(писано в 1831 году и было напечатано в "Телескопе")
Эпиграф
| Мы занимаемся здесь наукою, наукою чистою: по существу своему она беспристрастна, бескорыстна, она чуждается всякого влияния внешнего, великого и малого. Гизо в лекциях о французской Истории. |
Западные писатели не имеют надлежащего понятия о славянских народах.
Находя непреодолимое препятствие в языке совершенно инородном, не надеясь, по закоренелому предрассудку, узнать что-либо любопытное у мнимых варваров и искупить тяжелые труды богатой добычей, французы, англичане и немцы (кроме некоторых частных исследователей) до сих пор при исторических рассуждениях своих уклоняются от славянской истории общими местами или даже преходят ее молчанием, как будто забывая, что славянские народы составляют почти десятую долю всемирного народочисления, населяют почти десятую часть всей земной поверхности и наконец в лице России занимают первое место в системе государств, следовательно, имеют всемирное значение.
Вот почему и Гизо, начинающий собой новую эру в исторической науке, как Шлецер, Гердер, в славных лекциях своих о европейской истории пропустил почти имя славян, не зная, что славянская или восточная История составляет такую же половину европейской Истории, как западная, которую он почитает целой, полной, не зная, что западной европейской Истории нельзя уразуметь вполне без знакомства с восточною или славянскою, которая представляет новые поучительные видоизменения всех западных учреждений: и феодализма, и монархии, и городов, и среднего состояния, и дворянства, и крестьян. (Не говорю уже о Восточной церкви в противоположности с Западною).
Вот почему в красноречивых выходках палатских членов во Франции и Англии слышатся иногда такие кривые толкования, такие грубые ошибки обо всем, касающемся, например, нас, что поневоле краснеешь за непростительное невежество ученых ораторов. Но всего больнее бывает русскому сердцу, когда сии заблуждения переносятся к нам, приводят в затруднение самих защитников наших, находят неискусных поборников или легкомысленных последователей.
Нет, например, ни одной мысли, более распространенной в политическом мире (повторяемой даже в некоторых наших официальных учебных книгах), как мысль о разделе Польши со стороны России,-- а между тем справедливо ли это? И в 1773, и в 1793, и в 1795 годах Россия не сделала никаких похищений, как обвиняют наши враги, не сделала никаких завоеваний, как говорят наши союзники, а только возвратила себе те страны, которые принадлежали ей искони по праву первого занятия, наравне с коренными ее владениями, по такому праву, по какому Франция владеет Парижем, а Австрия Веною. Еще более -- России принадлежали некогда и другие страны, которые находятся гораздо далее на запад и юг, то есть Галиция и часть Молдавии.
Пройдите по любой улице во Львове (Лемберге) и Галиче -- вы услышите везде чистое малороссийское наречие, загляните в соборы -- и вы увидите надгробные надписи знаменитых князей русских; разверните летописи -- и вы найдете на всякой странице доказательства, что здесь процветало одно из сильнейших княжеств русских в XIII столетии, которое принимало деятельное участие во всех отечественных происшествиях, думало среди всеобщего упадка, при славном короле Данииле, о свержении с России ига монголов, и уже после было отторгнуто поляками и венграми.
Да не скажут, принимая одно выражение Карамзина, что Галицкое княжение основано на завоевании Владимиром Святым Перемышля и Червеня в конце X столетия у польского короля Мечислава. И Лелевель говорит, что власть Мечислава в то время не простиралась даже до Кракова, не только на Перемышль и Червень.
И Бандтке не произносит об этом никакого решительного мнения.
Наш Нестор, достовернейший свидетель, говорит только: "Иде Володимер к ляхам, и зая грады их, Перемышль, Червень, и ины грады, иже суть и до сего дне под Русью". (По Лавр. сп. в полном собрании летописей. Т. 1. С. 35).
Вероятно, что сии места, вне первой Польши, принадлежали таким же вольным языческим ляхам, как, например, радимичи, вошедшие прежде еще в состав русского общества. Или -- сии города сделались нашею собственностью еще во времена Олега, у которого были в подданстве дулебы (в западной Волыни), тиверцы (по Днестру, до моря), и хорваты (в горах Карпатских), ходившие с ним на войну.
