— Думаешь? — по-прежнему сомневаюсь я.
— Знаю.
— Она проснулась! — Испуганная мать врывается в кухню.
— Приближается время кормления, — спокойно поясняю я. — Она ведь не плачет, значит, все в порядке.
— Именно! Почему она не плачет? — Моя мать снова ищет пятна на солнце. — Все младенцы должны плакать. С ней что-то не так!
Я выразительно смотрю на Ахмеда, и на лице у меня написано: «Я же говорила!»
Мать неотступно следит за каждым моим шагом: наблюдает, как я кормлю грудью, как меняю пеленку и после всех процедур кладу Марысю снова в кроватку.
— Мама, хотите подержать внучку на руках? — не сдается Ахмед.
— А можно? Такая малышка… — Мать неуверенно протягивает руки, берет ребенка и уже до вечера никому его не отдает.
Атмосфера становится по-настоящему семейной, а потому приятной. Ахмед оставляет нас с мамой и Марысей, а сам отправляется в кухню стряпать макароны по-арабски — с луком и томатным соусом. Блюдо маме нравится, она с нами уже ласкова, будто ягненок. Никаких колкостей, никаких плохих воспоминаний.
— Быть может, я буду как-то помогать тебе? — говорит она, уже собираясь уходить.
— Это было бы здорово.
— Мне ведь не трудно пойти с Марысей погулять или посидеть с ней вечером. А вы в это время могли бы куда-то сходить — в кино или в гости…
— Замечательно, — довольно посмеивается Ахмед. — Как-нибудь созвонитесь.
— Зачем же откладывать в долгий ящик? Скажи мне, в котором часу ты обычно гуляешь с ней, и я приду завтра, — дрожащим голосом предлагает она.
— Где-то около полудня. — Я приятно удивлена.
— Отлично! — Ахмед хлопает в ладоши. — А ты, Доротка, посидишь это время в офисе на телефоне. Может, наконец обучишься каким-то компьютерным азам.
— Даст бог, и такая старуха, как я, еще на что-то сгодится, — говорит мама с грустью, но в то же время с искоркой надежды в глазах.
И мы расстаемся, довольные приятным вечером и перемирием.
Со времени первого своего прихода мать кротка и уступчива, хоть к ране прикладывай. Она не просто помогает мне с дочерью, а практически на сто процентов выполняет за меня мои материнские обязанности. Другая бы на моем месте, возможно, сердилась, но для меня это идеальный вариант. Я поняла, что еще не совсем доросла до роли матери, и семейные обязанности стали меня, мягко говоря, тяготить. А с момента нашего примирения я снова дышу полной грудью. Марыся обожает бабушку, при виде ее смеется и дрыгает ножками, да и бабушка теперь совершенно помешана на внучке.
Я же почти все время провожу в фирме Ахмеда. Когда мужчины уходят по делам, я отвечаю на телефонные звонки и договариваюсь с клиентами. С компьютеризацией больницы ничего не выходит — государственная служба здравоохранения не выделяет на это денег; но, возможно, когда-нибудь в будущем… А пока мы хватаемся за более скромные заказы, и клиенты очень довольны нашими услугами. Метек и Ахмед идеально подходят друг другу для сотрудничества: один — шутник и хитрец, другой — трудяга и педант. Один находит и приводит клиентов, другой составляет какие-то программы — то бухгалтерские, то базы данных; у меня пока что на слуху только их названия.
— Доротка, может, займешься ребенком? А то малышка забудет, как ты выглядишь. — Ахмеда уже несколько утомило мое постоянное присутствие в офисе.
— Но я ведь вам помогаю, — обиженно отвечаю, осматриваясь по сторонам в поисках поддержки.
— Да-а-а, — хором тянут Ахмед и Метек, не желая ни оскорбить, ни рассердить меня.
— Так, может, вы бы предпочли заменить меня автоответчиком? Выгнать меня, выбросить? Признавайтесь! — задетая за живое, я начинаю атаку. — И что же такого вы здесь собираетесь делать, раз я вам мешаю? Что? — Со слезами на глазах я хватаю сумочку и направляюсь к дверям.
