“Ты, брат, чорт тебя знает, потеешь что ли. Сходил бы ты хоть в баню”. На что Петрушка ничего не отвечал, а старался заняться тут же каким-нибудь делом: или подходил с щеткой к висевшему барскому фраку, или просто прибирал что-нибудь в комнате. Может быть он что-нибудь и думал в это время, когда молчал, может быть он говорил про себя: “и ты, однако ж, хорош: не надоело же тебе сорок раз повторять одно и то же”. Бог знает, трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин дает ему наставление. Итак, вот что на первый раз можно сказать о Петрушке. Кучер Селифан, напротив… Но, признаться, автор очень совестится[Но [лучше остави<м>] признаюсь мне уж и совестно] занимать так долго крепостными людьми: лучше[Далее было: уже] Селифана оставить на после. У нас[Далее начато: вообще к] читатели очень неохотно знакомятся с низшими сословиями. Да и вообще у русского человека неодолимая[такая] страсть: познакомиться с человеком, который бы хоть одним чином был его повыше, а уж никак не ниже. И приведи только ему судьба столкнуться[Далее начато: где-нибудь с генералом, он уж сам не свои, радость такая; он приедет домой в духе удивительном — будет и развязней и молодцеватей, как-то свободнее станет размахивать руками при жене и детях любезничает<?> <нрзб.> внутреннего удовольствия. А уж о знакомстве с какими графами и князьями] где-нибудь <с> графом или князем, и говорить нечего, там просто рай. По этой-то самой причине автор очень опасается за своего героя, который только надворный советник. Конечно, колежские асессоры еще может быть решатся познакомиться с ним. Но те, которые подбираются к чинам генеральским, [Далее было: а может быть cостоят уже в чинах] те, бог весть, может быть даже бросят один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком на всё, что ни пресмыкается у него[у них] под ногами, а может быть еще хуже, может быть пройдут убийственным для автора невниманьем. Как бы то ни было, но мы однако ж возвратимся к герою. Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера и проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до головы мокрою губкою, что делал он всегда по воскресным дням, а тогда было воскресение, выбрившись таким образом, что щеки его сделались гладки, нежны и залоснились как атлас, надевши фрак брусничного цвета с искрой и сверх его шинель на больших медведях, он сошел[Далее было: наконец] с лестницы, поддерживаемый под руку то с одной, то с другой стороны бегавшим очень проворно трактирным слугою, и сел в бричку, которая с громом выехала из-под ворот[Вместо “Уже более ~ из-под ворот”: Уже две недели приезжий господин жил в городе, ездил по вечерам, вечеринкам и обедам, и таким образом перекидывался из дома в дом, как все те счастливцы, которые привыкли почитать свой угол только за ночлег. Но в одно утро знакомая читателям бричка стояла пред подъездом гостиницы, заложенная тройкой тоже знакомых лошадей. Кучер низенький, кругленький, которого, впрочем, звали Селифан Высокоростов, был на этот раз еще круглее, потому что под свой армяк заправил какой-то полушубок. В бричку внесли чемодан и узелок. Всё это давало знать, что владетель всего этого собирался ехать куда-то за город, что было между прочим совершенная правда. Чичиков решился наконец исполнить