Женщина является подарком богов.
Анатоль Франс
Строгие историки, отказывающиеся признать малейшее значение женщин в жизни государств, охотно говорят о том, что в 1812 году Наполеон и русский царь рассорились по политическим причинам.
Эта официальная версия, возможно, удовлетворяет прославленных экономистов, некоторых старых обладателей ипотек и сентенциозных профессоров, старающихся отыскать в жизни оправдание собственной важности. Но для всех остальных людей, знающих о том, что первопричиной всех событий является женщина, этой версии явно недостаточно.
И разумеется, эти маловеры правы. Поскольку разногласия, явившиеся причиной возникновения напряженности между Россией и Францией, заставившие Александра снова открыть порты для английских товаров и толкнувшие Наполеона на самую губительную военную авантюру в новейшей истории, имели в основе своей некоторых очаровательных «сеятельниц раздора», о которых сказал Сен‑Симон.
Однажды император сам в этом признается.
– Царь, – скажет он, – был оскорблен, и мы начали войну из‑за того, что я взял в жены австрийскую эрцгерцогиню…
Для того чтобы найти объяснение разладу отношений между Францией и Россией, следует вернуться к свиданию императоров в Эрфурте. В то время Наполеон, попав во власть «славянского очарования», дал понять, что он намерен развестись с Жозефиной и взять в жены одну из сестер русского царя24.
Тот очень вдохновился этой идеей и немедля написал великой княгине Екатерине об ожидавшем ее огромном счастье. Увы! Вернувшись во Францию, Наполеон изменил свое решение.
Молодая русская принцесса, уже приготовившая свое приданое, узнала о перемене решения императора с легко понятным гневом. Будучи девушкой ловкой, она сделала все, чтобы царь разделил ее негодование. Ее находили во всех гостиных лежащей на канапе или на ковре и стенающей, словно каторжница. Время от времени она симулировала обмороки с умением профессиональной актрисы. Ее печаль была разыграна так умело, что Александр, оскорбленный в своих семейных чувствах, вскоре стал поносить Наполеона публично, называя его ослом и толстой свиньей. Эти эпитеты не были свидетельствами глубокой симпатии. Наконец он отдал сестру замуж за герцога Ольденбурга…
«Извечная причина ссор на земле, женщина, – пишет Александр Махан, – внесла раздор в отношения между двумя монархами. Начиная с этого момента свершилось все зло, которое могло свершиться. Немного позднее Наполеон попытается снова завоевать расположение русского царя, пообещав ему взять в жены его младшую сестру (Анну), но это только усугубит положение вещей, и отношения станут еще более натянутыми. Начиная с этого момента война между Францией и Россией стала неизбежной»25.
Женитьба Наполеона на Марии‑Луизе, это и понятно, еще более обострила обстановку. К огромной радости Франца I Австрийского, который видел, как претворяется в жизнь его план.
В конце 1811 года император, раздосадованный столь быстрой свадьбой Екатерины, аннексировал герцогство Ольденбургское, лишив тем самым и без того маленьких владений мужа той, которую он задумал было взять в жены. Отсюда и все более возрастающее раздражение русской императорской семьи в отношении Франции.
Догадываясь о том, что чувства, которые он внушал Санкт‑Петербургу, были не очень дружественными, Наполеон начал собирать четыреста тысяч войск на польско‑русской границе.
25 апреля 1812 года он получил от царя ультиматум с требованием отвести войска от границы. Он на него ничего не ответил, но 5 мая вдруг отбыл с Марией‑Луизой в Дрезден…
Там его приняли как сюзерена Европы император Австрийский, король Прусский, король Баварский, король Саксонский и множество принцев, примчавшихся заверить его в личной преданности.
Зрелище всех этих склонившихся перед ним корон наполнило Наполеона гордостью. Он посчитал себя непобедимым. И 29 мая, когда Франц I выехал в Прагу пожить вместе со своей вновь обретенной дорогой дочкой, он выехал в войска, чтобы повести их на Россию.
Очень скоро Наполеон обнаружил, что русские уклонялись от серьезных боев.
