Историю честят со времен Цицерона учительницей жизни (magistra vilae); a учиться у нее никто не хочет, и никому, кажется, в голову не приходит, что она может наказывать, и подчас в самом деле наказывает жестоко за невнимание к ее урокам и опытам.
Мне, как старому служителю Истории, непростительно было бы рассуждать о нынешних событиях без отношения к прежним, то есть не справясь с Историей и поглощаясь настоящей минутой.
Время настоящее есть плод прошедшего, точно так же, как и семя будущего. События представляют ряд чисел последовательных.
Что есть теперь, на то залог был уже дан и вместе дальнейшее указание. Вот таких-то указаний и хочу я теперь поискать в Русской Истории, а может быть, мы найдем там не только пояснение настоящих событий, но вместе получим и твердую надежду на благополучное окончание, несмотря ни на какие несчастия, препятствия, неожиданные случаи и противные обстоятельства, путь их замедляющие.
Рассматривая внимательно Историю России и приводя себе на память все ее войны, нельзя даже избегнуть заключения, что настоящая война с Турцией есть естественное, непременное их продолжение, если еще не заключение.
Император Николай, несмотря на свое миролюбие, бескорыстие и великодушие, не может долее терпеть владычества турок, не может физически, не только нравственно, точно как Владимир Святой не мог терпеть печенегов, Мономах половцев, Иван III монголов, Грозный татар казанских и астраханских, а Екатерина -- крымских, Екатерина, открывшая и положившая дальнейший путь к Константинополю своим наследникам.
Они, надо сказать правду, подвигались вперед только по принуждению обстоятельств и обнажали меч только для собственной защиты, даже до настоящей войны, также оборонительной, кто бы что ни говорил {Писано, когда мы были еще за Дунаем, а теперь наша война упала на эту степень в самом полном и для нас грустном значении этого слова.}, как и все прежние, которыми Россия столько распространилась.
|
|
Напрасно европейские державы явились незваные судить и решать ту борьбу, которая началась у России почти за тысячу лет перед сим, сперва с дикими, а потом с магометанскими племенами Востока, и до сих пор только прерывалась по временам и никогда не оканчивалась.
Все почти страницы Русской Истории дымятся кровью, пролитою нашими предками в продолжение этой тысячелетней борьбы; раны, нанесенные нам нашими наследственными врагами, еще не зажили; на нашем нравственном характере нарезаны следы варварского ига, которые до сих пор еще даже лучшие из нас изгладить на себе не могут; на всяком шагу русский человек встречается с самыми тягостными воспоминаниями, которых никто в Европе понять и оценить не в состоянии.
Европейские народы не принимали ни малейшего участия в наших несчастьях и страданиях: французов не было на Куликовом поле, англичане не помогали нам отразить нашествие Тохтамышево; австрийцы не приходили разнимать нас с ордами Мехмет-Гирея, когда грозился он поработить вновь наше Отечество, и пруссаки не выручили нас при Пруте.
Знает ли лорд Пальмерстон, что такое Крымский брод в Москве? Имеет ли понятие господин Друэн де Люис о крестных ходах 21 мая, 23 июня, 26 августа? Слыхал ли граф Бул Шауенштейн что-нибудь о церкви Спаса на Болвановке? Видал ли господин Мантейфель икону Владимирской Божией Матери, на которую никто из нас не может взглянуть без сердечного умиления?
|
|
Да, вы не знаете, милостивые государи, нашей Истории, как не разумеете нашего духа и не могли до сих пор выучиться нашему языку; так и не вступайтесь в наше дело.
В продолжение нескольких сот лет Россия была опустошаема, мучима и не выпускала из рук своих оружия; она билась до последнего истощения, оттерпливалась, страдала, молилась и дождалась до своего времени, когда ударил для нее час на Спасских часах; а вы хотите, чтоб мы, пред увенчанием всех наших трудов и подвигов, выпустили из рук законную нашу добычу и в страхе от ваших дерзких угроз смиренно предоставили решить святое дело вашим барышникам и кулакам сообразно с их грошовыми выгодами и копеечными видами, которых издревле Спаситель выгонял из храма. Ослепленные!
За кого вы нас принимаете? Забыли вы 1812 год, когда все вы шли на нас под предводительством не г. Сент-Арно и лорда Раглана, а первого военного гения в Истории? С чего же вы взяли, чтобы ныне встретили мы незваных гостей с лучшим почетом? Оставьте нас в покое решить наш исторический спор с Востоком и Магометом. Суд у нас с ними -- Божий, а не человеческий.