обещание, данное помещикам Манилову и Собакевичу, навестить их в собственных деревнях; пришлось это, кажется, в воскресение. Именно в воскресение, потому что Чичиков имел обыкновение по воскресным дням вытираться снизу до верху мокрою губкою, окунутою в холодную воду, что всё исполнил он очень аккуратно в тот день. Минуты три спустя увидели героя нашего уже закутанного и спускавшего<ся> по лестнице. Демикотонный сюртук бежал очень проворно впереди с салфеткой и подсаживал его то с одной стороны, то с другой. Герой наш был чрезвычайно чисто одет. Нигде ни пылинки, ни перышка, ни пушинки; фрак брусничного цвета давал самый богатый отлив, так что Чичиков не утерпел, чтобы не высунуть руки из-под шинели и не посмотреть на сукно немного к свету. Щеки его были так гладки и: хорошо выбриты и блеснули такою белизною, что казалось, что он весь помолодел пятью годами и был бы даже похож на херувима, если бы не слишком синий подбородок. С какой-то чрезвычайно приличною и вместе солидною важностию влез в бричку, в шинели на медведях, и бричка с громом выехала из-под ворот] гостиницы на улицу. Проходивший поп снял шляпу; несколько мальчишек в замараных рубашках протянули руки, приговаривая: “барин, подай сиротиньке!” Кучер, заметивши, что один из них был большой охотник становиться на запятки, хлыснул его кнутом — и бричка пошла прыгать по камням. Не без радости увидел Чичиков [что] полосатый шлагбаум, дававший знать, что мостовой, как и всякой другой муке, будет скоро конец; и еще несколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, он понесся, наконец, по мягкой земле. Едва только минул город, как пошла писать по нашему[Вместо “по нашему”: по русскому] обычаю чушь и дичь по обеим сторонам дороги. Кочки, ельник, низенькие, жидкие кусты молодых сосен и обгорелые стволы старых и тому подобный вздор. Попадались[Далее было: две, три] вытянутые по снурку деревни, постройкою похожие на старые складеные дрова, покрытые серыми крышами с резными деревянными под ними украшеньями в виде висящих утиральников. Несколько мужиков по обыкновению зевали, сидя на лавках перед воротами, в своих овчиных тулупах. Бабы с толстыми лицами и перевязаными <грудями> смотрели из верхних окон; из нижних глядел теленок, или высовывала слепую морду свою свинья. Словом, [“Словом” вписано. ] виды известные. Проехавши пятнадцатую версту, он вспомнил, что здесь, по словам Манилова, должна быть его деревня, но и шестнадцатая верста пролетела мимо, а деревни всё не было видно, и если бы не два мужика, попавшиеся на встречу, то он бы был в немалом затруднении. На вопрос, далеко ли деревня Заманиловка, мужики сняли шляпы и один из них, который был постарше и поумнее, а бороду носил клином, отвечал: “Маниловка, может быть, а не Заманиловка”.
|
|
|
|
|
|
“Ну да, Маниловка”.
“Маниловка! а как проедешь еще одну версту, так вот тебе, то есть так прямо направо”.
“Направо?” отозвался кучер.
“Направо”, сказал мужик. “Это будет тебе дорога в Маниловку, а Заманиловки никакой нет. Она зовется так, то есть ее прозвание Маниловка, а Заманиловки тут вовсе нет. Там прямо на горе увидишь дом каменный, в два этажа, господский дом, в котором то есть живет сам господин. Вот это-то и есть Маниловка, а Заманиловки совсем нет никакой здесь
и не было”.
