Рыбалка на Ледяном озере 18 глава




Наверное, из соли... А потом оказались в пещере, вода текла... Почему-то все как во сне, мало что запомнилось. Как шли, куда?... Может, оттого, что я все время смотрел под ноги...

- Под ноги? Это она приказала?

Кавторанг смутился, помолчал.

- Как вы не понимаете? Я шел без одежды... Стыдно поднять взгляд.

Он надолго замолчал и наконец-то натянул свитер: в логове было всегда почему-то теплее, но стоило заткнуть вход, как температура выравнивалась с уличной. Я обнаружил это еще летом и лаз никогда не закрывал, но кавторанг в темноте чем-то зашуршал и пришлось включить фонарь. Домовитый, чертяка, - он пытался втолкнуть охапку сена в дыру.

- Не надо! - остановил я его, ничего не объясняя.

- Хорошо, - он покорно сел и опять замолчал.

- Что это за люди на озере?

Бородин оживился, заговорил с жаром.

- Поверьте, это обыкновенные жулики! Подонки, действующие под прикрытием Министерства финансов. Если они поднимут драгоценности, государство не получит ни рубля! Все будет украдено! Знали бы вы, сколько эта банда похитила всевозможных ценностей, поднятых нашим управлением! Мы работали год, обезвредили тысячи снарядов, десятки глубинных бомб, прежде, чем проникнуть в трюмы. И достали в Баренцевом море груз английского корабля, который немцы торпедировали. Семь с половиной тонн золота в слитках! И думаете, где оно? Разумеется, в Англии! Но в банках на счетах у конкретных лиц - наших советских граждан! А турецкая шхуна прошлого века со дна Каркитинского залива?..

- Вы сами спускались в Ледяное озеро? - прервал я его излияния.

- Не знаю, - замялся он. - А где такое озеро?

Понятия секретности стерлись в его сознании, ибо по природе он был человеком открытым, однако вынужденным хранить тайны всю жизнь, соблюдать множество разнообразных условностей и запретов, что вероятно, угнетало его. Наоборот, люди закрытые при душевном заболевании становятся еще более скрытными. Но тут мне показалось, он опомнился и пытается темнить.

- На этом озере вы потерпели крушение, - уточнил я.

- Извините, но это озеро называется иначе, - помедлив, печально проговорил кавторанг. - По нашим материалам оно проходит, как Аркан...

Я впервые слышал такое название, видимо, дед с Олешкой нарекли его Ледяным.

Слово АРКАН никакого перевода не требовало...

- Что же вы полезли в Аркан?

- Я в сухопутном отделе первый год... Но наши гидрологи работали здесь семь лет. Изучали паводковый характер, сезонные колебания уровня... Ничего подобного никогда не наблюдалось...

- Так вы спускались на дно?

- Разумеется...

- Блоки находили? Обработанные камни? Со следами человеческой деятельности?

- Нет, - опять же не сразу ответил он. - Я обратил бы внимание.

Мы фиксируем такие вещи... Прошу вас, не напоминайте мне об озере.

Давайте поговорим о чем-нибудь другом?

Кавторанг начал опять раздражать меня, желание ночевать с ним в одном логове улетучилось. И вообще, мне нельзя было оставаться возле озера, гдеработали "каркадилы"безвременноушедшего Редакова-младшего.

- Мне нужно идти... - пробурчал я.

- Нет, не ходите! - вдруг испугался он. - Повсюду их засады и патрули! На каждом ручье! Все перекрыто до самого перевала! Они стреляют!

- Жилет заберу, а спальник оставляю. Спи.

- Это ваш спальник! Возьмите! - засуетился он. - Простите, что я так бесцеремонно брал ваши вещи... Но я же не знал! Валкария показала мне вход... Пожалуйста, не уходите! Вас убьют!...

Я выбрался из логова, на счастье дождя не было, но тучи на небе и темень - глаз коли. Кавторанг полез за мной и, судя по шороху, тащил за собой спальник.

- Скоро зима, - я отдал ему завернутый в тряпку нож. - Иди к людям, к жилью, пока не поздно.

- Я не уйду! - отчего-то засмеялся он. - Я буду искать ее и найду!

- Да ты здесь сдохнешь! Беги отсюда! Задницу в горсть и скачками, понял!

- Нет, я выживу! Я же мужчина!

