Юкири не спешила задавать свои вопросы. Плитки на полу, по мере их движения по коридорам Башни, поменялись с чередующихся сине-зеленых до желто-коричневых. Никого не застав, они спустились вниз на пять этажей, прежде чем она снова заговорила: «Красные получили известия от кого-нибудь, кто отправился вместе с Тувин?»
Певара чуть не запуталась в собственных ногах. Но чего-то подобного ей следовало бы ожидать. Тувин не единственная писала из Кайриэна. – «От самой Тувин», – сказала она, и рассказала почти все содержание письма Тувин. В подобных обстоятельствах ничего иного ей не оставалось. Она не стала передавать обвинения в адрес Элайды, и не упомянула, когда прибыло письмо. Она надеялась, что первое касалось только ее Айя, а на счет второго неловко было объяснять.
«Мы получили новости от Акоуры Вайет». – Пройдя несколько шагов молча, Юкири затем пробормотала: – «Кровь и проклятый пепел!»
Брови Певары поднялись от удивления. Юкири часто была приземленной, но никогда вульгарной. Она также отметила, что женщина тоже не сказала, когда пришло письмо от Акоуры. Получили ли Серые другие письма из Кайриэна, от сестер, поклявшихся Возрожденному Дракону? Она не смогла спросить. Они доверяли друг другу свои жизни, и тем не менее, дела Айя касались только Айя. – «Что вы собираетесь делать с этой информацией?»
«Мы будем хранить молчание во имя пользы Башни. Знают только Восседающие и глава нашей Айя. Эванэллейн выступает за то, чтобы низложить за это Элайду, но теперь мы не можем себе это позволить. А учитывая раскол в Башне, Шончан и Аша’манов с которыми нужно разобраться, то возможно никогда». – Голос звучал без энтузиазма.
Певара придушила свое раздражение. Ей могла не нравится Элайда, и вам не обязательно любить Престол Амерлин. И в прежние времена палантин носило множество не самых приятных женщин, тем не менее, принесших пользу Башне. Но можно ли назвать пользой потерю пленными пятидесяти одной сестры? Или Колодцы Дюмай, с четырьмя погибшими сестрами, и еще больше двух десятков попавших в другой плен, к та’верену? Но все это неважно. Элайда – Красная. Была Красной. И уже слишком далеко ушла, с тех пор, как обрела посох и палантин. Все опрометчивые действия и необдуманные решения, казалось, ушли в прошлое, с тех пор как появились мятежницы, а спасение Башни от Черных Айя искупит все ее грехи.
|
|
Но ничего из этого она, конечно, не сказала в слух. – «Это она начала охоту, Юкири. Она заслуживает того, чтобы ее закончить. Свет! Все, чего мы пока добились, вышло случайно, и мы в полном тупике. Нам нужен авторитет Престола Амерлин за спиной, если хотим продолжить начатое».
«Не знаю», – поежившись, произнесла другая женщина. – «Все четверо утверждают, что Черным известно все, что происходит в кабинете Элайды». – Она прикусила губу и неловко пожала плечами. – «Возможно, если нам удастся застать ее наедине, за пределами кабинета…»
«Вот вы где! А я вас повсюду ищу!»
Певара спокойно повернулась на голос, раздавшейся за спиной, но Юкири от неожиданности подскочила и пробормотала себе под нос что-то резкое. Если так дальше пойдет, то она станет как Дозин. Или даже Тсутама.
Сине в развевающейся шали бросилась со всех ног к ним, удивленно взметнув густые черные брови, заметив взгляд Юкири. Так похоже на Белых, во всем логичных, но часто слепых к окружающему миру. Половину времени казалось, что Сине вообще не сознает, в какой они опасности.
|
|
«Ты нас искала?» – чуть ли не прорычала Юкири, уперев кулаки в бедра. Несмотря на маленький рост, она производила впечатление разъяренной львицы. Несомненно, большей частью это было вызвано испугом, но еще она считала, что Сине требуется хорошо охранять, независимо от мнения Саэрин. А женщина оказалась тут и одна.
