В голове у меня промелькнули воспоминания, и, мысленно увидев закрытый гроб своей матери, я уронил ручку. Одновременно я потерял двоих людей, единственных, кого по‑настоящему любил. Вот поэтому я отлично представлял, что должна чувствовать Дилейн. Но она здесь, со мной, а не рядом с матерью. Почему?
Я услышал, как Шерман пошуршал какими‑то бумагами, и в трубке снова раздался его голос:
– Недавно от анонимного спонсора они получили большую сумму денег, но до этого дела у них, похоже, были совсем плохи. Счета за лечение, непогашенные кредиты… Может, они надеялись, что все это покроет медицинская страховка. Хотя если нет работы, то нет страховки.
О боже!
– В полиции на Дилейн ничего. Это все, что я смог узнать. – Шерман, вздохнув, умолк, ожидая моего ответа.
Я не знал, что сказать. Мой мозг все еще переваривал известие о том, что мать Дилейн умирает. В первый раз после смерти моей собственной матери мне захотелось плакать.
– Кроуфорд? Кроуфорд, вы меня слышите? – донеслось из трубки.
Я ничего не мог ответить. Я задыхался от чувств, которые вдруг нахлынули на меня, грозя разрушить дамбу, которую я воздвиг, чтобы их сдерживать. У меня возникло ощущение, что дамба эта построена не из бетона, а из хвороста. Горе, которое я пережил после смерти родителей, едва не погубило меня. Я бы сделал все, чтобы спасти их, если бы это было возможно. Все что угодно.
Я был поражен и даже не заметил, как положил трубку.
Дилейн совершила самый самоотверженный поступок, о котором только можно просить человека. Она пожертвовала своим телом, своей жизнью… чтобы спасти умирающую мать.
Да она святая, черт побери, а я вел себя с ней, как с секс‑рабыней!
Меня начало снедать чувство вины, острее которого я ничего не испытывал в своей жизни. От осознания того, что она сделала и, главное, почему она это сделала, у меня разрывалось сердце.
|
|
ПРИЗРАКИ
Ной
С работы я ушел совсем рано. Просто не мог ничего делать, не мог сидеть и притворяться, будто все хорошо, не мог вести дела, как обычно, хотя все было не как обычно.
– Эй, Кроуфорд, – остановил меня Мейсон у выхода. – Куда собрался? Уходишь? Что произошло?
Да, наверное, я должен был что‑то сказать своему помощнику, но мысли в чертовой голове путались, причем с каждой секундой все больше. Непривычно.
– Если мне будут звонить, переправляй на голосовую почту. Сегодня я уже не вернусь… Если кто‑нибудь будет спрашивать, ты не знаешь, где я.
– Но я и так не знаю, куда ты собрался.
– Вот и хорошо.
Развернувшись, я пошел дальше, не отвечая на его: «Что‑нибудь случилось?»
Да, случилось, черт возьми!
Нет, я не желаю об этом говорить. Мне хотелось просто какое‑то время поупиваться чувством вины, а потом найти выход из неприятного положения.
Я знал, что есть только одно место, где можно найти покой и безмятежность, столь нужные, чтобы разгрести это дерьмо, и я не собирался тратить время на дурацкие разговоры. И потому мне приходилось быть грубым. Я и был груб… с несколькими сотрудниками.
Я не отвечал на их дежурное «как дела?» вежливой улыбкой и притворным «отлично, а у вас?». И плевать, что они обижались. Мне было насрать на то, как у них дела, насрать, что у маленького Джонни насморк, или что Сьюзи взяли в танцевальную группу поддержки, или даже что Боб наконец‑то получил повышение. Я не мог думать ни о чем.
|
|
Выйдя из здания, я прыгнул в первое же остановившееся такси: ехать с Сэмюелем я не собирался – не хотел, чтобы кто‑нибудь знал, где я. Поступал ли я безответственно? Возможно. Но опять же – мне было плевать.