Не знаю как, но я шел в темноте, наугад, вслепую, без остановки и даже не споткнулся. Шел, взбудораженный гневом и ненавистью, не думая ни о засадах и патрулях "каркадилов". И никак не хотел признаться себе, что уже давно сам хожу по горам и подсознательно ищу танцующую на камнях...

Стражник

Всю ночь я брел вниз по реке, отмахиваясь от навязчивого образа кавторанга, но он упорно стоял перед глазами. И одновременно было чувство, будто до сих пор смотрит мне в спину. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал думать, точнее, убеждать себя, что встреча с сумасшедшим - игра воображения или сновидение наяву, ибо спастись он не мог. Просто я мысленно пишу "Гору Солнца" и все это придумал: вижу некий литературный образ, а не живого человека, слышу собственные мысли и говорю сам с собой - воображение разыгралось, только и всего...

Самоуспокоения хватало на минуту, не больше, и потом становилось еще горше. Нет, это не мои фантазии. Спасенный Бородин существовал, настолько реальный, плотские, что придумать такое невозможно, и во сне не увидеть. Мне еще никогда не снилось, чтоб человек дышал, кашлял, вытирал испарину со лба, говорил долго и связанно, выражая при этом целый букет чувств.

Да, он был, только следовало привыкнуть к его существованию, как привыкают к очкам - предмету, инородному для человека, несовместимому с его нежной, чувствительной и подвижной плотью, но который дает возможность видеть мир во всем его многообразии и красках. Самым главным доказательством его земной человеческой сути было то, что кроме спасения, я не увидел ничего чудесного, ирреального, как и в явлении Гоя, когда мы с дедом лежали и умирали.

И он побывал в Мире Гоев! А иначе откуда бы он знал это имя - Валкария? И по пещерам он ходил! Мой дед когда-то соприкоснулся с этим миром и перестал искать золотой обоз. Старик с птицей, вытащивший его из проруби, принадлежал к гоям, легенда обретала плоть. Таким же образом танцующая на камнях спасла кавторанга Бородина, только с него взяла не словом - разумом. Безумие обменяла на жизнь или наоборот...

Вероятно, ГОЙ - не принадлежность к касте или секте; это особое состояние духа, потому баба-яга и спрашивала доброго молодца, кто он есть, и принимала, кормила, поила и спать укладывала лишь гоя, человека с достоинствами и благородством. Антоним этого слова, ИЗГОЙ, подразумевал утрату неких духовных качеств - отщепенец, вышедший или выдворенный из Мира Гоев, поскольку не способен жить по совести.

Итак, танцующая на камнях и есть таинственная Валкария, о которой упоминал Гой. Тогда кто же Карна? Два имени или два предназначения? В "чистых", без всяких искажений, словах важен каждый звук - ничего лишнего в древнем языке не было и его емкость, удельный вес приближается к сверхтяжелым материалам, как в слове КРАМОЛА.

КАРНА - что-то усеченное от ВАЛКАРИЯ?

ВАЛ - К - АР ВАЛ - всегда округлый, и бывает земляной, металлический, деревянный, но непременно поворачивается, крутится...

Поворот к земле! ВАЛДАЙ - дающий поворот! И потому оледенение называется Валдайским - именно до этой возвышенности докатился холодный вал смерти и повернул вспять, то есть, начал таять.

ВАЛКАРИЯ - возвращающая к земле! Или под землю. То есть, все-таки такие же обязанности, как у скандинавской ВАЛЬКИРИИ, которая поднимает храбрых убитых воинов с поля брани и уводит в свои подземелья для вечной жизни.

Но русская Карна водила деда к земному раю на реке Ура. Выходит, их два, на Кольском полуострове и на Урале! Там рай наземный и его хозяйка - Карна, здесь подземный, и царствует Валкария...

Мир гоев существует, принадлежащие к нему люди имеют свои ПУТИ, возможно, потому они так редко, лишь в исключительных случаях сталкиваются с миром изгоев, в котором я живу. ПУТИ - вот что спасает их от нашего мира! Дороги в разных плоскостях, на разных этажах, и потому КГБ столько лет разыскивало Гоя, нарушителя государственных границ...

И все-таки его иногда задерживают, причем люди типа бывшего начальника ПМГ Бурака, которого тут же взяли на оперативную работу в Комитет и скоро вообще забрали в Москву.