— Доротка, ты вообще не разбираешься в нашей работе и, более того, не хочешь учиться. Клиентам нужны консультации специалистов, а ты, к сожалению, этого предоставить не можешь, — серьезно говорит Ахмед. — Ты далека от современности, не знаешь никаких технических устройств.
— Что?! — Я возмущенно повышаю голос, и Метек ретируется, не желая быть свидетелем семейного скандала. — Неужели я так уж глупа? Думаешь, я не умею включать, к примеру, магнитофон?
— Вот-вот, на этом ты и остановилась. Приемниками «грюндиг» пользоваться научилась, а дальше — никак. И ты совершенно не хочешь меняться. Раз уж я не смог тебя ничему научить, так хоть на курсы какие-нибудь запишись. Главное — захотеть. — Он неодобрительно смотрит на меня. — Если ты не занимаешься ребенком и дома сидеть не желаешь, так делай хоть что-нибудь осмысленное.
— Превосходно! — кричу я. — Наконец-то я узнала, какого ты мнения обо мне! Мало того что я дура, так еще и плохая мать. — Больше я слышать ничего не хочу, поэтому разворачиваюсь и выбегаю на шумную улицу.
Быстро же он поменял свое отношение ко мне! Раньше я была для него принцессой, совершенством, райской гурией на земле, а теперь… Я ему еще покажу! А домашней наседкой не буду, не позволю запереть себя в четырех стенах, среди кастрюль и вонючих пеленок. Для этого ему надо было жениться на арабской бабе. Что ж, меняем тактику — и выше голову!
Я делаю несколько глубоких вдохов, и передо мной уже вырисовывается светлое будущее. Действительно, зачем я им навязывалась, идиотка? Давно пора подумать о себе! Сперва — к косметологу, парикмахеру и маникюрше, затем, может быть, на какой-нибудь массаж. Начинаем действовать!
Союзников у меня маловато, нужно брать дела в собственные руки. На фонарном столбе я нахожу рекламу аэробики: недалеко, недорого, гарантия идеальной фигуры всего через месяц. В познанской газете выискиваю объявление о дополнительном наборе на курсы секретарей с углубленным изучением компьютера: три вечера в неделю, для меня в самый раз.
Жизнь заиграла новыми красками, время пошло быстрее. Я теперь так занята, что и не замечаю, как проходят дни. Дочкой я занимаюсь до обеда, потом меня сменяет мама. Она ужасно рада, что я продолжила учебу, и гордится мной.
С Ахмедом мы видимся поздними вечерами, а бывает, что и словом не перекинемся несколько дней кряду. Нередко он приходит домой, когда я уже сплю. За последнее время я даже несколько раз учуяла от него запах спиртного, причем не пива и не вина, а именно того напитка, который был ему так отвратителен. Наверное, сказывается скверное влияние Метека и польской действительности; тем не менее я делаю вид, будто ничего не замечаю, — не буду же я ломать копья из-за мелочей. На самом деле все у нас сейчас хорошо, каждый воплощает в жизнь свои собственные планы, мы строим семью, и нас неразрывно объединяет Марыся.
— Доченька моя любимая… — сквозь сон я слышу неясное бормотание. — Любишь па-а-апочку? — Узнав голос Ахмеда, я удивленно открываю глаза. — А мамаше твоей на меня давно уже насра-а-ать… — по-дурацки хихикает он, держа нашу малышку на руках. А сам-то едва стоит на ногах!
— Ахмед, черт подери, что ты вытворяешь?! — Я подскакиваю к нему и пытаюсь удержать его в вертикальном положении.
— А что, уже и с ребенком поиграть нельзя? — глупо спрашивает он, глядя на меня пьяными глазами.
— Есть время играть и время спать, — резко отвечаю я. — А для тебя сейчас время трезветь и ждать завтрашнего похмелья.
— Ого, наша принцесса рассердилась. — В его взгляде я вижу злобный блеск. — Стоило бы хоть немного внимания уделять семье, а не по любовникам таскаться.
