Вместе с тем легко заметить, что фабрики первой группы принадлежали к числу крупных; среднее число рабочих на одну фабрику превосходило 100; фабрики второй группы - мелкие - число рабочих на одну фабрику колеблется от 7 до 33;
наконец, фабрики третьей группы в этом отношении занимают промежуточное место.
Итак, принудительный труд в начале XIX века в некоторых производствах господствовал, в других же играл совершенно ничтожную роль.
От чего это зависело? Я сказал, что фабрики с преобладанием принудительного труда принадлежали к числу крупных, а с преобладанием свободного труда - к мелким.
В этом отразилось различие условий, вызвавших к жизни фабрики того и другого рода.
Наша фабричная промышленность, как я говорил в предшествовавшей главе, имела, так сказать, два корня с одной стороны, она была вызвана правительством для удовлетворения нужд государства, а с другой - она постепенно развилась в народной среде, удовлетворяя потребностям широких классов населения.
Фабрики, возникшие под непосредственным влиянием государства, основались на принудительном труде. При их устройстве владельцы нередко получали значительные пособия от казны: постройки, земли и рабочие руки.
Так как фабрики этого рода не имели непосредственной связи с мелкою крестьянскою промышленностью, а устраивались крупными капиталистами - купцами и дворянами, то естественно, что и размеры их были крупные.
Такой характер имели старинные фабрики XVIII века - суконные, писчебумажные, железные, отчасти полотняные.
Принудительный труд в них продолжал преобладать и в начале XIX века, хотя условия производства и рабочего рынка изменились. Напротив, ситцевое, бумаготкацкое, канатное и кожевенное производства развивались при совершенно иных условиях.
Эти отрасли промышленности работали не на государство, а на народную массу. Они непосредственно сливались с крестьянскою промышленностью; производство на фабриках этого рода было более мелким, дворянство их почти не устраивало, и по этой причине они не пользовались крепостным трудом.
Шелкоткацкое производство первоначально возникло в виде крупных фабрик, но уже в XVIII веке оно начинает распространяться в крестьянской среде и переходит в руки мелких капиталистов; вместе с тем увеличивается и число вольнонаемных рабочих на шелковых фабриках.
Но именно фабрики с вольнонаемными рабочими быстро развивались в XIX веке. Поэтому восстановление императором Павлом права покупки к фабрикам крестьян далеко не имело такого значения, какое имел в свое время знаменитый петровский указ, впервые узаконивший этот своеобразный порядок снабжения фабрик рабочими руками.
Общие экономические и социальные условия нового времени благоприятствовали развитию не крепостного, но капиталистического производства, основанного на свободном, а не на принудительном труде.
Поэтому и указ Павла не оказал никакого влияния на строй нашей фабрики. Купечество пользовалось предоставленным ему правом прикупать крестьян к фабрикам не столько для снабжения фабрик рабочими, сколько, в обход закона, для приобретения дворовых и поместий.
Непродолжительное царствование Павла сменилось новой дворянской эпохой: на престол вступил "екатеринин внук". Восстановление дворянских прав было одним из первых актов царствования Александра I43*. Вместе с тем уже в указом от третьего июля 1802 года право покупки крестьян к фабрикам было ограничено условием, чтобы при этом крестьяне не были переселяемы на другое место.
В 1808 г. правительство Александра, нуждаясь в сукне, которого не хватало для потребностей войска, сделало попытку расширить область применения принудительного труда, выработало особые правила, на основании которых покупка крестьян к суконным фабрикам была разрешена и на свод, с переселением их на другое место; но крестьяне через 20 лет получали свободу.
Этими правилами, однако, никто не пожелал воспользоваться. В 1816 г. указом 6 ноября покупка крестьян к фабрикам и заводам вновь - и на этот раз уже окончательно - была запрещена5.
Известно, что со времени Александра I правительство начинает стремиться к ликвидации крепостного права, тщательно остерегаясь в то же время нарушить интересы помещиков.
