Так, спокойно.
Медленно перевожу взгляд направо.
Сердце резко падает, потому что его угрюмые карие глаза действительно прикованы ко мне. Не поворачиваюсь к нему, но его глаза такие яркие и поразительные, что я все равно могу их разглядеть. Даже окутанные всеми этими волосами.
Он что, осуждает меня? Должно быть, так и есть — иначе зачем бы ему пытаться телекинетически просверлить дырки в моем затылке? Без сомнения, он считает меня неудачницей, у которой нет друзей.
Нет — он уверен, что я неудачница с дерьмовыми друзьями.
Большая разница.
Ему они не нравятся, а он даже не знает их. Или меня, если уж на то пошло.
Осуждающий, самонадеянный мудак.
Я возмущенно хмыкаю.
Резко поворачиваю голову в сторону шума, доносящегося из кухни. Через узкую дверь в гостиную вываливаются два здоровенных парня. Похоже, они дерутся — или борются?
Я узнаю в одном из движений полунельсон, и вся сцена внезапно обостряется, когда один из парней маневрирует своей мясистой правой рукой, обхватывает ею шею другого парня и тянет его вниз. Вниз, на грязный, отвратительный ворсистый ковер.
Фу, какая мерзость.
Они оба хрюкают, врезаясь в столы. Стены. Один пинает ногой, и все тело другого дергается.
Парень на полу безуспешно пытается выпутаться из того захвата, в котором он сейчас находится, барахтаясь, как рыба, вытащенная из воды. Плюхаясь, слишком пьяный, чтобы снять себя груз, и дать отпор. Лицо ярко-красное, брызжет слюной, начинает злиться. Пар практически вырывается из его ноздрей, когда он откидывает голову назад, пытаясь ударить ею по потному лбу своего противника.
Неудачно.
— Да пошел ты, Киссинджер, — невнятно говорит он. — Дай мне, бл*дь, встать.
Киссинджер смеется, сжимая свои руки, обхватывая еще крепче.
Толпа шевелится, девушки охают, люди кричат. Ободряюще. Спотыкаясь и толпясь вокруг, пытаясь освободить место, пока парни дерутся.
Парень высвобождает локоть и наносит удар Киссинджеру в живот. Не твердый, подтянутый живот, парень явно не пропустил ни одного бочонка в течение нескольких месяцев, пивной живот явно выражен.
Снова удары ногами. Удар кулаком, и из носа хлыщет кровь.
Девушки драматично кричат, и несколько парней по периметру комнаты начинают толкать людей вперед, навстречу драке. Зачем? Понятия не имею, но это создает хаос, и вот уже больше кулаков взмывает вверх, на этот раз от зрителей, а не от двух парней, все еще лежащих на полу.
Ближайший ко мне человек отшатывается назад, и я делаю шаг назад, чтобы не дать себя толкнуть. Еще один и еще, и моя спина почти плотно прижата к стене, глаза распахиваются от страха, когда половина комнаты взрывается правыми хуками и ударами.
— О боже, — выдыхаю я.
Совсем не так я планировала провести сегодняшний вечер.
Я измеряю расстояние до входной двери, но на моем пути слишком много тел. Шум. Скандирование и аплодисменты от идиотов, наблюдающих, вместо того, чтобы разнимать драки.
Неожиданно большая рука сжимает мою руку, и я едва успеваю посмотреть вниз, прежде чем меня тянут к выходу, все еще сжимающую в руке стаканчик пива.
Когда эта теплая рука покидает мой бицепс и высовывается, раздвигая в стороны людей, освобождая путь, у меня есть возможность оглянуться через плечо, чтобы взглянуть на своего спасителя.
Волосатый парень, чье имя я еще не выяснила.
Рой?
Пол Баньян (*Paul Bunyan — вымышленный гигантский дровосек, персонаж американского фольклора) без быка. Без топора.
Спасает меня.
