* Шпреепарк - парк аттракционов в Берлине, на набережной реки Шпрее. С 2002 года официально закрыт. Но в моей личной вселенной прекрасно себе функционирует:)
** Фильм, о котором речь: «Воспоминания об убийстве» (Salinui chueok, 2003 г.) Информация о фильме: https://www.kinopoisk.ru/film/65770. Автор рекомендует. Все минусы - описаны выше:)
*** Аликс Дудель (https://de.wikipedia.org/wiki/Alix_Dudel) - персонаж реальный. Она действительно шансонье и конферансье в нескольких немецких варьете. Нижайше заочно прошу у неё прощения за столь вольное художественное допущение относительно её транссексуальности. Однако это предположение не совсем безосновательно: её коллеги из франкфуртского Tigerpalast до сих пор втихаря сомневаются, родилась ли она женщиной. Учитывая её почти двухметровый рост и низкое контральто - я усомнилась тоже:) Посмотреть-послушать: https://vk.com/video1001310_164580049. Как водится, автор рекомендует.
Волчьи прятки
- А ты когда-нибудь жил с кем-то вместе?
Ранний октябрь. Утро воскресенья. На удивление тепло, ночью прошёл дождь, и теперь воздух, сочащийся сквозь приоткрытое окно в кухне, напитан влагой, запахом мокрого асфальта и едва уловимо - солёным привкусом речной воды.
Михаэль беспокойно крутится на стуле – сидеть смирно ему совершенно невмоготу, и он то поджимает под себя одну ногу, то усаживается на сидении по-турецки, то распластывается локтями по столу.
- Конечно, - наконец, неохотно признаётся он. – Это… довольно болезненный опыт...
- И теперь решил, что больше никогда и ни с кем?
- К чему это ты клонишь, медвежонок? – улыбается Михаэль, но улыбка опасная, предупреждающая. Он нервно поглаживает пальцами ободок тонкостенной кофейной чашки – по утрам все неизменно пьют кофе, никаких исключений.
- Ты никогда не думал о том, чтобы нам жить вместе? – наконец, озвучивает Тиль свой вопрос.
|
|
Михаэль улыбается снова – на этот раз отстранённо, рассеянно. Чёрт его разберёт, о чём он думает на самом деле.
- Нет, не думал, – говорит он. И любезно смягчает удар: - Пока ещё нет.
- Почему?
- А зачем? – Михаэль склоняет голову слегка вбок, с любопытством разглядывает Тиля. – Разве плохо так, как есть сейчас?
- Нет… не плохо, - покорно соглашается Тиль. – Но…
- Твоя закостенелая натура всё-таки требует привычного развития событий, - с усмешкой договаривает вместо него Михаэль.
Диагностирует – так точнее.
Он вскакивает со своего места, подхватывает чашку с блюдцем и начинает мерить кухню шагами, выписывая хаотические круги и зигзаги от одного её угла до другого.
Тиль, уже немного знакомый с кодами и шифрами его поведения, знает: он нервничает.
Этот разговор заставляет его нервничать.
Михаэль, покружив ещё, наконец, застывает возле подоконника. Возвращается к столу, делает последний глоток кофе из чашки, ставит её на стол – опасно близко к краю – и присаживается на столешницу рядом с Тилем, почти касаясь его плеча бедром, обтянутым мягкой тканью домашних штанов.
- Медвежонок, - говорит он, облизывая губы, – хоть раз в результате… привычного развития событий у тебя что-то хорошее получалось?
Тиль поспешно опускает глаза, разглядывая ветки сакуры на тонком фарфоре.
Ничего хорошего у него так ни разу до сих пор и не получилось. Тут уж не с чем спорить.
- Если хорошо сейчас, - продолжает Михаэль, - почему бы не оставить пока всё, как есть? Знаешь, - смеётся он, – старое правило: если что-то работает хорошо, то любые улучшения всё только испортят. Мне бы этого не хотелось… а тебе?
- Мне тоже… - угрюмо бурчит Тиль. – Мне просто хотелось бы узнать тебя получше… всего, во всём.
- Зачем? – снова спрашивает Михаэль. В его глазах искрится настолько искреннее любопытство, что невозможно и на секунду заподозрить его в банальном желании запутать беседу, увести её с выбранного пути.
Ему действительно интересно – зачем…
|
|
Тиль пожимает плечами, обречённо вздыхает – иногда он чувствует себя посланником инопланетного разума перед пугающим лицом чуждой цивилизации.
- В конце концов, это… нормально, - уверенно заявляет он. – Нормально, когда люди что-то узнают друг о друге. Так они становятся ближе.
Михаэль смеётся.
- Неправда, медвежонок, - говорит он. - И ты сам это прекрасно знаешь. Просто упорно не хочешь признавать, – он закуривает, держа пепельницу на ладони, выпускает дым, округлив губы. – Чем больше люди узнают друг друга, тем больше это знание затуманивает всё, что на самом деле происходит. Вот прямо сейчас, в конкретный данный момент… - Михаэль взмахивает рукой, обводя дымящейся сигаретой полукруг над головой.