В начале XIX века и наше общество проникла новая идея, что крепостное право не только тяжело для крепостных, но и невыгодно для помещиков.
Идея эта выразилась и в задачах, поставленных в 1812 г. Вольно-экономическим обществом. Общество объявило конкурс на две задачи: "Что выгоднее для хозяина - обрабатывать землю частными людьми или собственными крестьянами?", и другую задачу - как отделить в помещичьих имениях земледельцев от фабричных рабочих? Мысль о невыгодности крепостного права была навеяна знаменитым сочинением4* Адама Смита5*, которое быстро приобрело популярность в русском обществе и правительственных сферах.
По приказанию министра финансов графа Васильева6*, сочинение Смита было переведено на русский язык; в официальном издании министерства внутренних дел - "Санктпетербургском журнале" - учение Смита неоднократно излагалось, причем Смит назывался "великим человеком, постигнувшим великие истины"6.
Но в области земледелия крепостной труд упорно держался, и все попытки правительства побудить помещиков добровольно освободить своих крестьян кончились полной неудачей: на основании закона о свободных хлебопашцах7* 1803 г. в царствование Александра I было освобождено только 33 782 д.м.п.» а в царствование Николая I8* - на основании того же закона - 66 109 д.м.п. и, кроме того, на основании закона 1842 г. об обязанных крестьянах10* - 24 708 д.м.п7, т.е. в общей сложности менее 1% крепостного населения России.
Очевидно, в области земледелия помещики находили для себя более выгодным крепостной труд. Крепостное право могло быть ликвидировано только непосредственным актом государственной власти.
Как же обстояло дело в фабричной промышленности? Я говорил, что уже в начале XIX века около половины всех фабричных рабочих работали по вольному найму.
К сожалению, цифровых данных о распределении фабричных рабочих на вольнонаемных и несвободных после 1825 г. не имеется. В 1825 г. всех фабрик было 5 261, рабочих на них - 210 568, в том числе вольнонаемных - 114 515. По отдельным производствам вольнонаемные рабочие распределялись следующим образом: Сравнительно с 1804 г. общее число рабочих на фабриках возросло более чем вдвое, но распределение рабочих изменилось не очень значительно: в 1804 г. вольнонаемные составляли 48% всех рабочих, а в 1825 г. - 54%.
В тех родах промышленности, в которых раньше преобладал крепостной труд (суконные, писчебумажные, стальные и железные фабрики), он остался преобладающим и в 1825 г.
Я сказал, что цифровых данных о числе вольнонаемных рабочих на фабриках после 1825 г. нет (по крайней мере, с этого года соответствующие цифры не помещались в ведомостях о числе фабрик и рабочих, прилагавшихся к ежегодным отчетам департамента мануфактур и внутренней торговли).
Тем не менее нет никакого сомнения, что относительное число несвободных рабочих на фабриках быстро падало в течение 30, 40 и 50-х годов.
Это видно, во-первых, из того, что за это время особенно развилась та отрасль промышленности, в которой вольнонаемный труд преобладал с самого ее возникновения, - хлопчатобумажная.
Число рабочих на бумаготкацких, бумагопрядильных и ситценабивных фабриках в 1836 г. было уже 105 878 (при общей цифре фабричных рабочих 324 203).
В 1804 г. на хлопчатобумажных фабриках было занято 7% всего числа фабричных рабочих, в 1825 г. - 21%, в 1836 г. - 32%. Вместе с ростом хлопчатобумажной промышленности должно было возрасти и число вольнонаемных рабочих.
Затем в суконном производстве, в котором крепостной труд имел наибольшее применение, в 30-х и 40-х годах особенно усилилась выработка тонких и средних сукон, для которых употреблялся преимущественно свободный труд. В 1840-х годах вольной продажи изготовлялось около 9 млн. арш. сукна, а для казны - около 4 млн. арш.
