Несмотря на то что возможность перевода доказывается самим его существованием, не вызывает сомнения и факт наличия у этой возможности своих границ. Спор о границах возможности перевода отразился в трех концепциях, которые можно условно обозначить как концепции непереводимости, полной переводимости и относительной переводимости.
Теория непереводимости представляет собой вид критических замечаний и работ, в которых отрицается возможность создания перевода, целиком отражающего оригинал. Основателем концепции считается Вильгельм фон Гумбольдт, у которого были последователи. По мнению Гумбольдта, язык есть проявление «духа» народа. Он чертит вокруг своего народа своеобразный круг, при выходе из которого неизбежно попадаешь в другой круг. Третьего варианта не дано — перевод либо остается недопонятым из-за подавляющего своеобразия оригинала, либо становится «слишком понятным» из-за привнесения туда чуждого оригиналу мироощущения. В этом же русле высказывался известный русский лингвист XIX в. Александр Афанасьевич Потебня (1835—1891). Свое достаточно осторожное отношение к переводу он выразил в статье «Язык и народность», где уподобил план содержания ядру ореха, а план выражения его скорлупе, причем одно не может существовать отдельно от другого. Таким образом, столь широко культивируемое понимание перевода как замены плана выражения при сохранении плана содержания предстает несостоятельным, а сам перевод едва возможным: «Говоря, что из мысли подлинника мы берем существенное, мы рассуждаем подобно тому, как если бы мы сказали, что в орехе существенное не скорлупа, а зерно. Да, существенное для нас, но не для ореха, который не смог бы образоваться без скорлупы, как мысль подлинника не могла бы образоваться без своей словесной формы, составляющей часть содержания» [Потебня, с. 263].
|
|
Учение Гумбольдта нашло поддержку во многих работах XX столетия. Так, по мнению Бенджамина Уорфа, мыслительные категории не являются общими для всех наций, а обусловлены грамматическими системами их языков. Насколько различными могут быть эти грамматические системы, настолько же оригинальными могут быть и схемы мышления. В языке хопи есть существительное, которое может относиться к любому летающему предмету или существу, за исключением птиц: класс птиц обозначается другим существительным. Хопи называют одним и тем же словом и насекомых, и самолет, и летчика и не испытывают при этом никаких затруднений (ср. англ. missile, обозначающее любое летающее оружие). В этом же языке отсутствует понятие продолжительности времени, т. е. количественно оно не может превышать единицу. Индеец хопи говорит не Я остался на пять дней, а Я уехал на пятый день. Точно так же мы называем одним и тем же словом снег падающий снег, снег на земле, снег, плотно слежавшийся, как лед, талый снег. Для эскимоса же это слово слишком всеобъемлюще: он называет перечисленные состояния снега различными словами. Напротив, в языке ацтеков холод, лед и снег представлены одним и тем же словом с различными окончаниями: лед — это существительное, холод — прилагательное, а для снега употребляется сочетание ледяная изморозь. Эти различия в восприятии предметов и ситуаций делают практически невозможным моделирование идентичной ситуации средствами другого языка [Уорф, с. 92—106].
|
|
Гипотеза неопределенности перевода Уилларда Куайна базируется на отсутствии объективных оснований для выбора лучшего перевода из ряда приемлемых, но не совместимых друг
с другом. У одного и того же произведения не может быть похожих переводов, т. к. каждый перевод является оригинальной интерпретацией переводчиком первоначального замысла, соответственно множественность переводов свидетельствует в пользу отсутствия эталона перевода как такового, его относительности, граничащей с невозможностью [Самсонов, с. 21—29].
В соответствии с концепцией полной переводимости все человечество существует в относительно единообразной реальности, для отражения которой создан человеческий язык. Следовательно, любой язык в состоянии передать то, что было передано на другом языке, иначе он не реализовывал бы своей функции. Даже те вещи, которым сложно найти аналоги в другой культурной общности, можно выразить средствами иностранного языка. При этом не имеет значения ни географическая, ни эволюционная удаленность народов.
Категоричность вышеупомянутой концепции была подвергнута критике рядом исследователей, выразивших большое сомнение относительно возможности перевода, например, «Капитала» К. Маркса на языки племен, недавно обнаруженных в джунглях Амазонки или Малайского архипелага [Сдобников, Петрова, с. 116]. Очевидно, что нация, для которой осуществляются такого рода переводы, должна находиться примерно на той же стадии развития, что и нация, которая породила автора оригинала (1). Столь же развитой должна быть и система абстрактных понятий и категорий, без которых невозможно воссоздать текст аналитического содержания (2). Переводимость, таким образом, является понятием относительным, т. е. зависимым от некоторых факторов социального и культурного развития. Третьим из таких факторов можно считать наличие и продолжительность контактов между двумя народами (3). Чем эти контакты тверже и продолжительней (одним из индикаторов их продуктивности являются словари), тем качественней и адекватней будут переводы. Эта концепция может быть названа концепцией относительной переводимости. Приложим к ней еще несколько достаточно сильных аргументов.