Этот дымный полукруг и есть – тот самый, конкретный данный момент.
- А потом они расстаются, когда узнают слишком много, - продолжает Михаэль. – Потому что невозможно быть с тем, кто был вчера и, может быть, будет завтра, а его сегодняшнего за всей этой шелухой не видно… Чего тебе не хватает на самом деле, мой хороший, так это возможности анализировать и прогнозировать меня на основе того, что тебе обо мне известно. А вовсе не самих знаний. И уж тем более – не близости со мной… - он откладывает недокуренную сигарету в пепельницу, тянется и поглаживает ладонью Тиля по щеке. Смотрит внимательно прямо в глаза, говорит почти шёпотом: - Мы ведь близки, медвежонок. Так близки, как никогда не могли бы быть ни с кем из тех, кого по-настоящему хорошо знаем. Потому что друг о друге мы знаем ровно столько, сколько действительно необходимо. Потому что статистика – лжёт, а прогнозы не сбываются.
- Не всегда, - упрямо возражает Тиль и льнёт щекой к его ладони. – Иначе никто бы этим вообще не занимался.
- И чем бы тогда все занимались? – Михаэль удивлённо приподнимает брови. – Тогда пришлось бы взглянуть вокруг и увидеть всё, что обычно прячут за прошлым и будущим, за воспоминаниями и ожиданиями… Кто этого хочет? Все хотят мечтать о небесных кренделях или копаться в своих и чужих могильниках, - он презрительно фыркает. – Чертовски увлекательное занятие, да? А потом, голодные и по уши в дерьме, начинают ненавидеть. Себя и друг друга... Много ли, скажи мне, толку в таком знании?
- Ты чёртов софист, Михаэль, - снисходительно смеётся Тиль. – Всё-то у тебя гладко, складно и логично... не подкопаешься. Прекрасный образчик истинной веры в собственные убеждения.
Михаэль не смеётся. Даже не улыбается.
|
|
- Я верю в то, что проверено и доказано, - говорит он совершенно серьёзно. – Я это знаю, - и бросает в сторону тихо-тихо, будто про себя: - Хотя, может, предпочёл бы и не знать…
Он снова зажимает в пальцах почти истлевшую сигарету, делает ещё одну, последнюю затяжку, с размаху давит окурок в пепельнице и отставляет её подальше.
- Прошлого не изменить, - говорит он. – А будущее приходит само по себе, и оно всегда только такое, каким должно быть. Истинно ценно только настоящее. Так цени его… прямо здесь и сейчас.
Он осторожно отодвигает чашку Тиля на другой край стола и сам пересаживается так, что Тиль, по-прежнему сидящий на стуле, в итоге оказывается у него между широко расставленных колен.
Тиль вскидывает глаза в немом вопросе и получает в ответ одобрительную улыбку и едва заметный кивок.
Михаэль нечасто просит его о чём-то подобном, поэтому Тиль не желает терять время.
И Михаэль откидывается назад, опираясь ладонями о столешницу позади себя, приподнимает бёдра, позволяя стащить с себя штаны. Нетерпеливо дёргает ногой, запутавшись в наспех стянутой ткани и помогая освободить себя от неё окончательно.
Тиль подкладывает ему ладони под ягодицы, чтобы не было так жёстко, целует и покусывает кожу на животе, вылизывает атласные паховые складки – пока в подбородок ему во всей своей красе не упирается его личное, собственное настоящее. Прямо здесь и сейчас, в данный конкретный момент…
И Тиль учится ценить это настоящее.
В награду за усердие и прилежание, он получает тягучий низкий стон в конце, к которому сразу же примешивается острый звон разбившегося фарфора – в тот самый момент, когда настоящее обретает свой истинный вкус, напряжённо дрожащая рука Михаэля, которой он опирается о стол, всё-таки подламывается, ладонь съезжает резко вбок и сталкивает с края чашку вместе с блюдцем.
Михаэль бессильно сползает со стола прямиком к Тилю на колени. Прижимается грудью, обнимает, целует в устало расслабленные губы, проскальзывая языком в горячий, солоноватый рот.
- А чашка всё-таки разбилась, - говорит Тиль чуть позднее.
- И чёрт с ней, - выдыхает Михаэль ему в плечо. – Потом уберу, не сейчас...
- Я не к тому, - качает Тиль головой и поясняет: - Она разбилась потому, что ты её туда поставил. Если бы хоть слегка потрудился предугадать, не поставил бы. Осталась бы цела…
- Я её туда поставил потому, что в тот конкретный момент мне так было удобнее, - смеётся Михаэль. – Ещё бы я думал о будущем кофейных чашек. Последние они на земле, что ли... И в следующий раз, - он предупреждающе поднимает палец, видя, что Тиль готов ему возразить, - я сделаю ровно то же самое, если мне будет так удобно, – он снова целует Тиля, вздыхает и шепчет: - Я тебя прошу, прекрати лезть в эти дебри, медвежонок. Не надо усложнять простых вещей. Просто будь со мной, бери всё, что я могу тебе дать прямо сейчас, а будущее… оно будет потом. Таким, каким будет. Не пытайся его перекроить заранее…
«…и не задавай лишних вопросов», - уныло додумывает Тиль про себя, явственно уловив во влажном утреннем октябрьском воздухе вежливо недосказанную мысль.