Волынь же, Подолия, Белоруссия издревле принадлежали к русским владениям: в самые первые времена нашей истории здесь обитали славянские племена, которые прежде многих других, например, живших в Рязанских и Суздальских пределах, вошли в состав Русского государства. Еще более -- здесь было средоточие, на этой сцене происходила, так сказать, наша история от времен Владимира и до монголов.
Я укажу здесь только на общеизвестные, общепринятые положения, не прибегая к летописным подробностям: Коростен (между Овручем и Житомиром) встречается в истории Ольги; Овруч (в северо-восточной части Вологодской губернии) принадлежал Ярополку; Полоцк, Изяславль, Туров (в Минской губернии), Владимир-Волынский розданы в уделы сыновьям Святым Владимиром, Берестен (Брест-Литовский) находился во владении Святополковом; Дорогобуж (близь Ровна, в Волыни), Луцк, Цинск, Теребовль, Кременец, Дубно, Дрогичин, Новгород-Волынский, Минск, Бужск принадлежали разным внукам Ярославовым.
Исключим сии города из владений Литвы -- что у нее останется? Только часть губернии Виленской и Гродненской.
Но и в сих местах литовцы (племя по своему происхождению столь же чуждое Польше, как и России) с незапамятных времен платили дань князьям русским наравне с прочими славянскими и финскими племенами, вошедшими в состав Русского государства.
Уже впоследствии, пользуясь временными бедствиями России, они покорили себе не только вышеозначенные города, составляющие ныне губернии Минскую, Могилевскую, Витебскую, Волынскую, но, соединясь с поляками, простерли свои завоевания до Московского княжения.
И теперь большую часть народонаселения составляют там русские, а язык до позднейших времен был даже господствующим, гражданским, письменным. Кто же может сказать, что Россия имеет на Литву меньшее право, чем Англия на Валлис, или Франция на Бретань? Не говорю уж о правах Англии на Ирландию или Австрии на Ломбардию и проч. и проч., с которыми нечего и сравнивать Россию в этом отношении.
Теперь о Польском царстве. Европейские политики, рассуждая о нем, забывают, кажется, что со смерти последнего Пиаста, в XIV столетии, на престоле Польском последовательно сидели и литовские, седмиградские князья, и французские, шведские принцы, и саксонские курфюрсты. Почему же кажется им странным, что этот престол занят ныне Российским Императором? "Прежде дело было другое,-- возразят мне общим местом,-- прежде избрания были вольные".
Но бывали ль в Польше избрания вольные в полном смысле этого слова? Когда не действовали подкупы, чужестранцы, оружие! И я не знаю, найдется ли во всей польской Истории хотя одно восшествие на престол благороднее Александрова -- был ли избран сей Российский Император по единогласному желанию Сената и представителей польских, или по соглашению с прочими государствами, решавшими в то время судьбу Европы, или как победитель, пришедший вслед за побежденными неприятелями, которые дымились еще кровию родных его детей!..
Да прилипнет язык к моей гортани, если я подумаю когда-либо святое науки умышленно представлять в ложном свете для частных видов, хотя бы это было даже в пользу моего Отечества!.. Но вот мысли, родившиеся во мне при чтении польской Истории, без всякого отношения к нынешним происшествиям.
В природе нравственной, наравне с физической, представляется везде действие и противодействие -- какое-то право возмездия, как бы в исполнение слов Пророка: творяй милость в тысячи, и отдаяй грехи отчи в недра чад их по них.
Истории всех государств представляют очевидные тому доказательства; но нигде сие возмездие не совершалось столь кротким, можно сказать, христианским образом, как в России.
От основания Русского государства и до позднейших времен, то есть от IX столетия и до XVII, посягал ли русский меч хотя на одну каплю польской крови? И наоборот, иссякали ли хотя на короткое время, в продолжение сих столетий, реки русской крови, пролитой польской, литовской саблей в руках Болеславов, Гедиминов, Олгердов, Витовтов, Баториев, Хоткевичей, Лисовских -- крови, пролитой из самого сердца России, Москвы? Неужели за тяжелые страдания Россия -- например, в эпоху католического могущества в Украине, при Василии Дмитриевиче, когда Можайск и Калуга сделались нашей границей,-- неужели за судорожные мучения России при самозванцах поляки заплатили нам шестнадцатилетним подданством императорам Александру и Николаю, когда они были едва ли не счастливее своих предков, в эпоху их величия и славы, когда мы завели им училища, обучили войска, устроили финансы, установили суды, возбудили промышленность, облегчили судьбу поселян?..
