Ну что ж, успокоил себя Мэт, чего-нибудь в этом роде и следовало ожидать. Там, в Тире, за окнами мелькали одни и те же шпили, непонятно как переносившиеся с места на место, а здесь за каждой дверью — одна и та же комната. А почему бы и нет? Эх, надо было не заходить сюда, а дожидаться Ранда снаружи. Впрочем, мало ли что следовало сделать. На худой конец, если все эти двери одинаковы, на обратном пути не придется долго искать тер'ангриал.
Юноша заглянул в следующую дверь — те же черные колонны, красный тер'ангриал и следы на пыльном полу. Провожатый снова обернулся. Мэт осклабился и сказал:
— Эй, ты, не думай, что тебе удастся меня провести. Вздумаешь меня дурачить, я с тебя шкуру спущу на попону.
Проводник встрепенулся, глаза его расширились. Потом он пожал плечами и, ухмыльнувшись, поправил отделанные серебром кожаные ремни, явно стремясь обратить внимание Мэта на это украшение. Из какой кожи сделана сбруя этого типа? Неужели… О Свет, скорее всего, так оно и есть. Юноша с трудом овладел собой и крикнул провожатому:
— Веди меня куда следует, козлиное отродье. Твоя-то шкура не стоит того, чтобы ее отделывать серебром. Делай, что тебе положено.
Провожатый что-то буркнул и, отвернувшись, поспешил вперед. Может, обиделся? Ну и пусть. А все-таки жаль, что не осталось ни одного хотя бы завалящего ножика. Чтоб мне сгореть, если я позволю этим козлам с лисьими мордами содрать с меня шкуру на упряжь.
Невозможно было сказать, сколько времени они шли. Вокруг ничего не менялось, все тот же коридор, те же светящиеся полосы, те же дверные проемы, за каждым из которых комната с колоннами, тер'ангриал и следы. Мэт забеспокоился: час, отпущенный им Ранду, наверняка уже прошел. Одежда почти высохла, в сапогах больше не хлюпало. Но юноша упорно шел вперед, уставившись в спину своего провожатого.
Неожиданно коридор кончился — уперся в дверной проем. Мэт заморгал — он готов был поклясться, что еще минуту назад коридор тянулся вперед и никакой двери здесь не было. Впрочем, он мог и ошибиться — ведь смотрел-то в основном в спину этого зубастого. Юноша оглянулся и чуть не выругался — позади тянулся коридор, светящиеся полосы сходились в точку где-то вдали, и на всем протяжении тоннеля в него не выходило ни одной двери. Ни одной.
Когда Мэт вновь повернулся к пятигранному дверному проему, проводника рядом уже не было.
Чтоб мне сгореть, не нравится мне все это. И, набрав в грудь воздуху, он шагнул через порог. Он оказался в комнате, имевшей форму звезды, с белым полом, чуть меньшей, чем те, с тер'ангриалами. Колонн здесь не было. В каждом углу, будто кусок одной из тех колонн высотой в два спана, стоял черный стеклянный пьедестал с восьмиконечной звездой наверху, по углам пьедесталов и комнаты вверх тянулись желтые светящиеся полосы. Неприятный запах усилился, и Мэт наконец сообразил, что так пахнет в логовище дикого зверя. Впрочем, беспокоило его не столько это, сколько то, что, кроме него самого, в помещении больше никого не было.
Медленно поворачиваясь, он разглядывал пьедесталы. На них должны находиться те, кто отвечает на вопросы. Они что, за нос его водить затеяли? Зря, что ли, он сюда забрался? Нет уж, он своего добьется во что бы то ни стало.
Неожиданно он снова повернулся кругом, глядя уже не на пьедесталы, а на гладкие серые стены. Дверной проем исчез. Выхода из комнаты не было.