Мужика не слушали и поехали отыскивать Маниловку. [не слушали и ехали далее. ] Проехавши две версты, встретили поворот на проселочную дорогу, но уже и две, и три, и четыре версты пронеслись мимо, а каменного дома в два этажа всё еще не было видно. Наконец, когда проехали еще две версты, высунулось вместе с горою одиноко белевшее на ней строение, тогда как самая деревня еще скрывалась за едва заметною возвышеностию. Тут Чичиков вспомнил, что когда приятель приглашает к себе в деревню за 15 верст, то это значит, что к ней есть верных 25 или же целых 30. Деревня Маниловка не многих[Вместо “не многих”: едва ли кого] могла заманить своим местоположением. Дом господский стоял одиночкой на возвышении, открытом со всех сторон; покатость горы, на которой он стоял, была одета подстриженным дерном. На ней были разбросаны по-аглицки две-три клумбы с кустами сирени и желтых акаций. Пять-шесть берез небольшими группами кое-где возносили свои узколистные жиденькие вершины. Под двумя из них видна была беседка с плоским зеленым куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью:
“храм уединенного размышленья”.[Вместо “На ней были ~ размышленья”: два или три куста ~ пространстве (РМ)] Пониже пруд, покрытый зеленью, что, впрочем, не в диковинку в английских садах русских помещиков. У подошвы этого возвышения и частию по самому скату темнели вдоль и поперек серенькие бревенчатые[Вместо “бревенчатые”: русские; а. Начато: руб<ленные>] избы, которые герой наш, неизвестно по каким причинам, в ту же минуту принялся считать и насчитал более двух сот. Нигде [впрочем] между ними растущего деревца, или какой-нибудь зелени. Везде гляде<ло> только одно бревно. Вид оживляли только разве три бабы, шлепавшие, стоя на деревяной жердочке, мокрым бельем по воде и перебранивавшиеся издалека между собою, да двое мальчишек, которые, [Вместо “между ними ~ которые”: ни деревца — Двое мальчишек (РМ); а. ни деревца, всё бревна да бревна. У пруда видны были три бабы, шлепавшие, стоя на деревянной жердочке, мокрым бельем по воде и несколько мальчишек, которые] поднявши рубашенки, брели по пруду, [брели по нем] разбрызгивая ногами воду с таким спокойным видом, как будто занимались делом. Поодаль в стороне темнел каким-то скучно-синеватым цветом сосновый лес. Даже самая погода в это время очень кстати прислужилась. День был не то ясный, [не то серый] не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает на мундирах гарнизонных солдат, [а. а просто цвету мундира гарнизонных солдат] этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого[а. но мертвецки пьяного] по воскресным дням. Для пополненья картины не было недостатка в петухе, предвозвестнике переменчивой погоды, который, несмотря на то, что голова его продолблена была до самого мозгу носами других петухов по известным делам волокитства, горланил очень громко и даже похлопывал крыльями, обдерганными, как старые рогожки. Подъезжая ко двору, Чичиков заметил, что на крыльце стоял сам хозяин в зеленом шалоновом сюртуке, приставив руку ко лбу в виде зонтика над глазами, чтобы рассмотреть хорошенько[Далее начато: а. приб<лижающийся>; б. по мере того] подъезжавший экипаж. По мере того, как бричка близилась к крыльцу, глаза его делались веселее и улыбка раздвигалась более и более.
“Павел Иванович!” вскричал он наконец, когда Чичиков вылезал из брички: “насилу вы-таки нас вспомнили”.
Оба приятеля очень крепко поцеловались, и Манилов увел своего гостя в комнату. Хотя время, в продолжение которого они будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попытаемся, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома. Но тут автор должен признаться, что это очень трудно. Гораздо легче изображать характеры большого размера. Там просто бросай краски со всей руки на полотно: [Там просто ляпай кистью со всей руки] черные палящие глаза, [Вместо “черные ~ глаза”: огненные глаза] нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечо черный или алый как огонь плащ[закинутый на плечо черный или огненный плащ] — и портрет готов; но вот эти все господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи между собою, а между тем, как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей — эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собой выступить все тонкие, почти невидимые черты, и вообще далеко придется углублять уже изощренный в науке выпытывать взгляд. [Вместо “эти господа ~ взгляд”: О, это пытка для автора. Он [долго] должен над ним долго продумать, прежде чем приняться за кисть; а. Начато: О здесь много работы; б. Начато: О здесь должно сильно напрягать зрение и [много] далеко углублять; в. Начато: Эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внимание [пока заставишь выйти] и далеко углублять уже изощренный в науке выпытывать. ]
