Боже, надеюсь, что Тэдди не будет вести себя странно со мной после того, как проведет здесь эту ночь.
Я слушаю, как она тихонько удаляется, как ее босые ноги поднимаются на второй этаж, а затем дверь в гостевую ванную со щелчком закрывается.
Звук поворачиваемого замка.
Я ухмыляюсь этому — ее осторожности. Прислонившись спиной к стойке, почесываю живот. Встаю во весь рост и потягиваюсь. Поднимаюсь по лестнице в хозяйскую спальню, намереваясь смыть с себя грязь.
Я уже привык к этому — я никогда не покидал домашнюю вечеринку, не будучи покрытым чем-то отвратительным, точно так же, как я никогда не покидал поле для регби, не будучи покрытым по́том, пятнами травы и грязью.
Горячая вода стекает с моего тела, и я мысленно возвращаюсь к девушке, стоящей в душе дальше по коридору. Она не откровенно сексуальна, но в моем доме никогда не было девушки, поэтому, естественно, моя рука блуждает на юг.
Я не нарочно представляю себе ее пышные бедра или форму грудей, прижатых к бледной тонкой ткани дешевого платья.
Это просто... случилось.
А еще так случилось, что я не занимался сексом уже... Боже, я даже не знаю, как долго. Начиная со второго курса, если бы мне пришлось угадать. В тот год, когда я решил, что не хочу, чтобы меня трахали просто из-за моего лица или моей фамилии. В тот год, когда я отрастил бороду и позволил своим волосам стать длинными, и развил предвзятое отношение к слабому полу.
Это не их вина — это моя вера в то, что некоторым из них в действительности было на меня насрать.
Эрекция растет между моих ног, когда я медленно поглаживаю её, стоя под теплыми струями. Глаза закрываются, пальцы сжимают основание моего члена.
Для высокого парня у меня средний размер, когда дело доходит до члена, но он толстый и всегда готов встать по стойке смирно.
Одна рука упирается в кафельную стену, другая обхватывает и поглаживает. Скользит вверх-вниз, вверх-вниз.
Я стону, представляя себе Тэдди в моем душе, голую кожу, сиськи и задницу. Интересно, какая у нее киска — бритая, проэпилированная воском или натуральная. Я мысленно представляю себе ее соски, цвет их ареол. Их размер. Будет ли она получать удовольствие от того, что их сосут…
Я стону.
Рот приоткрывается, очевидно потому, что мастурбация собственного члена чертовски хорошо чувствуется. Да, я чувствую себя каким-то извращенцем, но это не моя вина, что у меня вдруг появились фантазии о ней. Я теплокровный, наполненный гормонами мужчина, и в моем доме голая женщина, которую я не могу и никогда не буду трахать.
Плюс я возбужден.
Рука — это одно, а киска — совсем другое, и я так давно ни с кем не трахался. Слишком долго. Я почти не помню, каково это — погрузиться в одну из них, так что нет никаких причин, почему я стал жестким из-за Тэдди...
Она симпатичная, но не красавица. Благодетельная, как соседская девчонка. Прилежная. Трудолюбивая, если я правильно ее определил — вероятно, здесь на стипендии.
Я знаю ее типаж.
Дешевая одежда. Дешевые украшения. Нет машины.
Беспокоится о том, что подумают ее друзья, и слишком боится сказать им, чтобы они отвалили.
Честно говоря, я удивляюсь, что у нее нет твердости характера. Ее тип обычно решительнее — те, кто должен сам о себе позаботиться и должен пробивать себе дорогу в этом мире без помощи родителей.
Я опускаю голову, мои плечи сгорблены, пока я поглаживаю свой скользкий член, провожу языком по нижней губе. Прикусываю губу между зубами. Глаза все еще крепко зажмурены.
Образы Тэдди заполняют пустоту за моими веками.
Мой член заполняет пустоту в моей сложенной ладони.
