна вскоре искорениться общими и прочными мерами, между тем как илотизм крестьян до Петра мог сделаться язвою вечною и, по меньшей мере, вёл к состоянию пролетариев или безземельных Английских работников.
Начал чуждых вижу я весьма мало: дворянство, введённое Петром Третьим, уже столько изменилось от действия духа народного, что оно не только не имеет характера аристократического, но даже чище, чем оно было до Петра Великого после усиления боярских родов и безусловного обращения поместий в отчины.
В жизни же и ходе просвещения: излишний космополитизм, некоторое протестантство мыслей и отчуждение от положительных начал веры и духовного усовершенствования христианского, сопряжённые (в тоже время) с отстранением безобразной формальности, с отстранением равнодушия к человечеству, переходящего почти в ненависть, и какого то усыпления умственного и духовного, граничащего с Еврейским самодовольствием и языческой беспечностью.
|
|
Значение Христианства
Я уже говорил о многих прекрасных стихиях, которые нами утрачены; но я, кажется, также показал, что они уничтожены обрядами, прежде чем законы коснулись их.
Они прежде были убиты народом, потом уже схоронены государями.
Сказать ли нам: «почий в мире?» Нет; лучше скажем: вечная им память, и вечно их будем поминать. Камбасерессказал: la désuétude est la plus juste et la plus, amère critique d’une Joi. Это правда, но правда не полная.
Когда государство находилось в продолжение нескольких веков в осадном положении, многие законы могли быть совершенно забыты; но это забвение невольное не есть укор закону.
Бессильный временно, лишённый действия и приложения, он живёт скрытно в душах, несмотря на злые обычаи, введённые необходимостью, несмотря на невежество народа или на крутое действие власти.
Эти-то лучшие инстинкты души Русской, образованной и облагороженной Христианством, эти-то воспоминания древности неизвестной, но живущей в нас тайно, произвели всё хорошее, чем мы можем гордиться; уничтожение смертной казни, освобождение Греции и Церкви Греческой в недрах самой Турции, открытие законных путей к возвышению по лестнице государственных чинов, под условием заслуг или просто просвещения, мирное направление политики, провозглашение закона Христа и правды, как единственных законов, на которых должны основаться жизнь народов и их взаимные сношения.
|
|
Кое-что сделано; более, несравненно более, остаётся сделать такого, на что вызывает нас дух, живущий в воспоминаниях, преданиях или символах, уцелевших от древности. Весь этот прекрасный мир замирал, почти замер в беспрестанных борьбах, внутренних и внешних, России.
Без возобновления государства все погибало; государство ожило, утвердилось, наполнилось крепостью необычайною: теперь все прежние начала могут, должны развиваться и разовьются собственною своею неумирающею силою.
– Нам стыдно бы было не перегнать Запада.
Англичане, Французы, Немцы не имеют ничего хорошего за собою.
Чем дальше они доглядываются, тем хуже и безнравственнее представляется им общество.
Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собою; но всё это было подавлено, уничтожено отсутствием государственного начала, раздорами внутренним игом внешних врагов.
Западным людям приходится всё прежнее отстранять, как дурное, и всё хорошее в себе создавать; нам довольно воскресить, уяснить старое, привести его в сознание и жизнь. Надежда наша велика на будущее.
Всё, что́ можно разобрать в первых началах истории Русской, заключается в немногих словах. Правительство из Варягов представляет внешнюю сторону; областные веча – внутреннюю сторону государства.
Во всей России исполнительная власть, защита границ, сношения с державами соседними, находятся в руках одной Варяго-Русской семьи, начальствующей над наёмною дружиною; суд правды, сохранение обычаев, решение всех вопросов направления внутреннего, предоставлены народному совещанию.
Везде, по всей России, устройство почти, одинаковое; но совершенного единства обычаев не находим не только между отдалёнными городами, но ни же между Новгородом и Псковом, столь близкими и по месту, и по выгодам, и по элементам народонаселения.
Где же могла находиться внутренняя, связь? Случайно соединено несколько племён Славянских, мало известных друг другу, не живших никогда одною общею жизнью государства; соединены они какою-то федерацией, основанною на родстве князей, вышедших не из народа и, может быть, отчасти единством торговых выгод: как мало стихий для будущей России!