Сунув таксисту полтинник, я сказал:
– Кладбище Сансет Мемориал.
– Сделаем. А вы случайно не тот самый сын Кроуфордов?
– Нет. Вы меня с кем‑то путаете. – Откинувшись на спинку сиденья, я вздохнул.
Конечно, он понимал, что я вру. В конце концов, я остановил его прямо перед зданием, принадлежавшим «именно тому сыну Кроуфордов». Но он сам был виноват в том, что мне пришлось ему соврать. Нечего задавать дурацкие вопросы.
Вскоре оживленные улицы центра Чикаго остались позади и на затянутом тучами небе показалось солнце. Было как‑то чудно видеть тонкие лучи, пробивающиеся сквозь крошечные просветы. Тучи выглядели так, словно в любую секунду мог разразиться дождь. Но, проследив за лучами, я увидел, что место, куда я спешил, освещено.
Усыпальница Кроуфордов.
Наверное, «мавзолей» – более правильное слово, но «усыпальница» звучит лучше. Так или иначе, это место последнего приюта единственных двух человек, которые по‑настоящему любили меня, любили просто за то, что я есть. Один из них наверняка вышел бы оттуда только для того, чтобы отвесить мне звонкую оплеуху за то, во что я превратился.
– Хотите, чтобы я подождал? – спросил таксист, остановившись перед аллеей у подножия холма, которая вела к могиле родителей.
– Нет, не нужно, – ответил я.
– Уверены? Похоже, сейчас начнется дождь.
|
|
– Вот и хорошо, – пробормотал я, открывая дверцу машины. Во всяком случае, проливной дождь как нельзя лучше соответствовал моему настроению.
– Я не могу вас тут оставить одного, хотя бы не угостив чем‑нибудь для согрева. – Таксист протянул мне коричневый бумажный пакет с запечатанной бутылкой «Хосе Куэрво». Любимое виски отца… Надо же.
– Спасибо, – сказал я, сунув ему еще один полтинник и взяв бутылку.
Поднявшись на холм к фамильной усыпальнице, я сел на мраморную скамеечку у входа. Вынул бутылку из пакета, отвинтил крышечку и щедро плеснул на землю. Не мог же я пить сам, не предложив старику.
Я сделал глоток, и обжигающая жидкость разлилась по горлу, заставив меня поморщиться, как в первый раз, когда в тринадцать лет впервые попробовал спиртное, стащив какую‑то бутылку из отцовского бара. Тогда меня Дэвид подначивал. Мне очень не хотелось казаться маменькиным сынком, и я сумел сдержать кашель, надеясь, что Дэвид не заметит, – я был не таким уж крутым, каким себя выставлял. Смешнее всего то, что, когда пришла очередь Дэвида, он выкашлял все, что выпил. Я до сих пор помню, как он целый час после этого зажимал ноздри и жаловался, что печет.
Не удержавшись, я усмехнулся, сделал еще один большой глоток и опустил взгляд в землю. Чертов Дэвид. И чертов я.
Ночь, когда не стало моих родителей, до сих пор не изгладилась из моей памяти. Да и могли я ее забыть? Ведь это я убил их, а подобные вещи так просто не забываются. Может, не своими руками, но все равно виноват в их смерти был я. И это делало меня убийцей.
Мы с Дэвидом тогда были в отключке, как обычно напились в хлам. Мы пили виски, вернее, не пили, а хлестали, как воду. Зачем? Поспорили, кто быстрее выпьет бутылку до дна. Не запивая. Меньше всего мы думали об алкогольном отравлении или о том, что завтра у нас выпускные и нужно вставать на рассвете. Естественно, вести машину не мог никто. Родители возвращались из оперы, когда я позвонил им. Я всего лишь хотел, чтобы они прислали за мной водителя, но отец страшно рассердился, а мама разволновалась. Поэтому они и вознамерились сами заехать за нами.