«Тебя, Саэрин, кого-нибудь из вас», – спокойно ответила Сине. Ее прежний страх о том, что Черные Айя могли узнать, что поручила ей Элайда, похоже прошел. Ее синие глаза излучали тепло, но все же она постаралась придать себе образ Белой, женщины холодного ума: «У меня срочные новости», – сказала она, как ни в чем не бывало. – «Начну с наименее важной. Этим утром я видела письмо от Аяко Норсони, прибывшее несколько дней назад. Из Кайриэна. Она, Тувин и остальные были захвачены Аша’манами и…» – Склонив голову набок, она по очереди посмотрела на каждую. – «Вы нисколько не удивлены. Ага. Вы тоже видели подобные письма. Хорошо, все равно с этим ничего нельзя поделать».
Певара обменялась взглядами с Юкири, затем спросила: – «Это была менее важная, Сине?»
Самообладание Белой Восседающей перешло в беспокойство, рот сжался, и в уголках глаз собрались морщинки. Ее руки сжались, ухватившись за шаль. – «Для нас, да. Я только что от Элайды. Она хотела знать, насколько я преуспела». – Сине глубоко вздохнула. – «В поисках доказательств того, что Алвиарин вступила в изменническую переписку с Возрожденным Драконом. Правда, она была такой осмотрительной в начале, говорила иносказательно, что неудивительно, что я неправильно истолковала ее слова».
|
|
«Мне показалось, что лиса прошлась по моей могиле», – прошептала Юкири.
Певара кивнула. Замысел привлечения Элайды растаял как летняя роса. Их единственной уверенностью в том, что сама Элайда не была Черной, было то, что она начала на них охоту, но с тех пор она ничего больше не сделала… По крайней мере, пока Черные остаются в неведении на счет них. По крайней мере, это у них еще осталось. Но сколько это продлится?
«Мне тоже», – тихо сказала она.
* * *
Алвиарин скользила по коридорам Башни, внешне совершенно невозмутимая, однако, спокойствие давалось ей нелегко. Темнота клубилась вдоль стен, и даже зеркальные светильники лишь добавляли призрачных теней там, где их вовсе не должно было быть. Наверняка игра воображения, но краем глаза она продолжала следить за танцующими тенями. Второй час ужина только закончился, но нижние этажи Башни были практически пусты. В эти дни большинство сестер предпочитало есть у себя в покоях, но время от времени наиболее упрямые демонстративно спускались в обеденный зал, а некоторые и вовсе не изменили прежним привычкам. Торопиться нельзя, сестры не должны видеть ее взволнованной или нетерпеливой. Нельзя позволять думать, будто она тайком шныряет по коридорам. Еще лучше, если ее вообще никто не увидит. Бесстрастная маска скрывала клокочущий внутри нее вулкан.
Внезапно она поняла, что трогает то место на лбу, где до нее дотронулся Шайдар Харан. Там, где сам Великий Повелитель отметил ее как свою. От этой мысли к поверхности заспешили первые пузырьки истерики. Усилием воли сохранив безмятежное выражение лица, она слегка подобрала белые шелковые юбки, лишь бы занять чем-то руки. Великий Повелитель отметил ее. Лучше не думать об этом. Но как избавиться от подобных мыслей? Великий Повелитель… Внешне никак не проявляясь, внутри нее скрутились в тугой клубок стыд и ненависть, и еще одно чувство, слишком похожее на панический ужас. Но внешне надо держаться спокойно – только это имело значение. А еще оставался росток надежды. Это тоже имело значение. Странно надеяться на такое, но она ухватится за любую соломинку, которая позволит остаться в живых.