Но почему?
Я снова поворачиваю голову вперед, и тут чей-то локоть врезается в мое тело, заставляя меня отшатнуться в сторону. Я ударилась бы о стену, если бы не…
Моя кружка с пивом взлетает вверх, его тоже, расплескивая содержимое по моему платью. Его груди.
Холодно и мокро. Мы оба промокли насквозь.
— Господи Иисусе, — вздыхает он достаточно громко, чтобы я могла расслышать его сквозь шум. — Давай убираться отсюда к чертовой матери.
Гигантская лапа лежит у меня на пояснице, гигантское тело заслоняет мое, когда он проталкивается сквозь людей, стоящих на нашем пути. Как полузащитник на футбольном поле — или, наверное, регбист? Как бы ни называлась позиция блокирующего людей на поле для регби.
Я никогда не видела игру в регби, так что понятия не имею.
Воздух снаружи холодный, а может быть, мне просто так кажется, потому что я насквозь пропитана алкоголем, и мокрое пятно на моем красивом платье тянется по всей длине теперь уже прозрачного хлопка.
Самая лучшая часть? На мне нет лифчика.
Дерьмо.
— Я должна написать своим друзьям, чтобы они знали, что я снаружи.
Короткий кивок.
— Делай то, что должна.
Я: Снаружи.
Медленно проходит несколько минут, прежде чем Марайя отвечает: Где снаружи?
Я: Вечеринка.
Марайя: Я уже ушла.
Что значит «ушла»? Не сказав мне об этом?
Я: Где ты?
Марайя: Я ушла примерно час назад?
Я: Почему ты мне ничего не сказала???
Марайя: Ты была занята наполнением пивных кружек и тому подобным.
Я: Нет, я не была там, я ждала тебя всю ночь. Я даже не хотела быть здесь.
Марайя: Как скажешь. Буду дома через двадцать минут. Прямо сейчас мы в доме какого-то парня Ланса, а потом я приведу его домой.
Я: А что мне делать, пока в нашей квартире с тобой какой-то парень?
Мы с Марайей живем в одной комнате, потому что сами платим за квартиру, живем в двухкомнатной квартире и не можем позволить себе ничего большего. Это отстой, но, по крайней мере, у нас есть свое собственное жилье, и нам не нужно жить в традиционных общежитиях или в одном из тех ужасных арендованных домов за пределами кампуса, кишащих летучими мышами и устаревшими во всем.
Я выросла, живя так, и больше не хочу так жить.
Марайя: Ничего страшного, Тэдди, просто оставайся на диване.
Я: И слушать секс-звуки всю ночь?
Марайя: А у тебя разве нет шумоподавляющих наушников?
Марайя: черт, я должна идти. Увидимся примерно через полчаса. Пока.
Я ни за что не смогу провести ночь дома, если у нее там парень! Ни за что на свете, не хочу слушать, как они трахаются всю ночь. Марайя громко кричит, когда занимается сексом, не думаю, что смогу вынести, если она приведет кого-то домой сегодня вечером. Она думает, что быть громкой — это огромное возбуждение для парней, но на самом деле это звучит фальшиво и порочно, и я не могу поверить, что она привела кого-то домой, не обсудив это сначала со мной.
Это всегда было нашим правилом: прежде чем приводить домой гостей, мужчин или женщин, сначала предупреди другого соседа.
Я хмурюсь, задумавшись.
— Что случилось?
— Ничего, — я выплевываю это так, как это делают девушки, когда они злятся, но не хотят признаваться в этом.
Фырканье.
— Действительно ничего? Или ты делаешь то, что делают девушки, когда они говорят, что ничего, когда на самом деле это что-то, и глубоко внутри ты злишься и хочешь взорваться?
Я ничего не могу с собой поделать — смеюсь, потому что он прав. Это уже кое-что, и я немного смягчаюсь.