Мы их так и не дождались. Какая‑то другая пьяная скотина решила, что лучше самому сесть за руль, чем взять такси, и столкнулась с моими родителями на дороге лоб в лоб. Они погибли вместе, держась за руки. Я знаю, потому что был там: прибежал, когда услышал шум и увидел мигалки. Это случилось в трех кварталах от нас.
В ту ночь я победил в нашем с Дэвидом споре, но слишком дорогой ценой. Тогда был виноват я, но мать Дилейн? В том, что случилось с ней, не виноват никто, и особенно сама Дилейн. Она не была испорченным ребенком, родившимся на всем готовом и не задумывавшимся о том, откуда что берется. Она не была кретином с характером, для которого пить и трахать все, у чего есть приличные сиськи и аппетитная задница, – единственное приятное времяпрепровождение. Так почему ей пришлось так дорого платить?
Я, вздохнув, посмотрел вверх, на темнеющие над головой тучи.
– Скажи, что мне делать? – крикнул я, взмахнув в отчаянии руками, отчего в бутылке плеснуло виски. И в тот же самый миг дождевые тучи надо мной решили освободиться от груза.
Я получил ответ. Я должен ее отпустить. Ей нужно находиться рядом с матерью и отцом, однако легко сказать… Я снова поднес к губам бутылку, но, прежде чем жидкий огонь успел опалить язык, опустил ее, а потом швырнул на покрытый травой бугорок слева от мавзолея. Бутылка, упав на его вершину, скатилась вниз, большая часть содержимого разлилась, но не все.
Это было так символично, что я захохотал как полоумный. Дилейн – это дьявольское зелье, способное воспламенить меня и сжечь изнутри. Рядом с ней мой разум терял ясность, а мысли путались. Теперь она была свободна, но какую‑то ее часть я всегда буду носить с собой. Ведь Дилейн Талбот не так‑то просто исключить из жизни… По крайней мере, для меня.
Но я не мог. Я не мог ее освободить.
* * *
На кладбище я просидел еще долго после того, как зашло солнце. Может, даже несколько часов. Пока я предавался тяжким раздумьям, преисполненным к тому же чувством вины, время как будто остановилось. Я чертовски замерз, а зад и ноги вконец занемели от неподвижного сидения в одной позе. К счастью, дождь шел всего полчаса и я успел высохнуть.
На урчание в животе, на пересохший рот и на беспрестанно звонящий сотовый я внимания не обращал. Меня искали, я знал это, и можно было не сомневаться, что в самом скором времени Полли отправит по моему следу ищеек. Но одно имя, высветившееся на моем телефоне, меня заинтересовало. Дилейн.
Не буду врать, ничего на свете мне не хотелось так сильно, как ответить на этот чертов вызов. При первом же звонке я схватил трубку, какую‑то секунду смотрел на нее, а на третьем звонке сжал так сильно, что она хрустнула. Но я не ответил. Что я мог ей сказать?
«Видишь ли, я нанял частного сыщика, чтобы покопаться в твоей жизни, просто потому, что я – любопытный сукин сын с большой склонностью во всем верховодить…» Проклятье, да она взбеленится, когда узнает, что я сделал. Это я, мать его, гарантирую. «И знаешь, что мне стало известно? Правильно. Я знаю, что ты продала свое тело, чтобы оплатить матери пересадку сердца, но я все равно буду продолжать тебя трахать, потому что тоже болен и мне тоже нужна помощь… Шоковая терапия для члена в больших количествах – то, что доктор прописал».
Да уж, такого точно не случится.
Телефон оповестил, что пришло текстовое сообщение, и я поднес трубку к глазам. Легкая дрожь прошла по груди, когда я увидел, что это от Дилейн. Палец машинально нажал «Прочитать». Часы в телефоне показывали десять. Черт, неужели я просидел здесь так долго?
«Ты где? Я совсем одна… в этой большой кровати… голая».
Голодный сукин сын в штанах тут же дернулся, когда я представил картину, которая и мне и ему была слишком хорошо знакома. «Заткнись. Это из‑за тебя мы оказались по уши в дерьме, мелкий похотливый засранец», – выбранил я своего неразлучного друга.