Оставьте нас сослужить вам эту службу и стереть в собственной вашей Истории постыдное для вас пятно.
Оставьте нас исполнить наш европейский долг во имя веры, гражданственности, просвещения человечества, прогресса.
Наше счастье и отнюдь не вина, если с исполнением священного долга соединяются и вещественные выгоды и если по мере побед над Востоком и Магометом увеличивается наше политическое могущество.
|
|
Предъявите ваши требования, испросите соразмерного участия в наших выгодах, пожелайте условий, полезных для вашей промышленности, обезопасьте вашу торговлю,-- а всего лучше предоставьте условия великодушию Русского Государя, и, без всякого сомнения, он сам оделит вас всех так, как ни одна палата, ни один парламент, и ни один тайный совет, самый жадный, не придумает,-- а русские не погонятся за вашими выгодами: с нас немного надо, лишь бы щей горшок, да сам большой...
* * *
Представим события в их последовательном порядке, для вразумления западных наших противников и всех тех, кому о том ведать надлежит.
Русскому народу, вступившему на поприще Истории после всех прочих европейских народов, досталась на долю крайняя, восточная часть Европы.
По положению, по месту жительства мы должны были войти в соприкосновение с дикими азиатскими народами монгольского и турецкого племени, которые из глубины Азии, в начале христианской эры, понеслись с огнем и мечем на Европу.
Стоя на перепутье, мы, естественно, должны были первые принимать напор дикого, а после -- магометанского Востока на Европу и давать ей через то покой, досуг, средства развивать свои способности и силы физические, умственные и нравственные.
Первые из диких восточных племен, которых грозу запомнила История в пределах нашего Отечества, были авары или обры в VI, VII веках.
"Обры воевали славян {Несторова летопись в полном собрании. Т. 1. Ст. 5.},-- говорит древняя наша летопись,-- и мучили дулебов, творили насилие их женам. Если обрину случалось куда ехать, то он не давал запрягать коня, а приказывал запрягать по три, четыре или по шесть женщин в телегу и везти себя.
Были обры телом велики и умом горды; но Бог истребил их, они все померли (мором), так что не осталось ни одного обрина, и долго велась на Руси пословица: погибли, как обры, от которых нет ни племени, ни остатка".
За аварами пришли печенеги, которые сделались особенно тяжелы в X столетии, поселяясь в нынешних Новороссийских степях, от Дона до Алуты.
Они погубили Святослава, который тогда еще, за девять сот почти лет, хотел перевести столицу русскую на берега Дуная.
От них едва спасся под мостом Владимир Святой. "Была рать велика без перестани" {Несторова летопись в полном собрании. Т. 1. С. 53--54.},-- говорит летопись, и уже только сын его, Великий Князь Ярослав, успел одержать над ними решительную победу, в память которой на месте сражения построил Софийский Собор в Киеве и Золотые Ворота, до нашего времени, к счастью, сохранившиеся.
Место печенегов заняло другое турецкое племя, половцы, которые несколько раз опустошали самый Киев; "много пострадало народу христианского,-- говорит Нестор,-- в алчи и жажде, в печали, муках и бедах, с потускнелыми лицами, почернелыми телами, языком испаленным; ходили люди нагие и босые по незнакомым странам и кровью означали следы свои.
Откуда вы? спрашивали они, встречаясь друг с другом. Я из такого-то города, я из такой-то веси, отвечали спрошенные, поднимая глаза к небу, вздыхая и обливаясь слезами" {Там же. С. 95.}.
Мономах сокрушил силу половцев; но долго еще тревожили они наши приделы своими разбойническими набегами, до самого XIII столетия, когда новые сильнейшие варвары пришли на несчастную Русь -- монголы.
Силе монголов ничто противостоять не могло. Русские князья, бояре и люди были побиты во многих сражениях, города или крепости сожжены, земля пройдена с огнем и мечом, и наложено на народ тяжкое иго.
Неизмеримое пространство России воспрепятствовало монголам наводнить Европу, и они после первого своего потока до Венгрии и Богемии не могли решиться на продолжение завоеваний, столь отдаленных от родины, удовольствовались господством над ними. Россия принимала на свою грудь их учащенные удары.
Двести пятьдесят лет продолжалось наше злополучное рабство, почти столько, как ныне славянское под австрийцами, и несколько меньше славянского под турками, в продолжение коих, по местам, восставал народ, выводимый из терпения, по большею частью безуспешно.