– Они меня боятся! – говорил он.
На самом же деле русские проводили дьявольски хитрый маневр. Царь, отступая, заставлял Наполеона втягиваться в огромные пространства России, где морозам суждено было вскоре остановить солдат Великой армии…
Уже многое было сказано о героических подвигах мужчин во время этой ужасной кампании. Но вот подвиги женщин мало кому известны. Однако же женщин в армии было большое множество. В полках они приносили пользу днем своими кулинарными способностями, а ночью – своим талантом любить. Поэтому‑то мне и подумалось, что будет интересно опубликовать свидетельства одной из них, знаменитой Иды де Сент‑Эльм, которая была любовницей Нея.
Этот необыкновенный документ приоткрывает доселе неизвестный аспект русской кампании:
«За армией следовало много женщин, и я имела честь найти себе подругу в лице одной молодой литовки, чье восхищение французами доходило до героизма. Она дала принцу Евгению один очень важный совет относительно действий Платова, в результате чего эта смелая девушка стала испытывать признательность и восхищение солдат.
Нидия – так ее звали – питала, однако, более личную и более тайную страсть. Увы! В этой ужасной кампании она познала боль потери того, кто внушал ей эту смелость. Однажды я спросила у нее, что же внушало ей такую смелость. И она ответила:
– Похвалы принца Евгения.
Она могла бы добавить к этому: “И любовь к генералу Монбрену”.
Не смогу рассказывать обо всем, что мы выстрадали, какие примеры смелости и упорства мы увидели во время этой ужасной кампании.
Мы путешествовали вчетвером – из четырех женщин только я была француженкой – сначала в коляске, потом в санях, затем пешком, верхом. Две мои несчастные спутницы погибли.
Мы с Нидией были более закаленными и поэтому выжили.
После одного из переходов в тридцать лье по почти что непроходимым болотам мы сделали привал в одном довольно живописном замке.
Войдя в Москву, занятую наконец нашими войсками, мы увидели, что этот огромный город походил на большую могилу; улицы были пустынны, дома покинуты; эта торжественность разрушения сжимала сердце.
Мы поселились на Петербургской улице рядом с дворцом Момонова, где вскоре разместился принц Евгений. Вид этого молодого героя, приветствия солдат, которые его обожали, снова внушили нам иллюзии победы. Мы уснули и видели сладкие сны… Увы! Вскоре нас разбудили крики грабежа и страха».
Отец графини де Сегюр, генерал‑губернатор Ростопчин, приказал запалить Москву, и город загорелся в сотнях мест.
«Двери нашей квартиры, – продолжает Ида де Сент‑Эльм, – вскоре высадила группа солдат 4‑го корпуса, которые заставили нас поскорее покинуть дворец, который был уже охвачен пожаром. Как описать сцену ужаса, которая открылась нашим взорам?
Не имея ни проводников, ни охраны, мы побежали через этот огромный город, наполненный развалинами и трупами, влекомые потоками солдат, толпами несчастных, старавшихся избегнуть смерти, ордами заговорщиков, со всех сторон запаливших город.
У нас с Индией были пистолеты. Сильные и смелые от рождения, обретя по нужде отвагу, мы шагали через все эти опасности. На углу одной из улиц мы увидели трех негодяев, грабивших раненого солдата, не имевшего сил оказать сопротивление. Индия, подчиняясь единственно инстинкту, выхватила один из своих пистолетов и уложила на месте одного из мародеров. Его подлецы‑сообщники в испуге бежали от двух женщин. Мы отвели раненого в какую‑то церковь…»
Пока Наполеон терял в Москве столь драгоценное время в ожидании получить со дня на день предложение о мире от царя, наступила зима. За несколько дней все дороги были занесены снегом, температура опустилась до 20 ниже нуля. И тогда император понял, в какую его заманили ловушку. Он решил отступить в Польшу. Однако же, не желая публично признаваться в отступлении, он оставил Мортье в Кремле с десятью тысячами человек. 19 октября, после тридцатипятидневной оккупации, французская армия выступила из Москвы. Но русские, сумев уже перегруппировать свои силы, ждали Наполеона на Смоленской дороге, полные решимости добить его…
Послушаем снова Иду де Сент‑Эльм:
«Многие уже прекрасно описали эту сказочную войну, эпизоды этого наполненного страшными и новыми для французов волнениями отступления, но твердая и живописующая кисть великих писателей не смогла воспроизвести в полной мере всех оттенков.