Пусть какой-нибудь знаток польской Истории, пусть Лелевель (с которым я имел случай чрез "Вестник Европы" состязаться о Рюрике и Новгороде, когда он печатал свои замечания в "Северном архиве") отвечает на сей вопрос!..
Россия столь счастлива, что почти всегда имела на своей стороне справедливость наравне с силою и достигла своего могущества, обороняясь: пример единственный, и ни одна История не сравнится чистотой с нашей в этом отношении.
Сравните еще ее с судьбой прочих государств славянских: все они имели свои эпохи славы и могущества, и все как бы поочереди пали: Моравия, Болгария, Сербия, Померания, Богемия, Кроация, Славония, Далмация, Босния, Польша. Многие славяне потеряли даже язык свой вместе с воспоминанием о прежней славной жизни; в Померании, Мекленбурге, Саксонии и других странах Германии они онемечились, в Морее огречились, в Венгрии, между османами, отуречились.
Одна Россия устояла против всех ударов судьбы. Искушенная собственными долговременными бедствиями, как будто искупленная смертью единородных государств, она возвышает величественную главу свою над их могилами и стремится к зениту своего могущества, воззывая к новой жизни те, которые Провидение к ней присоединило.
Этот зенит есть в Истории всякого государства, и чем позднее они достигают его, тем долее под оным остаются сообразно и с другими предыдущими обстоятельствами.
Польша была в этом положении в XVI столетии. Кажется, вся сила европейского Востока -- подобно ядру необразованной кометы, которое носится по небесным пространствам, пока не найдет себе твердой точки в системе мира,-- останавливалась в Польше при Сигизмундах.
Ей доставались тогда Богемия, Венгрия, Молдавия, Запорожье, Украина, Россия, Лифляндия, Пруссия, Померания, Ганза, Швеция { Богемия звала себе в короли Владислава Ягайло, также Казимира IV (1420), наконец действительно избрала и получила сына Казимирова Владислава (1471), который избран был после и Венгрией (1491), звавшей наконец к себе и Сигизмунда I (1526). Западная Пруссия, издревле принадлежавшая, поддалась опять Казимиру IV (1466), а восточная осталась как лено за магистром Немецкого ордена. Первый герцог прусский Альбрехт также признал себя данником Польши (1525). Господари Молдавские, и прежде еще бывшие под влиянием Польши, признали себя данниками Сигизмунда II (1551). Также Фирстенберг, магистр ордена Ливонского (1558), и Кет-лер (1563) со всеми его владениями. Ганза избрала его своим покровителем. Малороссия присоединена была еще Литвою с прочими ее завоеваниями на Руси.
Запорожцы получили твердую форму правления при Сигизмунде I и укреплены Баторием (1578). Сигизмунд III имел неоспоримое наследственное право на Шведский престол (1592), а сына его Владислава IV избирала себе в Цари Россия (1612).}. Момент удивительный, беспримерный в Истории! Немногого недоставало, чтоб она удержала владычество над всеми сими обширными странами, но сего немногого недостало!.. Польша не успела, не могла воспользоваться благоприятными обстоятельствами, со своим liberium veto; и с той же минуты, при Сигизмунде III, начинается ее поступательное падение.
Так, видно, должно быть! Прочитав внимательно начало и продолжение польской Истории, предчувствуем окончание.
Сила европейскаго Востока понеслась в Швецию. По удивительному сцеплению обстоятельств сам Сигизмунд III проводил ее туда. Густав Адольф, Карл X, приготовлял было свое отечество к ее восприятию.
Карл XII владел у же Лифляндией, Эстляндией, Курляндией, покорил почти Данию и Польшу, проникнул в Малороссию -- но там, на полях Полтавских, встретил Русского гиганта, который вырвал из крепких рук его жезл самодержавия и завещал своим потомкам. У них, передаваемый из рук в руки, процветает он более и более, описывает круги обширнейшие...
Неужели все сии великие явления происходят случайно?
Неужели, скажем кстати, без цели, России одной досталось наследство Восточной Римской империи, между тем как наследство Западной разошлось между многочисленными владетелями, всеми государствами европейскими? Неужели без лихвы даны ей десять талантов? Нет.
