— Какие вопросы стоят перед вами? — спросил он.
— Ну... Я хочу узнать остальные откровения. Особенно хочу знать, найдет ли Билл Девятое. Хочу узнать о Марджори. Еще... хочу узнать о Себастьяне.
— И что вам отвечает интуиция?
— Не знаю. Я представлял себе встречу с Марджори. Представлял, как Билл убегает, а солдаты за ним гонятся. Что это значит?
— А где вам представился Билл?
— В сельве.
— Возможно, это указание, куда вам ехать. Икитос как раз окружен сельвой. А как вы видели Марджори?
— Мне просто представилась наша встреча.
— А Себастьян при чем?
— Мне пришло в голову, что он борется с Рукописью, потому что неверно ее истолковал, и что его можно переубедить, если понять, чего именно он в ней боится.
Священники обменялись удивленными взглядами.
— Что это все значит? — спросил я.
Отец Санчес ответил вопросом на вопрос:
— А вы как думаете?
Впервые после памятного приключения на верху горы я чувствовал себя наполненным энергией, сильным и уверенным в себе. Я поднял глаза и твердо сказал:
— Думаю, это значит, что мне надо отправиться в сельву и постараться узнать, что именно в Рукописи пугает церковные власти.
Отец Карл улыбнулся.
— Замечательно! Можете взять мой грузовик.
Я кивнул. Мы обогнули дом и пошли к машинам. Все мои вещи вместе с запасом еды и питья уже лежали в грузовике отца Карла. Свои вещи священники погрузили в машину Санчеса.
— Вот что я хочу вам сказать на прощанье, — проговорил Санчес. — Не забывайте почаще останавливаться, чтобы возобновить запас энергии. Ощущайте полноту, ощущайте любовь. Помните, что если вы ощущаете любовь, ничто и никто не сможет отобрать у вас энергию. Если вы и отдадите энергию кому-то, то сможете ее восстановить. В действительности, поток отдаваемой вами энергии тут же создаст встречное течение, направленное к вам, так что ваша энергия никогда не иссякнет. Все, что требуется, — это полное осознание обоих потоков. Особенно это важно, когда вы общаетесь с людьми.
|
|
Он замолчал, и тут же, словно по данному знаку, подошел и заговорил отец Карл.
— Вы изучили все откровения, кроме двух, — Седьмого и Восьмого. Седьмое учит нас сознательной эволюции — нужно быть начеку и замечать каждое значимое совпадение, каждый ответ, который посылает нам Вселенная.
Он протянул мне небольшую папку.
— Это — Седьмое. Оно недлинное и носит общий характер. Оно учит нас помнить, что вещи, которые бросаются в глаза, и приходящие в голову мысли могут быть посланы нам как ответы на наши вопросы. Что касается Восьмого, то вы познакомитесь с ним, когда придет время. Оно учит нас помогать людям дать нам нужные ответы. А дальше оно описывает новую этику человеческих отношений. Мы узнаем, как люди должны относиться друг к другу, чтобы каждый мог без помех эволюционировать.
А почему вы сразу не дадите мне Восьмое откровение? — спросил я.
Отец Карл, улыбнувшись, положил руку мне на плечо.
— Потому, что мы чувствуем, что этого делать не надо. Мы ведь тоже должны прислушиваться к своей интуиции. Не сомневайтесь, вы получите Восьмое, — когда зададите нужный вопрос
Я сказал, что все понял. Друзья обнялись со мной и пожелали мне удачи. Отец Карл еще раз заверил меня, что мы скоро увидимся и что я обязательно узнаю все, ради чего прилетел в эту страну:
Мы уже собрались сесть по машинам, когда Санчес неожиданно снова повернулся ко мне.
|
|
— Интуиция велит мне сказать вам еще одну вещь, которую вы поймете позже. Определяйте путь по красоте и радужному свечению. Места и люди, которые несут вам ответы, будут сиять и радовать глаз.