«Деловая встреча. Меня не жди».
«Фигня. Говорила с Полли. Но рада, что ты жив. Сообщу ей».
Слава Богу, что она не стала ничего спрашивать. Естественно, я понимал: когда придется с ней встретиться, шансов у меня не будет. Но она хотя бы отвадит от меня Полли.
«Ложусь спать. Когда вернешься, буди. Если хочешь.;)»
Сунув телефон в карман, я вновь уставился в пустоту. Призрак матери так и не вышел из склепа, чтобы надавать мне подзатыльников. Призрак отца не появился, чтобы выругать меня за разлитое «Куэрво» или посоветовать собраться и перестать вести себя как идиот. Никаких откровений на меня не снизошло, и никаких решений я не принял. Короче говоря, день и вечер прошли зря.
Снова вытащив телефон, я позвонил дяде. Дэниел был кардиологом, лучшим в Чикаго. Но кроме этого, он еще был лично знаком чуть ли не со всем городом, вероятно, из‑за того, что всегда поддерживал все, что так или иначе связано с медициной. Поэтому он и купил практику Эверетта. Это медицинское учреждение привлекало к работе специалистов почти всех областей, а Дэниел, подобно губке, все время пытался впитать как можно больше знаний.
Я понимал, что для звонка сейчас не самое подходящее время, но мне хотелось выяснить, сможет ли он разузнать что‑нибудь о состоянии Фей Талбот и сможет ли ей чем‑то помочь. Никто другой не выдал бы мне этой информации – врачебная тайна и все такое, а если бы и выдал, я все равно ни слова не понял бы. Но Дэниел мог все.
Позвонив дяде и упросив его встретиться, я набрал номер Сэмюеля и попросил заехать за мной. Пора было возвращаться домой, и, хотя я с ужасом представлял, как отреагирует мое тело на встречу с Дилейн, сердце жаждало этого.
Сэмюель благоразумно помалкивал. Наверное, было видно, что я не в настроении для разговоров. Когда приехали, я молча вошел в дом и направился в спальню. Я, конечно, мог найти дорогу с закрытыми глазами, но чувствовал себя так, словно какая‑то невидимая сила тянула меня туда против моей воли.
Да, она была там и влекла меня как магнит.
Впервые за очень долгое время я лег в постель полностью одетым, разумеется, без обуви. Она спала, но лежала лицом к моей стороне кровати. Ангельские черты ее казались умиротворенными, несмотря на тот ад, в который злой рок – и я – ввергли ее.
Каждая клеточка моего тела стремилась к ней, хотела прикоснуться. Но я не мог. Потому что был грязным, а она – нет. И я говорю не о том, что провел день во влажной одежде и до сих пор не принял душ. Я не мог заставить себя замарать что‑то настолько чистое. Однако она уже и так вся испачкалась в моей грязи, верно? Я касался ее повсюду, на этой совершенной коже не осталось места, лишенного моих отметок.
Поэтому я сделал единственное, что мне оставалось. Я лег и стал смотреть, как она спит, запоминая ее лицо, прислушиваясь к дыханию. И в тот миг понял: больше не смогу относиться к ней, как к секс‑рабыне.
Лейни
– Шевели задницей, опоздаем!
Я была в ванной. И весь этот час Полли выкрикивала приказания так, что в конце концов это начало меня раздражать. Я как раз открыла дверь, чтобы попросить ее заткнуться, когда громогласный грохот сотряс дом и метеорит размером с Техас, пробив потолок, обрушился прямиком на голову Полли и вместе с ней пронесся до первого этажа, где приземлился с глухим ударом. Когда я посмотрела через огромную дыру в полу, то увидела руки и ноги Полли, и они не двигались. Динь‑дон, ведьма померла…
– Ну все, пора, – скрипучий голос Полли вырвал меня из мира фантазий. Дыра в потолке исчезла, а вместе с ней растаяли и пробоина в полу, обломки и гигантский метеорит.