— Что?! — Я не могу прийти в себя от изумления. — Ты же сам выгнал меня из фирмы! Я, недоучка, тебе только мешала! Ты сам сказал мне, чтобы я пошла на какие-нибудь курсы. Какие же у тебя ко мне претензии?
Ахмед теряет равновесие и как подкошенный падает на кровать. Марыся смеется, ей весело, а у меня от ужаса волосы встают дыбом. А если бы он уронил ее?!
— Оставь ребенка в покое, пьяница! — кричу я, разгневавшись не на шутку. — Ты причинишь ей вред.
— А ты не причиняешь нашей дочке вреда, каждый день оставляя ее без матери? — Мы начинаем вырывать ребенка друг у друга. — Оп-ля! — Он смеется пьяным смехом и сползает на пол.
Я хватаю Марысю на руки и быстро кладу малышку в кроватку.
— С тобой мы побеседуем завтра. — Я становлюсь над Ахмедом, упирая руки в бока. — Если только ты будешь помнить хоть что-нибудь из того, что говорил.
— Ага, ага… — Он пренебрежительно машет рукой, сворачиваясь клубком на полу. — Спать, спать… — неразборчиво бормочет.
Мне не хочется перетаскивать его на кровать. Пусть завтра у него болит не только голова, но и кости!
Утром, когда я просыпаюсь, его уже нет — чувствуется лишь затхлый запах перегара в нашей спальне. Я настежь отворяю окно, беру на руки Марысю и иду с ней в кухню. Какой же здесь бардак! Я останавливаюсь в дверях как вкопанная. На столе — остатки еды, холодильник открыт настежь, пол — липкий от пролитых напитков. Я сажаю ребенка в кресло и начинаю убирать. Изумленно замечаю надрезанную ветчину, надкушенные свиные сосиски под толстенным слоем горчицы; а посреди стола красуется выпитая до половины бутылка еще холодного пива. Куда же подевались все заповеди правоверного мусульманина? Вероятно, будучи в стельку пьяный, Ахмед и сам не осознавал, что делает… Лишь бы с ним ничего не случилось! Мое сердце начинает колотиться быстрее. Только бы он не садился за руль!
— Мама, милая, ты бы не могла сегодня прийти пораньше? — говорю я в трубку, дрожа от волнения и в то же время пытаясь навести порядок в кухне.
— А что случилось? У тебя какой-то странный голос. — Всегда-то она почувствует, если что не так.
— Ничего особенного. Ахмед просил меня помочь в офисе — у них там полно работы, — делаю я попытку соврать, хотя и знаю, что у меня выходит не очень-то хорошо.
— Ну, раз так… — недоверчиво тянет мать. — И когда же мне прийти?
— Прямо сейчас. Если сможешь, то быстрее. — Все-таки нервы выдают меня.
— Угу. Скоро буду.
Я мечусь по квартире, словно помешанная. Черт подери, дела плохи.
— Ну что? — раздается в прихожей голос матери, которая действительно пришла минут через десять.
— Да-да, я сейчас убегаю. — Я на ходу собираю волосы в пучок. — Как быстро ты пришла!
— Как на пожар. — Она испытующе смотрит на меня. Я отлично знаю этот взгляд.
— Все в порядке, мама. Не тревожься. — Мимоходом целую ее в щеку и убегаю из квартиры, пока она не забросала меня вопросами.
— Но, Доротка… — слышится мне вслед.
— Все будет хорошо! Спасибо, что пришла!
Хоть наш городок и невелик, но сегодня я, добежав до офиса за пятнадцать минут, побила рекорд.
— Есть здесь кто-нибудь? — кричу я прямо на входе, не видя ни одной живой души.
Вокруг тихо, слышен лишь гул компьютеров. Кажется, если кто-нибудь зайдет и вынесет отсюда половину оборудования, никто и не заметит. Странно… В углу стоит телевизор, которого раньше не было; на экране — стоп-кадр какого-то фильма. Они что, сериалы тут смотрят?.. Я замечаю, что телевизор подключен к видеомагнитофону, и наугад жму клавишу пульта. Внезапно на весь офис раздаются стоны, повизгивания и страстные вздохи совокупляющейся на экране пары. Это же порнография! От изумления я выпучиваю глаза. Какая гадость!