Только Димитрий Донской, получив благословение от Святого Сергия, которого нынешняя благородная дипломация и блюстительница законного порядка, осуждающая греков и славян за их восстание, на предательском языке своем, извратившем все человеческие понятия, назвала бы красным революционером! (Сергий Чудотворец красный революционер!) только Дмитрий Донской ободрил русские сердца славною победою на Куликовом поле (1380), но нашествие Тохтамыша (1382), Тамерлана (1393) и Едигея (1408) напомнили, однако же, вскоре ужасные времена Батыя.
Наконец, Ивану III посчастливилось освободиться от разделившейся и ослабевшейся орды (1480).
Орда, как ныне Турция, собрала все свои силы и решилась, нагрянув, вновь поработить Россию.
Страшно было это нашествие -- обробели самые твердые! Иван повел свои полки навстречу грозным врагам, но страх обнимал его сердце на Угре; ну, если он будет побежден, что тогда станется с Россией? Плоды многолетних трудов пропадут, кровь снова прольется потоками, иго наложится тяжелее прежнего.
Простительно, может быть, естественно, было ему опасаться за судьбу Отечества, он уже готов был уступить и согласиться на мир, хотя унизительный, но все-таки предпочтительный неизвестной войне, возможному поражению и игу.
Не так думала Святая Русь. Вот как описывает тогдашнее положение летопись: "Князь Великий с сыном и с братом его и со всеми воеводами поидоша к Боровску (от Угры), глаголюще: на тех полях с ними бой поставим, и слушающи злых человек сребролюбец, богатых и брюхатых, и предателей христианских, а норовников Бесерменских, иже глаголют побежати и не мочи ними стати на бой, сам бо диавол их усты глаголаше" {Софийская летопись. Т. II. С. 207. Изд. Строева.}.
Послушаем, что писал к нему тогда один русский монах на берег Угры, на котором, так же, как ныне на Дунае, стояли долго наши полки в раздумье, боясь сразиться с последними полчищами Ахмета.
"Благоверному и христолюбивому, благородному и Богом утвержденному... преславному Государю, Великому Князю Ивану Васильевичу всея Руси, богомолец твой Господине, Архиепископ Вассиан Ростовский, благословляю и челом бью.
Молю же убо величество твое... да не прогневается на мое смирение, еже первые дерзнувшие ми уста ко устам глаголати твоему величеству твоего ради спасения: наше убо, Государю Великий, еже воспоминати вам, ваше же, еже послу шати... Бог да сохранит царство твое и даст ти победу на твои враги, токмо мужайся и крепися...
Ныне же слышахом, яко бесерменину Ахмату уже приближающуся и христианство погубляющу, наипаче же на тебе хвалящеся и на твое Отечество, тебе же пред ним смиряющуся и к нему пославшу,-- ему же, одинако, гневом дышущу и твоего моления не послушающу, но хотя до конца разорити христьянство...
Прииде же убо в слухи наша, яко прежни твои развратници не престают шепчуще в ухо твое льстивы словеса, и совещают ти не противитися супостатом, но отступити и предати на расхищение волком словесное стадо христовых овец... молюся твоей державе, не послушай таковаго совета их, послушай убо вселенныя учителя Павла, глаголюща о таковых: открыется гнев Божий с небеси на всяко нечестие и неправду человеком, иже истину в неправду дежащим, но осуетишася помышленми своими, но омрачися неразумное их сердце, глаголюще быти мудрии объюродеша, яко не искусиша Бога имети в разуме, предает им Бог не искусен ум творити не подобная.
И паки самому Господу глаголющу: аще око твое соблажняет тя, исткни е; или рука или нога, отсещи ю повелевает. Не сию же разумевай видимую чувственную свою руку, или ногу, или око, но ближних твоих, иже советуют ти не на благое, оверзи и далече отгони, сии речь, отсеци и не послушай совета их.
И что убо совещают ти льстивии сии и лжеименитии, мнящиеся быти хрестьяне? Томко еже повергаю щиты своя и нимало сопротивльшеся окаанным сим сыроядцам предав христьянство, свое Отечество, яко бегунам скитатися по иным странам.
Помысли убо, о велемудрый Государю! от каковыя славы в каково бесчестие сводят твое величество, толиким тмам народа погибшим, и церквам Божим разоренным и оскверненным.