Он смотрит на звонкие брызги белоснежного фарфора, всплывающие там и сям среди разметавшихся по полу островков кофейной гущи, точно осколки костей в земле, сырой и чёрной после дождя.
Ему всё-таки почти жаль этой разбившейся чашки.
Именно этой, хоть она и не последняя на земле.
* * *
С Шнайдером Тиль сталкивается во вторник в коридоре управления по финансам округа Митте.
- О, и ты здесь? – тот явно рад встрече, энергично пожимает протянутую руку, хлопает по плечу. - Как обычно, к главному, надо думать?
- Ну да, - хмыкает Тиль. – В августе проблемы были, так до сих пор аукается. А тебя каким ветром занесло?
- Да тоже, как обычно… - Шнайдер рассеянно почёсывает кончик носа. – Финансирование, дотации, бюджет… ты что, думаешь, нам там деньги ни к чему? Ха. Три раза.
У Шнайдера странная манера разговаривать – он почти никогда не задаёт вопросов, а всегда будто бы возражает собеседнику.
Тиль поначалу раздражался, потом понял – профессиональное, не пробьёшь.
Люди вообще не любят отвечать на вопросы. Они любят оспаривать утверждения. И вот тогда-то честно вываливают наружу абсолютно всё то, что никогда в жизни не сказали бы в ответ на прямой вопрос.
А для Шнайдера информация – превыше всего. В конце концов, ему по должности положено – Кристоф Шнайдер занимает должность комиссара тридцать первого участка полиции округа Митте. Это место он получил недавно, всего пару-тройку лет назад, а до того – несколько лет был главным мастером полиции в том же участке.
Отличная ищейка. Так все говорят.
Он почему-то отчаянно терпеть не может, когда его называют по имени, поэтому его так все и зовут – Шнайдер. Или просто Шнай – те, кто знакомы поближе.
Или «Кудряшка Сью», но то – за глаза и страшным шёпотом.
- Скучаешь по оперативной работе? – вдруг спрашивает Тиль.
У него мечется в голове какая-то смутная, неясная мысль. Даже не мысль ещё пока – так, слабая тень.
- Угу, - уныло соглашается Шнай, отбрасывая с лица настырно лезущую в глаза волнистую прядь. – Все эти подковёрные игры… ад кромешный. Если бы Ульрика не родила, хрена бы я согласился… а так – ну, денег-то в любом случае побольше, чем в оперативке было, - уголки его рта хитро лезут вверх, и он расплывается в довольной широкой улыбке.
Обычно он улыбается, не разжимая губ. И глаза ещё при этом слегка прикрывает. От этого лицо у него делается стеснительно-виноватым. Даже щёки, кажется, стыдливо румянятся, словно ему до ужаса неловко за это неуместное проявление веселья.
Широко улыбнуться, показав зубы, он позволяет себе только в компании тех, кого считает хорошими приятелями – Тилю вот повезло…
Тогда становится видна его истинная глубинная суть. Волк – он и есть волк.
Рот улыбается, сияя ровными белыми клыками хищника, а взгляд льдистых прозрачных глаз остаётся внимательным, острым и цепким.
И Тиль ещё ни разу не слышал, чтобы Шнайдер смеялся. Это, наверное, вообще только для родных. Да и то – не факт.
Неясные тени и отголоски мыслей вдруг складываются у Тиля в голове почти что с явственным отчётливым щелчком.
- Шнай, - говорит он, - а у тебя есть знакомые частные детективы?
- Да сколько хочешь! – фыркает Шнай. – Они ж практически все раньше в полиции работали. Да и сейчас не стесняются обращаться, если что.
- А сам бы ты взялся? - вкрадчиво спрашивает Тиль.
Шнай деланно равнодушно пожимает плечами.
- Всё зависит, - говорит он. – Смотря, что за дело… ты ж понимаешь, я много времени этому уделить не смогу. У меня вон, - он мотает головой куда-то в неопределённом направлении, - бюджеты и прочая херотень.
Но Тиля не обманешь – выразительно блестящие пытливые глаза выдают Шнайдера с головой.
Он очень, очень скучает по оперативной работе.
И он едва ли не лучший в этом деле.
- Так что за дело-то? – нарочито скучающим тоном спрашивает Шнай. – Какие-нибудь бумажки-денежки, надо думать.
- Нет, - Тиль качает головой. – Сугубо личное и строго конфиденциальное. И несрочное к тому же… знаешь, давай-ка, мы встретимся на досуге, обговорим... Может, зайдём выпить куда-нибудь?