Остановившись перед гобеленом с изображением женщины в замысловатой короне, преклонившей колени перед какой-то древней Амерлин, она претворилась, будто изучает картину, а сама осторожно огляделась по сторонам. По обе стороны коридор оставался пустым, как заброшенная могила. Рука скользнула за край гобелена, и уже через мгновение она шагала обратно, сжимая в кулаке сложенный клочок бумаги. Удивительно, как быстро появилось послание. Бумага словно жгла ладонь, но прочитать сообщение на месте Алвиарин не могла. Скрепя сердце, спокойно и размеренно шагая, и, по крайне мере, внешне не проявляя тревоги, она поднялась в апартаменты Белой Айя. Она отмечена Великим Повелителем. Другие сестры будут смотреть на нее.
Белая Айя была самой немногочисленной из всех остальных. В данный момент в Башне находилось не более двадцати ее сестер, но почти все они, словно специально, вышли сейчас в главный коридор. Простые белые плитки пола жгли ноги словно раскаленные угли.
Несмотря на поздний час, она встретила Сине и Феране у самого выхода, у обеих с плеч складками спадали шали. На лице Сине появилась легкая сочувствующая улыбка, и Алвиарин захотелось придушить Восседающую, которая вечно сует свой длинный нос куда не следует. Ждать сочувствия от Фераны не приходилось. При виде Алвиарин, она сердито нахмурилась, причем ярости во взгляде было значительно больше, чем могла бы себе позволить любая сестра. Алвиарин оставалось только игнорировать меднокожую женщину, впрочем, не слишком демонстративно. Низенькая и плотная, обладательница неприметного круглого лица и непременного пятнышка чернил на кончике носа, Ферана совершенно не походила на обычную доманийку. Однако вспыльчивой нрав Первой Рассуждающей не оставлял сомнений в ее родстве с домани. Она вполне могла назначить наказание за малейший признак неуважения, особенно на сестру, которая «опозорила» и себя, и всех Белых.
Все в Айя считали позором то, что Алвиарин вышвырнули с поста Хранительницы. К тому же, многие злились, лишившись теперь части влияния в Башне. Многие сознательно поворачивались к ней спиной, но и свирепых взглядов оказалось предостаточно. Не сдерживались даже те сестры, кто стоял значительно ниже ее в иерархии Башни. Настолько ниже, что они должны были бы прыгать по одному ее слову.
Алвиарин неторопливо двигалась под хмурыми взглядами и вздернутыми носами, но чувствовала, как щеки начинает заливать краска. Она постаралась призвать на помощь успокаивающую атмосферу апартаментов Белых. Чистые белые стены, уставленные напольными серебряными зеркалами, несколько простых гобеленов: изображения заснеженных горных вершин, тенистых лесов, зарослей бамбука, разлинованных солнечными лучами. С тех самых пор, как она получила шаль, Алвиарин обращалась к этим картинам, чтобы отыскать спокойствие в минуты волнения. Великий Повелитель отметил ее. Ей снова пришлось сжать юбки в горстях, чтобы удержать руки на месте. Послание жгло ладонь. Спокойная, размеренная походка.
Она миновала двух сестер, которые проигнорировали ее просто потому, что не увидели. Астрелле и Тезан обсуждали порчу продуктов. Разговор скорее напоминал спор, лица были спокойны, но в глазах горел огонь, и голоса звучали на грани раздражения. Обе были без ума от арифметики, будто логику можно низвести до цифр, однако, похоже, расходились во мнениях о том, как надо эти цифры использовать.