|
|
Ю. Найда утверждал, что даже при коммуникации между специалистами, обсуждающими вопрос, относящийся к общей сфере деятельности, их взаимопонимание составит не более 80 %, т. е. потери информации в любой ситуации общения неизбежны (см.: [там же, с. 120]). В переводе как опосредованном процессе коммуникации действуют те же законы, только в более «обостренном» виде. Следовательно, утверждение, будто бы перевод невозможен, т. к. в нем нет 100-процентной передачи информации, равноценно отрицанию самого процесса общения, в котором ее потери присутствуют всегда.
Следующий тезис основан на так называемом принципе мозаики. В соответствии с этим принципом наличие сложных непереводимых мест оригинала нельзя отрицать, взять хотя бы хорошо известную игру слов или реалии, перевод которых может носить несколько неестественный характер. Столь же очевидно, что нельзя передать те ассоциации, которые сопровождают слово в менталитете представителей той или иной нации. Вместе с тем, несмотря на наличие таких огрехов, перевод способен передать энергетику произведения в целом: точно так же красоту мозаики или картины, написанной маслом, оценивают не вблизи, а отойдя на определенное расстояние.
Среди факторов, препятствующих переводимости, наиболее отчетливо выделяются 6 (подробнее о них см.: [там же, с. 110]):
1. Неодинаковое дробление действительности в разных языках. Является доказанным фактом, что представители различных культур по-разному, т. е. с большей или меньшей детализацией, воспринимают мир сквозь призму своего национального языка. Взять хотя бы членение цветов на синий и голубой, адресатов сообщения на ты и вы в русском языке и отсутствие такового членения в английском языке (blue, you). Хотя в большинстве случаев контекст сам расставляет правильные акценты, трудность может вызвать перевод высказываний, где в фокусе оказывается разница между понятиями. Так, предложение Вскоре они перешли на «ты» непереводимо на английский язык дословно. Однако это еще не значит, что в резерве английских выразительных средств нет способов передать сокращение дистанции между участниками общения. Вполне можно заменить русское ты именем собственным — Soon they began calling each other Tom and Jack.
Французский переводовед Ж. Мунэн в качестве аргумента в пользу переводимости приводит наличие различий в членении действительности даже внутри одного языкового сообщества: так, в распоряжении французских коневодов имеется более 200 названий лошадей, однако это не мешает их общению с другими французами [там же, с. 124].
2. Существование этнографических лакун — лексических единиц, обозначающих реалии, отсутствующие в переводящем языке. Взять хотя бы хорошо известные в свое время советизмы большевик, колхоз, исполком, субботник, дружинник. Как показывает практика, такие слова тоже не являются непереводимыми, т. к. неотъемлемое свойство любого естественного языка — открытость для заимствования новых понятий и слов. Следовательно, данные слова можно, как минимум, заимствовать. Подобные процессы, правда, более явно наблюдаются в научно-технических переводах. Русская научно-техническая лексика практически вся состоит из заимствований, однако сам язык от этого нисколько не пострадал, а лишь приобрел. Существуют и другие способы преодоления этого препятствия, например применение аналога или описательного перевода: Масленичная неделя — Pan-cake week, подробнее об этом будет сказано в разделе о реалиях.
3. Использование в тексте специфических особенностей низших уровней данного языка (фонем и морфем). Наряду со способностью языка называть предметы и явления он обладает способностью подражать звукам (ономатопея). При этом звуки могут вызывать различные ассоциации у носителей языка. Например, эффект шуршания в английском языке создается звукoм [s]:
And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain,
Thrilled me — filled me with fantastic terrors never felt before…
(Э. По)
В русском языке данный звук не вызывает подобных ассоциаций, однако это не является непреодолимым препятствием для перевода, т. к. в русском языке звук, передающий шуршание все же имеется [там же, с. 130]:
Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего…
(Пер. М. Зенкевича)
4. Диалектная речь в художественном тексте. Местные диалекты, например валлийский или шотландский в Англии, представляют собой сложную проблему для перевода, т. к. привлечение аналогичных разновидностей языка, имеющихся у других народов, в данном случае исключается (трудно представить себе валлийца, разговаривающего, например, с украинским акцентом). Выход следует искать в других нарушениях языковой нормы — не в локально маркированных, а в стилистически маркированных элементах: Now then, Freddy: look wh' у' gowin, deah... (Shaw) — Куда прешь, Фредди? Возьми глаза в руки! Диалектные особенности произношения кокни здесь компенсируются просторечиями и фразеологизмами [Швейцер, 1988, с. 161].