- Позвони на выходных. Договоримся, ладно?
Тиль сначала согласно кивает, потом вскидывается. Выходные? Да ну, конечно, сейчас же...
- Давай лучше в четверг, - неуверенно говорит он. - На выходные я, скорее всего, должен буду... уехать из Берлина.
Шнайдер неопределённо хмыкает, и Тиль видит: тот прекрасно понял, что Тиль лжёт.
Но всё равно не возражает.
- Ладно, - говорит он и хитро посматривает на Тиля всезнающим взглядом мудрого старого волка. – Пусть и четверг. Я постараюсь выкроить вечер.
* * *
В четверг у Шнайдера всё-таки ничего не получается, и встречаются они только в следующий вторник.
Они договариваются увидеться в бистро «У Дорис» - закусочная-бар в двух шагах от управления, плотно облюбованная его сотрудниками.
Когда Тиль вваливается туда вместе с облаком не по-октябрьски жаркого ветра, на него сразу же нацеливаются внимательные недружелюбные взгляды завсегдатаев.
Чужаков здесь явно не привечают.
Положение спасает Шнайдер – он поднимается из-за столика в укромном уголке закусочной, приветственно взмахивает рукой и громогласно возвещает:
- Ну, и где тебя носит? Я уже литр пива сглотнул, пока ждал!
Волнение умов и взглядов мгновенно утихомиривается - свой, можно.
За пивом с тюрингскими колбасками Тиль вкратце объясняет, что ему нужно.
- Просто собрать… досье, что ли… Всё, что можно достать. Всю подноготную.
- Угу, - многозначительно крякает Шнайдер. – Это можно. Давай имя, фамилию... что там ещё у тебя есть.
Тиль слегка зависает – кроме адреса и имени у него нет ничего. Абсолютно ничего.
Он пишет на блокнотном листке этот адрес и это имя и пододвигает бумажку к Шнайдеру.
Тот смотрит, ухмыляется.
- Негусто, - говорит он недовольно. Но глаза полыхают кипучим неуёмным азартом – ему на самом деле нравятся сложные задачи. Вызов его бесспорному профессионализму.
- Ну… уж что есть, - виновато говорит Тиль.
- Ладно, и то хлеб...
Они пьют ещё и некоторое время болтают о вещах, абсолютно не связанных с этой просьбой Тиля – о новых законах, о политике интеграции иммигрантов и прочей ерунде.
Когда уже собираются расходится, Тиль спрашивает:
- Сколько?
- Накладные расходы – это я всё под отчёт представлю. Плюс мои услуги… - Шнайдер цивилизованно пишет на салфетке сумму.
- Немного, - удивлённо говорит Тиль.
- Так и ты мне не посторонний, - усмехается Шнайдер.
- И под отчёт мне ничего не надо, - решительно заявляет Тиль. - Мне не в финотделе отчитываться, так что нечего бумагу переводить. Просто скажешь сумму – и всё.
Шнайдер хмыкает снова.
- Как хочешь.
- А по времени?
- Не знаю, - Шнай дёргает плечом. – Всё зависит… я ж не знаю, что там и откуда вылезет. Постараюсь побыстрее.
- Впрочем… знаешь, не торопись. Это всё не срочно. Как получится, так и получится.
- Как хочешь, - повторяет Шнайдер. – Но мне тянуть-то чего? Как будет готово – выдам полный отчёт. Досье, - он усмехается, - как просил…
- Спасибо, - Тиль протягивает ему руку.
- Не за что пока, - пожатие Шнайдера энергичное, сильное и уверенное. И слегка испытующее – как и короткий, острый взгляд.
Он явно борется с искушением спросить, для чего всё это Тилю надо, но, совершенно очевидно, приходит к выводу, что поймёт и сам в процессе.
В конце концов, конфиденциальность и такт – гарантия надёжных отношений с клиентом.
Пусть даже Тиль и не совсем рядовой клиент.
* * *
Впоследствии Шнайдер звонит всего лишь один раз – в субботу вечером.
- Мне придётся ехать в Кёльн в понедельник, - весело сообщает он после краткого приветствия. – Занятный он, этот мужик… путаный.
Тиль как раз валяется голышом на диване в гостиной этого самого «занятного путаного мужика», удобно устроившись затылком у него на животе и периодически оглаживая ладонью его острое колено рядом с собой. И этот самый мужик ласково массирует ему плечи сильными пальцами, и между лопаток Тиль чувствует лёгкую щекотку от волосков на лобке и давление стремительно твердеющей горячей плоти.
И, закончив этот телефонный разговор, Тиль, вероятно, перевернётся на живот и в очередной раз распробует эту плоть на вкус – как один из потенциально возможных сценариев.
Или будет что-то ещё – с Михаэлем никогда не угадать.
Он занятный мужик… путаный.