Новые наставники Истории, воспитанники христианской философии, вопреки глумлению застарелых невежд, научат нас видеть здесь действие Провидения, которое хочет, может быть, руками сего колосса, воздвигнутого над противоположными океанами, рассыпать новые семена жизни, неизвестной в ветшающих государствах европейских.
С покорностью к Промыслу будем ожидать исполнения верховных его судеб, будем молиться и надеяться! Так! Россия и Польша соединились между собою, кажется, по естественному порядку вещей, по закону высокой необходимости для собственного и общего блага.
Мне остается теперь сказать нашим противникам, посторонним ораторам, которых только я и имею в виду, несколько слов еще об одном обстоятельстве. "Независимость народов священна",-- восклицают они.
Я согласен: но что значит независимость и где сии независимые народы?
Чем состояние Шотландии, Ирландии, Ломбардии, Этрурии, Венгрии, Богемии, Моравии, Греции, Сербии, Болгарии, Кроации, Славонии, Далмации отличается в этом смысле от Польши? Все славяне между собою братья; а англичанин с ирландцем, а австриец с венгром, а француз с корсиканцем, а турок с кроатом, а пруссак с померанцем и лузаком -- разве только в сватовстве.
Еще более: государства сплавливаются из разных частей; как минералы, они нарастают по большей части снаружи. Разделять химически сии части, желая возвратить им независимость, предприятие, говоря вообще, суетное, невозможное, безумное.
Всю Европу надобно будет поставить вверх дном, погрузить в бездну междоусобий, разъединить гражданские общества, чтоб возвратить народам, или, лучше, уже семействам их прежнюю независимость вместе с варварством.
Давно ли независимые жители Прованса и Лангедока называли язык своих северных едноземцев собачьим лаем -- а теперь сии жители, дети одного семейства, умножают свое благосостояние, пользуясь общими выгодами.
Пройдите все государства -- и вы на всякой десятине встретите одни и те же явления.
Одна смесь мельче, старше; другая крупнее и моложе. Вот вся разница.
Древние смеси были спасительны -- этому учит нас История. Например, в XV веке все государства европейские разошлись в приданое: Мария Бургундская принесла Максимилиану Австрийскому Бургундию, Иоанна, дочь Фердинанда Католика, сыну его Филиппу право на Испанию, Америку и Неаполь, Анна Карлу VIII Бретань и проч. и проч.
Кажется, что может быть неестественнее, несогласнее с правом, бесчестнее для народов -- доставаться женихам почти в сундуках, вместе с рухлядью; а между тем сими несообразными действиями утвердилась в Европе XVI столетия спасительная власть монархическая и дорушено здание феодализма. Такое благодетельное действие имели и другие смеси: зачем же мешать новым, может быть, благодетельней-шим для человеческого рода?
Наполеон на острове Св. Елены -- а он оттуда видел далеко политическим своим глазом -- говорит, что все европейцы со временем должны разделиться по родам и составить государства...
Нет! истинная независимость народов и людей, тождество воли с законом, царство истины, красоты и добродетели, Царство Божие может быть прибретено только просвещением, просвещением, основанным на Евангелии.
А просвещению в Европе никто не мешает, или, лучше, никто уже не может мешать, даже Махмут II. Naturam furca expellas, tarnen usque redibit.
Вот что, кажется, должны иметь в виду наши противники, рассуждая о нынешних делах польских...
Не вступая в прение о судьбе народов, не произнося судебного приговора их действиям, я, как наблюдатель, хотел только предложить искреннее свое мнение о любопытном современном вопросе, на который иностранцы смотрят, как мне кажется, не со всех сторон. Может быть, я увлекся чувством народной гордости, любви к Отечеству... я готов сознаться в своих ошибках, но -- honny soit qui mal y pense...
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые: "Телескоп". 1831. No 7. С. 295--311.
М.П. Погодин
Взгляд на русскую историю
Лекция при открытии курса в сентябре 1832 г.
(статья написна еще до принятия официальной идиологии).
В момент написания этой статьи Миша Погодин всего лишь Адьюнкт МГУ но после принятия российским государством государственной идеологии его взгляд на историю россии станет официальной государственной идеологией на историю Российской Империи именно по ней будут учить в русских гимназиях и университетах).