Я видела, как несчастные женщины были вынуждены платить печальную дань за право подойти к бивуачному костру… Я видела их, покинутых всеми, гибнущих в снегу или под ногами тех, кто больше их не узнавал, в нищете на следующий день, жертвами тех, кто еще накануне испытывал к ним желание.
До некоторого времени казаки не беспокоили наши экипажи, но вскоре мы увидели их позади наших повозок. У меня не было воинственности Нидии, но при приближении тигра я почувствовала потребность его убить.
Надо было видеть этих казаков, нападающих в этих безлюдных снежных пустынях на наших солдат не для того, чтобы убить, а для того, чтобы ограбить их и оставить голыми под снегом. При этом первом появлении и этой внезапной тревоге Нидия восемь раз выстрелила из пистолета, пять раз попав в цель. Я постаралась не уступать ей. Какой‑то солдат, целясь позади меня из ружья во врага, сказал мне:
– У вас дрожит рука… Неужели вам жаль этого подлеца?
Я выстрелила и принялась снова заряжать пистолет. Тут солдат заставил меня вздрогнуть от чисто воинского энергичного одобрения:
– Отличный выстрел!..
Разгоряченная Индия схватила карабин и уже готова была броситься в схватку, но тут послышался топот нашей кавалерии, заставившей казаков поспешно ретироваться.
В адрес Индии было высказано столько похвал, что мне было бы стыдно опорочить нашу дружбу своим недостаточно смелым поведением.
Случай вести себя смело предоставлялся нам неоднократно в результате бесчисленных налетов на багаж, обычную добычу казаков Платова. Достаточно было только увидеть вблизи этих грязных донских казаков для того, чтобы у нас появились силы дать им отпор.
Неподалеку от Вязьмы Индия, удалившаяся от меня на некоторое время, снова спасла нас благодаря своей энергии; там она схватилась врукопашную с одним казаком, который, увидев, что перед ним женщина, стал отчаянно смелым от желания. Судьба, к счастью, послала нам подкрепление, и казак, а также те, кто был с ним, потеряли желание нас преследовать.
Во время одной из атак спустя несколько дней после этого Индия, продолжая вести себя геройски, получила, находясь рядом со мной, серьезное ранение в висок. Ужас этой картины снова сделал меня женщиной, и я зарыдала от боли.
– Успокойтесь, – сказала мне эта отважная девушка. – Если я останусь в арьергарде, я пропала… Я не должна слезать с лошади.
И она осталась в седле с удивительной решимостью.
Толпа росла с каждой минутой, вслед ей несся смертоносный огонь русских батарей»26.
Отступление началось.
В ходе его тремстам тысячам мужчин суждено было погибнуть только из‑за того, что Наполеон пренебрег маленькой русской принцессой…
Глава 7
Наполеон делает Марию‑Луизу регентшей империи
Он слепо любил ее.
Г. Фляйшман
В то время как солдаты Великой армии гибли от голода и холода в степях, где некоторыми ночами термометр показывал минус 30 градусов, Мария‑Луиза, не ведая о постигшей императора катастрофе, спокойно проживала в замке Сен‑Клу.
23 октября часов около десяти утра, надев на голову ток из черного бархата, укутавшись в серое манто, она спустилась в парк в сопровождении госпожи де Монтебелло. Несмотря на легкий туман, они отправились на ежедневную прогулку, обсуждая «прекрасные новости», которые Наполеон, заботясь о состоянии духа императрицы, присылал почти ежедневно27.