И кто каменно-сердечен не восплачется о сей погибели? Убойжеся и ты, о Пастырю! не от твоих ли рук тех кров взыщет Бог? Не послушай убо, Государю, таковых, хотящих твою честь в бесчестие, твою славу в бесславие приложити, и бегуну явитися и предателю христьянскому именоватися, и тложи весь страх, и возмогаи о Господе в державе и крепости: един убо поженет тысящ, а два двигнета тьмы...
И аще убо Государю, каешися от всего сердца... и объещаешися всех умом и всею душою своею престати от первых своих, еже прилучитися яко человеку согрешити... и сотворити суд и правду посреди земли, любовь же имети к ближним и не насиловати никому же, и милость показати к согрещающим, да милостива обрящеши в день зол.
Не словом же кайся, а в сердци иная помышляя (не приемлет бо Бог такого покаяния), но точию еже словом, то и сердцем. Аще бо сице покаемся, тако же помилует нас милосердный Господь, не токмо свободит и избавит.
Молю же о сем Царское твое остроумие и Богом данную ти премудрость, да не позазриши моему худомию; писано бо есть: дай премудру вину, премудрее будет", и проч.
Послушаем далее простосердечный рассказ летописи об этом важном событии в истории Отечества, рассказ, выражающий ясно, с каким нетерпением желал народ свергнуть монгольское иго, как ныне желает разделаться с турками.
"И яко бысть (оставивший войско князь) на посаде у града Москвы, туже граждане ношахуся во град в осаду, узреша Князя Великаго и стружиша, начата Князю Великому обесстужився глаголати и изветы класти, ркуще: егда ты Государь Князь Великий над нами княжишь в кротости и тихости (то есть в спокойное и мирное время), тогда нас в безлепице продаешь (то есть облагаешь податями), а нынеча разгневив Царя сам, выхода ему неплатив, нас выдаешь Царю и татарам.
Приехаже Князь Великий во град Москву, и срете его Митрополит, а с ним Владыка Вассиан Ростовский. Начаже Владыка Вассиан зле глаголати Князю Великому, бегуном его называа, сице глаголаше: вся кровь на тебе христьянская, что ты, выдав их, бежишь прочь, а бою не поставя с татары и не бився с ними, а чему боишися смерти не бессмертен еси человек, смертен, без року смерти нету ни человеку, ни птице, ни зверю, а дай семо вой в руку мою, коли аз стары утулю лице против татар (то есть дай мне войско под начальство и увидишь, оборочу ли я, старик, лицо от татар), и много сице глаголаше ему, а граждане роптаху на Великого Князя.
Того ради Князь Великий, необитав в граде на своем дворе, боя-ся граждан мысли злыя поиманиа, обита в Красном сельце; а к сыну посылая грамоты, чтобы часа того был на Москве. Он же мужество показа, брань приа от отца, а не еха от берега, а христьянства не выда".
Великий Князь решился наконец возвратиться к войску. Долго стоял он на берегу Угры, как вдруг Ахмет, получив, вероятно, известие о разорении своей орды, приготовленном распоряжениями Московского Князя, должен был спешить к ней на помощь, и Москва спаслась.
Несправедливый, может быть, ропот народный умолк. Орда не могла подняться, и вскоре была разрушена, но главы этой гидры возрастали беспрерывно, и в продолжение XVI столетия гнездом наших врагов сделалась Казань.
Казанские татары были еще вреднее для Москвы, если не страшнее, по близости их жительства к русским пределам. Они начали свои набеги до уничтожения Золотой Орды и в княжение Темного, с половины XV столетия, не проходило почти ни одного года без опасности с их стороны, более или менее.
Не один раз подбегали они под самые московские стены. Вспомним одно страшное нашествие Улу-Махмета (1439), когда взят был в плен сам Великий Князь и отпущен после за великую сумму денег, собранную со всей России. Долго могли мы только защищаться, кое-как и отражать их хищные набеги.
В княжение Ивана Васильевича, собравшись с силами, мы могли начать уже наступательные походы, с разными успехами, а вместе принимать и сильнейшие оборонительные меры, ставить крепости, сыпать валы и умножать пограничную стражу.
Наконец нам удалось принять участие во внутренних казанских делах: мы получили и потом утвердили влияние над ними, дошедшее мало-помалу до участия в назначении ханов.
Измены вызывали наказания,-- и Иван Васильевич Грозный, по совету нового своего правительства, чтоб положить конец тамошним смутам, вредным для Москвы, должен был взять Казань после продолжительной упорной осады, которая заняла в наших летописях место, равное с Куликовской битвой.