Будут конечно дозволены еще уже покойный к тому времени Карамзин со своей историей государства Российского и еще некоторые авторы).
История всякого государства, отдельно взятая, представляет собою высокое, поучительное зрелище народных действий, устремленных к одной цели человеческого рода, цели, указанной ему благим Провидением.
Всякий народ развивает своею жизнию особую мысль Его и содействует, более или менее, непосредственно или посредственно, к исполнению общих верховных Его предначертаний.
Но чем обширнее круг действий народа, чем сильнейшее влияние имеет он на другие народы и все человечество, чем более от него зависит судьба современников и потомства, чем необходимейшее звено составляет он в великой цепи; тем большую цену получает он в глазах Историка. -- Взгляните же на Россию в настоящую минуту ее бытия.
Занимая такое пространство, какого не занимала ни одна Монархия в свете, ни Македонская, ни Римская, ни Аравийская, ни Франкская, ни Монгольская, она заселена преимущественно племенами, которые говорят одним языком, имеют, следовательно, один образ мыслей, исповедуют одну Веру, и, как кольца электрической цепи, потрясаются внезапно от единого прикосновения, между тем как все предшествовавшие состояли из племен разноязычных, которые не понимали, ненавидели друг друга, и были соединяемы временно, механически, силою оружия, или другими слабейшими связями, под влиянием одного какого-нибудь могущественного гения.
Даже нынешние Европейские Государства в малых своих размерах не могут представить такой целости, и, занимая несравненно меньшее пространство, состоят из гораздо большего количества разнородных частей.
А сколько единоплеменных нам народов обитает в средней Европе даже до Рейна и Адриатического моря, народов, которые составляют с нами одно живое целое, которые соединены с нами неразрывными узами крови и языка, узами крепчайшими всех прочих географических и политических соединений, в чем соглашаются дальновиднейшие из наших противников.
Прибавим теперь к этому неизмеримому пространству, к этому бесчисленному народонаселению, прочие ее силы, вещественные и невещественные, богатство в естественных произведениях, коими мы можем наделить Европу, не имея нужды ни в каком из ее товаров: -- мысль цепенеет, по счастливому выражению Карамзина.
Взглянув на Россию в минуту ее покоя, рассмотрим теперь одно из ее действий, совершившееся пред нашими глазами.
Вся Европа, приготовлявшись в продолжение нескольких лет, собрав свои силы, в лице двадцати языков, вторглась чрез беззащитные границы в самую средину ее, под предводительством величайшего из полководцев древнего и нового мира, который в этом походе поставлял свою славу, видел конец многолетних трудов, исполнение любимейших желаний, и что же? Чрез несколько месяцев, по слову Царскому, не осталось ни одного иноплеменника на земле Русской, и грозный враг, покоритель царств и народов, судия всего света влачит на пустынном острове унылые дни свои, и в часы гениальных откровений, смотря в будущее, предвещает Европе Русское владычество.
Отразив победоносно такое нападение, освободив Европу от такого врага, низложив его с такой высоты, обладая такими средствами, не нуждаясь ни в ком и нужная всем, может ли чего-нибудь опасаться Россия? Кто осмелится оспаривать ее первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает? –
Португалия ли, раздираемая в своем углу междоусобною войною между двумя родными братьями, или Испания, над коею тяжкой мглою носится еще дух Филиппа второго, -- или Англия, Государство богачей и нищих, изнемогающая под бременем своего неоплатного долга, и немогущая почти прокормить своего народонаселения, -- или Франция, которую, после таких кровавых опытов, после революции и Наполеона, не могут успокоить все ее великие таланты, Гизоты и Дюпени, Биньоны и Перье, со всеми их превосходными теориями и славными открытиями в науках, -- или Австрийская Империя, которая, при всех усилиях своих Кауницев и Меттернихов, едва только может сохранять разнохарактерные свои владения, -- или Швеция и Дания, которые никак не могут выйти из пределов, назначенных им Природою, или Германские владения -- пятидесятые наши Губернии? -- Повторяю, кто помешает Русскому Царю решать судьбу Европы, судьбу всего человечества, при известных условиях? Кто возьмется опровергнуть это математическое заключение? Вот, какое будущее открывается при одном взгляде на Россию в одну минуту ее бытия!