Вдруг они увидели, как к ним бежит принц Альдобрадини, находившийся в состоянии большого волнения. Когда до женщин осталось два шага, он снял с головы шляпу и произнес вот такую неожиданную фразу:
– Ваше Величество! В Париже только что началась революция…
Императрица сразу же потеряла цвет карамельки. Представив себе, как ее тащат в тюрьму «Консьержери», а затем на эшафот, как ее тетку Марию‑Антуанетту, она задрожала.
– Да кто же это сделал? – пробормотала она.
Принц, находясь в сильном волнении, сбивчиво объяснил, что генерал Мале явился ночью в одну из казарм с ложным декретом Сената в руках, в котором объявлялось о гибели императора и о назначении его, генерала Мале, военным комендантом Парижа.
Властный тон заговорщика ввел офицеров в заблуждение. Вскоре в сопровождении отряда национальной гвардии генерал Мале прибыл к министру полиции Савари, арестовал его и приказал доставить в тюрьму «Форс»28. После чего поступил точно так же с префектом полиции.
– В настоящий момент, – закончил свой рассказ принц, – Мале, поддержанный генералом Лаори, имеет под командой несколько полков. В его руках Городская ратуша, а его люди заняли позиции у заставы Сен‑Мартен, у заставы Венсен, в префектуре полиции, на Гревской площади, на набережной Вольтера и на Королевской площади…
Мария‑Луиза совсем приуныла.
– Надо спасать короля Римского, – сказала она.
И быстро вернулась в замок. За ней, вся в слезах, последовала госпожа де Монтебелло.
Спустя четверть часа была готова карета, на которой императрица и сын Наполеона собирались уехать в Сен‑Сир. В карету уже начали спешно грузить чемоданы, но тут через парадные ворота замка галопом проскакал какой‑то всадник.
– Успокойтесь! – крикнул он. – Все уже закончилось!..
Гонца от военного министра герцога де Фельтра срочно провели к императрице, и он объяснил, что же произошло в Париже.
Ранив выстрелом из пистолета в голову генерала Юлена, не поверившего в известие о кончине императора, Мале отправился к начальнику Генерального штаба генералу Дусэ. Но этот вояка не дал себя провести. Прочитав сфабрикованное заговорщиком постановление Сената, он вскричал:
– Это ложь!..
Тут рука Мале потянулась за пистолетом. Это было неосторожно с его стороны, поскольку адъютант Дусэ по имени Лаборд набросился на мятежного генерала и скрутил его.
– Теперь Мале со своими сообщниками находится в тюрьме, – добавил адъютант герцога де Фельтра. – Министр полиции и префект освобождены, в Париже все спокойно. Ваше Величество, вы можете больше не волноваться.
Мария‑Луиза облегченно вздохнула.
Спустя два часа, вновь обретя спокойствие и непосредственность, она стала шутить со своими придворными дамами над неудобствами, которые испытывают люди, отправленные на гильотину…
Но Наполеон не стал относиться к этому происшествию с такой легкостью.
Когда до него, спустя семнадцать дней после этого, дошла почта с сообщением о том, что случилось, он, как говорят, «застыл, словно пораженный молнией».
Он никогда даже предположить не мог того, что кто‑то посмеет поднять руку на его могущество. Но оказалось, что достаточно того, чтобы какой‑нибудь блестящий генерал объявил о его кончине, чтобы империя оказалась на грани падения… Он был поражен и оглушен; было ясно, что при объявлении о его смерти никто в Париже даже не подумал о том, чтобы провозгласить Римского короля Наполеоном II.
Охваченный внезапным беспокойством, он принял решение немедленно вернуться во Францию с тем, чтобы быть в Тюильри раньше, чем туда придет известие о его военном поражении.
Бросив свою армию, он сел с Коленкуром в сани и направился к Березине. Там он отдал приказ генералу Эбле навести через реку мост и первым перебрался по нему на другой берег. За ним в неописуемом беспорядке устремились на другой берег его войска, стремящиеся спастись от казаков. Вот как Ида де Сент‑Эльм, любовница Нея, описывает этот печальный эпизод истории Франции:
«Маршалу Нею ценой неимоверных усилий удалось завязать бой для того, чтобы бегство стало возможным. Для того чтобы весь этот людской поток перебрался на другой берег реки, не хватило и трех дней: в этой роковой схватке, которую с равными интервалами освещали вспышки русских пушек, каждый думал только о себе.