Я кивнул и сел в грузовик отца Карла. Мы тронулись — друзья мои впереди, я за ними. Так мы ехали по каменистой дороге несколько миль, до развилки, а там Санчес помахал мне рукой из окна и свернул с отцом Карлом на восток. Я проводил их взглядом и направил ветхий грузовичок на север, к бассейну Амазонки.
Я начинал терять терпение. Проделав с хорошей скоростью трехчасовой путь, я застрял на развилке, не зная, на что решиться.
Можно было свернуть налево. Судя по карте, эта дорога, шедшая вдоль горного хребта, вела к северу на сотню миль, потом резко сворачивала к востоку — к Икитосу. Путь направо уводил сразу на восток, в сельву, и шел к Икитосу прямиком.
Я сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться и сосредоточиться. Бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида — дорога была пустынна. Мне вообще уже больше часа не попадались ни машины, ни бредущие по обочине местные жители. Я постарался стряхнуть беспокойство, понимая, что надо подключиться к энергии, чтобы принять правильное решение.
Я сосредоточился на окружающем. Дорога, ведущая направо, проходила мимо купы высоких деревьев и углублялась в лес. У подножия деревьев громоздились валуны, окруженные пышными тропическими кустами. Другая дорога шла среди голых скал, меж которых еле пробивалась скудная растительность. Одно дерево, впрочем, виднелось и в той стороне.
|
|
Я перевел взгляд направо и попытался пробудить в себе любовь к тому, что вижу. Кусты и деревья покрывала яркая, сочная зелень. Потом я посмотрел налево и тоже попробовал полюбить увиденное. И сразу мне бросилась в глаза тянущаяся вдоль дороги полоска травы с цветами. Трава была чахлая, с пожухлыми листьями, но белые цветы создавали неповторимо красивый узор на этой убегающей вдаль полоске — я удивился, как мог сразу не заметить их. Они прямо-таки светились. Я постарался охватить взглядом все, что лежало в этом направлении, и поразился, как красочны и выразительны серые камни и коричневые пятна гравия, расцвеченные янтарными, фиолетовыми и багровыми оттенками цвета.
Я снова повернулся направо, к кустам и деревьям. Как ни были они прекрасны, их красота побледнела по сравнению с тем, что я видел на другой дороге. Я не мог понять, почему это случилось, ведь сначала именно правая дорога казалась мне гораздо красивее. Моя интуиция явно влекла меня налево, прельщая красотой цвета и формы.
Моим колебаниям пришел конец: я знал теперь, куда ехать. Я завел грузовик, и он покатил налево, подскакивая на камнях и ухабах. Я же, сидя на трясущемся сиденье, чувствовал себя легким и сильным. Шея и спина безо всякого усилия распрямились, руки твердо держали руль, не опираясь на него.
Проехав около двух часов без приключений, я перекусил из корзинки, заботливо положенной на сиденье отцом Карлом, и пустился дальше. Пустынная по-прежнему дорога петляла, то поднимаясь, то опускаясь, от холма к холму. И вдруг я заметил на вершине одного из холмов два автомобиля, довольно ветхих. Они стояли под деревьями у самой обочины. Людей не было видно, и я заключил, что эти машины просто брошены здесь. Впереди дорога делала резкий поворот и, описав широкую дугу, спускалась в долину. С высоты, на которой я находился, местность просматривалась на несколько миль вокруг.
Я резко затормозил. Внизу, в долине, у обеих сторон дороги стояли военные джипы. Несколько солдат прохаживалось поблизости. Дрожь пробежала у меня по спине — дорога была перекрыта. Я подал назад, укрыв свой грузовик за двумя крупными скалами. Выйдя из машины, я вернулся к вершине холма, чтобы посмотреть, что делается внизу. Один из джипов медленно удалялся.
Внезапно я услышал шум за спиной. Мгновенно обернувшись, я увидел Фила — эколога из Висьенте.