- Что, так всё сложно? – спрашивает Тиль в трубку, скосив глаза на руку Михаэля у себя на плече.
Рука как рука. Никаких тайных знаков, говорящих о том, что Михаэль понимает, о чём идёт речь.
- Ну, не то чтобы… но он живёт под Кёльном, так что основная вкуснятина – вся там. Могу прислать то, что уже есть, на электронку, если хочешь, - говорит Шнайдер.
- Да нет… пусть уже тогда всё сразу, когда будет готово.
Кёльн… чёрт возьми. Он живёт под Кёльном… Какой Кёльн? Какое – под Кёльном?! Он же – вот он, здесь, рядом…
В Берлине. Он же здесь…
- Ну тогда, скорее всего, не раньше следующей недели.
- Нормально, - растерянно соглашается Тиль. – Торопиться некуда...
- Ладно, - заявляет Шнайдер. – Понял. Вопросов больше не имею.
Они прощаются, и Тиль с облегчением нажимает на кнопку отбоя.
- Работа? – спрашивает Михаэль, чуть усиливая нажим пальцев на плечах.
- Угу, - мычит Тиль, не оборачиваясь. – Неувязки кое-какие. Ничего серьёзного, справятся без меня.
- Бедные люди, - мурлычет Михаэль, и его мурлыканье делается каким-то опасно хищным, как ворчание потревоженного спящего льва, а ладони стремительно тяжелеют, – даже вечером в субботу работают, надо же…
- Им за это прилично платят, - осторожно поясняет Тиль.
- О, ну разве что так… - звериный рык, умягчённый понимающей улыбкой, вновь превращается в ласковое урчание домашнего кота.
У Тиля на языке становится кисло и горячо. Лгать Михаэлю просто отвратительно. Почти физически невыносимо.
Но об этом слегка поздновато беспокоиться.
Тем более, здесь кругом – ложь и игра в прятки.
У Тиля мелькает мысль, что можно ещё дать ищейке отбой, заплатить всю оговоренную сумму и сказать, что ничего не нужно, необходимость отпала.
А можно вовсе не читать всё, что отдаст ему Шнайдер – просто выбросить и забыть.
Или ещё можно засунуть всё это куда-нибудь в самый дальний угол и тоже забыть…
Можно ещё просто спросить самого Михаэля.
Правда, нет никаких гарантий, что он захочет ответить. Не солжёт - это не в его правилах, но и честно не ответит - это он умеет.
Кёльн… подумать же только, а?
Однако уже через пару минут Тиль перестаёт терзаться этими вопросами и сомнениями – как и любыми другими, впрочем.
Он весь, от пальцев на ногах до кончиков волос, увлечён совершенно другим, и его больше ничто не беспокоит.
Пока не беспокоит…
* * *
- Ну вот… всё, что мог – собрал, - докладывается Шнайдер в телефонную трубку. - Тебе как – оформить всё на бумаге и привезти или на почту скинуть?
- Давай так, - говорит Тиль, - встретимся, я тебе деньги отдам. И сбрось на электронку… не люблю бумагу, путаница сплошная.
Шнайдер соглашается, называет итоговую сумму – совершенно не пугающую, Тиль рассчитывал на бóльшую – и предлагает встретиться в среду в том же кафе «У Дорис».
- Так ты что, наличкой, что ли, хочешь расплатиться? - немного удивлённо спрашивает Шнай.
- Ну, не платить же тебе с этого ещё и налоги, - улыбается Тиль.
- Какой нынче клиент понимающий пошёл… - хмыкает Шнайдер.
Но он явно весьма доволен тем, как складывается ситуация.
В фирменном «полицейском» кафе на Тиля уже почти не реагируют – пролетает только лёгкий шепоток над столиками, но волна быстро разглаживается. Его запомнили ещё с прошлого раза.
«Ну, не профессионалы ли? Твою-то мать…» - усмехается про себя Тиль.
Его отчего-то отчётливо потряхивает. Почему-то хочется закрыть глаза и представить, что всего этого нет и не было. И мысль та, смутная и неясная, посетившая его при встрече со Шнайдером в коридорах управления по финансам, так и осталась туманной идеей, которая никогда не оформилась в решение и просто тихо испарилась, не оставив по себе ни следа.
Ещё одна ложь…
След, глубокий, как борозда на свежевспаханном весеннем поле, ведёт его ровной колеёй к столику Шнайдера.
- Я тебе всё уже отправил, - первым делом сообщает Шнай. - Материала много, я рассортировал там всё, чтобы было понятно... но лучше всё же распечатать, так будет проще.
- Да-да, - торопливо соглашается Тиль.
Он заказывает себе салат, колбаски с тушёной квашеной капустой и литр тёмного.
Есть ему вовсе не хочется, но так хотя бы будет причина не появиться дома слишком быстро. Не появиться у компьютера, где мерцает в уголке значок полученного сообщения.
Сообщения от ищейки Шнайдера.