Покровский собор, известный более под именем Василия Блаженного, увековечил покорение Казанского царства, а другое воспоминание о казанских набегах, продолжавшихся с лишком сто лет, сохраняется Московским крестным ходом 21 мая.
Христианство немедленно было насаждено нами в Казани, и три знаменитых иерарха -- Герман, Гурий и Варсонофий, причтенные впоследствии к лику святых, положили много трудов для его распространения во вновь покоренных землях.
Как татары казанские начали нападать на наши пределы до уничтожения Золотой Орды, так точно крымские, помогшие нам сперва разделаться с нею, начали тревожить нас прежде взятия Казани; они даже соединялись часто с казанцами и нападали сообща, так что мы по необходимости вошли с ними в соприкосновение и должны были озаботиться о своей безопасности с этой стороны.
Крымцы были дальше от нас и потому дольше могли тревожить нас и оставаться без должного наказания.
Многие походы их были губительны: вспомним Сафа-Гирея (1533), Саиб-Гирея (1547), Девлет-Гирея (1571), который требовал дани с Грозного и восстановления царств Батыевых, Казанского, Астраханского, опустошил всю Россию до Москвы, сжег столицу.
"Людей погибло невероятное множество,-- говорит Карамзин, основываясь на современных свидетельствах,-- более 120 000 воинов и граждан, кроме жен, младенцев и жителей сельских, бежавших в Москву от неприятелей, а всех около осьми сот тысяч" {Карамзин. Т. IX. С. 180 и проч.}. Казы-Гирей (1591) опустошил всю Россию и привел в трепет Москву.
Что касается до мелких набегов, то им счету нет.
Представим для примера сведение о двух-трех годах.
"В 1617 году, 29 сентября, Волховский воевода, Богдан Вельминов, доносил о бое с татарами в Волховском уезде. Того же года, 16 октября, Ливенские воеводы доносили о степной битве за тридцать верст о Оскола; 27 октября прислал весть о бое с татарами Курский воевода Иван Волынский; 1618 года, 8 июня, также о степной битве с татарами донес Валуйский воевода Данилов; 19 июля Оскольский воевода донес о битве с татарами за 50 верст от Оскола. 21 июля были донесения о битве с татарами в Белевском уезде. 23 августа бился с татарами Дивенский воевода, князь Черкасский; 27 августа татары бились под Мценском; 8 октября другая битва за 50 верст от Ливен".
"Из росписи Курского воеводы Стрешнева значится, что в 1643 году на Курские места с 1 мая по 3 августа крымцы сделали 19 набегов, а в 1644 году восемь" {См. статью Г. Белякова, напечатанную во Временнике Московского общества истории и древностей Российских (кн. IV, с. 59).}.
Из этого краткого, за два-три года, сведения видно, можно ли было оставлять на воле Крым, это новое гнездо разбойников, поселившихся в нашем соседстве.
Продолжительную работу задали нам крымцы: мы выжигали степи, прорубали засеки, строили забои на реках, сыпали валы и копали рвы, строили крепости, заводили городовых казаков по границе, в число коих принимались вольные люди из всех сословий.
Паши разъезды проникали в степь глубже и глубже, точно так же линии крепостей, начинаясь с Оки, выводились одна за другой далее и далее. Таковы были оборонительные меры, которые у же лет через полтораста, если исключить несколько удачных попыток при Грозном, заменились наступательными точно так, как прежде против Казани.
Памятниками крымских набегов остались: Донской монастырь, основанный в 1591 году, и Московский крестный ход 19 августа.
Крымские ханы поддались туркам -- и вот начало отношений России и Турции, которые рано или поздно должны были столкнуться.
Все европейские государства с первого появления России на поприще действий почувствовали и поняли, что ей принадлежит задача сломить турок, и во всех своих договорах старались убедить русское правительство к принятию деятельных мер против общего врага, которого нынешняя цивилизация, наоборот, признает самым лучшим другом и необходимым членом европейского семейства.
Исчислим некоторые примечательные в этом отношении вызовы -- и начнем с пап:
Павел II предложил руку наследницы Византийского престола, царевны Софии, племянницы последнего императора Константина, которая месте с братьями нашла себе убежище в Риме, Великому Князю Московскому Ивану Васильевичу (1472).
"Папа,-- говорит Карамзин {Карамзин. Т. VI. С. 39.},-- надеялся, во-первых, через царевну Софию, воспитанную в правилах флорентийского соединения, убедить Иоанна к принятию оных и тем подчинить себе нашу Церковь, во-вторых, лестным для его честолюбия свойством с Палеологами возбудить в нем ревность к освобождению Греции от ига Магометова.