Этого недостаточно, и я начинаю гладить сильнее. Жестче. Из моего горла вырывается низкий стон, эхом отражающийся от кафельной плитки в ду́ше, и я отказываюсь произносить имя, срывающееся с кончика моего языка.
Не произноси это.
Не смей, бл*дь, этого говорить.
Я не произношу имя — но был очень близко, — и когда кончаю, это горячее, чем вода, которая смывает семя в канализацию.
Не знаю, как долго стою под душем, прежде чем ополоснуть все остальное тело, но этого времени вполне достаточно, чтобы Тэдди оделась и спустилась вниз. Когда я заканчиваю и спускаюсь вниз, нахожу ее свернувшеюся калачиком на диване в гостиной.
Ничего не включено: ни телевизор, ни радио, и она не играет в своем телефоне. Только свет из кухни струится в комнату, отбрасывая сияние. Колени прижаты к груди, на коленях у Тэдди лежит одеяло, натянутое до подбородка, плечи обнажены, если не считать лямок того, что должно быть белой майкой.
— Эй. — Она поднимает глаза, когда я вхожу в комнату, и еще глубже закутывается в одеяло.
— Эй. — Я плюхаюсь в кожаное кресло напротив нее, положив ноги на деревянный кофейный столик. Расставив ноги, переплетаю пальцы за шеей — так удобнее наблюдать за ней.
Она смотрит на меня в темноте, но не расчетливо. Больше похоже на то, что она пытается решить, собираюсь ли я наброситься на нее или что-то еще. Должна ли она убраться к чертовой матери из комнаты или остаться на месте.
Я хочу посмеяться над ее отвращением ко мне и в то же время хочу нажать на ее кнопки.
Уже поздно и темно, и я чертовски устал, но не могу просто оставить ее здесь одну.
Сегодняшний день закончился отвратительно, и похоже, что именно так все и закончится. В моем доме странная девушка — в доме, который является моим убежищем, — и я молюсь богу, чтобы она не помнила, как сюда добраться. Последнее, что мне, бл*дь, нужно, это чтобы она неожиданно заявилась, ожидая чего-то…
Тогда я должен буду быть полным мудаком, что заставило бы меня чувствовать себя мудаком. А я ненавижу, когда мне приходится быть мудаком.
Вообще-то, это ложь — я чертовски люблю это.
Но глядя на нее? Я бы не хотел быть мудаком для Тэдди. Она выглядит такой милой, свернувшись калачиком на моем диване, свернувшись калачиком в моих одеялах и…
Господи Иисусе, какого хрена я об этом вообще думаю?
— Устал?— тихо спрашивает она.
— Да.
— Тебе лучше пойти спать.
— Ты пытаешься избавиться от меня?
— Нет. — Она смеется. — Кроме того, это твой дом. Ты, наверное, хочешь от меня избавиться. Это я вторгаюсь в твое пространство.
Это правда.
— Нет. Все круто. — Я бросаю взгляд на лестницу, темно-вишневую балюстраду, отполированную до блеска вместе со стойками, шкафами и всем прочим, что Барб чистит, когда она здесь. Она ведет на второй этаж, к двум гостевым спальням. — Бери любую комнату, какую захочешь. Они обе находятся на той же стороне коридора, что и ванная.
— Спасибо. — Она делает паузу, и я слышу, как она думает. — Я уеду первым делом утром, обещаю.
— Как бы то ни было, это не имеет большого значения. — Я скрещиваю ноги в лодыжках. — Я, наверное, все равно буду отсутствовать — бегаю каждое утро.
— О? В котором часу?
— Обычно я выхожу около шести.
— Ого, даже по выходным?
— Да. У нас обычно бывают матчи по выходным, так что надо быть готовым.
— Матчи? По какому спорту?
— Регби.
— Так ты игрок?
То, как она говорит «игрок», заставляет меня задуматься, и я ищу скрытый смысл в выражении ее лица. Когда не нахожу ничего, коротко киваю головой.
— Да.