— Моя соседка по комнате ушла час назад, пошла к какому-то парню домой и ничего мне не сказала.
Я даю ему сокращенную версию. Ему не нужно знать, что меньше чем через час в моей комнате будет чувак, занимающийся сексом с моей соседкой по комнате.
— Тогда давай отвезем тебя домой.
Я со вздохом отмахиваюсь от него.
— Я не могу вернуться домой. Она привезет парня к нам домой.
Он бросает взгляд в сторону дома регби и несколько раз поглаживает бороду.
— Ну и что?
— Она и я... делим одну спальню.
— Ну и дерьмо. — Он растягивает слова, и на этот раз он действительно говорит как деревенщина. — Это совсем не круто.
Нет, это действительно не круто. Марайя знает, что я не хочу находиться в квартире с незнакомым парнем. Она знает это, но все равно делает, вместо того, чтобы остаться у него дома. Или сначала спросить меня.
— Все в порядке. Я буду спать на полу в коридоре перед нашей квартирой.
Флуоресцентные лампы. Жесткая кушетка, на которой сидели тысячи людей. Возможно, какой-нибудь студент, а может быть и два или пятьдесят увидят, что я сплю там, и подумают, что я неудачница.
Потрясающе.
Парень издает смешок, вибрирующий глубоко в его широкой груди. Похоже, его это очень забавляет.
— Ты не будешь спать в коридоре, ЧВ.
— Что за ЧВ?
— Черт возьми!
Насмешливое выражение на его заросшем кустами лице сменяется неожиданным раздражением, заставляя меня рассмеяться вопреки себе и обстоятельствам. Пожимаю одним плечом. Затем тяну мокрое платье, прилипшее к моей груди. Мурашки пробегают по телу. Я обхватываю себя руками, потирая предплечья. Дрожу.
— Не то чтобы я никогда не делала этого раньше. Это всего лишь одна ночь, и я смогу вздремнуть завтра.
— Нет. К черту все это. — Он проводит рукой по волосам, теребя резинку, удерживающую их на затылке. Выдергивает её, распускает и встряхивает волосами.
Это львиная грива, спадающая чуть ниже плеч, дикая, спутанная и красивая. Прекрасный беспорядок.
Двумя руками он поднимает их обратно, скручивая в узел, черная резинка обвивает пряди, и он бормочет:
— Твои друзья-придурки, клянусь богом. Почему ты терпишь их дерьмо?
Я позволяю своему рту раскрыться, потому что честно? Эта ночь превратилась в полное дерьмо.
— Пожалуйста, не начинай снова. Ты их не знаешь — и меня тоже.
— Я знаю достаточно. Они бросили тебя три уик-энда подряд. Если бы это были мои друзья, я бы уже послал их к черту.
— Вот так просто?
— Да. — Он коротко кивнул. — Вот так просто.
— Я не ты... я не дикарь, я не могу просто... — Начинаю бесцельно махать рукой в воздухе, подыскивая слова. — Я так не могу.
Он поворачивается ко мне широкой спиной и направляется к лестнице, ведущей вниз, во двор, большими шагами спускаясь по ней. Затем оглядывается на меня.
— Ты идешь со мной или нет? — Я колеблюсь, одна нога медленно продвигается вперед. — Да или нет?
Проходят секунды, и я прикусываю нижнюю губу. Куда он направляется?
Снаружи, очевидно, темно, и во дворе только он, какой-то мусор и несколько машин, припаркованных вдоль обочины.
Тем не менее, я не получила от него никаких более угрожающих вибраций; если уж на то пошло, он был странно... защищающим? Учитывая, что мы совсем не знаем друг друга, странно, что то, как мои друзья обращаются со мной в последнее время, кажется, раздражает его до бесконечности.
Настолько странно.
Так... интригующе.
Я торопливо спускаюсь по ступенькам вслед за ним, стараясь не споткнуться и не убить себя, но как только спускаюсь на землю, мой ботинок все равно цепляется за край бетонной плиты. К счастью, я сохраняю равновесие.