И вдруг — откуда ни возьмись — на всех восьми постаментах появились четверо мужчин и столько же женщин, похожих на его проводника, но одетых иначе. Их жесткие волосы поднимались надо лбом гребнем, а сзади падали на спину. На всех были длинные, до пят, белые юбки, но на женщинах, кроме того, еще и белые блузы до бедер с кружевными воротниками и манжетами. Мужчины были перепоясаны еще большим количеством ремней, чем проводник, и украшало эти ремни не серебро, а золото. На пересекавших грудь каждого ремнях висело по два обнаженных ножа. Ножи были бронзовые — Мэт догадался об этом по цвету клинков, — но сейчас он отдал бы за любой из них все свое золото.
— Говори, — рокочущим голосом произнесла одна из женщин. — Согласно древнему праву и договору. Что тебе нужно? Говори.
Мэт заколебался: говорили они не совсем так, как те, в Великом Хранилище, да еще и смотрели на него, как голодные лисы на добычу.
— Кто такая Дочь Девяти Лун и с какой стати я должен на ней жениться? — выпалил он наконец, надеясь, что два вопроса сойдут за один.
Никто не ответил. Существа на пьедесталах лишь молча разглядывали его огромными бесцветными глазами.
— Отвечайте! — воскликнул Мэт. Молчание.
— Отвечайте, сгори ваши кости! Кто такая Дочь Девяти Лун и зачем мне на ней жениться? Как это я умру и начну жить заново? Что значит поступиться половиной света всего мира? Вот мои три вопроса! Я жду ответа!
Ответом была мертвая тишина. Мэт слышал собственное дыхание, слышал, как кровь стучит у него в висках.
— У меня нет никакой охоты жениться и умирать тоже, оживу я потом или нет. У меня провалы в памяти, мое прошлое полно дыр, а вы, вместо того чтобы их заполнить, таращитесь на меня как идиоты! Я хотел бы узнать кое-что и о своем прошлом, но на худой конец согласен хотя бы разобраться в будущем. Вы должны мне ответить!
— Сделано! — рявкнул один из мужчин. Сделано? Что сделано? Что он имел в виду?
— Сгори ваши глаза, — пробормотал Мэт, — сгори ваши души. Вы такие же паскудники, как и Айз Седай. Ладно, нужно от Айз Седай отвязаться, да и от Силы. И от вас лучше держаться подальше. Если вы не ответите, я сейчас же возвращаюсь в Руидин. А ну-ка, откройте дверь и выпустите меня…
— Глупец, — промолвила одна женщина рокочущим шепотом, а остальные эхом повторили за ней:
— Глупец. Глупец. Глупец.
— Ни цены, ни условий не оговорил, а собрался уйти.
— Сперва надо было назначить цену.
— Теперь мы установим ее сами.
Они говорили так быстро, что Мэт не мог уследить, кто из них что сказал.
— О чем просил, то и будет дано.
— Цена будет уплачена.
— Чтоб вам сгореть! — закричал Мэт. — О чем это вы?
Внезапно все вокруг погрузилось в кромешный мрак. Что-то сомкнулось на горле Мэта. Он задыхался, ему не хватало воздуха. Он не мог…
Глава 25. ПУТЬ К КОПЬЮ
Не замедляя шага. Ранд миновал первый ряд колонн и двинулся вдоль него. Пути назад не было, он даже не оглядывался, лишь гадал, что ждет его впереди. Что здесь вообще творится?
Прозрачные, как хрусталь, колонны примерно в фут толщиной стояли в трех-четырех шагах друг от друга. Все они светились, переливаясь пульсирующими радужными бликами. Здесь было куда прохладней, чем снаружи, и Ранд пожалел, что у него нет плаща. Гладкие каменные плиты покрывала пыль. Стояло полное безветрие.
И вдруг Ранд неожиданно увидел впереди неподвижно застывшего человека в серо-коричневом айильском одеянии. Должно быть, это Мурадин, брат Куладина, сообразил Ранд. Айилец словно окаменел. Ранд отчетливо видел его напряженное лицо с широко раскрытыми глазами. Губы воина были искривлены в беззвучном крике. Он что-то видел впереди, и то, что он видел, ему явно не нравилось. Но так или иначе Мурадин смог дойти досюда и остаться живым, а значит, это сумеет сделать и он, Ранд. Айильский воин стоял в шести-семи шагах впереди него. Удивляясь, как это они с Мэтом проглядели Мурадина, Ранд шагнул вперед.