Он был поражен неожиданной встречей не меньше меня.
— Что вы тут делаете? — воскликнул он, подбегая ко мне,
— Пытаюсь добраться до Икитоса.
Он тревожно озирался по сторонам.
— Мы тоже. Власти просто беснуются из-за Рукописи. Мы вот думаем, стоит ли попытаться тут проскочить. Нас четверо.
Он кивнул налево. Я увидел за деревьями несколько человек.
— А зачем вам в Икитос? — спросил он.
— Я ищу Билла. Нам пришлось разделиться в Куле, но я слышал, что он, возможно, направится в Икитос. Он ведь ищет конец Рукописи.
Фил испугался.
— Зачем он это делает! Военные власти изымают у всех копии! Вы разве не знаете, что произошло в Висьенте?
— Я слышал, но не знаю подробностей.
— Меня там не было в это время. Говорят, они вломились в усадьбу и арестовали всех, у кого были копии, а остальных задержали и допросили. Хейнса и еще несколько человек куда-то увезли, и никто не знает, что с ним.
— А вы знаете, почему власти так ополчились на Рукопись? — спросил я.
— Понятия не имею! Но когда я понял, какой опасности подвергаюсь, я решил вернуться в Икитос, забрать свои материалы и уехать из страны.
Я рассказал ему о том, что случилось со мной и Биллом после отъезда из Висьенте, и подробно описал убийство, виденное мною на горе.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Неужели вы и после этого не бросили эти игры?
Его слова слегка поколебали мою уверенность, но я возразил:
— Послушайте, если мы смиримся, то Рукопись просто будет уничтожена. Мир не узнает о ней. А я считаю, что ее откровения очень нужны людям.
— И стоят того, чтобы за них умереть?
Я не успел ответить — раздался шум двигателей. Машины ехали по долине в нашу сторону.
— О черт! — воскликнул Фил. — Они идут на нас! Не успел он договорить, как мы услышали, что и с другой стороны приближаются машины.
— Мы окружены! — Фил был в ужасе.
Я подбежал к своему грузовику, поспешно положил корзинку с едой в сумку и туда же запихнул листы с откровением. Потом передумал и сунул бумаги под сиденье.
Машины приближались. Я побежал через дорогу направо, вслед за Филом. Я увидел его ниже на склоне — он и еще несколько человек притаились за нагромождением камней. Я присоединился к ним. У меня еще оставалась надежда, что машины пройдут, не остановившись. Мой грузовик был с дороги не виден. Что касается тех, старых машин, то я надеялся, что они, как и я, решат, что их бросили здесь давно.
Джипы с солдатами, едущие с юга, появились первыми и, к моему ужасу, остановились поблизости от брошенных машин. Раздался голос:
— Не двигаться! Полиция!
Мы в ужасе застыли. На склоне появилось несколько вооруженных до зубов солдат. Они двигались, внимательно оглядывая местность, и, конечно, заметили нас. Подойдя к нам, они нас обыскали, отобрав все, что было у нас в карманах, и повели к дороге. Там уже собралось несколько десятков солдат. Они обыскивали машины. Фила со спутниками погрузили в один из джипов, который тут же уехал, Я успел бросить последний взгляд на Фила — он был смертельно бледен.
Меня привели к вершине холма и велели сесть на землю. Вокруг толпились солдаты — у каждого был автомат на плече. Наконец появился офицер. Он бросил на землю к моим ногам папку с седьмой главой Рукописи. За ней на землю полетели ключи от грузовика отца Карла.
— Это ваши бумаги? — спросил офицер.
Я молча смотрел па него.
— Эти ключи отобрали у вас, — продолжал он. — Бумаги найдены в вашей машине. Я еще раз спрашиваю: они ваши?