Смотрю вверх, наблюдая, как он рассекает траву, как его руки тянутся к подолу черной футболки, тянут ткань вверх по его длинному торсу, представляя мне прекрасный вид на его голую спину.
Его загорелую спину.
Мускулы четко очерчены, его мышцы спины — это…
Это…
Хм.
Я стараюсь не смотреть на него, хотя он и не видит меня, боясь, что когда он наконец обернется, то увидит, что мои глаза приклеены к его спине, как они отслеживают его ромбовидные и трапециевидные мышцы, и, черт возьми, я не могу поверить, что знаю, как на самом деле называются эти мышцы.
Я также не могу поверить, насколько невероятно его тело.
Оно сгибается, когда он стягивает футболку и идет к блестящему черному роскошному внедорожнику, припаркованному у обочины. Его фары ярко вспыхивают, когда он нажимает на пульт, чтобы разблокировать, свет в кабине загорается.
— Садись, — произносит он.
Ух ты, какой он властный.
И все же, прежде чем успеваю опомниться, я уже внутри роскошного автомобиля, пристегиваю ремень безопасности поверх моего промокшего платья, пристально глядя прямо перед собой в окно, старательно избегая обнаженного торса, который он пристегнул со стороны водителя.
Двигатель с ревом оживает, урча.
— И куда мы едем? — быстро спрашиваю я.
После долгого молчания он нажимает на поворотник и выезжает на улицу.
— Ко мне.
Что? Нет!
— Зачем?
— Спать?
— Нет! Нет, все в порядке, правда. Просто отвези меня в общежитие — я живу в квартирах старшекурсников на Мак-Клинток.
— У меня хорошее жилье. Ты можешь переночевать у меня. Я не против.
— Я... я не могу. Я подумала, что мы едем за чизбургерами или еще чем-нибудь.
Господи, какая же я идиотка!
— Но почему? — Он хмурится в недоумении. — Все, что мы будем делать, это просто спать.
В темноте я поднимаю брови. Да, верно, они всегда так говорят.
Меня почти оскорбляет его сдержанный смех. Его хихиканье.
Я скрещиваю руки на груди, словно защищаясь.
— И что тут смешного?
— Ты думаешь, что я хочу переспать с тобой.
— Я так не думаю!
Мы оба знаем, что я лгу.
Еще один смешок.
— Нет, думаешь. — Пауза. — Послушай, все в порядке. Я не собираюсь нападать на тебя или использовать тебя в своих интересах, поверь мне. У меня нет никакого интереса к женщинам, так что твоя добродетель со мной в безопасности.
— Ох, — бормочу я. Затем: — Ооооох!!!
Он бросает на меня косой взгляд и закатывает свои карие глаза, ярко освещенные уличными фонарями.
— Я вовсе не гей.
— О.
— Не говори так разочарованно.
Теперь моя очередь смеяться.
— Ну, тогда не объявляй об этом так. Быть геем — это не так уж и важно, мне все равно, и я бы не удивилась, если бы это было так.
— Я знаю, что это не имеет большого значения, но я не гей, — цедит он сквозь безупречные зубы. — Но я знал, что ты именно об этом и думаешь.
— Ладно. Именно об этом я и подумала.
Его ворчание доносится из темноты, мигалка для правого поворота тикает на фоне внезапной тишины кабины.
— И как ты мог догадаться?
— Ну, судя по твоему впечатлительному «Ооооох!!!» — Он так хорошо имитирует высокий женский голос, что я усмехаюсь. — Такое облегчение и прочее дерьмо, как будто ты только что разгадала долбаную теорему Пифагора.
Я бросаю на него взволнованный взгляд.
— Это математическая теория…
— Спасибо, я знаю, что такое теорема Пифагора.