Он отдаёт Шнайдеру конверт с деньгами, и тот, не проверяя содержимого, прячет конверт, небрежно свернув вдвое, в карман джинсов.
- Сложно было? – спрашивает Тиль. Не то, чтобы его так уж интересовало, но он пытается быть вежливым.
- Как обычно, - пожимает плечами Шнай. Он неторопливо поцеживает пиво – в его кружке осталась всего треть. – Я не наследил, если ты об этом. Объект не в курсе и в курсе не будет, - Шнай подмигивает, и в этом подмигивании Тилю мерещится лёгкая поддёвка, будто бы Шнайдер говорит так: а я всё знаю, вот то-то же…
Тиль уговаривает себя, что ему абсолютно плевать на все эти намёки.
Шнайдер быстро допивает пиво и поднимается, чтобы уходить.
- Ты уже? – почти испуганно спрашивает Тиль.
- Работа ждёт, - улыбается Шнайдер. – Дальше придётся без меня справляться, - он с усмешкой кивает на огромную, как колесо трактора, тарелку с гигантской порцией.
Тиль поспешно вытирает губы салфеткой, поднимается из-за столика, благодарно пожимает Шнайдеру руку.
- Спасибо, - говорит он.
- Ты ж ещё не видел ничего, - отмахивается Шнай.
- Но ты же работал, - улыбается Тиль и тут же своевременно отпускает подходящий комплимент: – Что бы там ни было – в твоём профессионализме я не сомневаюсь ни секунды.
Довольная улыбка Шнайдера приобретает ужасающее сходство с волчьим оскалом. Вероятно, это высшая доступная посторонним степень его веселья. Дальше – только смех.
Тиля почему-то передёргивает, стоит это только себе вообразить.
Он хлопает Шнайдера по плечу, они обмениваются какими-то дежурными обещаниями: позвонить, встретиться на выходных, выпить, сыграть в скат...
Впрочем, оба знают, что вряд ли. У Шнайдера – его работа, молодая жена, новорожденный младенец.
Ему не до ската и выпивки с хорошими, но не очень близкими приятелями.
У Тиля... у него – Михаэль.
Тиль нарочно тянет время – ест медленно, пьёт ещё медленнее. Заказывает ещё пива, решив так и оставить машину на стоянке – пусть стоит, никуда не денется.
Просидев в кафе ещё пару часов, Тиль понимает, что дальше тянуть уже некуда.
Он вызывает такси и, пока ждёт его, курит, привалившись к стене возле входной двери – прямо под старомодной вывеской, со скрипом болтающейся под порывами вечернего ветра на шпиле, торчащем из каменной кладки стены.
Мимо него деловито курсируют волки, мечут в него искоса подозрительные взгляды янтарных холодных глаз.
Молодые и старые; весёлые, озадаченные и хмурые – они все разные, но все одинаковые – волки.
Кто-то только что отработал и идёт пропустить кружку-другую после тяжёлого дня. Кто-то собирается заступать на смену и решил перед этим заблаговременно подкрепиться.
Тиль - ни с теми и ни с другими. Сам по себе. Волк-одиночка.
Волк, превращённый в домашнего пса, или пёс, отчаянно тоскующий по волчьей доле…
Наконец, приходит его такси, и Тиль едет в нём в свой личный лес.
Дома он досадливо щёлкает кнопкой ноутбука и зачарованно пялится в экран, на котором неторопливо сменяют друг друга системные сообщения, логотип операционной системы.
Потом появляется рабочий стол, загружаются программы, настроенные для автозагрузки.
Наконец, на панели задач мелькает значок почтового клиента и ещё – тот самый конвертик нового сообщения.
Тиль щёлкает значок мышью, и почтовая программа услужливо разворачивается на весь экран.
Там пара сообщений от бухгалтера – это Тиль посмотрит потом. Какой-то спам, который Тиль удаляет сразу.
И сообщение Шнайдера с вложением на восемь с половиной мегабайт.
Внутри ZIP-архив, который Тиль скачивает на жёсткий диск.
Несколько минут Тиль сидит, перекатывая в ладони тёплый чёрный бильярдный шар: он так и держит его на рабочем столе – там, где проводит дома большую часть времени.
Правой кнопкой мыши Тиль щёлкает архив, и рядом с ним всплывает контекстное меню.
Открыть…
Извлечь…
Удалить…
«Какой богатый выбор», - ухмыляется Тиль.
Он наводит курсор на пункт «удалить» и надолго задумывается.
Шар в руке кажется уже не просто тёплым – горячим.
Перед ним на экране – Михаэль.
Простой ZIP-архив. Судя по размеру – там фотографии и, может быть, сканы документов.
Весь Михаэль, зашифрованный в пикселях и байтах…
Стоит ли? Надо ли?
Открыть. Извлечь.
Удалить.
Тиль осторожно откладывает шар на столешницу – тот, покачавшись для приличия из стороны в сторону, застывает тускло отблёскивающим всевидящим оком напротив Тиля.