— Вижу, тебе интересно, — слышу я резкий голос мужа за моей спиной.
— Что?
— Хочешь немного подучиться перед очередными свиданиями со своими хахалями? — Он тупо смотрит на меня.
— Кажется, это я должна тебя спросить, каким образом этот фильм оказался у тебя в офисе. Не так ли?
— Не собираюсь я, женщина, оправдываться перед тобой. Мне достаточно того, что вытворяешь ты. — Он стискивает зубы, а рубец на шее багровеет, будто сейчас разойдется.
— О чем ты, черт побери?! — кричу я. Это все меня уже нервирует не на шутку. — Какую блажь ты вбил себе в свою глупую арабскую голову?!
— Арабскую? Когда-то ты ничего не имела против. — Он хватает меня за скрученные в пучок волосы и приближает мое лицо к своему. От него несет спиртным.
— Я и сейчас ничего не имею против, но ты вздумал вести себя как самый жалкий польский голодранец-деревенщина! — шиплю я сквозь зубы от боли и ярости. — Пусти меня, хам!
Я вырываюсь из рук Ахмеда, оставляя у него в пальцах приличную прядь своих светлых волос. В этой борьбе нечаянно сталкиваю на пол видеокассеты, лежащие на столе ровной стопкой. Их немало. На обложках — обнаженные пары, запечатленные во время секса.
— Теперь-то я знаю, какими делами занят мой муж, — с неподдельным удовлетворением говорю я. — Теневой бизнес, торговля порнофильмами.
— Не преувеличивай, — уже гораздо покладистее отвечает он, сбитый с толку.
— Значит, я преувеличиваю?! — кричу я, перепуганная всерьез. — Это ведь незаконно! Это все равно что наркотиками торговать! Глупец, ты что, сесть хочешь?! Хочешь в польскую тюрягу?!
— Доротка, не драматизируй. — Пристыженный, Ахмед пытается обнять меня.
— Не прикасайся ко мне, извращенец! А может, ты уже и с мафией сотрудничаешь? Это ведь их сфера влияния!
— Что, маленький семейный скандальчик? — Изрядно выпивший Метек с глупой улыбкой вваливается в комнату.
— Вот что, Метек, — набрасываюсь на него я. — Я-то думала, что ты умнее, по крайней мере хитрее…
— В чем дело? — Все такой же веселый, он допивает коктейль из липкого стакана.
— Дело в том, что рано или поздно вы попадетесь, потому что ваша деятельность нелегальна.
— Ты преувеличиваешь. — Пренебрежительно махнув рукой, Метек, покачиваясь, выходит. Выходит наверняка для того, чтобы налить себе очередной стаканчик.
— Доротка, на самом деле ты права. — Ахмед смиренно глядит мне в глаза. — Но это временно, для начала. У нас нет заказов, нет прибылей, а ведь жить на что-то надо.
— Но…
— Мы осторожны, никто о нас не пронюхает, потому что все заказы разлетаются быстрее свежих булочек. Рискует пункт видеопроката, а не мы. Вот эта партия — уже последняя. — Он склоняется ко мне и прикасается вспотевшим лбом к моему лицу.
— Надеюсь. — Я потихоньку успокаиваюсь. — И перестань пить!
— Да ведь ты знаешь, что я…
— Тебе это вредно и противоречит твоей религии. Ты сам говорил это. А кроме того, после водки ты становишься совершенно другим человеком, — добавляю я огорченно. — Не тем, которого я знаю и которого люблю.
— Принцесса моя, это больше не повторится, обещаю тебе. — Снова наклонившись, он нежно целует меня, но я чувствую только одно: невыносимую вонь из его рта.
— Ахмед, я возвращаюсь к своим делам и надеюсь, что у нас все снова будет так, как прежде. Обдумай все хорошенько, ладно?
— Пока, Доротка. — Он комично приставляет два пальца ко лбу, будто отдает мне честь.