Вы не можете получить стипендию на инженерное образование без умения складывать числа и не зная некоторых основ геометрии. Я могу ненавидеть математику, но у меня это хорошо получается, хотя я все еще иногда использую пальцы для сложения. А кто этого не делает? Я не стыжусь, если только не сижу перед своим профессором геометрии.
— Просто чтобы ты знал, с чем имеешь дело. Никогда не жди, что я найду выход из опасной ситуации без научного калькулятора. Мы оба крупно проиграем.
— Серьезно? Математика настолько проста, что я могу рассчитать все в своей голове. И все, что делает теорема Пифагора, это утверждает, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов двух других сторон и…
— Я все это знаю, качок. — Я вскидываю руку вверх. — Пожалуйста, просто остановись.
Я уже выпила несколько кружек пива и не хочу сейчас говорить о занятиях, особенно о математике. Быстро, сколько будет четырнадцать плюс тридцать семь? Ответ: понятия не имею, оставьте меня в покое.
— Ты не хочешь по-быстрому заскочить к себе домой и переодеться?
Я быстро прикидываю шансы столкнуться с Марайей и тем, кого она приведет домой, прикидываю, что если я сделаю это быстро, то буду в безопасности, и киваю головой.
— Да, пожалуйста. Я живу в Даутри.
— Понял.
— Спасибо.
Мне требуется меньше пяти минут, чтобы пробежать по коридору до нашей квартиры (мы живем на первом этаже), схватить майку, шорты и нижнее белье из моего комода и выбежать обратно к ожидающему внедорожнику.
Одинокая фигура терпеливо маячит в кабине, его профиль волосат и бородат, очертания его пучка волос вырисовываются в темноте.
Я прячу улыбку.
— Спасибо, — повторяю я, как только забираюсь обратно, и в ответ получаю наклон подбородка.
Уважая то, что он не в настроении болтать, мы больше не разговариваем, пока не оказываемся на окраине кампуса и за городом, въезжая в жилой район, где живут семьи и профессора, а не студенты и тусовщики.
В конце подъездной дорожки, на которую он заезжает, гараж красного кирпичного дома эпохи Тюдоров, который выглядит так, словно сошел со страниц сборника сказок.
— Э-э-э... — я растягиваю это слово, потому что просто не могу удержаться. — Это и есть твой дом? Ты живешь с родителями?
Я дергаю себя за подол платья, натягивая его на колени. Черт, неужели я собираюсь встретиться с его мамой? Что она подумает, когда увидит меня? Я выгляжу как мокрый лабрадор, и я не могу себе представить, как выглядит мой макияж.
Супер. Просто супер.
— Нет. — Он вытаскивает ключи из замка зажигания и нажимает на кнопку, чтобы закрыть дверь гаража, закрывая нас изнутри. — Я живу здесь один.
— Ты живешь здесь. Один.
В этом доме, который в тысячу раз лучше того, в котором я выросла.
Он не смотрит на меня, вместо этого толкает дверь со стороны водителя и выпрыгивает наружу.
— Ты идешь или задашь мне еще тридцать вопросов?
Я закатываю глаза и хватаю свою сумку.
— Было всего лишь три вопроса. — Выпрыгиваю из машины. — Почему ты ведешь себя так странно?
Но он уже открывает дверь, и из маленькой комнатки сбоку от гаража льется свет.
Это прачечная — у него есть настоящая прачечная! — обувь выстроилась у двери, несколько комплектов рубашек и брюк аккуратно сложены и разложены аккуратными стопками на стиральной машине.
Я в замешательстве.
Наклонившись, чтобы расстегнуть ботинки, я снимаю их и ставлю у двери. Рядом с его гигантскими. Приглаживая ладонями перед платья, съеживаюсь, когда натыкаюсь на мокрое пятно, и осторожно иду за ним по кафельному полу в хорошо освещенную кухню.