Вот это глюки! Надо будет как‑нибудь повторить.
Увидев меня, Полли ахнула и, кажется, на время потеряла дар речи, что было совершенно на нее не похоже.
– Слушай, ты просто… Боже, как я завидую тебе, – сказала она, обходя меня кругом. – Если Ной, увидев тебя в этом платье, не выйдет из своего ступора, то ему уже ничто не поможет.
Я подошла к высокому зеркалу на двери гардероба и посмотрела на себя. Темно‑синее атласное платье и в самом деле было сногсшибательным… Если это можно было назвать платьем, конечно. Спина открыта чуть ли не до ягодиц, передняя часть – две ленты, крест‑накрест пересекающие грудь и охватывающие бедра. Живот оставался голым до того места, от которого начиналась юбка. Юбка, может, и была до самого пола, но что толку, если она разрезом расходилась по всей длине? Хорошо хоть она сидела свободно, а не в обтяжку.
Полли убрала мои волосы на затылок и завязала в узел, оставив пару локонов вокруг лица в стратегически выверенных местах. Макияж был невероятно смелым, сама бы я на такой никогда не решилась, но мне понравилось, как выглядят «дымчатые» глаза. Если бы Дез меня сейчас увидела, она бы точно сказала, что я стала другим человеком, что ей уже не так стыдно показываться со мной на людях.
Хотя я и ощущала себя красивой, я очень и очень сомневалась, что Ной заметит мою красоту. Полли была права, он действительно впал в какой‑то ступор, словно был в обиде на весь мир, и я не знала почему. После той ночи в музыкальной комнате он ни разу не прикоснулся ко мне, после той ночи, когда мы с ним создали самую прекрасную музыку, какую мне когда‑либо доводилось слышать, – наши тела и рояль были единственными инструментами в оркестре. От этой мысли я даже фыркнула на саму себя – так сентиментально это прозвучало. Но ведь правда иногда бывает и сентиментальной.
Я скучала по нему.
Вернувшись со своей «деловой встречи», он не разбудил меня. Это было непривычно для него, расстроило меня и ввергло Суперкиску в безысходное уныние. Мейсон рассказывал Полли, а та передала мне, что Ной вылетел из офиса, словно демон из преисподней, и умчался куда‑то, не сказав ни слова. На звонки он не отвечал, даже на мои, пока я не послала ему эсэмэску.
– Ты меня слышишь? – недовольно спросила Полли.
Я снова задумалась.
– Да. – Это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение.
– И что я сейчас сказала? – Полли уперла руки в бока, чуть наклонила голову и посмотрела на меня, всем своим видом говоря: «Если не ответишь правильно, у тебя будут бо‑о‑ольшие неприятности».
– Ной потеряет дар речи, когда увидит платье, и впишет меня в свое завещание, – повторила я. Ну, может быть, она выразилась чуточку иначе, но смысл был примерно таким.
Она прищурилась.
– Обувайся. Мальчики ждут.
Я надела туфли на каблуках, взяла клатч, вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице вместе с Полли (сейчас она представилась мне похожей на маленькую тявкающую чихуахуа).
Спустившись до первой площадки, я увидела Ноя и остановилась пораженная. Выглядел он потрясающе. Черный смокинг, белоснежная рубашка, черные туфли, лицо такое, что глаз не отвести, – все на месте, и все уместно. Он словно был рожден для того, чтобы носить такие костюмы.
Ной бросил взгляд на лестничную площадку, где я стояла, и машинально отвернулся, но потом опять взглянул на меня. Ага, значит, я все же смогла привлечь к себе его внимание. Он как‑то неловко улыбнулся, когда я спустилась вниз, и пригладил волосы, прежде чем взять меня за руку.
– Ты потрясающе выглядишь, – сказал он и поцеловал мою руку, словно настоящий принц из сказки.