Ну что ж, не зря опытные люди говорят, что надежда — удел глупцов. Видно, и я тоже из глупцов. Проходят вечера и ночи, а я по-прежнему или одна, или в обществе пьяного мужа, настроенного ко мне враждебно. Он сидит молча и, прищурив глаза, наблюдает за мной, словно знает обо мне что-то скверное. Мне начинает казаться, что лучше, когда его нет рядом. Его присутствие тяготит меня. Не знаю, как так вышло, ведь совсем недавно мы не могли обходиться один без другого, бывало, что разговаривали часами, наслаждаясь обществом друг друга.
— Дорота, ты должна приструнить их. — Это моя мать, не выдержав, решает вмешаться.
— Кого? — Я, как всегда, притворяюсь дурочкой.
— Господи, как ты меня нервируешь этими своими дурацкими переспрашиваниями! Повзрослей наконец. Ты ведь жена и мать. Перестань прятать голову в песок.
— Ты поумнее меня будешь. — Я сбрасываю маску, решив, что притворяться дальше не имеет смысла. — Так скажи мне, что надо делать.
— Надо реагировать, причем решительно. Иди туда и разгони всю эту компанию пьянчужек. О них уже весь город болтает.
— Ах, так вот почему ты этим так озаботилась! — гневно повышаю голос я. — Из-за сплетен! Иначе тебе это было бы до задницы.
— Перестань со мной ругаться. Сама собой эта проблема не решится. Ты должна действовать.
— Вообще-то, я давно уже хотела туда явиться и надавать им всем по физиономиям, — признаюсь я и, прислушавшись к ее подстрекательству, стала собираться. — Хватит! По-хорошему они, видимо, не понимают. Я им покажу!.. А ты оставайся с малышкой и уложи ее спать. — И я хлопаю дверью.
— Но необязательно сразу прибегать к рукоприкладству! Достаточно будет, если ты решительно им скажешь… — доносится до меня испуганный крик матери, выскочившей на лестничную клетку.
Я шагаю и, разъяренная и напряженная до предела, мысленно еще сильнее накручиваю себя. Будто торпеда, влетаю в офис фирмы. Свет везде выключен, лишь экраны компьютеров излучают неземное свечение. Но из дальних комнат доносится смех, в том числе и женский. О нет, это уже слишком!
— Приветствую развлекающихся. — Я становлюсь в дверях, презрительно поджав губы.
Общество замерло. Я скольжу по нему недоброжелательным взглядом. Вот, разумеется, Метек, вот Али со своей женой Виолеттой, вот случайно встреченный нами Махди с какой-то юной блондинкой… А вот и мой муж, исполняющий обязанности хозяина.
— А ты что здесь делаешь? — Ахмед первый преодолевает растерянность. — Конечно же, ты оставила ребенка, чтобы шляться по ночам, — заявляет он, переходя в наступление.
— Ты, оказывается, помнишь, что у нас есть ребенок? Когда ты в последний раз обращал внимание на дочку?
— Заткнись, женщина, и марш домой! — повышает голос Ахмед. — Марш, марш, и вприпрыжку!
Я слышу тихое женское хихиканье. Размалеванная вульгарная красотка выходит из маленькой кухни и обнимает моего мужа за талию. Я не верю собственным глазам, пульс барабанит где-то в голове, а горло перехватывает от отчаянной обиды. Променял меня на такую потаскуху!
— А ты, дорогой, не хочешь ли вернуться и пожить в нашем доме хоть немного? Или ты уже и адреса не помнишь? — не сдаюсь я, хоть и чувствую себя полной дурой, да еще на глазах у всех этих чужих людей.
Ахмед крепко хватает меня за плечо и вытаскивает на середину комнаты. Я ощущаю, с какой страшной силой он сдавливает мне руку, и на глаза наворачиваются слезы.
— Может, ты и бить меня начнешь?! — У меня начинает дрожать голос.
— Если придется. — Стоя напротив, он с ненавистью смотрит мне в глаза. — Не смей позорить меня перед друзьями, шлюха. — Он резко толкает меня к двери.
— Ты сам себя позоришь, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, с трудом сдерживая слезы, — если бы ты знал, как…
— Если бы ты не таскалась со своими дружками, то и я сидел бы дома.