На полированный деревянный пол. Кухня выглядит современной и обновленной, почти как в демонстрационном зале, и я кладу руки на холодную стойку, сжимая пальцы, чтобы дать им хоть какое-то занятие.
Я совсем не в своей стихии. Я не росла в таком месте, как это, не говоря уже о том, чтобы жить в нем в возрасте двадцати одного года.
Кто этот парень и откуда он взялся?
Уж точно не из глухомани Арканзаса.
Я прикусываю язык, чтобы остановить непрерывный поток вопросов в моем мозгу и от извержения их изо рта.
Почему он живет здесь? Кто за это платит? Он что, продает наркотики на стороне, чтобы заплатить за все это? Он что, ребенок трастового фонда? Кому это принадлежит? Почему у него нет соседей по комнате? Есть ли у него работа?
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашивает он, стоя у раковины и открывая кран. Наполнив стакан, подносит его к губам.
— Ммм, конечно.
Он протягивает свою длинную руку и достает из шкафчика, сделанного из дорогого дерева, еще один стакан. Наполняет его и медленно скользит им по центральному острову.
Я держу его в руках, поглаживая большими пальцами прохладное гладкое стекло. Ерзаю, не в силах стоять на месте.
Все это так странно.
Кип
Я: По шкале от одного до чертовски ужасной, насколько плоха была идея привезти девушку ко мне домой?
Ронни: Все зависит от девушки.
Я: Эй, старшая сестра, я в шоке, что ты проснулась! Какого черта ты тут делаешь?
Ронни: Текстовое уведомление разбудило меня, придурок!
Я: Лгунья.
Ронни: Ты прав — твой шурин только что закончил делать со мной отвратительные, невыразимые вещи. О, простите, слишком много информации?
Я: Господи Иисусе, Вероника, мне не нужно было знать, что ты только что занималась сексом
Ронни: А кто вообще говорил о сексе?
Я: Как бы там ни было, об этой девушке…
Ронни: Хорошо, но если она уже у тебя, то ты ничего не можешь с этим поделать, да?
Я: Ну спасибо.
Ронни: Это правда. Кроме того, если ты привез ее домой, она должна быть не настолько ужасной — мы все знаем, какой ты.
Я: А какой я?
Ронни: Полный урод?? Я имею в виду, посмотри, что ты сделал со своим красивым лицом, чтобы девушки оставили тебя в покое. А теперь ты везешь их домой? У тебя спермотоксикоз?
— Хм... значит, ты живешь здесь один? — Милый, но недоверчивый голос девушки разносится по моей кухне, ее палец скользит по краю холодной, твердой гранитной столешницы.
— Да.
Я не могу смотреть на нее, когда бросаю ключи и телефон на встроенный стол рядом с двойной печью, где я храню все свое барахло, сообщения от моей старшей сестры Вероники уже забыты. Все блестит и сверкает, потому что уборщица была здесь вчера утром, собирая мое дерьмо, стирая мою одежду, складывая ее и вытирая пыль с тех маленьких нелепых вещиц, расставленных по дому.
Это был не мой выбор, ее наняла моя мать, и, господи, если бы кто-нибудь узнал, что у меня есть уборщица, я бы никогда этого не пережил.
— Где ты нашел это место? Боже, здесь так мило.
— Домовладелец очень заботится о доме, — шучу я, потому что я и есть домовладелец, но ей это знать не обязательно.
Она усмехается.
— У кого, черт возьми, ты арендуешь квартиру? Ни у кого из тех, кто владеет чем-то в окрестностях кампуса, это точно. Всем этим парням наплевать, эти дома — сплошные помойки.
Она права: большинство домов — сплошное дерьмо, поэтому я их и не снимаю. Я владею этим домом — ну, мои родители тоже, но это всегда было их делом: покупать любой дом, в котором мы с сестрой живем в то время, чтобы нам не приходилось иметь дело с арендой и арендодателями.