Так точно действовали и преемники его: Сикст IV (1472) {Там же. С. 63.}, Александр VI (1503) {Там же. С. 320.}, Лев X.
Этот славный в истории искусств и наук папа писал к Великому Князю Василию Ивановичу (1519), что Константинополь есть законное наследие Российского Монарха, сына греческой царевны... что все благоприятствует величию России и мы станем на первой степени держав европейских, если, соединясь с ними против Оттоманов, соединимся и верою... что он желает украсить главу непобедимого Царя Русского венцом Царя Христианского, без всякого мирского возмездия или прибытка, единственно во славу Божию {Карамзин. Т. VI. С. 100.}.
Климент VII (1526), Климент VIII (1595--1597) говорили то же.
Последний писал к Царю Федору Ивановичу, "что ему легко послать войско в Молдавию и взять султановы города на берегах Черного моря, где ожидает нас и слава, и богатая добыча, что мы лучше узнаем там искусство военное, ибо увидим, как немцы, венгры, итальянцы сражаются и побеждают турок, что от нас зависит присоединить к России земли, счастливые благорастворением воздуха, выгодами естественными, красотою природы, и чрез Фракию открыть себе путь к самой Византии, наследственному достоянию Московских Государей" {Там же. Т. X. С. 189.} и проч.
Императоры немецкие смотрели на государей московских, в отношении к туркам, с той же точки зрения, как и папы, например: Максимилиан, чрез знатного своего посла Яна Кобенцеля, говорил Ивану Васильевичу, прося о возведении австрийского герцога Эрнеста: "Тогда вся Европа христианская заключит союз с тобою, чтоб одним ударом на морях и на суше низвергнуть высокую державу Оттоманов. Вот подвиг, коим мы можем на веки прославить себя и Россию! Изгоним турок из Константинополя в Арабию, искореним веру Магометову, знамением креста снова осеним Фракию, Элладу, и все древнее Царство Греческое на восход солнца будет твое, о Царь великий! Так вещают Император, св. Отец Папа и король Испанский" {Там же. Т. IX. С. 240.}.
Император Рудольф (1593) присылал в Москву сановника Николая Варкоча красноречиво доказывать необходимость единодушного восстания держав христианских на султана и требовать от нас денежного вспоможения или мехов драгоценных для войны с неверными {Там же. Т. X. С. 180.}.
"Венгерский воевода Роберт (1578) молил Иоанна, как второго христианского венценосца, быть спасителем Европы, обещал ему знатное вспоможение золотом и людьми в войне с турками, убеждал взять Молдавию, оказанную России умершим в Москве Господарем Богданом" {Там же. Т. IX. С. 227.}.
Так думали о России все европейские государи в XV, XVI и XVII столетиях.
Подвластные туркам племена обратили на нее тогда же свои взоры и начали ожидать от нее себе избавления, просить покровительства, предлагать подданство -- греки, славяне, валахи.
Россия, отдаленная от турок, могла сначала отвечать на общий вызов только изъявлением своего участия, сочувствия и готовности к услугам Европы в случае благоприятных обстоятельств; могла доставлять денежные пособия для предполагаемой войны, как, например, при Царе Федоре Ивановиче мы послали императору Рудольфу на воинские издержки: 40 360 соболей, 2760 куниц, 120 черных лисиц, 337 235 белок и 3000 бобров ценою на 44 000 московских тогдашних рублей {Там же. Т. X. С. 184.}.
Федор, разумеется, по мысли Годунова, предлагал Польскому сейму, в случае избрания на Польский престол, "воевать лично и всеми силами Оттоманскую империю, низвергнуть хана Крымского, посадить на его место Сайдет-Гирея, слугу России, и, заключив союз с цесарем, королем Испанским, шахом Персидским, освободить Молдавию, землю Волошскую, Боснию, Сербию, Венгрию от ига султанского, чтобы присоединить оные к Литве и Польше, коих войско в сем случае будет действовать вместе с российским {Там же. Т. X. С. 89.}.
Димитрий Самозванец мечтал о войне с турками.
Непосредственные же сношения России с Турцией были мирные и имели предметом преимущественно выгоды торговли.
Описывая первое из них, Карамзин заметил: "Ни та, ни другая не могли предвидеть, что судьба готовит их к ужасному взаимному противоборству, коему надлежало решить падение магометанского могущества в мире и первенство христианского оружия" {Карамзин. Т. VI. С. 274.}.