— Черт побери, что ты мелешь?!
— Знаешь, я вообще не хочу с тобой разговаривать. Вон отсюда! Возвращайся к своим познаньским любовничкам. — Вытолкнув меня за дверь, он запирает ее на ключ.
Это какая-то безвыходная ситуация, ловушка, тупик. Слезы, которые я уже не сдерживаю, ручьями бегут по моим щекам. Должно быть, у меня размазалась косметика, прохожие смотрят на меня, но мне все равно. Я так несчастна! Стою посреди улицы и плачу, точно маленький ребенок.
Проходит несколько минут, я поднимаю глаза и словно сквозь туман вижу открытый магазин. Плевать мне на все! Раз ему все можно, то и мне тоже. Вхожу, покупаю вино, пиво и две пачки сигарет. Может, хоть это утешит меня, потому как совместного будущего с Ахмедом я уже не вижу.
Захожу домой, почти выталкиваю маму за дверь и ложусь в вальяжной позе на диван в гостиной. Музыка играет на максимальной громкости, я в ускоренном темпе опорожняю все бутылки и выкуриваю целую пачку никотиновой дряни. Погасив в переполненной пепельнице последнюю сигарету, я вдруг ощущаю, что содержимое желудка просится наверх. В последний момент я добегаю до туалета и, стукнув сиденьем унитаза, с рыком выдаю обратно все то, что в себя влила. А потом еще долго сижу в ванной на ледяном полу, заливаясь слезами.
Нет, не должна я уподобляться ему — что же тогда станет с нашим ребенком, с нашей жизнью? Топить горе в спиртном — глупо, только что я убедилась в этом на собственной шкуре. В конце концов я ложусь в холодную постель и забываюсь беспробудным сном.
Внезапно что-то будит меня… Господи, я не могу дышать! Будто клещи стискивают мою шею. В ужасе открыв глаза, я вижу над собой очертания головы Ахмеда и его блестящие холодные, словно сталь, глаза. Я начинаю хрипеть, одновременно лягаясь, колотя его вслепую кулаками и извиваясь, будто угорь. Но как же сильно, убийственно сильно сдавливает он мою шею! Последний проблеск сознания подсказывает решение: я просовываю ногу между нашими телами и изо всей силы отталкиваю его. Это подействовало, он немного расслабил пальцы. Это для меня единственный шанс, и я уже обеими ногами что есть мочи лягаю его, понимая, что спасаю свою жизнь. Ахмед падает спиной на стоящий поблизости комод и стонет от боли. Я с трудом восстанавливаю дыхание, слышу свист, вырывающийся из собственного горла, и понемногу прихожу в себя. Вскакиваю на ноги, бросаюсь к кроватке Марыси, хватаю ребенка на руки и без оглядки, в чем была выбегаю из квартиры.
— Доротка, я не защищаю его, но все-таки он твой муж, такого уж ты себе выбрала, — осторожно убеждает меня мама.
— Неужели ты думаешь, что я вышла бы за него, знай я тогда о нем то, что знаю сейчас? — огорченно отвечаю я.
— Ну что ж, не всегда нам живется легко и приятно. Но такова взрослая жизнь. Иногда нужно идти на компромисс.
— То есть позволить себя убить? — не выдерживаю я и сердито гляжу на нее. — К чему ты меня склоняешь? Хочешь от меня избавиться?
— Ты ведь знаешь, что можешь жить и у меня. Но твое место — рядом с мужем. Дай ему шанс.
— Шанс на что? На что, скажи мне? — Я начинаю ходить из угла в угол, и Марыся беспокойно наблюдает за моими передвижениями. После недавнего происшествия она стала нервной и плаксивой.
— Доротка, он говорил со мной. Сказал, что и сам не знает, что на него нашло…
— Да мне это до задницы! — перебиваю ее я. — На него, значит, нашло затмение! Но ведь я за это могла поплатиться жизнью! Нет, его ничто не оправдывает.