«Учитывая Стандартное Отклонение Рэдуна, скорость в одиннадцать раз больше, чем должна быть», – сдержанным тоном говорила Астрелле: «Это явно указывает на вмешательство тени…»
Тезан перебила ее, щелкнув ниткой бус, когда вскинула голову: «То, что это Тень – согласна, но критерий Рэдуна устарел. Ты должна была использовать Первое правило медиан Кованена, и отдельно рассчитать испорченное мясо и саму порчу. Правильный ответ, как я говорила, это тринадцать и девять. Я еще не сделала расчеты для муки, бобов и чечевицы, но и так абсолютно очевидно…»
Астрелле надулась, а так как она была довольно полной с грудью внушительных размеров, то надуваться она могла очень выразительно. – «Первое правило Кованена?» – выдохнула она, перебивая. – «Оно еще не было правильно доказано. Проверенные и доказанные методики всегда предпочтительнее необоснованных…»
Алвиарин чуть не улыбнулась проходя мимо. Наконец кто-то заметил, что Великий Повелитель приложил свою руку к происходящему в Башне. Но знание не поможет им повлиять на причину. Возможно, она все же улыбнулась, но даже если и так, то тут же стерла улыбку, услышав как кто-то произнес:
«Тебя бы тоже перекосило, Рамеза, если тебя будут пороть каждое утро до завтрака», – это произнесла Норин, причем достаточно громко и четко, чтобы слышала Алвиарин. Рамеза, высокая стройная женщина с серебряными колокольчиками, сбегающими по рукавам ее украшенного белой вышивкой платья, выглядела удивленной подобным к ней обращением, а возможно даже напугана. У Норин почти не было друзей, а возможно и вовсе не было. Она продолжила, косясь на Алвиарин, слышала ли та ее фразу: «Не логично называть наказание тайным и делать вид, что ничего не случилось, если о нем объявила сама Престол Амерлин. Однако, на мой взгляд ее рациональность всегда переоценивалась».
К счастью, до комнаты Алвиарин оставалось пройти всего несколько шагов. Она тщательно закрыла входную дверь и защелкнула задвижку. Вряд ли она долго выдержала бы чей-то нажим, но ей не удалось бы выжить, полагаясь просто на случайность там, где не надо. Светильники были зажжены, и в камине из белого мрамора небольшой огонь хоть как-то боролся с вечерней прохладой ранней весны. По крайней мере, слуги помнят о своих обязанностях. Но даже слуги уже были в курсе.
Беззвучные слезы унижения потекли по ее щекам. Ей хотелось бы убить Сильвиану, но это только привело бы к появлению новой Наставницы Послушниц, которая продолжила бы пороть ее каждое утро до тех пор, пока Элайда не смягчиться. Но Элайда не смягчиться. Ее убийство было бы более полезным, но такие убийства должны быть тщательно спланированы. Слишком много неожиданных смертей могут вызвать лишние вопросы, иногда очень опасные вопросы.
Но все равно, она должна продолжать противостоять Элайде как может. Новости от Кэтрин о проигранной битве быстро распространялись по Черной Айя, и далеко за ее пределами. Она уже слышала подробности от сестер, не принадлежащих к Черной Айя, но знавших про детали битвы у Колодцев Дюмай, и даже если эти детали приукрашивались при пересказе… Что ж, чем больше, тем лучше. Вскоре и новости о неприятности в Черной Башне также просочатся в Белую, разрастаясь, скорее всего, таким же образом. Жаль, что этого недостаточно, чтобы унизить и низложить Элайду, из-за этих проклятых мятежниц, обосновавшихся практически у самых мостов, ведь Колодцы Дюмай и неудача в Андоре, нависшие над ее головой, могли бы спасти Алвиарин оттого, что с ней произошло. Приказ был разрушить Белую Башню изнутри. Посеять разногласия и хаос во всех уголках. Часть ее испытала боль от подобного приказа, другая часть все еще болела, но повиновалась, выказывая полную преданность Великому Повелителю. Элайда собственноручно нанесла первый удар по Башне, но и она внесла свой вклад, уничтожив возможность восстановления единства.
Внезапно она поняла, что снова касается своего лба, и резко одернула руку. Там не было ничего такого, что можно было бы разглядеть или почувствовать. Но всякий раз, бросая взгляд в зеркало, она не могла сдержаться, чтобы не проверить. Иногда ей даже казалось, что другие смотрят на ее лоб, видя нечто, ускользающее от ее взгляда. Это было невероятно и не логично, но эта мысль снова возвращалась, сколько бы она ее не отгоняла. Быстро смахнув с лица слезы рукой, сжимавшей послание, она выхватила из сумки на поясе еще два и подошла к стоявшему напротив стены письменному столу.