* * *
Он смотрел на мир чужими глазами, ощущал свое тело, но не владел им. Сидя на корточках на склоне горы, тот, кому принадлежали эти глаза, смотрел на незавершенные строения внизу. Руидин, это, конечно же, был Руидин. Нет! Не так. Руидин, только не скрытый пеленой тумана; и строительство его только начато. Он — Мандейн, вождь септа, хотя ему минуло всего сорок лет. Сначала он смотрел на себя будто со стороны, но потом понял: он — Мандейн.
— Ты должен согласиться, — сказала Сиэлдра.
Но он ее не слушал, мысли его были о другом. Интересно, как Дженны ухитрялись добывать воду из недр и заполнять ею огромные каменные бассейны? И эти люди расхаживали с таким видом, будто вода не имела никакой цены, а между тем он не раз вступал в смертельную схватку лишь за глоток. Внизу поблескивали стеклянные колонны, а рядом с ними высилось дерево не ниже трех спанов. Каменные строения, находившиеся внизу, запросто вместили бы целый холд. Да что холд — целый род. Это казалось безумием, ведь Руидин невозможно оборонять. Но, с другой стороны, кому придет в голову напасть на Дженнов? Их сторонились и избегали, как избегали Пропащих, скитавшихся в поисках песен, которые, по их верованиям, должны были вернуть минувшие блаженные дни.
Из Руидина к горе по извилистой тропе двигалась процессия — несколько дюжин Дженнов и два паланкина, каждый из которых несли восемь мужчин. На любой из этих паланкинов ушло больше дерева, чем потребовалось бы на десяток кресел, полагавшихся вождю. Поговаривали, что среди Дженнов все еще есть Айз Седай.
— Ты должен согласиться на все, что они потребуют, муж мой, — говорила ему Сиэлдра. Ему очень хотелось погладить ее длинные золотистые волосы и увидеть улыбку, с которой она когда-то положила к его ногам свадебный венок и попросила взять ее в жены, но сейчас она была слишком обеспокоена и серьезна.
— Явятся ли другие? — спросил он.
— Явятся многие. Во всяком случае, большинство. Во сне я говорила с моими сестрами — все мы видели один и тот же сон. Те вожди, которые не придут или не согласятся… погубят свой септ. Через три поколения о них не останется даже памяти, и все. чем они владеют, перейдет к другим.
Ему не нравилось, что она встречается с Хранительницами Мудрости других септов, пусть даже во сне, но он знал, что сны Хранительниц правдивы, если они знают, как их истолковать.
— Оставайся здесь, — попросил он жену. — Если я не вернусь, помоги нашим детям сохранить септ. Она коснулась пальцами его щеки:
— Я все сделаю, о прохлада моего сердца, но помни: ты должен согласиться.
Мандейн дал знак, и за ним, припадая к земле, от валуна к валуну, вниз по склону устремились воины, незаметные в своей серо-бурой одежде даже для наметанного ока их вождя. Копья и луки они держали наготове. За ним последовали только мужчины — всех женщин, владевших копьем, Мандейн оставил с Сиэлдрой. Он знал — случись беда, жена может предпринять безумную попытку спасти его, и мужчины, понятное дело, не остались бы в стороне. Не то женщины — хочет она или нет, они заставят ее вернуться в холд, во имя спасения рода. Во всяком случае, он на это надеялся, хоть и знал, что женщины подчас способны на безрассудство и могут рассвирепеть не хуже любого мужчины.
Приметив, что вышедшая из Руидина процессия остановилась на высохшем глинистом плоскогорье, он велел своим людям оставаться на месте, а сам опустил вуаль и пошел дальше. По обе стороны от него с горы спускались клановые вожди. Многих из тех, кого он рассчитывал увидеть, здесь не было. Сиэлдра как всегда оказалась права — далеко не все прислушались к совету Хранительниц Мудрости. Но все же собралось не менее полусотни человек, а то и больше.