Султаны, получив власть над Крымом, простерли свои замыслы далее.
Поводы к тому представлялись им часто, вследствие умножения точек соприкосновения, не только через Крым, но и Грузию. Послушаем Карамзина:
"Русские казаки поселились и укрепились на Дону. Они завладели сею рекою до самого устья, требовали дани с Азо-ва, воевали Ногаев, Астрахань, Тавриду, не щадили и турок, обязывались служить вдали бдительной стражей для России, своего древнего Отечества, и водрузив знамение креста на пределах Оттоманской империи, поставили грань Иоанновой державы в виду у султана, который доселе не занимался нами, но тут открыл глаза, увидел опасность и хотел быть деятельным покровителем северных владений магометанских...
Послы Солимановы убеждали князей Ногайских, Юсуфа и других, соединиться под хоругвию Магомета, чтобы обуздать наше властолюбие. Отдаление, написал к ним султан, мешает мне помогать Азову и Казани. Заключите тесный союз с ханом Крымским" (1552) {Там же. Т VIII. С. 139.} и проч.
В 1563 году Солиман затеял "соединить Дон с Волгою прокопом, основать крепость на переволоке (там, где сии реки сближаются), другую на Волге, где ныне Царицын, третью близ моря Каспийского, чтобы сперва утвердить безопасность своих Азовских владений и после взять Астрахань, Казань, стеснить, ослабить Россию. Главным орудием или действователем надлежало быть хану, который (Девлет-Гирей), опасаясь турок еще более, нежели России, отклонил султана от его намерения невозможностью исполнить оное" {Там же. Т. IX. С. 41.}.
Сын Солиманов, Селим, возвратился к этой мысли. Он хотел (1569) восстановить царство мусульманское на берегах Астубы, к чему склоняли султана князья Ногайские, хивинцы и бухарцы, представляя ему, что Государь Российский истребляет магометанскую веру и проч. "Не слушая возражений Крымского хана, Селим (весною 1569) прислал в Кафу 15 000 спагов, 2 000 янычар и велел паше Касиму идти к переволоке, соединить Дон с Волгою, море Каспийское с Азовским, взять Астрахань или, по крайней мере, основать там крепость в ознаменование султанской державы" {Там же. Т. IX. С. 127.}. Этот поход кончился погибелью почти всего турецкого войска.
В 1571 году Селим в ответ послам царским требовал Астрахани и Казани или того, чтобы Иоанн, владея ими, признал себя данником Оттоманской империи {Там же. Т. IX. С. 179.}.
В 1591 году турки были под Москвою, в войске Казы-Гирея.
Амурат (1592) в ответ на жалобы Федоровы напоминал опять о Казани и Астрахани и требовал, чтоб Царь велел Донским казакам разрушить их крепости на Дону и Тереке, иначе "не только велим хану и ногаям беспрестанно воевать Россию, но и сами пойдем в Москву своими головами, сухим путем и морем, не боясь ни трудов, ни опасностей, не жалея ни казны, ни крови" {Там же. Т. X. С. 173.}.
Это была, кажется, последняя сильная угроза турок, которые между тем уже начинали ослабевать внутренне.
Начинаются наступательные движения с нашей стороны.
Донские казаки взяли в 1637 году Азов и поклонились им Царю Михаилу Федоровичу.
Царь, считая это дело земским, великой важности, созвал в Москве собор -- сказать всяких чинов людям, что идет к Государю турской посол... говорить об Азове. И они б выбрали изо всяких чинов, из лучших, из средних и из молодчих людей, добрых и умных людей, с кем о том деле говорить {Арцыбышево повествование о России. Т. III. Отд. 2. С. 74, 79 и проч. См. статью Г. Лохвицкого в Моск. Вед. (1854. No. 70), из коей предлагается здесь выписка.}.
Дума, по обычаю тогдашнему, состояла из высшего духовенства, думных людей и из выборных свободных сословий.
Духовенство на этой думе лично не присутствовало, а прислало свое мнение письменно; думные люди также не подавали голоса, потому что их мнение уже было известно Царю.
Число выборных было следующее: 10 стольников, дворян 22, стрелецких голов 4, жильцов 12, дворян и детей боярских разных городов 112, гостей и торговых людей 12, посадских 20, всего 192 человека. Им роздано было каждому письменно царское предложение, которое состояло из двух вопросов: 1) принять ли Азов от казаков; 2) если принять, то последует разрыв с Турциею и Крымом, понадобятся многие ратные люди и на жалованье им деньги, хлебные и пушечные запасы не на один год, потому что война бывает у турских людей не на один год,-- где это все взять?"