— Я буду отвечать только в присутствии адвоката, — пробормотал я. На эту сакраментальную фразу офицер ответил саркастическим смешком. Солдаты подвели меня к джипу и усадили на переднее сиденье, рядом с местом водителя. Двое изних уселись сзади, держа оружие наготове. Во второй джип село еще несколько человек. Помедлив несколько минут, обе машины двинулись к северу, в долину.
Беспокойные мысли теснились у меня в голове. Куда меня везут? Как я оказался в таком положении? Священники так старались подготовить меня — и вот, меня и на один день не хватило. Там, на развилке, я был совершенно уверен, что выбрал правильный путь. Именно эта дорога “сияла и радовала взгляд”, сомневаться не приходилось. В чем же я ошибся? Я сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться. Что будет со мной? Я решил изображать безобидного туриста. Скажу, что ничего не знаю, ничего не видел, какие-то люди сбили меня с толку, заблудился в горах, хочу домой.
Я зажал руки коленями, стараясь унять дрожь. Один из сидящих сзади солдат протянул мне фляжку с водой, я взял ее, хоть и не хотел пить. Солдатик был совсем молоденький, и когда я протянул ему фляжку назад, он улыбнулся мне открыто и дружелюбно. Я вспомнил ужас на лице Фила. Что с ним сделают?
Тут мне пришло в голову, что встреча с Филом на вершине холма была совпадением. В чем его значение? О чем мы говорили бы, если бы нам не помешали? Я успел высказать свою убежденность в важности Рукописи, а он успел предупредить меня об опасности и посоветовал исчезнуть, пока меня не поймали. К сожалению, его совет запоздал.
Несколько часов мы ехали в полном молчании. Вокруг была ровная местность, разреженная атмосфера гор сменилась теплым воздухом долины. В какой-то момент молодой солдат протянул мне открытую консервную банку с солдатским пайком — говяжья тушенка, кажется, — но есть я не мог. С заходом солнца мгновенно наступила темнота.
Я ни о чем не думал и тупо смотрел вперед на освещенный фарами участок дороги. Потом меня одолела беспокойная дремота. Мне снилось, что я убегаю от кого-то. Я бежал изо всех сил, а вокруг горели костры, сотни костров. Я знал, что где-то должен быть ключ, который откроет мне дверь к познанию, и я спасусь. И вот, в самом центре одного из пылающих костров я увидел этот ключ! Я бросился к нему...
Я вздрогнул и проснулся, обливаясь потом. Солдаты смотрели на меня с недоумением, Я встряхнулся и прислонился головой к дверце машины. Глядя в окно на неопределенно-черные формы бегущего навстречу ландшафта, я боролся с подступающим ужасом. Я был один рядом со своими стражами, меня везли куда-то в темноту, и никого не интересовали мои кошмары.
Около полуночи мы подъехали к большому, слабо освещенному строению из тесаного камня. В нем было два этажа. Меня провели мимо главного входа в боковую дверь. От нее вели ступеньки в узкий коридор. Внутренние стены тоже были сложены из камня, а потолок был деревянный — толстые балки и грубо оструганные доски. Путь нам освещали свисающие с потолка электрические лампочки без абажуров. Мы вошли еще в одну дверь. Там оказалось помещение, разделенное на несколько камер. Один солдат, который по дороге отстал, теперь догнал нас, распахнул дверь одной из камер и знаком приказал мне войти.
Внутри стояли три койки и деревянный стол с цветочной вазой. К моему удивлению, в камере было очень чисто. Войдя, я увидел там молодого перуанца, лет восемнадцати-девятнадцати. Вид у него был кроткий. Солдат запер дверь и ударился. Я сел на одну из коек. Юноша повернул фитиль масляной лампы, чтобы она горела ярче, Когда свет упал на лицо, я разглядел, что он индеец.
— Вы говорите по-английски? — спросил я.
— Да, немного.
— Где мы находимся?
— Поблизости от Пулкупы.
— Это что, тюрьма?
— Нет. Здесь держат тех, кого допрашивают о Рукописи.
— Вы давно тут?