Какое же прошедшее соответствовало этому блистательному, почти бесконечному будущему!
Как сложился этот колосс, стоящий на двух полушариях? Как сосредоточились, как сохраняются в одной руке все сии силы, коим ничто, кажется, противостоять не может?
Вот важность Российской Истории, которая с одного взгляда на Россию представится всякому постороннему человеку, не Русскому, не имеющему никакого сведения о нашей Истории, из одного только простого понятия, что всякое настоящее, всякое будущее есть плод прошедшего.
Вот самая простая и естественная причина, по которой Европейцы, освободясь несколько от своих заблуждений и предрассудков, и привыкнув смотреть на нее с беспристрастием, обратят все свое внимание на Историю Российскую и устремятся изучать ее.
Но не имеет ли Российская История, кроме этой временной своей, так сказать, важности, относительно к настоящей минуте, каких-либо других, особливых качеств, по коим она должны быть предметом деятельного изучения?
До сих пор мы забывали прошедшее: теперь наоборот опустим завесу над будущим и станем рассматривать одно прошедшее.
Все Европейские Государства, как бы в исполнение одного высшего закона, основаны одинаким образом; все составились из победителей и побежденных, пришельцев и туземцев: Испанцев покорили Вестготы, Галлов -- Франки, северных Итальянцев -- Лонгобарды, средних -- Остготы, южных -- Норманны, Бриттов -- Саксы, жителей древней Паннонии -- Венгры, Греков -- Турки, Пруссов и Эстов -- Немцы и проч.
И к нам пришли Варяги, но добровольно избранные, по крайней мере сначала, не как Западные победители и завоеватели, -- первое существенное отличие в зерне, семени Русского Государства, сравнительно с прочими Европейскими.
-- Далее -- все Европейские Государства, быв основаны на развалинах Западной Римской Империи, озаряются из Рима светом Христианской Религии; мы одни, по какому-то нечаянному случаю, получаем ее из Константинополя, как бы предназначенные сохранить и развить особливую сторону Веры, только что разделившейся тогда; и у нас, так как в Греции, духовенство подчиняется Государям, между тем как на Западе оно вяжет и решит их.
Другое существенное отличие, коего следствия также простираются по всей Истории. Россия сделалась как будто преемницею Империи Константинопольской, между тем как Западная продолжалась в лице прочих Европейских Государств. -
Первым чадом завоевания во всех Европейских Государствах был Феодализм с происшедшим от него Рыцарством. У нас, в стране, не сплошь заселенной, а по местам, разделенным степями и лесами, развилась Удельная система, которая существенно отличается от Феодальной, хотя и составляет вид того же рода, и Государство осталось во владении одного семейства, разделившегося на многие отрасли.
В Западной Европе произошло от Феодализма Майоратство.
У нас при Удельных Князьях, имевших совершенно равную власть, или лучше, власть, основанную на одной силе, не было Майоратства даже в наследовании Престола; ибо не сын следовал за отцом во владении, а старший в роде, хотя с многими исключениями, даже до позднейшего времени, и наследство дробилось в бесконечность.
Все Европейские великие происшествия, средство для развития, в которых мы по Вере, языку и другим причинам не принимали или не могли принять участия, были заменены у нас другими, более или менее: например, следствие Крестовых походов в политическом отношении, то есть ослабление Феодализма и усиление Монархической власти, было произведено у нас Монгольским игом, а реформацию в умственном отношении заменил нам, может быть, Петр.
Все Государства, все народы, древние и новые, получили первоначальное образование от иностранцев: персы от Мидян, Египтяне от Эфиоплян, Эфиопляне от Индийцев, Греки от Египтян, Римляне от Греков, и проч.; а в Русской Истории каким удивительным странным путем шло это образование: припомним нашествия Норманнов, Монголов, Поляков и самих Французов эпохи нашего образования умственного и гражданского.
Словом сказать, вся История наша до малейших общих подробностей представляет совершенно иное зрелище: у нас не было укрепленных замков, наши города основаны другим образом, наши сословия произошли не так, как прочие Европейские.
Доступность прав, яблоко раздора между сословиями в древнем и новом мире, существует у нас искони: простолюдину открыт путь к высшим Государственным должностям, и Университетский диплом заменяет собою все привилегии и грамоты, чего нет в Государствах, наиболее славящихся своим просвещением, стоящих якобы на высшей степени образования.