В десяти шагах от нас упало ядро. Я в ужасе бросилась было в сторону, но Индия, сохраняя хладнокровие, успокоила меня. Это была замечательная девушка.
Мы снова уселись в повозку, на которой ехала какая‑то маркитантка с двумя детьми, и переждали опасность. Наконец генералу Жерару удалось проложить путь и обеспечить некоторый порядок на переправе.
– Пора, – сказала мне Нидия. – Надо ехать.
Но бедная маркитантка, уже встретившая столько опасностей, не смела тронуться с места.
– Давайте нам одного из ваших детей, – сказала я ей, – мы переправим его на тот берег.
– Не могу, – ответила та, – они мне одинаково дороги.
Едва мы достигли противоположного берега, как мост затрещал. Потом вдруг он рухнул, и мы услышали вопль, один вопль, вырвавшийся из множества глоток, вопль, который невозможно описать. Всякий раз, когда я об этом вспоминаю, он звучит у меня в ушах. Все бедолаги, оставшиеся на том берегу, пали под картечью, поскольку тут же появились русские. И только тогда мы смогли понять всю глубину катастрофы. Лед не был достаточно толстым, он треснул, и река поглотила солдат, женщин, лошадей, повозки…»
Ида де Сент‑Эльм и ее подруга Нидия отъехали от Березины:
«За золото мы смогли наконец раздобыть убогую повозку и на ней достигли территории Польши.
Там я рассталась с Индией, этой отважной девушкой, которая, как я потом случайно узнала, погибла при переправе через Эльбу в районе Торгау.
Прежде чем расстаться с моей маленькой литовкой, мы присоединились к дивизии генерала Гудена, входившей в состав 3‑го корпуса под командованием Нея.
Есть вещи, признаться в которых очень трудно для женского самолюбия. Моя одежда была столь ужасна, что можно было подумать, что я специально переоделась, чтобы не быть узнанной. В столь грязной и растрепанной личности было очень трудно признать женщину.
Нею, однако же, хватило одного только взгляда в мою сторону для того, чтобы меня узнать.
Я бросилась было к нему, но тут он крикнул:
– Что вы здесь делаете?.. Что вам нужно?.. Убирайтесь отсюда поскорей!
Я пробормотала что‑то в ответ, но он меня уже не слушал. Его недовольство от встречи со мной было таким большим, он так живо высказал свои чувства, что мне показалось, что его злость сейчас перенесет меня на другую сторону Днепра.
Ошарашенная подобным приемом, я застыла на месте, тупо глядя перед собой, полагая, что продолжаю видеть его, но он уже исчез»29.
В то самое время, когда Ида де Сент‑Эльм испытывала это разочарование, Наполеон остановился в замке Валевице для того, чтобы обнять Марию Валевскую.
Там он провел с ней ночь, а наутро, с довольным сердцем, уехал.
Проехав на санях через всю Европу, он в Дрездене пересел в карету и в полночь 18 декабря прибыл в Тюильри. Его никто не ждал. Когда он вошел в свои покои, женщины от неожиданности вскрикнули. Даже сама императрица едва узнала его – небритого и в собольей шапке на голове.
Спустя час, приняв ванну и поцеловав сына, Наполеон пришел в спальню Марии‑Луизы и доказал ей, что холод русских равнин не смог остудить его чувств к ней…
На следующий день Наполеон, желая узнать, что же думают о нем в Париже, велел принести к нему все памфлеты и все брошюры, которые тайно ходили по городу, несмотря на всю бдительность полиции Савари.