— Погоди, а регби — это что, внутривузовская вещь, или это реально санкционированный вид спорта?
— Это спорт.
— Так вы путешествуете?
— Да.
— Ну, например... куда?
— Туда же, куда ездят футбольные и бейсбольные команды, если у них есть матчи.
Тэдди морщит нос.
— Я не знаю, где находятся эти места.
— Ты не любительница спорта?
— Нет. Я имею в виду, что я не хожу на футбольные матчи или что-то в этом роде.
— Но почему?
Могу поспорить на милую маленькую задницу, что ее друзья, охотницы за джерси, так и делают.
— Просто не хожу.
— Даже с твоими друзьями?
— Нет. Спортивные абонементы очень дорогие.
Хмм.
— Может, регби тебе понравится больше, чем другие виды спорта.
— И почему же это?
— Остальные виды спорта? Все эти парни — просто кучка кисок.
Это вызывает у неё смех, глубокий, гортанный и сексуальный. Тэдди прикрывает рот рукой, подавляя хрюканье.
Я удивленно вздергиваю брови вверх.
— Ты что, только что хрюкнула?
Она со стоном опускает руку.
— Уф, ты слышал?
— В смысле? Это было громкое «хрюк».
И это было так чертовски восхитительно.
— Ненавижу, когда я так делаю.
— Значит, ты хрюшка?
— Ты не мог это так называть?
— Хрюшка? У тебя есть для этого более подходящее слово?
— Не давать этому название, лучшее название. И не вспоминать об этом снова было бы просто фантастично.
— Но это довольно мило.
— Остановись.
Я хрюкаю, как свинья.
— О, боже мой!
Я снова хрюкаю.
— Киплинг.
Нет, она не могла меня так назвать.
— Эй, мы же договорились насчет имен.
— Тогда перестань хрюкать!
Меня так и подмывает сделать это снова.
— Не путай с пердежом. Два противоположных конца.
Тэдди садится, возмущенная, одеяло падает и обнажает ее белоснежную майку. Тень ее сосков внизу, грудь поднимается и опускается.
— Когда я хрюкаю, то совсем не похожа на свинью!
Я слегка пожимаю плечами.
— Как угодно, хрю-хрю.
— Заткнись! — она хихикает, когда говорит это.
— Ладно, я больше не буду над тобой насмехаться.
— Хорошо, потому что я это ненавижу.
— Над тобой часто смеются? — шучу я, но последовавшего молчания достаточно, чтобы ответить на мой вопрос, и хмурю брови. — Кто над тобой смеется?— Тэдди — самая милая девчонка, которую я встречал. Я имею в виду, что знаю ее всего три секунды, но сомневаюсь, что она намеренно заденет чьи-то чувства. — Дай угадаю. Твоя соседка по комнате и другие твои подружки?
Снова наступает тишина.
— Нет. Не другие.
— Значит, только твоя стервозная соседка по комнате.
— Ты не мог бы не называть ее так? Слушай, она не стерва. Она просто... — Тэдди слегка пожимает своими хрупкими плечиками.
— Только не говори мне, что она не такая.
— Я думаю, она такая, какая есть.
— И какая же?
Членоблокиратор?
Охотница за спортсменами?
Эгоистка?
— Мы всегда были противоположностями. Друзья не обязательно должны соответствовать. Дружба не идеальна — ты должен это знать.
— Нет, но и парни бывают разные. У нас нет чувств, и если бы один из моих друзей обращался со мной, как с дерьмом, он бы больше не был моим другом.
Тэдди закатывает глаза так далеко назад, что они, скорее всего, застрянут у нее на затылке.
— Марайя не обращается со мной, как с дерьмом.
Марайя.
Даже имя звучит, как имя гадкой стервы.
Марайя: почти рифмуется с пираньей.