Крепостной же труд употреблялся почти исключительно на фабриках, работавших солдатские сукна. Фабрики, работавшие сукна для вольной продажи, принадлежали преимущественно купцам и уже потому не могли пользоваться принудительным трудом.
Сокращение числа фабрик, работавших крепостными, непосредственно доказывается падением относительной численности дворянских фабрик. Так, для 1832 г. я насчитал 862 дворянские фабрики8; всех фабрик значилось по списку 5 599. Дворянские фабрики, следовательно, составляли не более 15% общего числа.
В конце 40-х годов, по словам Гакстгаузена12*, только 500 фабрик принадлежало дворянам9, всего же фабрик в это время было около 10 тыс. - процент дворянских фабрик понизился до пяти процентов
Правда, дворянские фабрики вообще отличались более крупными размерами, но все же из сравнительно ничтожного числа их в конце 40-х годов следует заключить, что в это время крепостной труд на фабриках решительно отступил на задний план перед вольнонаемным.
На это определенно указывает и Гакстгаузен. "В настоящее время, - говорит этот компетентный автор, - на большинстве фабрик употребляются не собственные крепостные, но рабочие, добровольно нанимающиеся за определенную плату"10.
Наконец, нам, несомненно, известно, что в 40-х годах целый ряд фабрик разного рода перешел от принудительного к свободному труду, ввиду того что работа по вольному найму оказалась выгоднее обязательной.
Об этом я буду подробнее говорить ниже, здесь же ограничусь просто ссылкой на этот факт. Ввиду сказанного, несмотря на отсутствие цифровых данных, можно положительно утверждать, что работа по вольному найму быстро распространялась на фабриках дореформенной России, хотя приискивать рабочих по-прежнему было нелегко.
Даже в конце 30-х годов фабриканты (бумагопрядильщики) заявляли правительству, что они не могут сокращать производство в случае кризиса по той причине, что каждый фабрикант употребляет долгое время на приучение своих рабочих к фабричной работе и распустить их "значило бы прекратить производство навсегда"11.
Фабричные рабочие вербовались в первой половине этого века, как и теперь, главным образом, из крестьян.
Так, по одному расчету конца 30-х годов, на московских фабриках работало не более 4-5 тыс. постоянных московских жителей, преимущественно мещан; все же остальные фабричные рабочие (которых на московских фабриках считалось более 40 тыс.) приходили из деревень12.
На фабриках работали по вольному найму как государственные крестьяне, так и помещичьи; характерно, что, несмотря на многие неудобства найма помещичьих крестьян, которые могли быть потребованы обратно помещиками, фабриканты предпочитали их государственным крестьянам.
Я Гарелин13*, автор многих сочинений по фабричному вопросу, бывший одним из крупнейших ивановских фабрикантов, довольно наивно замечал по этому поводу, что "лучшими работниками на фабриках считаются помещичьи крестьяне по их трудолюбию и необходимости заработать более для своих домашних нужд"13.
Иными словами, рабочие из помещичьих крестьян были более покорными и покладистыми, чем рабочие из государственных крестьян, а это имело большое значение для фабрикантов, так как тот же Гарелин признает, хотя и "с грустью", что "мало существует симпатии между фабрикантами и рабочими".
Предпочтение рабочих из помещичьих крестьян вольным иногда основывалось на том, что помещичьих крестьян фабриканты держали в полной зависимости от себя, уплачивая оброк за них помещику.
Это были так называемые кабальные рабочие.
Помещики иногда прямо отдавали на посторонние фабрики своих крепостных за определенную плату в свою собственную пользу. Само собою разумеется, эти рабочие работали очень плохо, но кабальный труд обходился так дешево; что в том случае, когда от рабочего не требовалось особенного искусства, фабриканты за отсутствием свободных рабочих охотно к нему прибегали.
"Самый дурной род работников, - читаем у экономиста 40-х годов Бутовского14*, - составляли крестьяне, отдаваемые внаймы помещиками на чужие фабрики и заводы.