Это был обычный стол без украшений, как и остальная ее мебель, часть которой, как она считала, была сделана посредственным мастером и была не лучшего качества. Все просто. Пока мебель выполняет свои функции, ничего иного от нее не требуется. Бросив три этих сообщения на стол рядом с маленькой помятой медной чашей, она извлекла из своей сумки ключ, которым открыла обшитый медью сундук, стоявший на полу рядом со столом. Покопавшись внутри среди залежей книжечек в кожаных переплетах, она извлекла нужные ей три, каждая из которых была защищена стражем. Чернила исчезли бы, коснись их чья-то чужая рука, кроме ее собственной. Она использовала слишком много шифров, чтобы держать их в голове. Потеря этих книг была бы болезненной, а их замена трудноосуществимой, поэтому пригодился прочный сундук и замок. Очень хороший замок. Хороший замок не так просто вскрыть.
Она торопливо содрала тонкие полоски бумаги, в которые было завернуто сообщение, спрятанное за гобеленом, поднесла их к пламени лампы и кинула в чашку, чтобы они полностью сгорели. Это были просто указания, куда доставить сообщение, по одному для каждой женщины в цепочке, лишние полоски служили для того чтобы замаскировать количество звеньев, пройденных сообщением прежде, чем достичь получателя. Слишком много предосторожностей – это было невыносимо. Даже сестрам из собственной группы она доверяла не больше, чем они ей. Только трое в Высшем Совете знали, кем она является на самом деле, и даже этого она бы по возможности избежала. Слишком много предосторожностей не бывает, особенно сейчас.
В сообщении, когда она его расшифровала, переписав на другом листке, содержалось по большей части то, чего она ожидала с того самого момента, как прошлой ночью Талене не пришла на встречу. Женщина покинула квартиры Зеленых вчера рано утром, унося объемные седельные сумки и сундучок. Не приказала слугам их тащить, а несла самостоятельно. Оказалось, что никто не знает, куда она направилась. Вопрос заключался в следующем: Что за этим кроется – просто испуг перед вызовом Высшего Совета или что-то иное? Алвиарин решила, что иное. Талене смотрела в сторону Юкири и Дозин словно ждала… указаний, возможно. Она была уверена, что ей не показалось. Или нет? Очень маленькое зернышко надежды. За этим явно кроется что-то другое. Ей нужна была угроза для Черной Айя, иначе Великий Повелитель лишит ее покровительства.
Она сердито отдернула руку ото лба.
Она решила больше не пользоваться тем спрятанным тер’ангриалом для вызова Месааны. По одной простой, но очень важной причине. Эта женщина на самом деле собиралась ее убить, несмотря на покровительство Великого Повелителя. В тот же миг, когда покровительство будет потеряно. Она видела лицо Месааны, знала про ее унижение. Это не позволено ни одной женщине, особенно если это касается одного из Избранных. Каждую ночь ей снилось как она убивает Месаану, часто даже днем она думала о том, как успешнее осуществить эту задачу, но это может подождать, а пока необходимо разыскать ее, не потревожив женщину. Возможно, что ни Месаана, ни Шайдар Харан не сочтут случай с Талене подтверждением чего бы то ни было. Сестры и в прошлом паниковали и сбегали, хотя и редко, и высокомерная Месаана, и Великий Повелитель не считали, что это может быть опасным.