Необыкновенное явление, которому подобного напрасно будете вы искать во всей древней и новой Истории, которое не удивляет нас потому только, что мы слишком к нему привыкли.
Таких явлений преисполнена наша История.
Кто сожигает у нас Разрядные книги и уничтожает Местничество, основанное также на заслугах? Не разъяренная чернь Бастильская в минуту зверского неистовства, не Гракх, не Мирабо, не Руссо, а чиновный боярин, спокойно, на площади, пред лицом всех сословий, по повелению Самодержавного Государя Федора Алексеевича.
-- Кто доставляет нам средство учиться, понимать себя, чувствовать человеческое свое достоинство? Правительство. Петр Великий насильно дает нам мирские книги в руки, представляет пример собою, и тридцать лет держит над нами свою мощную десницу, опасаясь, чтоб мы не возвратились в прежний свой восточный заповедный круг.
Карамзину в России от Государя до последнего мещанина, умеющего читать, все принесли должную дань почтения; а как принимали Гиббона Лондонские вельможи, о чем он с огорчением рассказывает в своих записках? Байрон не столько славился своею Поэзиею, сколько родством с Норманскими рыцарями; а наши умнейшие Государственные люди, напротив, ищут славы писателя. Все сии явления не без исторического основания.
Наше Дворянство, не Феодального происхождения, а собравшееся в позднейшее время с разных сторон, как бы для того, чтоб пополнить недостаточное число первых Варяжских пришельцев, из Орды, из Крыма, из Пруссии, из Италии, из Литвы, не может иметь той гордости, какая течет в жилах Испанских Грандов, Английских Лордов, Французских Маркизов и Немецких Баронов, называющих нас варварами.
Оно почтеннее и благороднее всех дворянств Европейских в настоящем значении этого слова; ибо приобрело свои отличия службою отечеству.
Мы удивлялись России в настоящую минуту ее бытия без отношения к Истории: но менее ли удивительна, поучительна ее История, столько отличная от Истории всех прочих Государств, представляющая столько явлений безпримерных, новых? Выразуметь все сии явления, объяснить их в последовательном порядке, подвести их под параллельные линии прочих Историй, сравнить их между собою, показать сходства и отличия, исследовать причины тех и других: какая задача может быть важнее для мыслящего Историка? Итак, История России, представительницы в некотором смысле Славянских племен, есть важнейшая часть Европейской Истории, и следовательно, Истории вообще, которую без нее не могут хорошо понять ни Гизоты, ни Галламы, ни Лудены.
Перейдем к частным достоинствам.
Ни одна История не заключает в себе столько чудесного, если можно так выразиться, как Российская.
Воображая события, ее составляющие, сравнивая их неприметные начала с далекими, огромными следствиями, удивительную связь их между собою, невольно думаешь, что перст Божий ведет нас, как будто древле Иудеев, к какой-то высокой цели.
Я имел случай указывать на некоторые черты сего чудесного прежде: припомним оные здесь вместе с некоторыми другими.
Олег, недовольный, вероятно, Новгородцами, без всякого намерения переселяется в Киев, и сие переселение предводителя почти кочевого племени имеет бесконечное влияние на всю будущую судьбу России, которая без оного, войдя в сношение с близким Западом чрез Новгород, должна б была неминуемо подчиниться Папе и принять участие в судьбе католичества.
Чувствуете ли вы, что сие по-видимому случайное переселение долженствовало быть непременно, чтоб Российская Империя получила тот вид и характер, какой имеет?
Приняв Христианскую Веру при Владимире, Россия четыреста лет после того не имеет почти никакого сношения с Грециею, кроме монашеских путешествий; но в пятнадцатом столетии, как нарочно, последняя отрасль Палеологов, Царевна София, вступая в брак с Иоанном III, истинным основателем нашего Государства, и принеся нам герб, устрояет первый наш Двор и дополняет первое Греческое влияние на Россию.