Интерес комитетчиков к Миру Гоев - еще одно доказательство его существования и неуловимости, а люди, способные узнавать и задерживать представителей этого Мира, имеют для них особую оперативную ценность.

Да, существует, но каким образом? В чем суть идеи, способной удерживать некую закрытую, изолированную общность, секту, касту в целости и единстве не сто и даже не тысячу лет? Тоталитарная жесткость религиозных воззрений? Что-то не похоже, если судить по отношениям Карны, Валкарии. Наоборот, вольница: захотела и спасла кавторанга...

И при этом они существуют! Что их связывает, цементирует и не дает расколоться? Ведь всякое внутреннее противоречие, с точки зрения нашего мира изгоев, обязательно приведет к расколу и крамоле? Если же наша логика для них неприемлема, то идея должна быть глобальной, мощной, вечной и восходить к божественному началу; ничто другое не способно захватывать и удерживает сознание каждого поколения от рождения до смерти, причем, на протяжении бесконечного времени.

Как им удается, существуя рядом с миром (или даже внутри него), который они полностью отрицают, не набраться его мерзостей? Почему они не знают измены, предательства, вероломства? А они их действительно не знают, иначе бы в их касту давно проникли и кладоискатели ГУПРУДа, и "каркадилы". Охраняют свои Пути какими-то фильтрами, впуская к себе лишь избранных, проверенных? Впускают это точно, иначе бы их настиг бич всех закрытых сект - кровосмешение, вырождение и гибель. Всякий изгой, соприкоснувшийся с этим Миром или превращается в животное, как снежный человек, или молчит всю жизнь, как мой дед, или становится безумцем, как моряк Бородин...

Пока определенно и ясно одно: Урал - место, где у гоев есть жизненно важные интересы. Их притяжение к этому месту на Земле может быть обусловлено сакральными мотивами: возможно, здесь сохранились святыни Северной цивилизации, как, например, Манарага или гора Народа.

Но охраняют они не только этот регион, не гору, а более всего озеро Аркан, куда спустили обоз с драгоценностями.

Скорее всего, старший Редаков говорил правду, золота там нет, его изъяли, не поднимая на поверхность. В таком случае, что тут делают профессиональные кладоискатели из ГУПРУДа, рыскающие по суше и по морю в поисках утраченных драгоценностей? Только здесь, на озере, работают чуть ли не семь лет! Да за это время можно каждый камень со дна поднять, изучить и опустить назад. Тогда что они ищут? К какой сокровенной тайне гоев они прикоснулись, коли им устроили резкий сброс воды (шлюз или клапан какой-то открыли!), отчего образовалась засасывающая воронка, куда и канул катер с водолазным оборудованием и частью команды... Спасенный Бородин объяснить свое второе рождение не может, да это ему и не интересно, как всякому влюбленному человеку...

А что ищут их конкуренты, прикрытые Минфином? Будь в Аркане золото, эти хорошо оснащенные, конкретные и безжалостные "каркадилы" давно бы его достали и убрались из опасного места. Скорее всего, утопленный обоз гои изъяли и теперь либо завели игру с искателями сокровищ, каким-то образом создавая иллюзии на дне озера (мне ведь тоже сперва показалось, ящики лежат, но я увидел блоки!) и отвлекая их внимание от чего-то более важного. Либо ГУПРУДа и "каркадилы" ищут здесь что-то иное, прикрываясь поисками обоза. Кавторанг Бородин может и не знать конечной цели экспедиции. Возможно руководителям обеих этих организаций (если это не одно и то же!) известно о существовании гоев, а так же и то, что золото со дна озера куда-то перемещено, например, по подземной реке, через шлюз, в надежное место. И теперь идет его поиск, вернее, вход в подземелья, где устроено это хранилище.

А оно вполне может быть на дне Аркана!

Что если там, в недрах Урала есть некая абстрактная кладовая не только драгоценностей, но и святынь Северной цивилизации? Например, та же священная соль, которую я вкусил в детстве, а потом в милиции (нет бы оставить кристаллик для исследований!). Соль или какое-то вещество на основе соли, которое Гой переносит через несколько границ на реку Ганг. Возможно, все это находится в карстовых пещерах и рассматривается искателями как сокровища. А пещеры здесь есть, должны быть: ведь где-то же пережидали гои оледенение?!