— Ты говоришь, что она не обращается с тобой, как с дерьмом? И я слышу это от девушки, сидящей в гостиной какого-то странного парня, в милях от кампуса, на бог знает какой улице посреди ночи, потому что она не может пойти домой, потому что подруга трахает какого-то чувака в однокомнатной квартире, и ей плевать, что её нет дома.
Черт. Это прозвучало слишком резко, да?
И все же это чертова правда.
— Я... я... — заикается Тэдди, и на какое-то мгновение я чувствую себя ужасно.
Ну, вроде того.
Ладно, не совсем так. Я не знаю ее, не знаю ее соседку по комнате, но знаю, что ей нужно взбодриться и отрастить пару женских яиц.
— Посмотри правде в глаза, Тэдди, тебе нужны уроки по стервозности.
— Ты псих? Последнее, что я хочу сделать, это нарочно стать стервой.
— Значит уроки по крутости.
— Крутости? — Она удивленно поднимает брови. — Даже это для меня слишком.
— Ладно. Тебе нужно вырастить позвоночник.
— У меня уже есть один! Просто... я предпочитаю выбирать, в каких битвах хочу сражаться.
— И в скольких битвах ты когда-нибудь участвовала?
— Нескольких?
— В спорах?
— Эм…
— Сколько раз твоя хорошая подруга Марайя приходила и «крала» парня, с которым ты разговариваешь? — Я использую воздушные кавычки, и Тэдди вздрагивает.
— Ну, не знаю.
— Больше одного, но меньше пяти?
Господи, ну почему я продолжаю настаивать?
Она пожимает плечами.
— Больше пяти, но меньше десяти?
— Кип! Да какая разница? Если я не нравлюсь парню, как личность, и он позволяет такой девушке, как Марайя, ворваться и «украсть» его, то мне такой не нужен! — Ее голос повышается, и она тоже использует воздушные кавычки, подражая мне, прежде чем скрестить руки на груди, защищаясь.
— Если ты не нравишься парню, как личность? Неужели это та чушь, которую девушки говорят себе, когда их кидают?
С другого конца комнаты я вижу, как у нее отвисает челюсть.
Ой. Я что-то такое сказал? Похоже, я пнул ее щенка.
— Так что это значит «да»?
Ее рот сжимается в тонкую линию, губы поджаты.
— Тэдди, ты же знаешь, что есть правила, и твоя подруга почти все их нарушает.
— Какие еще правила?
— Девичий код и все такое прочее. Я не знаю — ты должна знать об этом больше, чем я. Как быть вторым пилотом, а не членоблокиратором, как встречаться со спортсменом и прочее дерьмо вроде этого.
— Ну, теперь ты просто все выдумываешь.
— Правило номер два: меньше заботься о том, что думают люди, и больше делай то, что делает тебя счастливой.
— Это не правило, а вдохновляющая цитата. Кроме того, какое было первое правило?
— Не будь такой киской. — Я вижу, что она едва сдерживает свое нетерпение и наклоняет голову набок. — Почему ты так себя ведешь?
В ответ она снова смеется.
— Потому что ты в некотором роде чудик.
Интересно, назвала бы она меня чудиком — прямо в лицо, — если бы мое лицо не было покрыто достаточным количеством волос, чтобы согреться во время снежной бури на вершине горы. Что бы она сказала, если бы узнала, что я так нелепо хорош собой под этой бородой, что модельные агентства будут выстраиваться в очередь, стучась в мою дверь, желая растиражировать мою фотографию по всем крупным спортивным журналам?
Но это только мое скромное мнение.
— Я серьезно, Тэдди, ты не найдешь себе парня, если будешь продолжать заниматься тем дерьмом, что делаешь на домашних вечеринках.
— А кто сказал, что мне нужен парень?
— Значит, он тебе не нужен?
— Я имею в виду... — Она запинается, молчит так долго, что я знаю, каким будет ее ответ. — Да, но спешить некуда.
— Ну, это хорошо, потому что тебе наверняка потребуется целая вечность, чтобы найти его с такой скоростью.
Я не могу сказать точно при таком освещении, но, клянусь, она отступает.