Вспомните теперь пятнадцатое столетие, вспомните с какими величайшими затруднениями утверждено было единовластие во всей Европе; у нас не было почти никакого: все роды Удельных Князей вымерли или обмелели в этому времени, и Москва должна была только что прибирать их наследства к своим рукам. Новгород, Рязань, Тверь, Вятка, страны Северские, Пермь, Малороссия, не области, а целые Государства Европейские, почти не были покорены нами, а только покорились, повинуясь силе какого-то естественного тяготения. -
Как освободилась Россия из-под ига Монголов? Почти без ее ведома: Иоанн и Ахмет, устрашившись друг друга, разошлись в разные стороны, один в Москву, другой в Орду, а между тем 1480 год считается эпохою нашего освобождения.
И действительно, Орда, разделенная на многие ханства, после не могла уже более устрашать России, и все ее части одна за другою, начиная с Казани, достались нам, не столько неволею, сколько волею.
Спасение России от Поляков и Шведов, когда в одной части ее печатались уже книги с именем Владислава Жигимонтовича в заглавии, а другая готова была присягнуть Густаву Карловичу, избрание на Престол фамилии Романовых в лице семнадцатилетнего юноши, укрывавшегося дотоле в глубине монастырской келии, фамилии Романовых, которая дала России Алексея, Феодора, Петра, -- прибавлю здесь и Елизавету, основательницу Московского Университета, -- менее ли удивительны? -
И какова связь между смертью в Угличе семилетнего Царевича Димитрия, игравшего в тычку ножом, и реформациею Петра! А последняя не могла бы произойти так без первого происшествия. Не пресекись род Московских Князей: не было бы Романовых, не было бы Петра.
А судьба сего Петра, который младенцем еще прошел невредимо сквозь тысячи стрельцов и раскольников, мимо копий и мечей, мимо властолюбивой Софии, и сел на отеческий Престол: которого после, в летах мужества, не брали ни порох, ни яд, ни железо!
Присоедините сюда жизнь еще одного человека, который, кажется, должен был нарочно бежать из Женевы, чтоб овладеть воображением младенца, возбудить в нем любопытство и удивление к иностранцам, то есть бросить в его душу первое семя всех будущих преобразований. Я говорю о Лефорте.
Кому предназначено было судьбою постигнуть намерения Петра, довершить его начинания, приблизить Россию еще более к ее цели? Принцессе из Герцогства Ангальт-Цербстского, которого имени пред сим неслышно было в России. -
События нашего времени менее ли чудесны? Наполеон нападает на Россию с силами всей Европы; какой счастливый случай, казалось бы, для Турции и Швеции отмстить нам за прежние раны, им нанесенные, и возвратить себе завоевания Екатерины и Александра. Нет. Они именно в это время уступают, утверждают за нами новые страны. И при каких правителях? При Бернадотте и Махмуте.
Но как Наполеон, первый политик своего времени, мог выпустить из виду это развлечение наших сил, которое почти верно обеспечивало ему победу? На него нашло непостижимое затмение, и враги сделались нам друзьями, и даже помогли выйти из критического положения.
Неправда ли, что все сии события были бы почтены невероятными баснями, если бы не составляли истинной Истории?
В Истории языка, промышленности, внутреннего управления, встречаются такие же чудеса: так например, бедный крестьянин, рыболов с берегов Ледовитого моря, который под двадцать лет только начал учиться грамоте, преобразовал Русское слово и дал своим соотечественникам новое, сильнейшее орудие в благородных прениях с Европейскими народами!
Во сколько времени процвели наши фабрики! И проч., и проч.
Далее -- частная История получает большую занимательность от характеров действующих лиц: наша представляет целый курс Психологии в лицах: я не думаю, чтоб какое-либо Государство могло выставить много таких людей сряду, каковы были у нас Иоанн III вместе с Софиею и Еленою, Василием и Димитрием, Иоанн Грозный с Сильвестром и Адашевым, Курбским и Скуратовым, Борис Годунов с своим семейством, Самозванец, Шуйский, Скопин и Болотников, наконец герои междуцарствия -- Гермоген, Ляпунов, Шеин, Дионисий, Палицын, Минин, Трубецкой, Пожарской, за коими следовали Филарет, Алексей, София; не говорю уже здесь о Петре Великом, который один составляет собою целый век, целую Историю.
И в каких разнообразных отношениях находились сии люди! Чрез какие ступени, например, перешла душа Годунова, который, женясь на дочери палача Иоаннова, из простого дворянина сделался пр