Он обратил на меня мягкий взгляд карих глаз.
— Два месяца.
— Как с вами обращаются?
— Убеждают не верить Рукописи и сказать, у кого есть копии.
— Как убеждают?
— Просто уговаривают. Словами.
— А не угрожают?
— Нет.
Я замолчал. Он вопросительно глядел на меня.
— У вас обнаружили копию Рукописи? — спросил он наконец.
— Да. А у вас?
— Тоже. Я живу тут поблизости, в сиротском приюте. Наш директор объяснял нам Рукопись. Он разрешал мне рассказывать о ней детям. Ему удалось скрыться, а меня поймали.
— Сколько вы знаете откровений?
— Все, что найдены. А вы?
— Я... Я видел все, кроме Седьмого и Восьмого. Седьмое было у меня с собой, но я не успел его прочесть — солдаты помешали.
Юноша зевнул.
— Ну что, будем спать?
— Да, — рассеянно ответил я, — конечно.
Я улегся на койку и закрыл глаза. Мысли путались. Что делать? Как я позволил себя схватить? Можно ли будет убежать? Несколько вариантов развития событий успели промелькнуть у меня в голове. Наконец я заснул.
Мне снился сон, живой и яркий. В поисках того же самого ключа я блуждал теперь в дремучем лесу. Я метался то туда, то сюда, надеясь на какой-нибудь знак, который укажет верную дорогу. Потом разразилась гроза с обильным ливнем. Стремительно мчащийся поток захватил меня и вынес в бурную реку. Накатывающиеся волны едва не погребли меня под водой. Я изо всех сил боролся с течением. Мне казалось, что это продолжается долго, несколько суток. Наконец мне удалось прибиться к скалистому берегу. Я кое-как выбрался на камни и стал карабкаться вверх, цепляясь за уступы скал. Подъем становился все круче и опаснее. Я собрал всю свою волю и осторожно продвигался вверх, но наконец беспомощно прижался к каменному откосу, боясь пошевелиться. Я взглянул вниз и с отчаянием увидел, что река, из которой я выбрался с таким трудом, подвергаясь такой опасности, течет дальше спокойно и плавно среди отлогих зеленеющих берегов. И там, на лугу, среди цветов лежал в траве мой ключ. Тут мои руки сорвались, я с криком упал в воду и пошел ко дну…
Я рывком сел, глотая воздух. Молодой индеец, который, видимо, уже не спал, подошел ко мне.
— Что с вами? — спросил он.
Слегка отдышавшись, я огляделся вокруг и вспомнил, где нахожусь. Только сейчас я заметил, что в камере есть окно — правда, с решеткой. На улице было уже совсем светло.
— Дурной сон приснился, — объяснил я.
Он улыбнулся, словно ему это понравилось.
— Плохие сны зачастую несут важные сообщения, — заметил он.
— Какие сообщения? — спросил я, вставая и надевая рубашку.
Он помолчал, подыскивая нужные слова.
— Про сны объясняется в Седьмом откровении, — сказал он наконец.
— Что же там говорится?
— Откровение учит... м-м... как бы это сказать...
— Толковать сны?
— Да, вот именно! Толковать.
— А как это делать?
— Там говорится, что надо сопоставить то, что происходило во сне, с тем, что случилось с вами наяву. Я задумался, не уверенный, что правильно его понял.
— Что значит “сопоставить”?
Юноша словно бы не смел заглянуть мне в глаза.
— Хотите, истолкуем ваш сон?
Я кивнул и рассказал ему все, что видел.
Он слушал очень внимательно.
— А теперь сопоставим это с жизнью.
Я смотрел недоуменно.
— Как? С чего начинать?
— С самого начала. Что вы делали в начале сна?
— Ходил по лесу и искал ключ.
— Как вы себя ощущали?
— Потерянным. Я заблудился и не знал, в какую сторону идти.
— Сопоставим это с тем, что происходит с вами наяву.