«Я только посмотрю, - уговаривает Тиль себя и всевидящее око. – Просто гляну – и всё. Что тут страшного? Что вообще в этом может быть страшного?»
Много ли, скажи мне, толку в таком знании?..
«Откуда мне знать? – возражает Тиль своим мыслям и неслышному голосу Михаэля. – Я ведь не знаю, какое там знание… и не узнаю, если не увижу…»
Экран переходит в режим ожидания, и по его тёмной поверхности скользит заставкой всё тот же логотип операционной системы.
Блики от этого движения в сумерках ложатся на чёрный шар, и его зрачок словно вспыхивает огнём любопытства.
Тиль, глубоко вздохнув, дёргает мышью – экран снова активируется, и Тиль наводит курсор на пункт «извлечь».
Извлечь.
Удалить.
Да.
Нет.
Разница между двумя противоположными решениями – всего одно движение по матовой поверхности экрана.
Не так уж много.
Не так уж страшно.
Тиль щёлкает мышью.
Раз, два, три, четыре, пять… я иду тебя искать…
Et nihil humani
Документ Word и несколько фотографий – им не присвоены имена, только номера. Очевидно, в том порядке, в котором их следует открывать при чтении.
Шнайдер начал свой отчёт с тех данных, что предоставил ему сам Тиль – с имени и адреса.
Михаэль Роберт Райн, родился 18 мая 1964 года в городе Лайнефельд, Тюрингия…
«Как странно, - думает Тиль, - ведь акцента в его речи практически и не слышно».
Впрочем, согласно данным Шнайдера, родные края Михаэль покинул почти двадцать лет назад и теперь бывает там лишь несколько раз в год – его родители и одна из сестёр до сих пор живут там.
Дальше – сразу сюрприз.
Квартира номер четырнадцать-шесть во втором доме по Фишеринзель перешла в собственность Михаэля лишь год назад.
По завещанию.
После смерти её предыдущего владельца, Флориана Шпекардта, 1979 года рождения, в возрасте неполных двадцати трёх лет в результате аварии на Карл-Либкнехт штрассе 16 марта 2002 года.
Об этом факте Тилю уже отчасти известно, но Шнайдер подошёл к своей задаче максимально ответственно – фотография Флориана и скан отчёта о вскрытии прилагаются.
Отчёт патанатома Тиль, не колеблясь, пропускает – вникать в такие подробности не хочется совершенно; а вот фотографию рассматривает с интересом.
С цветного фото смотрит совсем молоденький мальчик с открытой обаятельной улыбкой.
Тонкое, поджарое тело, светло-карие, почти медовые глаза, серебряное колечко в левой ноздре. Асимметричная стрижка: с одной стороны висок выбрит почти полностью, с другой – тёмные волосы спадают пышной копной почти до плеча.
На фотографии Фло одет в чёрную рубашку с расстёгнутыми верхними пуговицами - она небрежно распахнута на груди, и в вырезе виднеется часть татуировки, раскинутой полукругом чуть пониже ключиц.
Тиль может прочитать выбитую витиеватой вязью часть фразы по-английски: …u can drive m...
«Baby, you can drive my car, – криво усмехается Тиль, опознав знакомые строчки известнейшей песни «The Beatles». И сразу же без труда припоминает и продолжение: - And maybe I’ll love you*... Нет, малыш Фло… в твоей машине больше уже никто не прокатится».
В документе есть приписка Шнайдера курсивом. Сухим официальным текстом он излагает:
По свидетельствам знакомых Флориана Шпекардта он являлся любовником Михаэля Райна. Их отношения продолжались в период с августа 2000 вплоть до ноября 2001 года, после чего они расстались (судя по некоторым фактам, по инициативе Райна) и впоследствии отношений не поддерживали.
И неожиданно вольным стилем:
Но свою квартирку в центре Берлина Шпекардт ему всё-таки оставил, несмотря на то, что любовь увяла. Вообще, советую запомнить этого Флориана - в дальнейшем он ещё всплывёт в весьма любопытном качестве.
Тиль совершенно отчётливо представляет, как Шнайдер озвучил бы это вслух: веско, со значением, глумливо подмигнув при этом; и непроизвольно морщится, словно от чего-то кислого.
И, в конце концов, не стоит даже и надеяться на то, что Шнайдер не понял, для чего Тилю понадобилась информация о Михаэле.
Иначе не стал бы делать столь явный акцент на некоторых вещах.
Тиль в последний раз смотрит на улыбающееся лицо Фло и решительно закрывает файл с фотографией.
И продолжает читать…
И узнаёт, что Михаэль женат. Женат уже более пятнадцати лет.
Супруга – Карен Пробст-Райн, 1965 года рождения, уроженка Кёльна.
Двое детей – сын тринадцати лет и шестнадцатилетняя дочь.
В настоящее время семья Райн проживает в Керпене, земля Северный Рейн-Вестфалия.