По очереди она поднесла сообщение и его расшифровку к пламени лампы и держала за уголок, пока они не догорели почти до кончиков ее пальцев, перед тем как бросить их в чашку поверх золы. Гладким черным камнем, который служил ей пресс-папье, она размяла и перемешала пепел. Сомнительно чтобы кто-нибудь смог восстановить текст из пепла, но даже если так…
Все еще стоя, она расшифровала оставшиеся два сообщения и узнала, что Юкири и Дозин спят в комнатах, защищенных стражами от вторжения. Это не было неожиданностью – вряд ли хоть одна Сестра в Башне теперь спала в эти дни без подобного стража – но это также означало, что похищение любой из них будет сложно осуществить. Всегда проще всего вытащить жертву глубокой ночью при помощи Сестер из той же Айя. Хотя возможно, что тот взгляд был случайным или просто игрой воображения. Необходимо было рассмотреть все варианты.
Вздохнув, она вытащила еще несколько книжечек из сундука и осторожно опустилась на подушку из гусиного пуха, лежавшую на сидении стула у письменного стола. Но недостаточно осторожно, так как вздрогнула, опустившись всем весом тела. Она едва смогла сдержать стон. Поначалу она думала, что унижение от ремня Сильвианы сильнее, чем боль, но боль никогда не утихала. Ее задняя часть превратилась в один сплошной синяк. И завтра Наставница Послушниц добавит еще синяков. И на следующий день, и на следующий… Унылое видение череды бесконечных дней, состоящих из воплей под ремнем Сильвианы и борьбы со встречными взглядами тех сестер, что знали о визитах в кабинет Наставницы Послушниц.
Пытаясь отогнать эти мысли, она обмакнула отличную ручку со стальным пером в чернила и начала писать шифрованные сообщения на тонких листках бумаги. Талене, безусловно, должна быть обнаружена и возвращена обратно. Для суда и наказания, если она просто испугалась, а если нет, если она каким-то образом обнаружила способ нарушить свои клятвы… Алвиарин начала цепляться за эту надежду, пока писала приказ установить наблюдение за Юкири и Дозин. Должен быть способ их захватить. И если подвернется шанс застать их врасплох, то с долей воображения, из всего, что они скажут, можно извлечь пользу. Она сама станет управлять потоками в круге. Что-нибудь всегда можно выудить.
Она яростно писала, не подозревая, что ее свободная рука потянулась ко лбу, нащупывая метку.
* * *
Вечернее солнце, раскрасив небо, просвечивало сквозь высокие деревья, растущие на горном склоне над огромным лагерем Шайдо, и воздух наполняли птичьи трели. Яркие красавки и голубые сойки, вспыхивали пестрыми красками, заставив Галину улыбнуться. Утром прошел сильный ливень, и под медленно плывущими облаками все еще ощущалась прохлада. Вероятно, ее серая кобыла, легконогая и с лебединой шеей, прежде принадлежала какой-то дворянке или очень богатому купцу. Никто другой, кроме возможно Сестры, не смог бы себе позволить такое прекрасное животное. Она наслаждалась этими прогулками верхом на лошади, которую нарекла Стремительной, потому что однажды она стремительно унесет ее к свободе. А также она наслаждалась этими минутами одиночества, чтобы пофантазировать, что станет делать, как только освободится. У нее созрел план мщения. Первой в списке стояла Элайда. Размышлять о своих планах, о том, как претворить их в жизнь, было особенно приятно.
Еще одним плюсом этих поездок было то, что она, по крайней мере, на время могла забыть, что за эту привилегию она должна была благодарить Тераву, как и за то, что теперь на ней оказалось это белое шелковое платье не по размеру, а также ожерелье и пояс из огневиков. Ее улыбка превратилась в гримасу. Как украшение для домашней собачки, которую себе заводят для развлечения. И даже сейчас она не могла их снять. Кто-то мог бы это заметить. Сюда она приезжала, чтобы спрятаться от Айил, но даже здесь, в лесу, можно было на них натолкнуться. А они могут наябедничать Тераве. Она вынуждена была признать, что до печенок боялась Хранительницы Мудрости с хищным взором. Терава влезла в ее сны, а они никогда не были спокойными. Частенько ей приходилось просыпаться в холодном поту от собственного плача. Очнуться от подобных кошмаров всегда было облегчением, неважно, удалось ли ей поспать или бессонница длилась всю оставшуюся ночь.