И я вдруг подумала, как много общего у меня с Золушкой. Как и она, я – простая девушка из рабочего класса, живущая прекрасными фантазиями. Только вместо крестной феи у меня – контракт на два года.
Увидев на моем запястье браслет Кроуфордов, Ной улыбнулся шире, но потом вдруг отпустил мою руку, и улыбка слетела с его лица. Он, прочистив горло, сунул руку в карман.
– Ну ладно, нам пора идти.
Тут Полли, сама непосредственность, прокашлялась и, когда Ной посмотрел на нее, почти незаметно кивнула в мою сторону и так же (ну почти совсем незаметно!) погладила себя по шее.
– Ах, да! – воскликнул Ной, поняв столь очевидный намек. – У меня есть для тебя одна штучка.
Он полез в карман и достал тонкую платиновую цепочку. Когда он поднял ее, я увидела кулон. Простой голубой бриллиант…
– О, Ной, не нужно было! – Господи, я даже заговорила, как Золушка, вот так на меня действовал этот мужчина.
Ной пожал плечами, однако, не взглянув на меня, занялся застежкой.
– Да ерунда, было бы о чем говорить… Ты заслужила… – Он вздохнул и наконец поднял на меня полные уверенности глаза. – Намного большего.
Это показалось мне странным. Особенно если учесть, что в последнее время он держался со мной, как с прокаженной. Ной обошел меня и, когда застегивал цепочку, легко коснулся грудью голой кожи у меня на спине. Прежде чем отступить, он скользнул пальцами по моим плечам, отчего у меня по коже пошли мурашки.
Я, останавливая его, положила руку ему на предплечье.
– Спасибо, – шепнула и, поднявшись на носки, мягко поцеловала его.
Опустившись, я увидела, как напряглись его желваки, словно он сжал зубы.
Я и в самом деле не могла понять, что его гложет. Всего два дня назад он от меня не отходил, будто не мог насытиться, а теперь… ну с точностью до наоборот. Я не знала, почему вдруг стала ему отвратительна или что сделала не так, но хорошо понимала: меня это начинает раздражать. Хотя, возможно, дело в том случае с Джули… Я же все время старалась быть милой, не проявлять свою стервозность… Вдруг именно это ему не понравилось? Возможно, сам он не изменился. Возможно, это я изменилась и новая Дилейн Талбот просто оказалась ему не по вкусу.
Ну и ладно!
Я выставила подбородок, отпустила его руку и пошла к двери. Но вдруг поняла, что никто не сдвинулся с места. Развернувшись, я посмотрела на них и сказала:
– Ну? Чего мы ждем? Давайте покончим с этим.
* * *
В лимузине мы молчали. Полли с Мейсоном добирались на своей машине, на тот случай, если мы или они захотели бы уйти с бала пораньше. Ной сидел в углу, курил сигарету и смотрел в окно. Перевод: устроил мне пытку под названием «смотри, как я занимаюсь любовью с сигаретой, а тебя игнорирую».
Но потом началось настоящее мучение.
Люди. Очень много народу. И камеры. Вспышки сверкали со всех сторон, пока мы шли по красной ковровой дорожке туда, где собрался высший свет Чикаго. Фотографы орали, пытаясь привлечь наше внимание, и толкались, чтобы занять наиболее выгодное положение для удачного снимка. И кто, как вы думаете, был в центре внимания? Ной Кроуфорд… и его пассия. Я, как могла, старалась прятаться за его широкими плечами или просто отворачивалась. Ной держал меня за талию, улыбался, позировал, махал рукой и приветствовал толпу, умудряясь не слышать вопрос, который был у всех на устах: «Кто эта прекрасная женщина рядом с тобой, Ной?» Наконец мы выбрались из хаоса и оказались внутри, там, где бал уже шел полным ходом.
Когда я облегченно вздохнула, ко мне подошла Полли.
– Готова войти?
– Я думала, мы уже вошли, – удивилась я, оглянувшись по сторонам.
– Глупенькая. Бал компании «Алый лотос» проходит здесь, – сказала она, открывая высокие двустворчатые двери.