«Райн с берегов Рейна**. С ума сойти», - горько усмехается Тиль.
Он читает дальше…
В 1995 году супруги предприняли первую попытку развода. Инициаторами выступили оба. Впрочем, передумали по невыясненной причине ещё до назначения даты предварительного слушания. Во второй раз заявление о разводе было подано в сентябре 2001 года от имени одной Карен, и предварительное слушание всё-таки состоялось. Супругам удалось договориться о сумме алиментов, выплачиваемых Михаэлем после развода, и совместной опеке над детьми. В качестве основания для развода Карен указала «категорическую невозможность дальнейших супружеских отношений с открытым гомосексуалистом».
Снова язвительный комментарий в скобках:
(Прямо в официальных документах, можно такое вообразить? Чудо, что за женщина)
На этом месте Тиль представляет, как ехидно посмеивается Шнайдер, и его снова передёргивает.
В протоколах предварительного слушания фигурирует также и Флориан Шпекардт.
С 1994 года Михаэль Райн работал в компании Eye-Con GmbH в Кёльне (одна из компаний в составе крупной технологической корпорации Kerst Industrie). Последние три года – в должности директора IT-отдела.
Работа подразумевала частые командировки в филиал в Берлине. Во время одной из таких поездок, Райн, очевидно, и познакомился со Шпекардтом.
В конце сентября 2001 года Шпекардт был арестован за хранение наркотиков (амфетамины), однако его родственникам удалось замять дело. Райн фигурировал в протоколе в качестве свидетеля.
Надо полагать, Карен Райн каким-то образом стало известно о связи Михаэля с Флорианом (подробности выяснить не удалось. Возможно, всплыло в связи с этим арестом).
В октябре 2001 года супруги Райн неожиданно забрали документы из суда и прекратили судопроизводство, заявив, что «вопрос развода более не актуален».
И очередной личный комментарий Шнайдера:
Наиболее вероятно, что Карен Райн, подсчитав прибыли и убытки в случае фактического развода, пришла к выводу, что зарабатывающий деньги мужчина в доме выгоднее, чем найм приходящей няни на полученные от него алиментные выплаты.
Не исключено, что она надавила на Михаэля, используя эпизод с наркотиками. Моя лучшая догадка: пригрозила использовать эти сведения, чтобы осложнить вопрос совместной опеки над детьми.
В результате дело о разводе было прекращено по взаимному согласию сторон. Вскоре после этого Михаэль уволился из Eye-Con и с тех пор работает программистом по контракту с несколькими компаниями-разработчиками программного обеспечения. Работа не в офисе – удалённая, посредством Интернета.
Карен работает специалистом по монтажу видео на одном из местных кёльнских телеканалов. Кроме того, она принимает самое активное участие в общественной жизни как в Керпене, так и в Кёльне (что-то там с экологией, какие-то женские организации и так далее).
По слухам, супруги, проживая совместно, тем не менее, сводят всё общение к сугубо бытовой сфере.
Каждые выходные Михаэль проводит в Берлине (за исключением периода с ноября 2001 года, когда он расстался со Шпекардтом, до апреля 2002 года). Возможно, это было одной из договорённостей, достигнутых супругами при прекращении развода.
Копаться в чужом грязном белье – тем более, копаться тайно и скрытно – унизительно и отвратительно. Тиль почти физически ощущает на себе склизкий налёт этой многолетней грязи.
Но продолжает всё равно…
Открывает графические файлы: на фотографиях запечатлена семья Райн в полном составе, очевидно, на веранде их дома – как Тиль уже узнал из материалов Шнайдера, приобретённого в долгосрочный кредит, оформленный на имя Михаэля, в 1998 году.
Фото сняты откуда-то из-за забора – Тиль не сомневается, что съёмка велась скрытно, судя по ракурсу, хотя фотографии чёткие, с высоким разрешением.
Самая качественная профессиональная аппаратура тридцать первого участка, надо полагать – Шнайдер ведь настоящий профессионал…
На крытой веранде установлен большой деревянный стол с длинными скамьями с обеих сторон.
На одной из фотографий Михаэль склонился над столом, а рядом с ним сидит светловолосый мальчик – очевидно, сын. У него точь-в-точь такая же стрижка, как у самого Михаэля.
Тиль думает, что Михаэль, должно быть, прекрасный отец, и с детьми у него великолепные отношения – в сложном подростковом возрасте дети, как правило, не стремятся походить на родителей, а скорее, наоборот – изо всех сил делают всё поперёк.
Кажется, Михаэль на фото учит сына паять – предмет в его руках больше всего похож на паяльник. Мальчик заинтересованно наблюдает за тем, что делает отец.
Дочь, красивая, уже совсем взрослая девушка с копной волнистых тёмных волос – у неё необычное имя, Яэлла – заглядывает ему через плечо – в кадре она что-то говорит, улыбаясь, а Михаэль как раз полуобернулся к ней, отвечая, и лицо у него в этот момент до невозможности хитрое и озорное.