— Так у кого ты снимаешь квартиру? Это не может быть Дюран — его дома может быть и хороши, но они не так хороши, и не в этом районе. Что ты сделал, ограбил банк?
— Да, это не Дюран.
Я чувствую, как она смотрит мне в спину — на мою голую спину, потому что я все еще не надел чистую рубашку, — пока крутятся колесики в ее мозгу.
— Ты ведь не владелец этого места, да? — Она делает паузу, и ее глаза немного сужаются. — Если и так, то это не преступление, незнакомец, мне просто любопытно. Я не осуждаю тебя за то, что ты живешь в хорошем месте.
Незнакомец? Она говорит обо мне?
Наконец я поворачиваюсь и смотрю на нее.
— Незнакомец?
Она выдергивает виноградину из вазы, стоящей на моем гладком центральном островке.
— Я понятия не имею, как тебя зовут.
— Сасквотч.
— Да брось, — она фыркает. — Я не буду тебя так называть — это самое глупое имя на свете. А как тебя зовут на самом деле?
Боже, как я ненавижу, когда люди спрашивают об этом.
Она закатывает свои красивые глаза.
— Просто скажи. Перестань вести себя как ребенок.
— Кип, — неохотно выдавливаю я имя, выталкивая его через сжатую линию своих губ.
— Серьезно?
— Да.
— Кип?
— Да, — выдыхаю я, раздувая ноздри.
— Прекрати, — повторяет она, широко раскрыв глаза. — Ты все это выдумываешь. Это не твое имя.
— Если бы я собирался дать тебе фальшивое имя, поверь мне, я бы выбрал другое.
— Вау. Кип. Совсем не то, что я себе представляла. Я мысленно называла тебя Полом Баньяном, иногда Роем, ну, знаешь, супер-деревенскими именами.
Какого хрена?
— Я вовсе не похож на деревенщину.
— Еще как похож. — Она звонко рассмеялась.
— Нет, не похож. — Или похож? — У Пола Баньяна черные волосы, и волосы и борода короткие.
— А ты откуда знаешь?
— А ты никогда не бывала в Поле Баньяне? В ресторане? На вывеске перед домом висит его гигантская фотография. В два этажа высотой.
И ежу понятно.
Она приподнимает свою коричневую бровь.
— Не могу сказать, что видела.
— У него короткие волосы.
Какого черта я повторяюсь? Защищаю себя?
Боже.
Она оглядывает меня с головы до ног. Сегодня вечером она делала это несколько раз, всегда тайком, думая, что я ничего не замечаю.
Но я заметил.
— Никакого мужского пучка.
Я качаю головой и дергаю себя за волосы.
— Нет.
— Тогда ладно. Кип. — Она растягивает свой дерзкий маленький ротик в ухмылке. — Как это мило.
— Заткнись.
— Да ладно, звучит как у богатея. Признайся. — Она опять задумалась. — И что это за сокращение?
— Ты готова? Потому что ты снова будешь смеяться. — Я вздыхаю, долго и громко. Затем срываю пластырь и морщусь: — Это сокращение от Киплинга.
Она сдерживает улыбку, прикусывая нижнюю губу — так чертовски мило, — скрестив руки на своем пропитанном пивом платье, пока мой взгляд блуждает по передней части. По ее высокой округлой грудью и тонкой талии.
— Киплинг. Это довольно причудливое имя, знаешь ли.
— Знаю.
— Я не была уверена в этом, Киплинг.
— Остановись.
— А еще это имя поэта Киплинга, — сообщает она мне, как будто я не в курсе. — Редьярд Киплинг... тьфу ты, и не выговоришь!
— Ты можешь не использовать его в предложениях?
Она оживленно поднимает брови вверх.
— Но это так забавно.
— На самом деле нет.