— Кип, дерьмово так говорить.
— Но это правда, — настаиваю я, пытаясь деликатно сформулировать то, что собираюсь сказать дальше. Или нет. — У тебя не будет парня, пока будешь играть бармена у бочонка каждые выходные или держать пиво твоей подруги, пока она наверху трахается со случайными чуваками.
— Она вовсе не это делает! — ахает Тэдди.
Я понимающе ухмыляюсь.
— Разве нет?
— Нет!
Как же сильно ошибается милая, наивная Тэдди.
— Откуда ты знаешь? Это она тебе сказала?
— Нет.
— Питер Ньютон. Кайл Ремингтон. Арчер Эйзенхауэр. — Я перечисляю имена, загибая пальцы, удовлетворенно кривя рот в улыбке. — Может быть, она и не сказала тебе, но они сказали мне.
— И это что, имена будущих президентов? — наивно шутит Тэдди.
— Нет, Теодора. Это те чуваки, которых твоя соседка трахала последние три уик-энда, пока ты была внизу и вела себя очень мило.
Если бы у меня было пиво, то сейчас я бы сделал глоток для драматического эффекта. Я разжимаю пальцы, скрещиваю ноги и откидываюсь на спинку кожаного кресла. Выдыхаю, громко и с удовольствием.
— Что?
— Питер Ньютон. Кайл…
— Я прекрасно тебя слышала. Я просто... Быть этого не может. Марайя совсем не такая.
— Окей. Как скажешь.
— Ты серьезно? — вопрос выходит медленно, неуверенно.
Я киваю.
— Да.
Мне не нужно включать свет, чтобы понять, что Тэдди покраснела.
— Я просто не могу себе представить, чтобы она занималась сексом с парнем по имени Арчер Эйзенхауэр, — ворчит она.
— В его защиту скажу, что он не так уж плох на вид.
Она стреляет в меня скептическим взглядом.
— А почему тебя это вообще волнует, Кип?
— Ну, я даже не знаю.
И это чертова ложь, потому что я здесь и настаиваю на своем. Эта наша маленькая пижамная вечеринка превращается в чертов сеанс психотерапии, и это моя собственная гребаная вина, что я пригласил ее сюда в первую очередь.
Я должен был — мог бы — оставить ее спать в коридоре ее дома.
— Когда твоя подруга Марайя в последний раз помогала тебе? Или рассказала тебе о своей сексуальной жизни, когда она не приводила домой парня? Или ждала около дома, чтобы ты могла подготовиться?
Большинство парней не заметили бы, что Тэдди была без макияжа в первый же вечер, когда она появилась в доме регби, но я заметил. И держу пари, на пять тысяч долларов наличными, которые я припрятал наверху в коробке из-под обуви, что она не успела приготовиться сама, потому что они не захотели ждать.
Я один из этих парней — чертовски наблюдательный.
— Я могу тебе помочь.
Боже, что я говорю? Заткнись на хрен, Кармайкл, или я тебе врежу по твоему же чертову лицу.
Скептицизм отражается на ее красивом лице, но она садится еще ровнее.
— Как ты можешь мне помочь?
— Что ж. — Усаживаюсь поглубже в кресло, устраиваюсь поудобнее. — Во-первых, я заметил, что ты часто держишься на расстоянии. Тебе не следует этого делать — присоединяйся к разговорам.
— Ты заметил, что я часто держусь... — Теперь на ее лице появляется странное выражение, когда она наклоняет подбородок в сторону, и ее фраза обрывается.
— Да. Как будто вместо того, чтобы разговаривать с чуваками, идущими к бочонку, ты слишком застенчива. Тебе следовало бы шутить и все такое прочее. Даже хромые лучше, чем безмолвные. И почему ты вообще стоишь у бочонка? Что это за бзик, Тэдди?
— Я не знаю, — жалобно говорит она.
— Итак. Отойди от этого долбаного бочонка и присоединяйся к этой чертовой вечеринке.