— Ну, может, и правда есть какая-то связь, Я ищу ответа на некоторые вопросы, связанные с Рукописью, и в каком-то смысле действительно заблудился.
— Еще что с вами происходит?
— Вот, поймали меня. Как я ни старался уйти от них, но попался и теперь сижу под замком. Вся надежда на то, что уговорю их меня отпустить.
— А вы старались избежать ареста?
— Естественно!
— Что дальше было во сне?
— Я боролся с течением.
— Почему?
До меня постепенно стало доходить, к чему он клонит.
— Потому что боялся утонуть.
— А если бы не боролись?
— Меня вынесло бы в тихое место, и я нашел бы ключ. То есть, вы хотите сказать, что если бы я безропотно подчинился событиям, у меня уже были бы все ответы?
Он опять застенчиво отвел глаза.
— Это ведь не я говорю, а ваш сон.
Я задумался. Неужели мы правильно истолковали сон?
Юноша поглядел на меня и спросил:
— Если бы ваш сон повторился, как бы вы вели себя теперь?
— Я бы не сопротивлялся течению, не боялся утонуть. Я понимал бы, что оно вынесет меня, куда надо.
— А сейчас вы чего боитесь?
— Боюсь солдат. Боюсь, что меня не отпустят.
— Так. И что советует вам этот сон?
— Вы думаете, сон намекает на то, что мой арест окажется к лучшему?
Юноша молча улыбнулся.
Я сидел на койке, прислонясь спиной к стене. Истолкование сна придало мне бодрости. Если оно было верным, то, значит, я не совершил ошибки тогда, на развилке. Значит, все шло так, как надо.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Пабло.
Я улыбнулся юноше и назвал себя. Потом я кратко рассказал ему историю своего появления в Перу и все, что случилось потом. Пабло сидел, упершись локтями в колени. Он был невысокий, черноволосый и щупленький.
— А в эти места зачем вы поехали? — спросил он.
— Из-за Рукописи.
— А точнее?
— Чтобы узнать Седьмое откровение. Кроме того, мне надо разузнать о моих друзьях, Билле и Марджори. И потом еще… я хочу понять, почему церковь настроена против Рукописи.
— Здесь много священников, можно поговорить с ними, — заметил он.
Я помолчал, подумал. Потом спросил:
— Что еще говорится в Седьмом откровении насчет снов?
Пабло стал рассказывать, что сны являются, чтобы обратить наше внимание на возможности, которые мы упускаем.
Онговорил что-то еще, по я уже не слушал: я задумался о Марджори. Мне ясно представлялось ее лицо. Где она? Потом мне представилось, что она, улыбаясь, подбегает ко мне. Внезапно я заметил, что Пабло молчит,
— Извините, я отвлекся, — сказал я.
— Ничего, — ответил он. — О чем вы задумались?
— Да так, об одной приятельнице. Ничего особенного.
Он, кажется, хотел расспрашивать дальше, но тут в коридоре послышались приближающиеся к нашей двери шаги. Через решетку в дверном отверстии мы увидели солдата, отодвигающего засов.
— Пора завтракать, — заметил Пабло.
Солдат открыл дверь и кивком головы велел нам выходить из камеры. Я пошел вслед за Пабло по мощеному камнем коридору. Дойдя до лестницы, мы поднялись на один пролет и оказались в небольшой столовой. По углам стояли солдаты. Двое мужчин и одна женщина выстроились в очередь за своими порциями.
Я замер на месте, не веря своим глазам: передо мной была Марджори! В ту же минуту и она меня заметила. Ее глаза широко раскрылись от удивления, и она прикрыла рот рукой, чтобы удержать готовое вырваться восклицание.
Я оглянулся на солдата, который нас привел. Он направлялся к своим товарищам в углу, беспечно улыбаясь и что-то говоря по-испански. Мы с Пабло заняли место в очереди.