Кстати, а вот она и Идея, скрепляющая в беспрерывную цепь многие тысячи поколений Мира гоев - сохранение сокровищ исчезнувшей цивилизации! Подземное царство, описанное Бажовым в сказках, где Хозяйка Медной Горы - Валкария!

Что-то слышал, что-то знал великий русский сказитель!

Мне тоже позволяется слушать предания и писать сказки, но не более того. В царство Валкарии путь заказан, и если сам не найду дорогу туда и вход в заповедный подземный мир, никто просто так не впустит...

А вход в пещеры есть! И находится он в озере! О нем даже мой дед знал, говоря, что рыба валек заходит в Ледяное по подземным рекам. Но он "засвечен" и, по сути, блокирован, поскольку две конкурирующие конторы на протяжении многих лет упрямо лезут на дно и, вероятно, пытаются войти. ГУПРУДа потерпела катастрофу, теперь на очереди "каркадилы" из Минфина. Судно на воздушной подушке в воронку не затянет, но ведь что-нибудь еще придумают изобретательные хранители сокровищ.

Кажется, начинается обоюдная активизация действий: искатели наступают, возможно, чувствуя приближение нового времени, обещанного Редаковым-младшим. Гои обороняются жестче - практически. Идут боевые действия, а тут я еще впутался со своим легким аквалангом и гипотезами...

***

К рассвету я уже вышел к нижнему бьефу последней шиверы на реке Манараге, хорошо видимой сверху, бурной, пенной и потому казавшейся непроходимой.

И тут увидел двух человек, которые, видимо, только что поодиночке прошли стремительный перекат и теперь вязали катамаран из двух байдарок. Одинаковые яркие куртки и оранжевые спасательные жилеты делали их похожими и бесполыми: водный туризм, как вид спорта, не разделял людей на мужчин и женщин, и последние мне всегда казались более отчаянными и дерзкими, превратившими увлечение в образ жизни или даже в своеобразный наркотик.

Одну такую девицу я встретил на геолого-географическом факультете: бескомпромиссная, нетерпимая и самовлюбленная, она оказалась невыносимым человеком. За неделю установочной сессии достала даже самых взрослых и покладистых мужиков. И вот теперь мне показалось, что один из байдарочников все-таки женщина, и несмотря на горький опыт, тихо позавидовал парню, который отправился в горы со своей подругой. Была бы и у меня такая же единомышленница, с которой можно нырять в озеро, ходить по горам, жить на заимке и танцевать на курумниках, я почувствовал бы себя счастливым...

Я понаблюдал за этой парой в бинокль, подождал, когда они оттолкнутся от берега, и пошел своей дорогой. Но не прошло и пяти минут, как за спиной, в долине, сначала послышались спутанные эхом лающие голоса, наверняка усиленные мегафоном, затем частые и короткие удары, словно гвозди заколачивали в несколько молотков.

Да это же стреляют из автоматов!

Прячась за камнями и останцами, я рванул назад, к речному повороту, за которым скрылся катамаран, и увидел возле воды четверых людей в пятнистом камуфляже. Тогда этот костюм был редкостью и выдавался в армейских разведротах только на учениях, но потом, с начала девяностых, стал символом времени, как линялая гимнастерка после войны. Они что-то доставали из воды с помощью спиннинга, будто рыбачат. Вот что-то зацепили, подчалили к берегу и, оставив на камнях, побежали дальше. Я догадывался, какую они ловят "рыбу", но не хотел, не мог поверить, ибо тогда еще не было ни горячих точек, ни заложников, ни террористов, киллеров и их жертв. Людей еще не убивали просто так на улицах, в лесах и горах, до Чечни. До видения мира в ином свете оставалось еще целых десять лет и сама мысль, что все это возможно, казалась дикой!

Спустившись с террасы, я перескочил через редколесье и на опушке замер, вернее, застыл от ледяного холода. И без бинокля было видно, что у берега, на отмели между камней лицом вниз лежит бесполый человек в красной куртке и оранжевом жилете. Мне было так же страшно, как на Ледяном озере, когда образовалась гигантская воронка и засосала катер с людьми. Но там была стихия, пусть даже кем-то спровоцированная.