— Отлично. — Она выглядит такой растерянной, но я еще даже близко не закончил. – Как?
Я прям в ударе.
— Тебе нужен чертов кукловод, чтобы решить, что с собой делать? Кто-то, кто скажет тебе, что говорить и делать?
— Ты слишком драматизируешь. Я не настолько плоха.
— Да, это так. Тебе нужно... — Я ищу подходящее слово, затем щелкаю пальцами в тишине. — Волосатый фей-крестный.
— Чего?
Я просто гребаный гений, вот кто я такой.
— Волосатый фей-крестный. Как фея-крестная, но парень.
Честное слово, я только что придумал это дерьмо, прямо сейчас, на этом самом месте.
Какой же я умный засранец.
— Ты под кайфом?— Тэдди не лишилась дара речи, но она чертовски близка к этому. — Похоже, ты пьян.
— Трезвый как стеклышко. Ладно, это неправда — сегодня вечером я выпил три бутылки пива, так что, может быть, не совсем как стеклышко, но достаточно близко.
В конце концов, во мне шесть футов и четыре дюйма (прим. примерно 198 см), и требуется чертовски много алкоголя, чтобы я напился, — очень много. Кроме того, я никогда бы не отвез ее куда-нибудь, если бы был пьян. Никогда.
— Я хочу сказать, что тебе нужна помощь — особенно моя.
— Я не уверена, что нуждаюсь в твоей помощи... не обижайся, Кип. — Боже, это имя... заставляет меня съеживаться каждый раз, когда она произносит его. Разве она не может называть меня Сасквотчем, как все остальные? — Не обижайся, но что ты знаешь об отношениях?
О, теперь она хочет быть нахальной?
Хорошо.
— К твоему сведению, у меня было несколько романов.
— Неужели?
— Да.
С девочками по имени Митси, Тиффани и Кэролайн. Раздражительными, чистокровными светскими львицами, которых толкала на меня моя благонамеренная, но назойливая семья.
Меня аж подташнивает.
— И когда же? — очень нетерпеливо спрашивает Тэдди.
— Ну, если ты хочешь получить технические подробности, то в старшей школе. На первом курсе тоже.
— Твой первый год в старшей школе? Ты это серьезно?
— В колледже, умник. И, возможно, это были всего лишь несколько отношений, но я многому научился у них.
— Например?
Например, тот факт, что я никогда не хочу быть в других отношениях. И девушки по имени Митси могут звучать забавно и мило в теории, но на самом деле они тиранические нацисты размером с пинту, опьяненные идеей проводить дни, встречаясь со мной, бездельничая в загородном клубе, к которому принадлежат мои родители.
Я содрогаюсь при воспоминании об ее розовых, как жвачка, ногтях в форме гроба.
— Послушай, Тэдди, с парнями ты должна говорить все в лоб. Никаких намеков — парни этого не понимают. И не вздумай врать и не ходить вокруг да около.
Тэдди закатывает глаза.
— Дай мне передохнуть. Как это поможет мне на вечеринке?
— Я здесь даю тебе жемчужины мудрости — ты бы послушала? Ну и что, если это не поможет тебе в твоей работе бармена?
— Заткнись. — Она смеется, хотя и неохотно.
— Я могу сказать тебе только то, чего хотят парни, так что не ходи на вечеринку и не начинай разливать их чертово пиво. Все этим воспользуются. Ты хочешь, чтобы тебя знали как девушку, которая раздает стаканы?
— Нет.
— Ты хочешь быть девушкой, которая всю ночь качает пиво из крана?
— Нет.
— Ты хочешь быть девушкой, которая стоит в углу и разговаривает с социальным изгоем?
— Социальным изгоем
— Да — это я.
Пфф. Разве это не очевидно?
Но смех Тэдди легкий и веселый, и это говорит мне, что она не согласна.
— Вряд ли тебя можно назвать социальным изгоем.