Ух! Передо мной распахнулся огромный зал. Нельзя сказать, что я особенно удивилась: все, что делал Ной, было огромным. Повсюду краснели лотосы: в стеклянных посудинах с водой и свечами, в букетах – повсюду. Свисавшие узкие шелковые красные полотнища дополняли алые скатерти и портьеры, как будто в этом месте произошла резня, но прекрасная.
Били фонтаны шампанского. Нет, серьезно, в фонтанах вместо воды плескалось шампанское, и это вдобавок к тому, что по залу сновало человек двадцать слуг с подносами, заставленными узкими бокалами с жидким золотом. Возможно, этим объяснялось, почему все были так возбуждены. Я бы даже сказала, чересчур возбуждены.
Гости выглядели изумительно: элегантные платья и смокинги, стоившие, наверное, больше, чем зарабатывает в месяц средняя семья в моем родном городке. Здесь даже пахло деньгами. Сливки общества умеют указать простым людям на их место. Ной дал мне это прочувствовать по полной программе. Правда, мы никогда раньше не бывали вместе на подобных мероприятиях. До этого вечера мы с ним сидели, как два кролика, за стенами его огромного дома. Теперь же, оказавшись среди его друзей из настоящей жизни, я разглядела истинное положение дел. Если раньше я не особо задумывалась о разнице в нашем общественном положении, то теперь у меня открылись глаза.
– Добро пожаловать в мой мир, – шепнул Ной мне на ухо, после чего взял меня за локоть и повел сквозь толпу. – Я хочу тебя кое с кем познакомить.
В голове пронеслось: боже, сейчас, вот сейчас я по‑настоящему опозорюсь.
– Ной! Я ждала тебя! – пронзительным голосом воскликнула какая‑то блондинка, пристраиваясь к нему. Держалась она так, будто уже перебрала шампанского. – О, ты с девушкой. Я и не знала, что ты с кем‑то встречаешься.
– Менди, то, что мы находимся не в офисе, еще не означает, что я перестал быть мистером Кроуфордом, – твердо произнес Ной и взял с подноса, который держал проходивший мимо официант, два бокала шампанского. Один – для меня, другой – для себя.
– Ой, извините, – пристыженно ответила Менди, после чего начался осмотр. Судя по сморщившемуся носику и фальшивой улыбке, она догадалась, что мне не место рядом с Ноем. – Кто это?
– Не твое дело. Теперь давай, сбегай выпей еще чего‑нибудь, мисс Питерс. – Взмахом руки он отпустил ее.
Блондинка бросила на меня последний недовольный взгляд, а я, чтобы позлить ее, прильнула к Ною, изобразив обожающую улыбку.
– О, здесь Лекси и Брэд! – взвизгнула Полли, указав на блестящую пару в нескольких шагах от нас.
Мне удалось умыкнуть еще один бокал шампанского, прежде чем Полли схватила меня за руку и, чуть не вывернув ее из сустава, потащила к самой красивой паре на свете. Ноя остановили какие‑то люди в роскошных костюмах, но целеустремленная Полли продолжала пробиваться сквозь толпу.
– Лекси! – завопила Полли и, наконец отпустив мою руку, бросилась обниматься с длинноногой рыжеволосой женщиной. С этой девицы, наверное, рисовали Джессику Реббит. У нее все было на месте: идеальный ровный загар, огромные буфера, осиная талия, пухлые вишневые губы. Я даже подсознательно ожидала, что музыканты вот‑вот прекратят играть, чтобы пустить ее на сцену.
– О, Брэд! – передразнивая Полли, девчачьим голосом воскликнул стоявший рядом с ней огромный парень, он похлопал глазами и помахал перед собой ладонями, изображая экстаз. – Я так по тебе скучала! Дай я и тебя пообнимаю!
Полли, отпустив рыжеволосую богиню, взглянула на него, в то время как эта самая богиня отпустила громиле подзатыльник со словами:
– Не будь придурком, придурок. Мы не одни.