— Верно, не оправдывает, но с того дня он не пил ни капли спиртного. Более того, он говорит, что теперь окончательно понял, почему его религия запрещает эту отраву.
— Значит, ты ведешь с ним долгие беседы? И, разумеется, за моей спиной! Премного тебе благодарна, — укоризненно говорю я.
— Каждый день утром, выходя в магазин, я вижу его у нашего подъезда. Он умоляет меня помочь, просит поговорить с ним. Я же хочу только добра и тебе, и Марысе. Я ведь вижу, как ты без него несчастна.
— Я? Без него?! Да я из дому не выхожу из страха, что этот сукин сын кокнет меня в темном переулке!
— Ну, не сходи с ума, — говорит мать, но на лице ее я читаю сомнение.
— Вот я и сижу здесь, словно мышка, — продолжаю я. — Даже учебу бросила. Может, именно этого он и хотел — чтобы я была необразованной домохозяйкой, дурой беспросветной. Он себе навыдумывал, будто у меня в Познани какие-то любовники, а у нас в группе всего-то двое парней было, да и те, кажется, гомики.
— Вот-вот, это все из-за ревности, — поддакивает мать. — Он болезненно ревнив. Сколько я на свете живу, а таких еще не встречала.
— Ну, если он всякий раз будет ревновать меня к каким-то поклонникам, существующим только в его воображении, то я никогда не буду в безопасности. И брак наш от этого крепче не станет. Как же с таким человеком жить?
— Тяжело, но попытаться стоит. Дай ему еще один шанс. Если он его профукает, то я больше никогда, никогда не стану тебя уговаривать вернуться к нему. Даже наоборот, я тогда тебе и с разводом помогу. В этом-то у меня опыт есть, — горько усмехается она.
— Уж и не знаю… — колеблюсь я, поскольку, дура, до сих пор люблю его.
— Значит, я приглашу его на воскресный обед. — От радости мама даже в ладоши захлопала. — И на этот раз не будет ни свиных отбивных с капустой, ни грудинки! — И мы обе смеемся до слез.
Месяц проходит за месяцем, времена года сменяют друг друга, будто в калейдоскопе. В том, что я становлюсь старше, я косвенно убеждаюсь, глядя на свою дочку. Сперва я торжествовала, что она какает в горшок, потом радовалась ее первым шагам, затем — первой самостоятельно съеденной тарелке супа, а теперь мы покупаем все новые и новые пробковые доски, чтобы размещать на них ее художества в духе абстракционизма. Ахмед ужасно балует ее, и даже мама, которой малышка порой садится на голову, осуждает маленькие сумасшествия моего мужа и называет его поведение непедагогичным. У Марыси уже есть электронное пианино «Ямаха», кубики «Лего», целая выставка Барби и Кенов, велосипед, самокат, розовые ролики, миниатюрный скейтборд, а на свой третий день рождения она получила игровые приставки «Нинтендо» с ее любимыми «Братьями Марио».
— Ребенок должен развиваться, дорогая моя, — объясняет мне Ахмед, довольный собой. — Вот ты поздно познакомилась с современной техникой и поэтому до сих пор панически ее боишься. А ведь без умения пользоваться великим множеством электронных устройств нынче не проживешь.
— Но я же как-то живу, — приходит мне на помощь мама.
— А я повторяю: это необходимо. Вот вам пример: Марысе не стоит труда включить себе сказки на видеомагнитофоне, а моя жена не умеет поставить кассету с упражнениями по аэробике. Вот так!
— Здесь я с Ахмедом согласна, — подключается к разговору Госька, приехавшая нас навестить. — Без знания компьютера с новейшими программами и всех офисных устройств мечтать о работе бессмысленно. У нас были занятия по информатике, но я ходила еще и на дополнительные курсы, и это принесло свои плоды: я единственная из своей группы нашла работу через неделю после окончания учебы. Причем хорошо оплачиваемую работу!
— Языки тоже важны, — говорит Уля, желая, наверное, меня добить. — Еще до окончания университета я хочу сдать английский на FCE и получить сертификат — или оксфордский, или кембриджский. А может, выйдет даже advanced [4].