Может быть и нет, но только потому, что все боятся меня разозлить. Может, я и неплохой парень, но чаще всего выгляжу как асоциальный уличный попрошайка, и от этого людям становится не по себе.
Хотя, как это ни странно, девушки достаточно часто пристают ко мне, что сбивает с толку.
Впрочем, я не собираюсь спорить на эту тему с Тэдди. Она не поймет, почему я делаю то, что делаю.
Так мало людей понимают, потому что никто не знает моих секретов.
— В следующие выходные, когда ты приедешь к нам в дом, я дам тебе несколько советов.
— О господи! — Ее одеяло шуршит. — Может быть, мне лучше остаться дома?
— Ты хочешь сказать, сдаться?
— Нет, я имею в виду, может быть, флирт не является моей сильной стороной, особенно на домашней вечеринке. Я далеко не в своей лиге, и мы оба это знаем. Я должна держаться библиотек и кофеен.
— Но ведь ты не из своей лиги.
Любой из этих идиотов был бы счастлив переспать с такой девушкой, как Тэдди — но ведь это не то, чего она хочет, не так ли? Чтобы перепихнуться?
Нет. Тэдди — девушка для отношений, и именно это делает ее такой чертовски непохожей. Даже я знаю, что она — материал для длительных отношений.
На таких женятся.
— Тэдди, ты ведешь себя как киска из-за всего этого.
— Ты можешь не называть меня так?
— Называть тебя как?
Я знаю, что она не скажет то слово, которое так свободно слетает с моего языка.
— Ну... ну ты знаешь. — Клянусь, она понизила голос, как будто сама мысль об этом слове заставляла ее нервничать и чувствовать себя неловко.
— Понятия не имею, как я тебя называю. — Я распахиваю глаза, придавая невинное выражение моему лицу, которое она, вероятно, с трудом видит в тусклом свете.
— Кип, ты просто полный говнюк.
— Но серьезно, просвети меня. Я называю людей самыми разными именами. Говнюк, придурок, ублюдок.
— Слово на «К».
— Слово на «К», слово на «К», — Я почесываю бороду. — Киска? Когда еще я тебя так называл?
— Э-э... в первую же ночь, когда мы встретились? Ну, скажем, всего четыре раза?
Серьезно? Ха.
— Действительно, четыре раза? Это звучит так не похоже на меня.
На самом деле это не так уж и не похоже на меня, потому что я действительно люблю это слово. А какой парень не любит?
Киска, существительное: слабак или кто-то, кто является полным куриным дерьмом. Не хочет рисковать, все переоценивает. Боится собственной тени.
Киска, существительное: кошка. Пушистый котенок. Домашний питомец. Мурлычет, когда я его глажу, если мне когда-нибудь захочется погладить кошечку, чего не случается.
Что приводит меня к следующему…
Киска, существительное: женские половые органы. Влагалище. Место, в которое я не погружался слишком долго, и теперь, когда думаю об этом, член в моих штанах становится жестким.
Мне неудобно в этих тонких, сетчатых спортивных шортах, надевать которые, оглядываясь назад, было, вероятно, плохой идеей — хотя это не похоже на то, что я планировал получить стояк после того, как уже дрочил один раз сегодня вечером.
Вытащи свою чертову голову из сточной канавы, Саксквотч, — последнее, что тебе нужно, это секс в мыслях.
А секс с Тэдди наяву? Об этом не может быть и речи, хотя я бы трахнул ее в любой день недели, если бы обстоятельства сложились иначе.
Но это не так, и я собираюсь окончить университет и уехать отсюда, а потом никогда больше не увижу это место, потому что буду работать в американской корпорации и, вероятно, буду несчастен.
И чисто выбрит.
Ура мне!
— Мои услуги доступны, если ты хочешь их получить. Никакого давления.
— Какие услуги. Ты теперь и репетитор тоже?
— Нет, волосатый фей-крестный. Эти вечеринки чертовски скучны, и если я помогу тебе, мне будет, чем заняться.