Среди вождей были и те, кого он никогда прежде не встречал, и те, с кем не раз вступал в схватку. Никто из них не закрыл лица вуалью. Убить человека в присутствии Дженна считалось почти столь же тяжким проступком, как и убить самого Дженна. Хотелось бы верить, что все вожди помнят об этом, ибо любое неосторожное движение могло повлечь за собой кровопролитие. Все вожди привели с собой воинов, и при малейшей угрозе они ринутся в бой, и сухая глина размякнет от крови. В любой момент и его могут пронзить копьем.
Опасность угрожала со всех сторон, а он, невзирая на это, уставился на Айз Седай, восседавших на резных деревянных паланкинах, которые носильщики бережно поставили на землю. Волосы у Айз Седай были седыми, но лица гладкими, лишенными морщин. Он слышал, что годы не властны над Айз Седай. Интересно, сколько им лет? Может быть, они помнят те времена, когда его дед Комран впервые обнаружил стеддинг у Драконовой Стены и завязал торговлю с огир. А может, им довелось видеть Родрика, деда Комрана, возглавившего поход против одетых в железные рубахи людей, вторгшихся из-за Драконовой Стены? Айз Седай обратили на него глаза — ярко-голубые и темно-карие, таких темных он прежде не видел, — и ему показалось, что их взгляды проникают в его самые сокровенные мысли. Вождь понял, что отмечен ими, хотя и не знал почему. Ему стоило усилий отвести глаза в сторону — взгляды Айз Седай приковывали к себе.
Из рядов Дженнов выступил рослый, слегка сутулившийся, худощавый седовласый мужчина, а по обе стороны от него — две женщины с глубоко посаженными зелеными глазами и одинаковой манерой склонять набок голову. Они были так похожи, что вполне могли оказаться сестрами. Остальные Дженны уставились себе под ноги, но эти трое смотрели прямо на вождя.
— Мое имя — Дэрмон, — глубоким и звучным голосом произнес мужчина. Взор его голубых глаз был столь же тверд, как и у любого айильца. — А это Мордэйн и Нарисс, — промолвил он, указывая на женщин. — Мы будем говорить с вами от имени Руидина и Дженн Айил.
По рядам вождей пробежал возмущенный ропот. Большинство из них, как и сам Мандейн, не признавало Дженнов айильцами.
— Зачем вы призвали нас сюда? — спросил Мандейн, хоть и нелегко ему было признать, что он явился, подчинившись приказу.
Дэрмон ответил вопросом на вопрос:
— А почему вы не носите мечей?
— Это запрещено! — воскликнул Мандейн. — Дженнам следовало бы это знать. Вот, — промолвил он, потрясая копьями и указывая на лук за спиной и висевший на поясе нож, — единственное оружие, достойное воина.
Вожди поддержали его одобрительным гулом, даже те из них, кто поклялся его убить. Это не значило, что они отказались бы от своего намерения, выпади им случай, но сейчас они были с ним заодно. Похоже, они были согласны с тем, чтобы от их имени говорил именно он.
— Ты не знаешь, почему нельзя брать в руки меч, — промолвила Мордэйн, а Нарисс добавила:
— Ты много не знаешь, а между тем все это знать необходимо.
— Что вы хотите? — спросил Мандейн.
— Любой из вас, — Дэрмон обвел взглядом собравшихся, — если он вознамерился стать вождем, должен явиться в Руидин, чтобы узнать, откуда пошел айильский народ и почему ни один айилец не вправе прикасаться к мечу. Те, что неспособны постичь это, умрут.
— Ваши Хранительницы Мудрости уже предупреждали вас об этом, — сказала Мордэйн, — иначе вы не пришли бы сюда. Вам известно, чем грозит отказ.
Вперед протолкался Чарендин — воин, поперек лица которого тянулся длинный, глубокий шрам. Эту рану нанес ему Мандейн — вожди трижды сходились в смертельной схватке. I!оглядывая то на Дженнов, то на давнего противника, Чарендин спросил:
— Выходит, тот, кто явился к вам, возглавит айил?