Сколько ни умеренна иногда плата, взимаемая за подобную ссуду, одна только крайность может побудить предпринимателя к употреблению столь нерадивых и часто развращенных работников.
От них нельзя ожидать никакого старания, никакого порядка; фабриканту угрожали ежеминутные побеги, воровство, плутовские шашни; мы слышали, что подобные работники, на которых не действуют ни увещания, ни угрозы, часто гуртом оставляли заведения и останавливали работы в самые дорогие минуты"14.
Об отдаче крепостных крестьян в работники говорит и Николай Тургенев15*: "Одно из самых возмутительных злоупотреблений замечается в белорусских провинциях (Витебской, Могилевской), где крестьяне так несчастны, что вызывали сострадание даже русских крепостных.
В этих провинциях помещики отдавали своих крепостных сотнями и тысячами подрядчикам, которые исполняли землекопные работы во всех концах империи.
Эти бедные люди употребляются, главным образом, на постройку больших дорог и каналов. Помещик берет обязательство поставить такое-то количество людей по условленной плате, а подрядчик обязуется кормить их во время работы.
Правительственные инженеры, наблюдающие за работами, не требуют от подрядчика в пользу этих несчастных ничего сверх того, что требуется для поддержания их жизни.
Что же касается денег, которые получает за них помещик, то правительство не вмешивается в это. Эти несчастные провели дороги в окрестностях Царского Села"15. По словам г. Погожева16*, отдача на фабрики таких "кабальных" рабочих широко практиковалась в Можайском уезде, причем помещик получал за каждого отдаваемого им рабочего по 25 руб. в год.
На суконных фабриках Пушкина-Орфана, кн. Гагарина и др. работало много кабальных рабочих из окрестных помещичьих деревень. По показанию некоего Щедрина, бывшего владельца бумагопрядильни в Клинском уезде, в дореформенное время первоначально все рабочие на его фабрике были кабальными крестьянами Можайского уезда, и только впоследствии они были заменены местными клинскими рабочими16. Г-н Погожее делает интересное указание, что на Вознесенской мануфактуре в Дмитровском уезде, которая еще в 40-х годах имела несколько тысяч рабочих и до настоящего времени остается одной из крупнейших бумагопрядилен Московской губ., до сих пор сохранились семь каменных корпусов, которые носят название "кабальных спален". Каждый корпус называется по фамилии того помещика, которому принадлежали кабальные рабочие, помещавшиеся в этом корпусе17; указание это интересно потому, что оно уясняет нам причину крупных волнений на этой фабрике в 1844 г., усмиренных лишь с помощью вооруженной силы.
О б этих волнениях упоминает министр финансов в своем отношении 5 апреля 1849 г. Закревскому17*, но в очень неясных выражениях: "Учреждение порядка на счет невыдачи фабричным рабочим всей заработной платы, с оставлением части для вручения семейным начальникам или обществам, едва ли удобоисполнимо.
Опытом на некоторых московских фабриках дознано в недавнем еще времени, что фабричные из помещичьих крестьян сопротивляются целыми массами подобным распоряжениям и что усмирение их, как, например, в 1844 г. на Вознесенской бумагопрядильне в Дмитровском уезде, требовали вмешательства полицейской и военной силы"18.
Приводя в связь с этими словами указание г. Погожева на "кабальные спальни" при Вознесенской бумагопрядильне, можно заключить, что в данном случае сопротивлялись именно закабаленные рабочие - сопротивлялись тому, чтобы плата поступала не им, а помещику; если же министр финансов говорит о "семейных начальниках и обществах", то это объясняется, вероятно, следующим: как сейчас увидим, закабаление рабочих было в это время запрещено законом, и помещики, желая закабалить рабочего за фабрикантом, должны были прибегать к окольным путям, например, требовать плату не на свое имя, а на имя сельского общества или семьи рабочего.
Ивановские фабриканты закабаляли за собой рабочих другим способом - уплачивая помещику Шереметеву18* оброк за своих недоимщиков-односельчан.