— Я... я подумаю об этом. — Она смеется, собирая волосы в конский хвост и закрепляя его резинкой, обернутой вокруг ее тонкого запястья.
Время от времени она оглядывается через плечо, теребя нижнюю губу, бросая взгляды на кухню и вверх по лестнице. Почти взволнованно.
Странно.
— Э-э, ты что-то ищешь?
Она испуганно отдергивает взгляд от входа в коридор.
— Прости, но я все жду, что вот-вот придут твои родители. Это заставляет меня нервничать.
— Их здесь нет.
— Я знаю, ты это говорил. Просто мне кажется странным, что ты живешь здесь один. В этом великолепном доме. Один. Сколько тебе лет, двадцать один?
— Двадцать два.
— Все равно это ненормально.
Нет, это не ее норма, а моя — и это чертовски трудно объяснить людям, именно поэтому я никогда никого сюда не привожу: ни парней, ни девушек. Это просто не стоит длинного, неизбежного, затянувшегося объяснения. К тому же я никому ничего не должен, это мое дело, и мне нравится, чтобы так оно и оставалось.
— Тебе комфортно оставаться здесь наедине со мной? Потому что я могу пойти и запереться в спальне.
— Как ни странно, ты не заставляешь меня чувствовать себя неловко.
— А почему это должно быть странно?
— Потому что... посмотри на себя. Ты огромный и волосатый, и я даже не думаю, что узнала бы тебя, если бы ты сбрил все это, — она делает жест в сторону моего лица, — начисто.
Она бы точно меня не узнала, вот почему я отрастил эту бороду и ношу длинные волосы.
— А ты когда-нибудь…
Мне нужно больше подсказок.
— А я когда-нибудь что?
— Бреешься?
Очевидно. Если бы я этого не делал, то выглядел бы как отвергнутый ZZ Top.
— Да, я бреюсь. Сегодня утром я побрился. — Я провожу рукой по своей бороде, довольный жесткими волосами, на которые мне понадобились два года, чтобы отрастить такую длину.
— Нет, я имею в виду, как бы — совсем. Ты когда-нибудь сбривал ее?
— А что в ней плохого?
Я поглаживаю её еще раз для пущей убедительности.
— Нет ничего плохого, Кип. Я просто спрашиваю, был ли ты без неё.
— Нет.
— О. — Пауза. — Как так?
— Потому что мне так нравится?
— Вполне справедливо. — Тедди сжимает губы. — Просто... ты слишком молод для образа Гризли Адамса.
— А кто такой этот чертов Гризли Адамс?
— Горный человек, который борется с гризли... в основном.
— Как бы то ни было. — Я закатываю глаза, чтобы закончить разговор, и она следует за мной вверх по лестнице. Я указываю на закрытую дверь слева от меня. — Свободная комната здесь, ванная там, но ты уже знаешь это. Очевидно, нет никакой необходимости запирать за собой дверь.
— У дверей есть засовы?
Я ухмыляюсь.
— Нет.
— Да, я и не волнуюсь. Мне кажется, я меньше в твоем вкусе, чем ты в моем.
Вот тут она ошибается — я привязался к Тэдди так, как не должен был бы. Я буду думать о ней долго и упорно после того, как мы оба закроемся в наших спальнях сегодня вечером.
— Не волнуешься? Ты такая чертова лгунья.
— Как ты можешь это знать?
Насмешка покидает меня.
— Потому что ты продолжаешь искать ближайший возможный выход.
— Значит, мне не следует лезть в окно, потому что мы на втором этаже? Есть лестница, которую я могу прислонить к дому?
— Господи Иисусе, даже не шути насчет того, чтобы выпрыгнуть в окно. Используй эту чертову дверь, если хочешь сбежать.
— Но разве ты можешь винить меня? Ты вроде как... — Она машет рукой перед моим торсом.
— Ненормально большой и волосатый? Да, да, я часто это слышу.