Ей не приказывали возвращаться из этих прогулок. Приказом, которому она должна была бы повиноваться, и эта малость вызывала особенную досаду. Терава знала, что она вернется, невзирая на самое плохое обращение, в надежде, что однажды Хранительница Мудрости отменит ее клятву повиновения. И она снова сможет направлять по собственному желанию. Севанна иногда позволяла ей направлять, чтобы выполнить какую-нибудь черную работу или всего лишь продемонстрировать, что может повелевать ей как вздумается, но это происходило так редко, что она с нетерпением ждала любой возможности обнять саидар. Терава же отказывала ей даже в такой малости, как дотронуться до Источника, если она не унижалась и не умоляла ее, но даже тогда запрещала направлять крупицу Силы. И она снова умоляла, унижалась до крайности, только чтобы иметь возможность сохранить подобную малость. Она поняла, что скрипит зубами, и заставила себя прекратить.
Клятвенный жезл в Башне, возможно, мог бы отменить эту клятву, как и тот, которым владеет Терава, но она не могла рисковать. Они не были одинаковыми. Различие было только в маркировке, но что, если это указывало на специфический эффект от клятв для каждого жезла? Поэтому она не могла сбежать без жезла Теравы. Хранительница часто оставляла его без присмотра в своей палатке, но сказала: «ты никогда его не возьмешь».
О, Галина могла дотронуться до этого жезла, толщиной в запястье руки, и даже погладить его гладкую поверхность, но как ни напрягалась, не смогла сжать на нем руку. И не сможет, пока кто-то другой не вручит его ей. По крайней мере, она надеялась, что в этом случае она сможет его взять. Это должно сработать. Даже от одной только мысли, что могло не получиться, накатывала дурнота. Тоска в глазах, с которой она пристально рассматривала жезл, вызывала на лице Теравы редкие улыбки.
«Моя маленькая Лина хочет освободиться от клятвы?» – насмехалась она. – «Тогда Лина должна быть хорошей домашней собачкой, потому что я подумаю, не освободить ли тебя, только если ты убедишь меня, что даже после этого останешься моей собачонкой».
Всю жизнь быть игрушкой Теравы и терпеть ее выходки? Служить подушкой для битья всякий раз, когда Терава гневается на Севанну? Мрачная перспектива – не достаточно яркое слово, чтобы описать все ее чувства по этому поводу. Ужас – уже ближе. Она опасалась, что если это произойдет, то сойдет с ума. И в равной степени, она боялась, что даже в безумии не найдет спасения.
Настроение совсем испортилось, и она прикрыла глаза, чтобы свериться с солнцем. Терава сказала, что хотела бы видеть ее спину еще засветло, а до заката оставалось еще почти два часа, но она с сожалением вздохнула и немедленно развернула Стремительную вниз по склону через рощу к лагерю. Хранительница Мудрости любила, чтобы ее пожелания исполнялись как прямые приказы. Она знала тысячу способов заставить ее ползать на коленях. Поэтому для собственной безопасности малейшее пожелание женщины необходимо воспринимать как приказ. Опоздание на несколько минут означает неминуемое наказание, воспоминание о котором заставило Галину поежиться. Поежиться и пришпорить кобылу, чтобы быстрее миновать лес. Терава не принимала никаких оправданий.
Внезапно, прямо перед ней из-за толстого дерева вышел Айилец. Очень высокий мужчина в кадин’сор с пучком копий и с колчаном за спиной. Вуаль свисала, опущенная на грудь. Ни слова не говоря, он схватился за уздечку.
На мгновение она растерялась, но затем пришла в негодование: «Дурак!» – завопила она. – «Меня уже все знают. Отпусти лошадь, или Севанна и Терава спустят с тебя шкуру!»