Духовенство отвечало, что его сан не дозволяет ему рассуждать о войне, но что оно готово жертвовать всем, когда Царь решит быть войне. Все сословия, подавая мнения порознь, объявили намерение жертвовать всем для войны с бусурманом.
В сословии московских дворян самое решительное мнение подали Беклемишев и Желябужский. Высказав все клятвопреступления крымского хана, его безбожные нападения на Россию, они сказали, что ему не надобно посылать даров, а лучше объявить войну, "а та его Государева казна пригодится его ж Государевым ратным людям на жалованье, которые будут против их бусурман стоять". Азов, по их мнению, необходимо было взять, потому что в выдержании казаками осады видна особенная помощь Божия и что Господь Бог предает этот город России "в месть врагам, хотя Господь Бог прославити преславные свои чудеса, и избавити Православных христиан от варварского нахождения и вечные крови".
Кроме того, Азов имел ту важность, что если он останется за Россией, то "Ногай большой, и Казыевы и Кантемиревы улусы, и горские черкасы, Темрюцкие и Кайенские и Бесленеевские и Адинские, будут все служить Государю, а только Азов будет за турки, и последние все ногаи от Астрахани и Азова откочуют".
Для покрытия военных издержек они предлагали произвести чрезвычайный налог, соразмерно состоянию, не исключая ни духовенства, ни дворянства. Для составления войска предложено ими было собрать даточных людей со всякого рода вотчин (то есть и с монастырских), чтоб "никто в избылых не был".
Сильный голос подали дворяне северных городов (Суздаля, Переславля-Залесского, Юрьева, Белого, Костромы, Смоленска, Новгорода и др.). На вопрос: "Принять ли Азов?" -- они отвечали: "И тебе, благочестивому Государю, Царю и Великому Князю Михаилу Федоровичу всея Руси, прося у Всещедраго Бога милости, велеть Азов у Донских атаманов и казаков принять, и с турским и с крымским царем велеть разрывать за их многую пред тобою Государем неправду... а буде и не изволишь, Государь, Азов принять у Донских казаков, и Азов будет за бусурманом, и образ великого в пророцех Крестителя Господня Ивана Предтечи будет у них же, бусурманов.
Не навести бы, Государь, на Всероссийское государство гнева Божия, и великого светильника, и вышнего во пророцех Крестителя Господня Ивана Предтечи, и великого Святителя и Чудотворца Николы, которыми изволением вышнего Бога поручил тебе, благочестивому Государю, такой дальный, крепкий украйный город, без твоей Государевой казны и без подъема твоих Государевых больших ратных людей, таким малым твоим Государевым людям?..
А ведомо тебе, Государю, Царю и Великому князю учинилось, что тур-ского царя визирь сам хочет идти под Азов со многою силою и с крымским царем, чтоб Азов осадить, а многих воинских людей послать войною на государство Московское; и тебе, Государю Царю и Великому Князю Михаилу Федоровичу всея России, прося у всещедрго Бога милости и Пречистыя Богородицы и Московских Чудотворцев помощи и заступления против такого нечестивого бусурмана и посягателя на истинную православную Христианскую веру и на твою Государеву отчину, велеть рать строить и люди собрать по своему Государеву указу, как было при прежних Государях, при Государе Царе и Великом Князе Федоре Ивановиче всея России и при иных Государях, как они, Государи, в походах были против таких бусурман под Казанью и в немецких походах были, и их Государевы бояре с ними Государи были".
Меры денежные, предложенные дворянами северных городов, были также самые решительные. Между прочим они предложили: "Вели, Государь, взять Патриархову казну и у митрополитов, и архиепископов, и у епископов, и в монастырях лежачую домовую казну, для такия скорыя твоей Государевы службы".
Относительно сбора ратных людей они предложили сделать усиленный набор даточных, а дворянству идти всему поголовно с большою службою, "и тут будет вся твоя Государева земля готова против таких нечестивых бусурман нашествия".
За себя они сказали: "А мы, холопи твои, рады за дом Пречистыя Богородицы и Московских Чудотворцев, и за истинную сущую Православную христианскую веру, и за тебя, благочестивого Государя Царя и Великого Князя Михаила Федоровича всея Руси, и за твою Государскую великую к нам, холопам твоим, милость против нашествия на твою Государскую землю таких нечестивых бусурман работать головами своими и всею душою".