— Нет. — Темноглазая Айз Седай, восседавшая на резном кресле, укрыв ноги одеялом, будто ей было холодно даже под палящим солнцем, произнесла это почти шепотом, но в голосе ее чувствовалась такая сила, что ее услышали все. — Возглавит айил тот, кто явится позже. В ознаменование его прихода падет несокрушимая твердыня. Плоть от плоти, кровь от крови айильской, он будет взращен на чужбине, и явится из Руидина с рассветом, и свяжет вас неразрывными узами. Он вернет вас к былому, и он же уничтожит вас.
Вожди заколебались, некоторые сделали вид, что уходят, но все остались на месте — каждый помнил наказ Хранительницы Мудрости своего септа: соглашайтесь, или мы исчезнем, будто нас никогда и не было. Соглашайтесь, иначе мы погубим себя.
— Это хитрость! — вскричал Чарендин. Под суровым взглядом Айз Седай он понизил голос, но в словах его слышался затаенный гнев:
— Вы хотите заполучить власть над нашими септами. Но айильцы не склоняются ни перед кем — ни перед мужчиной, ни перед женщиной. — Он отвел глаза, избегая взгляда Айз Седай, но упрямо повторил:
— Ни перед кем.
— Мы не стремимся к власти, — промолвила Нарисс.
— Нас становится все меньше, — добавила Мордэйн. — Настанет день, когда больше не останется Дженнов, и лишь вы сможете сохранить память об айильцах. И вы должны сберечь ее, иначе все будет потеряно.
Спокойная строгость ее речи заставила Чарендина умолкнуть, но тут к ней обратился Мандейн:
— Если вы знаете, что обречены, зачем же строите все это? — Он указал на воздвигавшиеся сооружения.
— Таково наше предназначение, — отвечал Дэрмон. — Долгие годы мы искали это место и сейчас делаем все для того, чтобы подготовить его, хотя и не к тому, о чем думали поначалу. Мы храним свою веру и исполняем свой долг. Мандейн всмотрелся в лицо мужчины и не увидел на нем и тени страха.
— Ты настоящий айилец, — произнес он и, не обращая внимания на недовольство некоторых вождей, добавил:
— Я пойду к Дженнским Айил.
— В Руидин нельзя войти вооруженным, — заявил Дэрмон.
Мандейн расхохотался — дерзость этого человека превосходила всякое вероятие. Это ж надо — предложить айильцу расстаться с оружием! И все же он сложил оружие и шагнул вперед:
— Ну что ж, веди меня в Руидин, айилец. Моя смелость не уступит твоей.
* * *
Ранд заморгал, вновь оказавшись перед мерцающими колоннами. Он продолжал ощущать себя Мандейном и чувствовал, как презрение к Дженнам уступает место восхищению. Кто же они, в конце концов, айильцы или нет? Они такие же рослые, у них такие же светлые глаза, и они носят такую же одежду, правда, ни у кого из них нет вуалей. И ни у кого нет оружия — ведь нельзя же считать оружием подвешенные к поясу ножи, пригодные разве что для кухонных надобностей. А что за айилец без оружия?
Ранд понял, что стоит ближе к следующему ряду колонн и гораздо ближе к Мурадину, чем прежде. Во взгляде айильского воина застыл ужас. Ранд шагнул вперед. Пыль заскрипела под его ногами.
* * *
Его звали Родриком, и от роду ему было не больше двадцати лет. В небе ярко светило солнце, но лицо его было закрыто вуалью, и он держался настороже. И копья свои он держал наготове — одно в правой руке, а остальные — в левой, под небольшим круглым щитом, обтянутым бычьей кожей. Внизу, к югу от холмов, на выгоревшем, покрытом пожухлой травой плоскогорье, находился Джеордам. Волосы старика были совершенно белыми — наверное, такими же, как снег, о котором говорилось в старинных преданиях, — но глаза его не утратили остроты. Он примечал все, что творилось вокруг, хотя и смотрел на мастеров-колодезников, которые поднимали на поверхность бурдюки с водой.