— Если бы ты сейчас был одет в рубашку поло и брюки хаки, это имело бы гораздо больше смысла для меня, и, возможно, я бы остановилась, но ты не такой. Сегодня вечером ты был в строительных ботинках, и на тебе была порванная футболка. — Ее глаза блуждают по моей груди. — И коричневые шорты карго.
Когда она отводит взгляд, я на удивление разочарован.
— Мне так удобно.
— О, в этом я нисколько не сомневаюсь. — Она хихикает, оглядывая меня с ног до головы, кладет в рот очередную виноградину и жует. Глотает. — Ты ведь не возражаешь, что я их краду?
Я широко жестикулирую.
— Да ради бога, угощайся... — Она берет еще одну, и я прислоняюсь бедром к стойке, изучая ее. — Раз уж мы делимся, как тебя зовут?
— Тэдди.
— Как... медведь? — Я не могу не поддразнивать её.
Тэдди издает мягкий, мелодичный смешок.
— Да, наверное. Это сокращение от Теодоры, так звали мою бабушку.
Теодора.
Романтичное и красивое — как и она сама.
Сегодня вечером на ней платье, на этот раз чуть более дерзкое, чем на прошлой неделе — жизнерадостно-чопорное желтое. Оно нежно-голубое, тонкая ткань теперь прилипла к ее коже, с одним из тех вырезов, которые идут по плечам и завязываются вокруг шеи. Я даже не знаю, как это называется — петля или еще как-то.
Без разницы. Оно голубое и короткое, и у него соответствующие ленты сзади, завязанные в тонкий бант, что делает весь наряд слишком женственным, если бы не коричневые сапоги. Я заметил их еще до того, как она сняла их в прачечной. Она выглядит очень мило.
Слишком мило для дома регби.
Слишком мило, чтобы купаться в дешевом пиве.
Черт возьми!
Я провожу рукой по лицу — по бороде, — чтобы не смотреть на нее так пристально. Или слишком долго и пристально не смотреть на ее сиськи.
— Ты не хочешь принять душ, раз уж ты здесь, Теодора?
— Тэдди, — добродушно поправляет она.
— Ну да, как будто я не собираюсь цепляться за это. — Я смеюсь. — Хорошая попытка.
— На самом деле зови меня Тэдди.
— Только если ты никогда больше не будешь называть меня Киплингом. С Кипом я справлюсь, но с Киплингом? К черту все это. Нет. Или просто зови меня Сасквотчем, как все остальные.
— Я не буду называть тебя этим отвратительным прозвищем, как бы оно тебе ни шло, но я буду звать тебя Кип, если ты будешь звать меня Тэдди.
Из моего горла вырывается стон.
— Ладно.
— Хорошо. — Мой взгляд летит к ее макушке, когда она коротко кивает. — Значит договорились.
— По рукам? — Когда я протягиваю ей свою мозолистую руку, она отводит свою назад.
Заправляет непослушную прядь волос за ухо и смотрит себе под ноги.
— Все в порядке.
Она ведь не боится меня, правда? Я засовываю руки в карманы своих шорт-карго.
— Примешь душ?
— Я... да. Хотела бы я отказаться, потому что все это так неловко для меня, но так как я начинаю вонять, как винокурня, мне, вероятно, нужно это сделать.
— От тебя воняло уже в машине. — Мои губы дергаются от ее потрясенного выражения лица.
Она морщит нос.
— Ну спасибо.
— Я просто прикалываюсь над тобой.
— Хорошо, ладно... — Она поднимает в воздух свою чистую одежду. — Давай, показывай дорогу.
Вместо этого я указываю на лестницу и показываю пальцем в том же направлении.
— Вверх по лестнице, первая дверь направо. Покопайся вокруг в поисках полотенец — я думаю, что они там есть.
По крайней мере, должны быть, потому что моя мама и сестра приехали на один уик-энд и не уехали, пока дом не был заполнен и безупречно чист. У меня было все необходимое, когда я переехал сюда, как у избалованного сына миллиардера.