Этих айил обычно не поймешь, что они думают в данный момент, так как на лицах у них ничего не отражается, однако она решила, что его зеленые глаза слегка увеличились в размере. А потом она закричала, потому что он схватился за подол платья огромной рукой и выдернул ее из седла.
«Утихни, гай’шан», – сказал он так, словно не сомневался, что она станет повиноваться.
Когда-то она бы так и поступила, но как только окружающие поняли, что она повинуется любому приказу первого встречного, то тут же появилось слишком много желающих отправить ее куда-нибудь с дурацким поручением, из-за чего она была постоянно занята, когда ее звали Терава или Севанна. Теперь она должна была повиноваться только некоторым Хранительницам Мудрости и самой Севанне, поэтому она пиналась, вертелась и отчаянно вопила, в надежде привлечь внимание тех, кто знал, что она принадлежит Тераве. Вот если бы ей разрешали носить нож! Хоть какая-то помощь. Каким образом ему было не известно, кто она такая, или кому принадлежат пояс и ожерелье с камнями? Лагерь был огромен, переполнен людьми из множества крупных городов, но ей казалось, что каждый знает мокроземку – домашнюю зверушку Теравы. Эта женщина обязательно сдерет с парня шкуру, и Галине хотелось насладиться каждой минутой этого представления.
Вскоре стало очевидно, что нож оказался бы бесполезен. Несмотря на все усилия, этот скот легко с ней справился, натянув ее собственный капюшон ей на лицо, полностью ослепив. Затем он заткнул им же ей рот, после чего принялся ее связывать. Перевернув лицом вниз, он крепко связал ей запястья и лодыжки. С легкостью, словно она была ребенком! Она продолжала извиваться, но от этого уже не было никакого толка.
«Он просил привести какую-нибудь гай’шан родом не Айил, Гаул, но гай’шан верхом на лошади, в шелках и драгоценностях?» – сказал какой-то мужчина, и Галина напряглась. Это уже был не Айилец. Акцент был мурандийский! – «Уверен, что это тоже не соответствует вашим обычаям, не так ли?»
«Шайдо», – слово было произнесено как ругательство.
«Ладно, нам нужно найти еще кого-нибудь, если он желает узнать что-нибудь стоящее. Возможно пару человек или больше. Здесь десятки тысяч человек носят белое, и она может оказаться где-нибудь среди них».
«Думаю, эта сможет рассказать Перрину Айбара все, что он захочет узнать, Фагер Неалд».
Если до этого она напряглась, то теперь она просто остолбенела. Казалось, что в животе застыл лед, и в сердце тоже. Этих мужчин направил Перрин Айбара? Если он нападет на Шайдо, пытаясь спасти жену, то будет убит, уничтожив все рычаги, которыми она манипулировала Фэйли. Женщине будет наплевать на тайны, связанные с ее мужчиной, если он будет мертв, а у остальных не было тайн, раскрытия которых они боялись. В ужасе Галина уже видела, как ее надежда получить жезл уплывает от нее все дальше. Она должна его остановить. Но как?
«И почему ты так решил, Гаул?»
«Она – Айз Седай. И, похоже, подруга Севанны».
«Подруга в подобном платье?» – произнес задумчиво мурандиец. – «И та ли она, кем кажется?»
Что странно, у любого другого нападение на Айз Седай вызвало бы как минимум шок. И айилец очевидно тоже знал, кем она являлась. Даже если он был дезертиром Шайдо, то ему не должно было быть известно о том, что она не смеет направлять без разрешения. Об этом знали только Севанна и горстка Хранительниц Мудрости. Все запутаннее и запутаннее.
Внезапно ее подняли и положили животом поперек собственного седла, как она поняла, и в следующее мгновение она уже начала подпрыгивать на твердой коже. Один из мужчин придерживал ее рукой, не позволяя упасть, когда кобыла перешла на рысь.