И вскоре он обо всем узнал…
Никогда еще газетные писаки роялистского и республиканского толка не нападали на него с такой злобой, ненавистью и руганью… Его называли «мясником», «тираном», «тигром, алчущим крови», ему угрожали покушением, которое «избавило бы Францию», его сравнивали с Нероном, с вурдалаком, с гиеной…
В некоторых листовках речь шла – уже – об отступлении из России, о переправе через Березину и о шестистах тысячах человек, пропавших ни за что в снегах…
Император раздраженно перелистывал страницы. Вдруг он наткнулся на песенку под названием «Заслуги Бонапарта». На полях полицейский написал: «Эту песню сегодня распевает весь Париж. Нам удалось арестовать несколько сотен копий ее. Автора мы пока еще не нашли».
Наполеон прочел:
Я умен, остроумен, воспитан, друзья,
Об этом везде говорят.
И за то люди хвалят и ценят меня,
Что готов… поломать и разрушить я
Все подряд.
Все подряд,
Все подряд.
Всей стране непременнейше надо сказать,
Что себя я прекрасно веду.
Чтобы каждый был счастлив об этом узнать
И отдал бы все, чтоб меня увидать.
..В аду,
В аду,
В аду.
В стране неспокойной огромной
Я сею вражду меж людей
И признаюсь без скромности ложной,
Что петли заслужил я позорной,
Как злодей,
Как злодей,
Как злодей.
Но рассыпался мной возведенный
Счастья храм. Все случилось так резко!
Как диктатор, народом смещенный,
Я почетом умру окруженный…
На площади Гревской,
Гревской,
Гревской.
Впервые столь жестокие куплеты были так хорошо восприняты народными массами. Это очень задело императора. Он вызвал к себе Маршана30.
– Пусть найдут автора этой песенки и арестуют его!
Потом он встал и принялся ходить взад‑вперед по гостиной, теребя полу сюртука.
Все эти критические выступления, все эти памфлеты, все эти куплеты уже показывали, что народ начал поднимать голову. В деревнях мужчины уже начали уклоняться от призыва в армию. Сообщалось о многих случаях членовредительства. Тысячи молодых селян сломали себе верхние зубы, зная, что они необходимы для того, чтобы надкусывать заряды31.
Наполеон уселся у камина.
Он рассчитывал весной возобновить наступление. Ему надо было обеспечить тылы и не дать возможность прийти к власти генералам, которых он подозревал во враждебном к себе отношении. Там, где потерпел неудачу Мале, могли добиться успеха другие, лучше организованные. После продолжительных раздумий он решил, что единственным гарантом власти в столице в то время, пока он будет сражаться, могла быть только Мария‑Луиза, помазанная на царствование самим Папой Римским.
Организовать эту церемонию было несложно, поскольку вот уже два года как Пий VII был его пленником в Фонтенбло…
Спустя несколько дней Наполеон с императрицей отправился с визитом к святому отцу.
Рассказывают, что в течение целого часа «он ласкался к нему, льстил, угождал для того, чтобы тот простил ему все его притеснения».
Это явно удовлетворило Пия VII.
Тогда Наполеон предложил ему подписать новый конкордат и попросил своего «пленника» освятить церемонию коронования императрицы.
– Моя династия нуждается в моральной поддержке католической церкви для того, чтобы оградить ее от возможных нападок в будущем, – сказал он. – Все короны Европы опираются на римскую церковь, а из‑за своего титула маленький король, мой сын, более, чем кто другой, нуждается в этой опоре.
Папа Римский взглянул на императора с некоторым лукавством.
– Как хорошо, – сказал он, – что вы не смогли добиться того, чтобы я умер от печали, как вам этого хотелось. Ибо мой восприемник, возможно, был бы не в состоянии совершить в такую суровую зиму путешествие из Рима в Париж… Господь очень милостив!..
Наполеон напустил на лицо выражение смущения, которое не обмануло святого отца, но показало ему, что собеседник не лишен воспитания.
Кончилось все тем, что мужчины договорились о помазании императрицы в соборе Парижской Богоматери 7 марта.
Вернувшись из Сен‑Клу, Наполеон разослал приглашения и начал подготовку к столь замечательному событию.
Увы! Спустя несколько дней после этой встречи Пий VII по наущению кардиналов, прошедших через тысячи унижений, объявил императору о том, что по зрелом размышлении он не сможет присутствовать на коронации.