На севере и востоке вздымались горы. Северный кряж, с его высоченными, обрывистыми утесами, казался всего лишь грядой холмов в сравнении с восточными исполинами, подпиравшими небеса. Верхушки их были белыми, может быть, их-то и покрывал снег. Кто знает? Упершись в горную преграду, Дженны вынуждены были повернуть на восток. Долгие месяцы двигались они вдоль отрогов, с трудом таща за собой фургоны и делая вид, будто не замечают не отстававших от них айильцев. И то хорошо, что удалось пополнить запасы воды — по пути попалась река, которую даже пришлось переходить вброд. До сих пор Родрику доводилось видеть лишь пересохшие, потрескавшиеся глинистые русла. Оставалось надеяться, что когда-нибудь снова пойдут дожди и все кругом зазеленеет. Он помнил, что когда-то мир был зеленым.
Родрик заслышал цокот копыт прежде, чем увидел всадников; их было трое — воины в длинных кожаных кафтанах с нашитыми металлическими бляшками, двое держали в руках пики. Того, что ехал впереди, Родрик знал — это был Гарам, сын вождя, правившего в городке, мимо которого прошел караван айильцев. Юноша был немногим старше самого Родрика. Они сущие слепцы, эти горожане, им и в двух шагах не углядеть припавшего к земле айильца. Родрик опустил вуаль — он не собирался проливать кровь, если всадники не начнут первыми, однако не мог заставить себя довериться людям, живущим в домах и отгородившимся стенами. Сколько он помнил, его народ всегда сражался с ними, а легенды повествовали о том, что так было испокон веков. Гарам опустил поводья и поднял руку. Поджарый малый с темными глазами. У всех троих был молодцеватый вид, похоже, они умели обращаться с оружием.
— Привет тебе, Родрик. Твои люди уже наполнили свои бурдюки?
— Привет тебе, Гарам. — Родрик постарался, чтобы голос не выдал его беспокойства. Не так-то просто смотреть на людей, сидящих верхом, не говоря уже о том, что каждый из них вооружен мечом. Вьючные лошади у айильцев были, но забираться животному на спину казалось Родрику противоестественным. Неужто человеку недостаточно своих ног? — Мы уже заканчиваем, а разве твой отец отказывает нам в разрешении набирать воду в его землях? — спросил Родрик.
До сих пор в других городках айильцам еще не удавалось добиться такого разрешения. За воду приходилось сражаться, если поблизости оказывались люди, а где вода, там и люди — поэтому сражаться приходилось всегда. Родрик понимал, что вряд ли выстоит против этих троих. Он переступил с ноги на ногу, готовый начать танец копий и, скорее всего, умереть.
— Нет, — промолвил Гарам, даже не заметивший движения Родрика. — У нас в городе есть обильный источник, к тому же, сказал отец, после вашего ухода останутся свежевыкопанные колодцы, они послужат нам до тех пор, пока мы сами не тронемся в путь. А твой дед вроде бы хотел узнать, собрались ли в дорогу те, другие. Так вот, они тронулись с места. Слушай, — Гарам свесился с седла, — они что, и вправду принадлежат к тому же народу, что и вы?
— Как тебе сказать… Они Дженн Айил, а мы просто Айил. Мы сродни друг другу, хотя и разные. Боюсь, Гарам, я не сумею тебе объяснить. — Они сам-то в этом не разбирался.
— Куда они направляются? — спросил Джеордам. Родрик поклонился деду — он заслышал приближающиеся шаги и признал мягкие айильские сапожки. Иное дело — горожане, для них появление Джеордама оказалось полной неожиданностью, и лишь властный жест Гарама удержал их от того, чтобы наставить пики.
— На восток, — ответил Гарам, успокоив свою лошадь, — вон туда. — Он указал рукой в сторону подпиравшего небеса Хребта Мира.
Родрик поежился, а Джеордам спокойно спросил:
— А что там, по ту сторону?
