Важнейший источник "Историй о необычайном" и ключ к ним надо искать в
кабалистической литературе. Почти во всех них общий смысл, художественный
строй, образный и символический ряды; персонажи и отдельные детали в той или
иной мере почерпнуты из Кабалы, в особенности из книги "Зоhар" и лурианской
кабалы, а также и из других книг. Иногда влияние Кабалы завуалировано
вымышленным сюжетом либо псевдореалистическим описанием, так что мощное
кабалистическое течение становится неразличимым. Иногда, особенно в
последних историях, наиболее совершенных, кабалистическая символика
предстает открыто. Раби Нахман берет символы, за которыми в Кабале
закрепилось ясное и недвусмысленное значение, и сплетает из них
кабалистическое истолкование в форме рассказа. Это истолкование можно легко
переложить на язык чистой Кабалы. Более того - в кабалистической литературе,
особенно в лурианской кабале, мы найдем большую часть тех же самых символов,
которые используются подобным же образом. В чем же разница между
кабалистической литературой и сказками, рассказанными раби Нахманом? Он
придает кабалистическим идеям и символам человечность, оживляет их. В этом
главное отличие его историй от Кабалы. Последняя оперирует символикой,
образы и метафоры фигурируют в ней почти как математические величины. В то
же время в "Историях о необычайном" они обретают плоть и кровь, наполняются
человеческой теплотой и жизнью.
Не только традиционные кабалистические образы-символы, такие, как
"царь", "царица" и "царская дочь", появляются в этих историях. Мы найдем на
каждом шагу небольшие детали, противоречащие принятой кабалистической
символике. Сам раби Нахман справедливо замечает, что его истории точны не
только в кабалистических аллегориях, но и в бытовых подробностях, иногда
даже в характерных особенностях языка. Как художник раби Нахман не
импрессионист, его кисть выписывает детали, как у Брейгеля, причем настолько
тщательно, что едва заметные и казалось бы незначительные предметы сохраняют
полное соответствие реальности. И это при том, что, как мы помним, эти
истории с самого начала были призваны нести слова Торы, и их художественное
совершенство было для автора вопросом второстепенным.
ФОЛЬКЛОРНЫЕ ИСТОЧНИКИ.
Большинство историй раби Нахмана композиционно и стилистически
напоминают народные сказки, причем сходство это далеко не поверхностное.
Автор заимствует у сказок не только внешнюю фабулу или традиционный зачин,
он черпает из них нечто гораздо более важное. Доказательством тому служит
история "О том, как пропала царская дочь" - это известная народная сказка,
по-новому рассказанная раби Нахманом. Слова самого мудреца,
свидетельствующие о том, что для него обращение к жанру народной сказки не
было случайным, приводит его ученик: "Прежде чем начать свою первую
историю, раби сказал: "В сказках, гуляющих по белому свету, кроется много
тайн, и есть в них вещи чрезвычайно возвышенные. Но они в этих сказках
ущербны, и многого там не хватает, ибо все перепуталось в повествовании. То,
что относится к началу, рассказывают в конце, и так далее. Бааль-Шем-Тов,
благословенна его память, умел рассказывать истории, в которых все было на
месте. Своими историями он исправлял мир. Когда он видел, что каналы,
связывающие высшие миры с низшими, повреждены, он рассказывал историю - и
так возвращал им их исходные свойства"" (4). Как истый хасид, раби Нахман
верил, что каждое явление нашего мира устремлено к высшим сферам, в том
числе сказки, мелодии и песни, которые люди сочиняют, рассказывают и поют в
душевной простоте. Они направлены к высотам высот, хотя те, кто слагает их,
обычно не подозревают об этом. Не меньше, чем сказками, великие хасидские
цадики интересовались народными песнями, еврейскими и нееврейскими, находя в
них глубокое содержание. Обращение к фольклору давало раби Нахману
возможность распутать "перепутанное в повествовании" и привести таким
образом мир к исправлению.
Использование готовых сюжетов позволяло ему освободить из плена
нечистоты искры святости, томившиеся в тупиках мироздания, и помочь им
вернуться к их высшему источнику - как это происходит всегда, когда что-либо
используется по своему прямому назначению: для служения Всевышнему. Правда,
из наследия своего учителя раби Натан отобрал лишь несколько "распутанных"
им народных сказок, ибо его привлекали главным образом оригинальные истории.
Однако и в сочиненные самим раби Нахманом сюжеты вплетены известные
сказочные мотивы. На мой взгляд, именно обработки этих сказок позволяют
судить о творческом даре раби Нахмана. О нем свидетельствуют те едва
заметные волшебные прикосновения, которыми художник преображает бродячий
сюжет в кабалистическую аллегорию.