Один бог разве может сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: “люди так себе, ни то, ни сё, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан”, как говорит пословица. Может быть к ним [нужно] следует присоединить и Манилова. Он был на взгляд человек [очень] видный; в выражении лица его было что-то приятное, но уж слишком сладкое; во всех приемах его видно было что-то снискивающее расположения и знакомства. Он приятно улыбался, лицом был вовсе не дурен: [Вместо “Есть род ~ не дурен”: “На Руси ~ не дурен собою (РМ); а. Начато: Есть род людей, которых называют на Руси: так себе] блондин с голубыми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! в следующую затем минуту ничего не скажешь; а в третью скажешь: “чорт знает, что такое!” и отойдешь подальше. Если ж не отойдешь, то почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, которое можешь услышать почти от всякого, если коснешься его предмета. У всякого есть какое-нибудь влечение: один имеет влечение к борзым собакам;[Вместо: “У всякого ~ собакам”: У всякого ~ всех собак (РМ)] другой мастер лихо пообедать; третий охотник сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; четвертый [просто спит] с желаньем более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гуляньи с каким-нибудь [камергером или] флигель-адъютантом, и чтоб увидели это его знакомые; пятый имеет уже такую руку, которая чувствует влечение непреодолимое заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука шестого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков. Словом, у всякого есть свое; но у Манилова ничего не было. [Вместо “третий охотник ~ не было”: этому уже ~ никакой страсти (РМ); а. Начато: Третий ~ его знакомые. Тот не знает, что делать с своей рукой, которая чувствует зуд непреодолимый; у того рука чешется заломить угол бубновому тузу или двойке, тогда как рука какого-нибудь иного] Дома он говорил[говорил по обыкновению] очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве только одному богу было известно. [разве один бог мог знать] Хозяйством он нельзя сказать чтобы занимался: [Хозяйством тоже нельзя сказать, чтобы он очень занимался] он даже никогда не ездил на поля; хозяйство шло как-то само собою. Когда прикащик говорил: “Хорошо бы, барин, то и то сделать”, “Да, не дурно”, отвечал он обыкновенно куря трубку, которую курить сделал [он] привычку, когда еще служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером. “Да, именно, не дурно”, повторял он. Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою в затылок, говорил: “Барин, позволь отлучиться на работу, подать заработать!” “Ступай”, говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать. Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо его принимало самое довольное выражение; впрочем, все эти прожекты так и оканчивались одними только словами. В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на 14 странице, которую он постоянно читал уже два года. В доме его чего-нибудь вечно недоставало. В гостиной стояла у него прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма не дешево, но одно кресло было сломано и только для вида были приставлены к нему ручка и ножка, и хозяин всякой раз предостерегал своего гостя словами: “Не садитесь на это кресло, оно худо”, а предостережение это делалось постоянно в продолжение шести лет, то есть с того времени, как сломалось кресло. В иной комнате и вовсе не было мебели; хотя он и говорил в первые дни после женитьбы своей: “Душенька, нужно будет завтра похлопотать, чтобы в эту комнату на время хоть какую-нибудь мебель поставить”. Ввечеру подавался на стол тоже очень щегольской [высокой] подсвешник из темной бронзы с тремя античными грациями и перламутным зонтиком, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, [и весь] свернувшийся на сторону и весь в сале, хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги. Жена его… впрочем, они совершенно были довольны друг другом. Несмотря на то, что минуло более 8 лет их супружеству, из них всё еще каждый приносил друг другу или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек, и говорил трогательно-нежным голосом, [а. нежно-трогательным] выражавшим совершенную любовь: “Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек”.