Двое мужчин, взяв свои подносы, сели за один столик, продолжая беседовать. Марджори несколько раз переглядывалась со мной, борясь с желанием что-то сказать. Пабло сразу догадался, что мы с ней знакомы, и бросил на меня вопросительный взгляд.
Марджори села за свободный столик Мы с Пабло, получив свои порции, подошли и сели с ней. Солдаты не обращали на нас внимания, запятые своим разговором.
— Господи, до чего же я рада тебя видеть! — воскликнула она. — Как ты здесь оказался?
— Я укрывался некоторое время у священников, — сказал я. — Потом поехал искать Билла. Вчера меня арестовали. Ты давно здесь?
— С тех самых пор, как меня схватили тогда, на склоне.
Пабло не сводил с нас глаз. Я представил его Марджори.
— Я так и знал, что это вы, — сказал он.
Они обменялись несколькими словами. Потом я спросил:
— Что было после того, как тебя схватили?
— Ничего особенного. Я, собственно, не понимаю, почему меня не отпускают. Каждый день меня водят на допрос, то к одному священнику, то к какому-нибудь офицеру. Они хотят знать, с кем я общалась в Висьенте и где у меня остальные экземпляры Рукописи. Каждый раз одно и то же!
Марджори улыбнулась. Она казалась такой хрупкой и беззащитной! Меня снова потянуло к ней. Она метнула на меня быстрый взгляд, и мы тихонько рассмеялись. Потом мы занялись едой.
Раскрылась дверь и в столовую вошел священнослужитель в полном облачении. Его сопровождал какой-то, судя по виду, высокий чин.
— Это у них самый главный, — прошептал Пабло.
Военный что-то приказал солдатам, мгновенно ставшим по стойке смирно, и они со священником пошли в сторону кухни. Священник взглянул на меня, и наши глаза встретились на миг, который показался мне очень длинным. Я отвел взгляд и откусил кусочек хлеба, не желая привлекать к себе внимание. Эти двое прошли через кухню и вышли в другую дверь.
— Этот тоже тебя допрашивал? — спросил я.
— Нет, ответила Марджори, — я его впервые вижу.
— Я знаю, кто это, — сказал Пабло. — Он приехал вчера. Это кардинал Себастьян.
Я поразился.
— Так это и есть Себастьян?
— А ты что, слышал что-нибудь о нем? — удивилась Марджори.
— О да! Это он — вдохновитель всех гонений на Рукопись! А я думал, что он сейчас в миссии отца Санчеса.
— Кто такой отец Санчес?
Я готов был начать рассказ, но тут к нам подошел конвоир и приказал мне с Пабло двигаться за ним.
— Время прогулки, — пояснил Пабло.
Мы с Марджори посмотрели друг другу в глаза. В ее взгляде я прочел беспокойство.
— Не надо тревожиться! — сказал я. — Встретимся за обедом. Все будет хорошо!
Правда, я сам не до конца разделял собственный оптимизм. Эти люди могли поступить с нами как угодно. Кто мог поручится, что мы не исчезнем без следа?
Солдат повел нас по недлинным коридором к лестнице, которая вела во двор, окруженный высокой каменной стеной. Мы с Пабло начали раз за разом обходить его по периметру, в то время как солдат стоял у двери. Во время прогулки Пабло несколько раз наклонился, чтобы сорвать цветок с клумбы.
— Что еще говорится в Седьмом откровении? — спросил я.
Пабло снова наклонился за цветком.
— Что не только сны направляют нас, но и картины, которые представляются нам наяву.
— Да, отец Карл тоже это говорил. Расскажите подробнее!
— Нам представляется какая-то сцена, какое-то событие в знак того, что это действительно может произойти. Если мы не пропустим это указание, то, когда событие действительно произойдет, мы будем к нему готовы.
Я взглянул на юношу.
— А знаете, Пабло, мне ведь представлялось, что мы с Марджори встретимся. Вот и встретились.
Он улыбнулся.