Понятия не имею, о чем она говорит. Я темная провинциалка, домохозяйка, запустившая себя. Один семестр на курсах секретарей чуть было не разрушил мой брак и мою жизнь. А они, мои подруги, приехали погостить из большого города и теперь строят из себя дам высшего света. Одна будет превосходной ассистенткой главного менеджера, а другая — специалисткой по связям с общественностью. А что я? Я воспитываю ребенка, и общение с людьми у меня ограничивается занятиями аэробикой в районном клубе, который я посещаю два раза в неделю. Я хожу на утренние занятия, потому что именно утром там не бывает мужчин — одни лишь располневшие домашние наседки.
— Ну а вообще как у вас дела? — спрашивает Госька, разодетая в брендовые шмотки.
— Да так, помаленьку… — отвечаю я. Чем же мне похвастаться?
— Превосходно! Блестяще! — с энтузиазмом перебивает меня Ахмед. — Я боялся открывать интернет-бизнес в такой глуши, но ведь нынче мир становится все теснее. Мне уже не приходится ездить к клиенту со всем оборудованием. Теперь я могу, сидя в удобном кресле в теплом офисе, выполнять заказ для фирмы, расположенной за тысячи километров.
— Хорошо, что у вас все получилось, — искренне радуется Уля; видимо, у нее в голове еще не помутилось, как у Госьки. — А сколько ты берешь за обычную программу — не для фирмы, а для частного лица?
— Для знакомых у нас скидки, — смеется Ахмед и откупоривает очередную бутылку красного вина.
— Отложу немного денег и обращусь к тебе. — Улька лихо закидывает ногу на ногу. Кажется, она кокетничает!
— Да что ты! — Ахмед разглядывает ее длинные ноги. — Приходи завтра, расскажешь, что тебе нужно, и сделаем. А об оплате подумаем потом.
— А где же подевались ваши прежние парни? — ехидно спрашиваю я. Должна же я как-то защитить себя и напомнить им, чтобы знали свое место!
— Ну, знаешь… — Госька вытягивает губы трубочкой: — Михал не вписывается в мою нынешнюю жизнь.
— А что же изменилось? Твоя жизнь или твои взгляды на жизнь? Насколько я помню, ты говорила, что у тебя с ним love до гробовой доски… или даже дольше.
— Механик не имеет ничего общего с офисной жизнью. Он там не в своей тарелке.
— А зачем ему сидеть в офисе? У него ведь есть своя работа. — Ее объяснения мне непонятны, зато я отлично вижу, какая она расчетливая.
— Но ведь у нас бывают корпоративы, встречи! — гордо произносит она. — Как он будет держать бокал с шампанским в своей невымытой лапе с мазутом под ногтями?
Лицо Ахмеда вытягивается от изумления. Его приветливый взгляд тухнет, и он смотрит на мою элегантную приятельницу довольно жестко. Пусть все так и остается. Этого я и хотела.
— Но ведь раньше ты не находила в его профессии ничего отталкивающего, — насмешливо замечаю я.
— Я же говорю — люди меняются, взрослеют. Одни идут вперед, поднимаются по служебной лестнице, получают повышения. А другие остаются на месте, а значит — позади.
— Хорошенькая философия! — восклицает мама: она хоть и играет с Марысей, но сама все время следит за разговором. — Очень удобная. Сегодня я с тобой, а завтра мне повезет, меня повысят — и я дам тебе ногой под зад. Что ж, дай бог, чтобы тебе всегда везло…
— Вы преувеличиваете, — смеется Госька, быстро хватает бокал и опорожняет его до дна.
— Ну а меня насчет Томека даже не спрашивайте. Он сам меня бросил, и я до сегодняшнего дня не могу прийти в себя. — Уля, увы, кажется безгрешной, но тем не менее продолжает бессовестно кокетничать с моим мужем. Она пожирает его глазами и без конца вертится в кресле, желая со всех сторон продемонстрировать свои ноги в мини-юбке. — Мне даже пришлось сделать аборт, — добавляет она и этим признанием шокирует нас всех.
— То есть как это «пришлось»? — изумленно спрашиваю я.