Находясь в большом затруднении от того, что не может оставить в Париже помазанную церковью императрицу, Наполеон решил, что на время его отсутствия Мария‑Луиза будет назначена регентшей…
30 марта он подписал служебный циркуляр, в котором были детально расписаны права и обязанности его супруги. Вот какими были огромные обязанности, переданные императором женщине в возрасте двадцати одного года, которая никогда до этого не занималась политикой…
«Императрица‑регентша будет председательствовать на заседаниях Сената, Государственного совета, Совета министров, Личного совета и чрезвычайных совещаний, которые могут быть созваны в случаях, когда императрица‑регентша сочтет нужным… Она будет иметь право помилования, смягчения наказаний и предоставления отсрочек по приведению в исполнение постановлений и приговоров… Она сможет подписывать декреты о назначениях и производствах в небольшие должности и звания или же срочные важные назначения и производства. К незначительным производствам относятся: по военному ведомству: производства в звания младших лейтенантов, лейтенантов и капитанов, по морскому ведомству: производство в офицерские звания до лейтенанта включительно, а по судебному и административному ведомствам: назначения должностных лиц, которых мы не станем назначать своим указом…»
Это «назначение» было по‑разному воспринято при дворе.
Одни вспоминали о том, что Жозефина не была в свое время удостоена подобных почестей.
– Потому что она не была королевской крови, – отвечали на это.
Другие уверяли, что император сделал это из любви. На что ворчуны отвечали тем, что любовь, видно, совсем ослепила императора…
К счастью, все эти пересуды были прерваны одним довольно забавным скандальчиком, которому суждено было на некоторое время дать пищу для разговоров в Сен‑Клу.
Молоденькая дама для чтения при императрице, мадемуазель де Б…, в жилах которой текла особенно горячая кровь, надумала отпраздновать свой день рождения довольно оригинальным способом.
Послушаем господина де Ранен:
«Она пригласила на ужин к себе в апартаменты столько прекрасных кавалеров, сколько ей было лет, то есть восемнадцать мужчин. Им был подан роскошный ужин с вином, количество которого было достаточным для того, чтобы узы скромности несколько ослабли…»
После десерта эти узы ослабли настолько, что вскоре молодая женщина оказалась в очень легком одеянии на ковре, отдаваясь самым прекрасным инстинктам с одним из гостей.
Когда этот господин закончил свой труд, мадемуазель де Б…, не познав удовлетворения, крикнула:
– Следующий!
Второй гость охотно – осмелюсь так выразиться – заступил на смену первому.
Когда и он закончил упражнение, молодая женщина, придя в еще большее возбуждение, крикнула:
– Следующий!
Третий гость встал на пост, был горячо принят и начал трудиться.
А остальные пятнадцать гостей, поняв наконец, в какую приятную ловушку заманила их мадемуазель де Б…, терпеливо выстроились в очередь.
Семеро из них были облагодетельствованы таким образом. Но, увы! После десятого клиента мадемуазель де Б… почувствовала некоторую усталость.
– Подождите немного, – прошептала она. – Я должна перевести дух…
Но оставшиеся восемь молодцов, ожидавших своей очереди с нарастающим нетерпением, не стали ее слушать.
Они все вместе набросились на лежавшую на ковре молодую женщину и поочередно вручили ей самое дорогое из того, что у них было.
Бедная мадемуазель де Б… тогда поняла, что желание ее превзошло возможности. Пресытившись ласками, она попыталась было вырваться из рук нападавших. Но безуспешно. Тогда она начала кричать. На ее вопли примчалась стража, находившаяся на этаже.
Спасенная в тот самый момент, когда восемнадцатый гость готовился воздать ей свои пылкие почести, она была уложена на кровать в плачевном состоянии. Она пролежала в постели, страдая от стыда и боли, две недели, в течение которых над ней потешался весь дворец.
Что же касается несчастного гостя, не успевшего воплотить в жизнь свои надежды, то его прозвали «нищенским уделом».
Глава 8