[Далее начато: Натурально] Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозно. Ко дню рожденья приготовляемы были сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку. И весьма часто сидя на диване, вдруг, и совершенно неизвестно из каких причин, один, оставивши свою трубку, а другая работу, если только она держалась в то время в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно было прочесть небольшой листок[а. номер] газеты. Словом, они были то, что говорится счастливы. Конечно, можно бы заметить, что в доме есть много других занятий и обязанностей, кроме продолжительных поцелуев и сюрпризов, и много бы можно сделать разных запросов: зачем, например, не весьма опрятно на кухне, зачем довольно пусто в кладовой, зачем воровка ключница, зачем нечистоплотны слуги, зачем вся дворня спит немилосердым образом и повесничает в остальное время. Но, впрочем, как же и заниматься такими низкими предметами? Манилова хорошо воспитана. А хорошее воспитание, как известно, получается в пансионах. А в пансионах, как известно, три главные предмета составляют основу человеческих добродетелей: французский язык, необходимый для счастия семейственной жизни, фортепиано для доставления приятных минут супругу и наконец собственно хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов. Впрочем, бывают разные усовершенствования и изменения в методах, особенно в нынешнее время; всё это [впрочем] более зависит от благоразумия и способностей самих содержательниц пансиона. В других пансионах бывает таким образом, что прежде фортепиано, потом французской язык, а там уже хозяйственная часть. А иногда бывает и так, что прежде хозяйственная часть, то есть вязание кошельков, потом французской язык, а там уже фортепьяно. Разные бывают методы. Не мешает сделать еще замечание, что Манилова… но, признаюсь, о дамах я очень боюсь говорить, да притом мне пора возвратиться к нашим героям, которые стояли уже несколько минут перед дверями гостиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперед. [Вместо “В гостиной ~ вперед”: В одной комнате ~ вперед (РМ); а. В одной комнате была у него прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, что, вероятно, стоило ему недешево. Но зато одно [кресло] из кресел было без ручки [и ножки который только] и без одной ножки, которые были только приставлены, и хозяин всякой раз предостерегал своего гостя: “Не садитесь на это кресло, оно сломано”, и это предостережение он делал всякой раз постоянно в продолжение шести лет, т. е. с того времени, как оно сломалось, а в иной комнате и вовсе не было мебели, хотя он и говорил в первые дни после замужества: “Душенька, нужно будет завтра похлопотать, чтобы в эту комнату на время хоть какую-нибудь мебель поставить”. Ввечеру тоже подавался весьма недурной [бронзовый] темный бронзовый подсвечник с античными тремя грациями и перламутным зонтиком и рядом с ним какой-то просто медный [кривой] нагнувшийся на сторону и весь в сале, хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги!
Жена его… Они совершенно были довольны <друг> другом. Несмотря на то, что прошло более шести лет после замужества, но всё [если случалось кому есть яблочко] еще один другому приносил или кусочек яблочка, или конфекту, или орешек и клал собственными руками в рот, который другая или другой очень грациозно открывал. Сюрпризы были приготовляемы ко дню рожденья: какой-нибудь бисерный чехольчик [для] на зубочистку, и весьма часто, сидя на диване, один, оставивши свою трубку, а другая работу, напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы даже прочесть небольшой журнал. Словом, они были то, что говорится счастливы. Конечно можно бы здесь кое что сказать… но признаюсь и т. д. как в тексте. ]
“Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня, я пройду потом”,[после] говорил Чичиков.
“Нет, Павел Иванович, нет, вы — гость”,[Нет, Павел Иванович, вы — гость, вы должны вперед идти[говорил Манилов, показывая ему рукою на дверь.
“Не затрудняйтесь, пожалуста не затрудняйтесь. Пожалуста проходите”, говорил Чичиков.
“Нет, Павел Иванович, это обида. Вы хотите, [Как можно] чтобы я такому приятному гостю позволил пройти после себя”.
“Ах, боже мой… Мне право совестно. Проходите, сделайте милость, проходите, я после”, говорил Чичиков.
“Нет, никак нельзя”.
Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга.
“Позвольте мне вам представить жену мою”, сказал Манилов. “Душенька! Павел Иванович”.