Она с любопытством кивнула в мою сторону.
– Ах да, это…
Ной, неожиданно возникший как из‑под земли, не дал Полли договорить.
– Дилейн. Моя Дилейн. – Он положил руку мне на талию и властно прижал к себе. – Дилейн, это моя любимая кузина, Алексис, и ее супруг, Брэд Мэвис.
– Можешь называть меня просто Кроткий Великан, – разрешил Брэд.
– Он – блокирующий защитник в НФЛ, – пояснил Ной.
– Причем самый лучший, черт возьми, – взревел Брэд, раздувая грудь.
– Лекси – его грозный агент, – продолжил Ной, кивнув на рыжеволосую. – По‑моему, он боится ее больше любых клубных агентов‑кровопийц.
– Кто‑то же должен держать его в форме. К тому же он любит, чтобы с ним обходились погрубее, – усмехнулась Лекси.
– Рада познакомиться, – сказала я, протягивая ей руку. – Ной мне ничего о вас не рассказывал, – добавила, неловко рассмеявшись.
– Взаимно. – Лекси пожала мою руку. Можно было решить, что слово «взаимно» она произнесла в качестве обмена любезностями, но у меня сложилось впечатление, что она, кроме этого, имела в виду еще и то, что Ной им обо мне тоже ничего не рассказывал, – вполне объяснимо, но только не для них.
– Итак, Патрик, ты съездил к маме и папе? – спросила она Ноя.
Я, удивленно подняв брови, повернулась к нему.
Он сразу понял смысл моего взгляда. Смущенно поморщившись, пожал плечами.
– Меня в семье всегда называли по среднему имени. Так проще было различать нас с отцом. Не говорить же каждый раз «Ной старший» и «Ной младший».
– Конечно, – кивнула я.
Ему бы стоило рассказать мне об этом, прежде чем называть меня при родственниках «моя Дилейн». Но кто я такая, чтобы указывать? Чувствуя, что начинаю нервничать, я выпила половину бокала шампанского.
– Нет, Лекси, я еще не ездил к ним, – продолжил Ной, вглядываясь в толпу, как будто для того, чтобы исправить это упущение.
– Они где‑то здесь. Наверняка уйдут пораньше, – сказала Лекси, махнув рукой. – Ты же знаешь, как папа не любит подобные мероприятия.
Брэд, Мейсон и Ной завели разговор о какой‑то спортивной команде, но я не обращала на него ни малейшего внимания, потому что большой палец Ноя поглаживал кожу у меня внизу спины, а средний залез под платье, умостившись в начале ложбинки между ягодицами. Полли и Лекси болтали о чем‑то своем. Их разговор я тоже не могла поддержать – что я знала об их друзьях и сплетнях?
Потому занялась единственным, что оставалось: увлеклась игрой «посмотрим, успею ли я выпить все мое шампанское до того, как рядом появится поднос с очередной порцией». И надо сказать, я выигрывала, хотя приходилось нелегко – подносов носили по залу очень много.
Ной, наклонившись, шепнул мне на ухо:
– Умерь пыл, киса.
От этих слов у меня все поплыло перед глазами. Забавно, я выпила четыре, может, пять бокалов шампанского, и ничего, но стоило этому мужчине назвать меня кисой, и я тут же опьянела.
– Хочу писать, – выпалила я.
Разговоры вокруг меня разом прекратились, и все взгляды устремились в мою сторону. Наверное, светские дамы такого не должны говорить, и уж тем более такого не должна произносить вслух спутница Ноя Кроуфорда. Ну что ж, возьму на заметку.
Лекси рассмеялась.
– Я тоже хочу писать. Пойдем. Полли, нам, кажется, всем пора освежиться.
– Лекси! – осуждающе произнесла Полли и повернулась ко мне. – Она, может, и выглядит как дебютантка, но на самом деле под всей этой яркой, блестящей мишурой скрывается настоящая грубиянка.