— По слухам, край света, — отозвался Гарам, — правда, я не знаю, есть ли вообще дорога через горы. — Поколебавшись, он продолжил:
— С этими Дженнами идут ведь и Айз Седай. Говорят, их там десятки. Наверно, и вам не больно нравится сопровождать подобную компанию? Я слыхал, прежде мир был совсем иным, и испоганили его как раз эти самые Айз Седай.
На лице Родрика ничего не отразилось, хотя при упоминании об Айз Седай ему становилось не по себе. На самом деле с Дженнами оставалось всего четыре Айз Седай, какие уж там десятки, но и этого было более чем достаточно. По преданиям, айильцы некогда подвели Айз Седай, но как — никто уже не помнил, кроме разве что самих Айз Седай. Они редко покидали фургоны Дженнов, но, встречаясь с айильцами, всякий раз взирали на них с печалью. Родрик старался избегать встреч с ними, и не он один.
— Мы охраняем Дженнов, — пояснил Джеордам, — это они путешествуют с Айз Седай, а вовсе не мы.
Гарам кивнул, будто признавая, что здесь есть разница, склонился ниже и, понизив голос, продолжил:
— У моего отца тоже есть советница Айз Седай, но он старается держать город в неведении. Она твердит, что надо оставить эти холмы и двигаться на восток. Уверяет, будто высохшие русла вновь заполнятся водой, а на берегу одной из рек мы построим великий город. Болтает сама не знает что. Ко я слышал, что Айз Седай и впрямь затеяли строить город и даже сыскали для этого огир. Надо же — огир! — Гарам покачал головой и, возвращаясь к реальности, спросил:
— Как по-вашему, они опять задумали завладеть миром? Ну, эти Айз Седай? По мне, так стоило бы перебить их всех, пока они нас не погубили.
— Делайте то, что считаете нужным, — равнодушно отозвался Джеордам. — Ну а мне пора готовить людей к дороге через горы.
Темноволосый юноша выпрямился в седле. Похоже, ответ Джеордама его разочаровал. Видно, Гарам надеялся убедить айильцев помочь ему покончить с Айз Седай.
— Хребет Мира, — пробормотал юноша. — Вообще-то у этих гор есть и другое название: некоторые называют их Стеной Дракона.
— Название подходящее, — заметил Джеордам. Родрик уставился на высившиеся вдали горы. И верно, самое подходящее название для айильцев. Не зря же их тайное, никому, кроме них самих, не известное имя — Народ Дракона. Родрик понятия не имел, что оно значит, знал только, что его упоминают лишь единожды — в день принятия копья. Интересно, что же лежит за Драконовой Стеной? Надо полагать, противник, чтобы с ним сразиться, найдется и там. Враги есть повсюду. Весь мир делится на Дженнов, Айил и врагов. Именно так. Айил, Дженнов и врагов.
* * *
Ранд глубоко вздохнул. В горле першило, и было трудно дышать. Вспышки света в колоннах резали глаза. Последние слова продолжали звучать у него в ушах. Мир делится на Айил, Дженнов и врагов. Но это был другой мир — не та Пустыня, в которой живут айильцы теперь. Они видел мир — жил в мире, существовавшем задолго до того, как айильский народ пришел в Трехкратную Землю.
Ранд понял, что стоит ближе к Мурадину. В бегающих глазах воина затаился страх. Что-то неудержимо влекло его в гущу колонн, и он тщетно пытался устоя на месте.
Ранд шагнул вперед.
* * *
Легко взбираясь по запорошенному склону холма и не обращая внимания на холод, Джеордам вглядывался в тех, кто двигался ему навстречу. Их было пятеро — трое закутанных в плащи мужчин и две женщины в грубошерстных платьях с трудом пробирались по глубокому снегу. Холода стояли уже очень давно, и, хотя старики рассказывали, что некогда на смену стуже приходило тепло, Джеордам не очень-то верил в их байки. Они ведь уверяли, будто в былые времена земля тряслась, а горы проваливались и вновь вырастали на ровном месте. Скорее всего, это небылицы. Джеордаму было всего восемнадцать, он родился и вырос в походной палатке и не знал никакой другой жизни, кроме этой. Не знал ничего, кроме снега, палаток и долга защитника.