Чичиков увидел точно даму, которую он совершенно было не приметил, раскланиваясь в дверях с Маниловым. Она была недурна; одета [очень] к лицу. На ней хорошо сидел[а. На ней был хорошо сидевший] матерчатый шелковый капот бледного цвета. Тонкая, небольшая кисть[а. Начато: тонкие небольшие молочного цвета каз<авшиеся?>; б. тонкие небольшие руки] руки ее что-то бросила поспешно на стол и сжала батистовый платок с вышитыми угликами. Она поднялась с [своего] дивана, на котором сидела. Чичиков не без удовольствия подошел к ее ручке. Манилова проговорила, несколько даже картавя, [а. Манилова заметила] что он очень обрадовал их своим приездом и что муж ее, не проходило дня, чтобы не вспоминал о нем. На что Чичиков ответствовал, поворотивши голову несколько на бок, с свойственною ему приятностью, что муж ее далеко простирает доброту свою к нему. [Вместо “Она была недурна ~ к нему”: и которая ~ сказал Чичиков (РМ)]
“Да”, примолвил[отвечал; а. сказа<л>] Манилов. “Уж она бывало всё спрашивает меня: “Да что же твой приятель не едет?” — Погоди, душенька, приедет. А вот вы, наконец, и удостоили нас своим посещением. Уж такое, право, доставили наслаждение, майский день, именины сердца…”
Чичиков, услышавши, что дело уже даже дошло до именин сердца, несколько даже смутился и отвечал скромно, что ни громкого имени не имеет, [Вместо “именины сердца ~ не имеет”: “О никак не достоин такой чести. Что ж я… ни громкого имени не имею] ни даже ранга заметного…
“Вы всё имеете”, прервал Манилов с тою же приятною улыбкою, “всё имеете, даже еще более”.
“Как вам показался наш город?” примолвила Манилова — “Приятно ли провели там время?”
“Очень хороший город, прекрасный город”, отвечал Чичиков. “И время провел очень приятно. Общество самое[прекрасный город и время провел приятно. Общество такое] обходительное”.
“А как вы нашли нашего губернатора?” сказала Манилова.
“Не правда ли, что препочтеннейший и прелюбезнейший человек?” прибавил Манилов.
“Совершенная правда”, сказал Чичиков, “самый почтенный. И как он вошел в свою должность, как понимает ее! Нужно[Вместо “Совершенная ~ Нужно”: “О, препочтеннейший! ~ Истинно нужно (РМ)] желать побольше таких людей”.
“Как он может этак, знаете, принять всякого, обворожить своим обращением”, присовокупил Манилов с улыбкою и от удовольствия почти совсем зажмурив глаза, как кот, у которого слегка пощекотали за ушами пальцем. [Вместо “и от удовольствия ~ пальцем”: и почти ~ был доволен (РМ)]
“Очень обходительный и приятный человек”, продолжал Чичиков, “и какой искусник! Я даже никак не мог предполагать этого. Как хорошо вышивает разные домашние узоры. Он мне показывал своей работы кошелек: редкая дама может так искусно вышить”.
“А вице-губернатор? Не правда ли, какой милый человек!” сказал Манилов, опять несколько прищурив глаза. “Очень, очень достойный человек”, отвечал Чичиков. “Ну, позвольте, а как[Вместо: “Ну, позвольте, а как”: А как] вам показался полицмейстер? Не правда ли, что очень приятный человек?”
“Чрезвычайно[О, чрезвычайно] приятный. И какой ученый, какой начитанный человек! Мы у него проиграли в вист вместе с прокурором и председателем гражданской палаты до самых поздних петухов. [до самых петухов] Очень, очень достойный человек!”
“Ну, а какого вы мнения об жене полицмейстера”,[Вместо “Ну, а какого ~ полицмейстера”: А жена полицмейстера] прибавила Манилова. “Не правда ли, прелюбезная[Не правда ли, какая препочтенная и прелюбезная] женщина”.
“О, это одна из достойнейших женщин, каких только я знал”, отвечал Чичиков.
За сим не пропустили[За сим Манилов не пропустил] председателя палаты, почтмейстера, и таким образом перебрали почти всех чиновников города, которые все оказались самые[которые, как нарочно, все были] достойные люди.