По спине у меня пробежала дрожь. Так, значит, я действительно попал туда, куда надо! Моя интуиция не обманула меня! Я несколько раз думал, как бы найти Марджори. И вот я ее нашел. Нужное совпадение произошло. Мне стало легко.
— Но меня не часто посещают вещие мысли, — заметил я.
Пабло, по своему обыкновению, отвел глаза.
— В Седьмом откровении говорится, что мы просто часто не замечаем таких мыслей. Чтобы не пропускать их, мы должны занять позицию наблюдателя. Когда к нам в голову приходит какая-то мысль, надо всегда спрашивать себя: зачем она пришла?
Почему меня посетила именно в эту минуту именно эта мысль? Какое отношение имеет она к моей жизненной задаче? Позиция наблюдателя позволяет нам контролировать течение событий. Она помещает нас в поток эволюции.
— А как же негативные мысли? — спросил я. — Представления о несчастьях, неудачах? Скажем, нам представляется, что что-то плохое происходит с тем, кого мы любим, или что нам не удается что-то очень для нас важное.
— Очень просто, — ответил Пабло. — Седьмое откровение учит, что плохие мысли надо останавливать при появлении. А когда представляется что-то хорошее, надо ввести это в сознание усилием воли. Тогда плохие мысли перестанут нам являться. Наша интуиция должна быть направлена на позитивные вещи. Но если негативное представление упорно возвращается, то, говорит Рукопись, к нему надо отнестись очень серьезно и сделать выводы. Например, если вам приходит мысль об автомобильной катастрофе, а кто-то предлагает вас подвезти, откажитесь.
Мы как раз, описав полный круг, приближались к солдату, поэтому замолчали. Пабло нагнулся за цветком, а я сделал глубокий вдох. Было тепло и сыро. За стеной нашей тюрьмы пышно росли тропические растения. Я заметил летающих москитов.
— Пошли! — неожиданно крикнул солдат. Он провел нас к дверям камеры. Пабло вошел первым, я собирался пройти за ним, но конвоир преградил мне путь,
— Вам не сюда! — произнес он и знаком приказал мне следовать за ним. Мы прошли в коридору, поднялись по лестнице и вышли в ту боковую дверь, через которую вчера попали в здание. На парковочной площадке я заметил кардинала Себастьяна. Он садился на заднее сиденье длинного автомобиля. Водитель закрыл за ним дверь, В последний момент Себастьян снова встретился со мной глазами, потом отвернулся и что-то сказал шоферу. Машина быстро снялась с места.
Солдат подтолкнул меня к центральному входу, и мы снова вошли в здание. Там он привел меня и какой-то кабинет.
Мне было приказано сесть на стул, стоящий перед металлическим, выкрашенным белой краской столом. Через несколько минут в комнату вошел невысокий светловолосый священник лет тридцати и уселся за стол, делая вид, что не замечает моего присутствия. Какое-то время он молча листал бумаги, потом наконец поднял на меня глаза. Его лицо показалось мне умным — возможно, благодаря круглым очкам в золотой оправе,
— Вы были арестованы за незаконное обладание документом государственной важности, — спокойно проговорил он. — Моя задача — решить, будет ли вам предъявлено официальное обвинение. Рассчитываю на ваше сотрудничество.
Я кивнул.
— Кто дал вам перевод?
— Я не понимаю, — сказал я, — почему законом запрещено иметь копию этого документа.
— Правительство Перу имеет на то причины, — сказал он. — Пожалуйста, отвечайте на вопрос.
— А почему в это вовлечена церковь? — снова спросил я.
— Потому что Рукопись ниспровергает наши религиозные традиции. Она дает искаженное понимание духовной природы человека. Кто дал вам…
— Послушайте!— перебил я. — Я просто пытаюсь понять, что происходит. Я турист. Я заинтересовался Рукописью, но я ни для кого не опасен. Я просто хочу знать, что вы в ней видите такого страшного.