5. Случаи, когда отсутствие смысла является целью сообщения. В качестве примера можно привести известные строки из «Бормоглота» Л. Кэрролла:
Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe;
All mimsy were the borogroves,
And the mome raths outgrabe.
С данным отрывком не справится ни одна программа-переводчик, поскольку в её лексиконе таких слов нет, как нет их в лексиконе обычного человека. Практически полное отсутствие смысла сообщения является в данном случае самоцелью, что, однако, не помешало ряду переводчиков успешно создать собственные неологизмы, используя словообразовательный и формообразовательный потенциал ПЯ:
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
(Пер. Д. Орловской)
Как и у Л. Кэрролла, многие слова здесь наделены псевдосмыслом, например:
варкалось — восемь часов вечера, когда уже пора варить ужин, но в то же время уже немножечко смеркается;
хливкий — хлипкий и ловкий;
шорёк — помесь хорька, барсука и штопора;
пыряться — прыгать, нырять, вертеться;
зелюк — зелёный индюк и т. п.
6. Игра слов. Необходимость передачи данного приема обусловлена тем, что довольно часто он является текстообразующим, т. е. от него зависит ход дальнейшего повествования, а порой и смысл всего отрывка. Трудность его передачи состоит в том, что смысл высказывания и языковые средства, из которых оно строится, образуют неделимое целое. Когда при переводе происходит замена одного языка другим, эта целостность нарушается. Так, английские омонимы fan (фанат) — fan (веер), bean (боб) — been (причастие II глагола быть), steel — steal и другие при переводе на русский язык потеряют свое звуковое сходство. Следовательно, невозможно будет и обыграть данные слова. Вместо них, очевидно, придется использовать другие омонимы — хотя бы частично близкие по смыслу первоначальным. Для примера можно взять известное высказывание: Is life worth living? It depends upon the liver, в котором происходит игра на значениях слова liver, соответственно живущий и печень [Швейцер, 1988, с. 94]. Буквальный перевод предложения не дает желаемого эффекта, т. к. собственно игра слов пропадает: Стоит ли прожить жизнь? Это зависит от печени/живущего *. Единственный способ решить проблему — найти другую пару омонимов, например: Жизнь дело нелегкое? Смотря, какие у вас легкие.
С игрой слов мастерски справляется В. Набоков в одном из своих ранних переводов книги Л. Кэрролла «Приключения Алисы в стране чудес» (у Набокова — «Аня в стране чудес»):
“When we were little”, the Mock Turtle went on at last, more calmly, though still sobbing a little now and then, “we went to school in the sea. The master was an old Turtle — we used to call him Tortoise”.
“Why did you call him Tortoise, if he wasn’t one?” Alice asked.
“We called him Tortoise because he taught us”, said the Mock Turtle angrily. “Really you are very dull” —
— Когда мы были маленькие, — соизволила продолжать Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, — мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий учитель, мы его звали Молодым Спрутом.
— Почему же вы звали его молодым, если он был стар? — спросила Аня.
— Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, — сердито ответила Чепупаха. — Какая вы, право, тупая!
Обыгрывание фонетического облика слова tortoise, обозначающего черепаху, и словосочетания taught us (учил нас) в оригинале является ключевым для данного эпизода. Добиться столь же эффектной игры созвучий В. Набокову удалось благодаря удачному выбору русских слов спрутик и прутик, вследствие чего целостность эпизода не пострадала.
«Играют словами» не только используя омонимы. Слова можно всячески переиначивать, читать задом наперед и т. п.:
Только монархия может спасти Россию. Только монархия! Само провидение указывает этот путь нашей родине. Эмблема советской власти — серп и молот, так? — Козарин палочкой начертил на песке слова «молот» и «серп», потом впился в лицо Григория горячечно блестящими глазами: — Читайте наоборот. Прочли? Вы поняли? Только престолом окончится революция и власть большевиков.
Манипуляции со словами hammer и sickle не дают желаемого результата. Поэтому решение данной проблемы следует искать в рамках этого семантического поля или концептов с идентичной символикой, в частности красный, завод, земля, рабочий, крестьянин и др. Переводчик «Тихого дона» может воспользоваться словом star, т. к. путем перестановки букв в последнем можно получить слово tsar либо rats. Игра слов получится не столь выразительной, но будет, тем не менее, соблюдена [Сдобников, Петрова, с. 134].
Вопросы для самоконтроля
1. Что подразумевается под понятием «непереводимость»?
2. Кто считается основателем теории непереводимости?
3. На чем базируется концепция непереводимости В. фон Гумбольдта?
4. Каков основной тезис концепции полной переводимости?
5. Как работает принцип мозаики в переводе?
6. Какие существуют основания для критики концепции непереводимости?
7. Назовите основные факторы, препятствующие переводимости, и способы смягчения этих факторов.
8. Что такое этнографическая лакуна?
9. В чем состоит трудность перевода игры слов?