“Вы всегда в деревне проводите время?” сделал, наконец, в свою очередь, вопрос Чичиков.
“Больше в деревне”, отвечал Манилов. “Иногда, впрочем, приезжаем в город для того только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь всё время жить взаперти”.
“Правда, правда”, сказал Чичиков.
“Конечно”, продолжал Манилов, “другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы, в некотором роде, можно было поговорить[а. поговорить красноречиво эдак] о любезности, о хорошем обращении, о какой-нибудь науке, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье[а. дало бы паренье] эдакое…” Здесь он еще что-то хотел[прибавить] выразить, но заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в воздухе и продолжал: “тогда, конечно, деревня и уединение имели бы очень много приятностей. Но решительно нет никого… Вот только иногда почитаешь “Сын Отечества””.
Чичиков согласился с этим совершенно, прибавивши, что ничего не может быть приятнее, как[Вместо “Чичиков ~ как”: “Это справедливо ~ лучше, как (РМ)] жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы и почитать иногда какую-нибудь книгу. [природы, почитать иногда книгу]
“Но знаете ли”, прибавил Манилов: [“прибавил Манилов” вписано. ] “всё если нет друга, с которым бы можно поделиться…”
“О, это справедливо, это совершенно справедливо”, прервал Чичиков: [“прервал Чичиков” вписано. ] “Что все сокровища тогда в мире! Не имей денег, имей хороших людей для обращения, сказал один мудрец”.
“И знаете, Павел Иванович!” сказал Манилов, сделавши такую сладкую мину, что уж даже было[что даже сделалось] несколько приторно, как натощак, “тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, [какое-то эдакое] духовное наслаждение… Вот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать, редкое, которого я даже, в некотором роде, недостоин: то есть говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…”
“Помилуйте, [О, помилуйте] как можно, чтобы я льстил себя… Ничтожный человек и больше ничего”, отвечал Чичиков. [“отвечал Чичиков” вписано. ]
“О! Павел Иванович! Я бы с радостию отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы!..”
“Напротив того, я бы почел с своей стороны за величайшеее…”
Неизвестно, до чего бы дошло взаимное излияние чувств обоих[до чего бы дошли взаимные учтивства двух] приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.
“Прошу покорнейше”, сказал Манилов. “Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах. У нас просто по русскому обычаю щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу”.[Прошу покорнейше]
Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому войти, и наконец, Чичиков вошел боком в столовую.
В столовой уже стояли два мальчика, дети Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, который очень вежливо и с улыбкою поклонился. Хозяйка села за свою суповую чашку. Гость был посажен между[Вместо “Гость ~ между”: Мужчины ~ между (РМ)] хозяином и хозяйкою. Слуга завязал детям на шею салфетки.
“Какие миленькие дети”, сказал Чичиков, посмотрев на них, “а который год?”
“Старшему осьмой, а меньшому вчера только минуло шесть”, сказала Манилова.
“Менелай!” сказал Манилов, обратившись к старшему. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое совершенно неожиданное имя, [такое странное имя] но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение. “Менелай, скажи мне, какой лучший город во Франции?”
Здесь учитель обратил всё внимание на Менелая и, казалось, хотел вскочить ему в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Менелай сказал:
“Париж”.
“А у нас какой лучший город?” спросил опять Манилов.
Учитель опять…[Фраза не дописана. ]
“Петербург”, отвечал Менелай.
“А еще какой?”
“Москва”, отвечал Менелай.
“Умница, душенька!” прибавил с своей стороны Чичиков. “Скажите, однако ж”, продолжал он, обратившись с некоторым видом изумления к Маниловым. “В такие лета и уже такие сведения. Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности”.
“О, вы еще не знаете его”, отвечал Манилов, “у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкивиад, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит: букашку, козявку — тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Менелай!” продолжал он обратясь снова к нему: “хочешь быть посланником?”