Джеордам опустил вуаль и замер на месте, опершись на длинное копье. Он не хотел напугать Дженнов, но те все же остановились и уставились на его оружие — копье, висевший за спиной лук и колчан на поясе. Все пятеро были не старше его самого.
— Вам потребовалась помощь, Дженны? — спросил Джеордам.
— Ты зачем нас так назвал — посмеяться решил? — воскликнул высокий остроносый парень. — На самом-то деле мы и есть истинные айильцы, вы же сбились с Пути.
— Это ложь! Я никогда не брал в руки меча, — огрызнулся Джеордам. Он глубоко вздохнул, стараясь унять досаду. Его послали сюда не для того, чтобы ссориться с Дженнами. — Если вы заблудились, знайте, что ваши фургоны — там. — Концом копья он указал на юг. Одна из женщин взяла длинноносого за руку и тихонько заговорила. Остальные закивали, и в конце концов остроносый тоже кивнул, видимо, согласившись с ее доводами. Молоденькая женщина была хороша собой. Из-под обернутой вокруг головы темной шали выбивались золотистою локоны. Взглянув Джеордаму прямо в глаза, она промолвила:
— Нет, мы не потерялись, — и посмотрела на него как-то особенно внимательно, будто только что увидела, и затянула поплотнее шаль.
Джеордам кивнул. Он и не думал, что они отбились от своих Дженны не жаловали народ, обитавший в палатках, и за помощью обращались лишь в случае крайней нужды.
— Следуйте за мной, — сказал Джеордам и повел Дженнов к лагерю своего отца, расположенному примерно в миле от места встречи.
Полузасыпанные снегом палатки прилепились к склону горы. Обитатели лагеря настороженно поглядывали на пришельцев, но все продолжали заниматься своими делами: кто готовил пищу, кто чистил оружие, кто играл в снежки с ребятишками. Юноша гордился своим родом, насчитывавшим около двух сотен человек. Из десятка становищ, разбросанных к северу от фургонов Дженнов, лагерь его отца был самым большим. Правда, на Дженнов его размеры явно не произвели впечатления. Юноше же было обидно, что Дженнов гораздо больше, чем айильцев. Из палатки вышел Льюин — высокий седеющий мужчина с суровым взглядом. Говорили, что он никогда не улыбается, и действительно, Джеордам ни разу не видел улыбки отца. Может, он и улыбался до того, как потерял жену — мать Джеордама умерла от лихорадки, — но в это верилось с трудом.
Рыжеволосая женщина по имени Морин рассказала, что привело их сюда. Примерно такую историю Джеордам и рассчитывал услышать. Дженны завели торговлю с поселком, обнесенным бревенчатым частоколом, а жители этого поселка ночью напали на дженнские фургоны и ограбили их. Странные они все-таки, эти Дженны, — как можно доверять людям, живущим в домах за загородками? Они до сих пор верят, что Путь может их защитить.
Убиты были отцы, мать, первые братья пришедших. Захвачены — первые сестры, сестра-мать и дочь. Джеордам удивился, услышав, что этой попавшей в плен девочкой оказалась пятилетняя дочь Морин, и решил, что женщина на несколько лет старше, чем кажется.
— Мы вернем их, — пообещал Льюин и, взяв несколько поданных ему копий, воткнул их остриями в землю. — Если хотите, можете остаться с нами, пока вы готовы защищать себя и всех нас, но тогда дороги назад, к фургонам, вам нет.
Остроносый парень развернулся и, не говоря ни слова, поспешил прочь. Это было обычным делом — мало кто из Дженнов соглашался остаться.
— Те, кто пойдет с нами, — спокойно продолжил Льюин, — возьмут копья. Но помните: взявший копье, чтобы использовать его против человека, навсегда останется среди нас. — Голос его был тверд, как сталь. — Для Дженнов вы все равно что умрете.