Здесь же, на моих глазах, хладнокровно расстреливали безоружных людей и только потому, что они попали в охраняемую зону и могли увидеть, что там происходит!

Мир, обещанный Редаковым-младшим, был перед моими глазами, жестокий и неотвратимый, как стихия.

Когда-то существовало два понятия мира: первое несло в себе смысл "не войны" и писалось как МИР. Во втором подразумевалось общество и потому отличалось в написании по гласному знаку - MIP. (Кстати, роман Толстого был назван им "Война и мiр", то есть, имелось в виду "война и общество"). Так вот, для меня в тот момент рухнули сразу оба мира: началась война и прекратило свое существование общество, поскольку оно уже не могло быть выразителем закона, справедливости и совести.

Я еще не давал себе отчета, что делаю, но тут же, на опушке леса, в двадцати шагах от трупа, сел за камень, взвел курок пистолета и стал ждать, где-то в подсознании поражаясь собственному спокойствию. Будто возле привады волков караулил!

Камуфлированные бойцы вернулись спустя четверть часа с резиновой лодкой, автоматы болтались за спинами. И не бандиты они вовсе - погоны на плечах, офицерские звездочки защитного цвета и общевойсковые эмблемы. Они неспешно загрузили тело, вымыли руки, негромко переговариваясь, после чего оттолкнули лодку от берега и повели ее куда-то вниз по Манараге. Я прицеливался несколько раз, и несколько раз мог бы разнести черепа обоих, но в самый последний миг палец, вытянувший холостой ход спускового крючка, становился деревянным.

Они были свои! Они служили государству и выполняли приказы, и если бы сопротивлялись, отстреливались, было бы проще. Я бы не застывал от одной мысли, что уложив их здесь, на берегу, да еще из засады, уйду отсюда совершенно иным человеком, ибо разрушится последняя, третья ипостась МИРА - личностная, существующая в каждой человеческой душе, обладающей чувством племени.

Потому что на уровне инстинкта в подсознании существовало табу: нельзя убивать своих.

И все равно я уходил тогда от Манараги уже другим человеком и понимал, что теперь никогда не будет так, как было, что свершилось непоправимое - кто-то уже выбил табуретку, открыл клапан, и не вода - сама земля под ногами закручивается в воронку. Даже археология слова, еще вчера увлекательная, не спасала, и в голову лезло:

ВОРОГ - ВРАГ - ВРАЗИ ("истреби врази его") - ВРАЖИНА - ВРАЖДА.

ВРАГ - дословно, а точнее, дозвучно будет "выжигающий солнечный свет" или вообще СВЕТ.

ГРАБИТЬ - убивать солнце, божественное начало.

БРАНЬ...

РАТЬ...

А на перевале меня прихватил уже снег.

Туча висела всего в пяти метрах над головой, с четкой кромкой и совсем не тяжелая, но вдруг прорвалась, обрушилась сплошной белой стеной, и я остановился на голом месте, превращаясь в сугроб - ни укрытия, ни палки для костра. За полтора часа выпало снега почти до колена, и когда чуть развиднелось, побрел, будто зимой. Лишь к сумеркам выбрался на твердое с ощущением, словно к берегу причалил: внизу еще была нормальная осень, мошкара грызла, комары позванивали и россыпи спелой брусники под ногами - подошвы розовые.

На сибирской стороне Урала немного отошел, но никак не мог избавиться от желания оглядываться назад и от неприятного, дразнящего ожидания выстрела в спину. Последние километры до заимки я буквально проскакивал, как в детстве проскакивают темную, и потому наполненную страхом, комнату.

И все-таки необходимые меры предосторожности соблюдал, и когда выходил к реке, и потом, когда берегом шел к избе. Снег выпал по щиколотку, и лежал уже дня два - приморозило по-зимнему, потому обрезал по кругу всю заимку - ни единого следа, разве что норка выбегала на припорошенный припай, но нырнуть в ледяную воду не насмелилась, стреканула в залом. Да и так, по чернотропу никого не было в мое отсутствие - нигде веточка не сломана, трава не примята, паутинка висит, оставшаяся с бабьего лета...

Но едва переступил порог, как ощутил лицом тепло. Быть не может!

Изба выстыла бы за столько дней... Может, почудилось? К печке сунулся - по крайней мере, позавчера топлена! Голову поднял, а по матице на гвоздях десятка два беличьих шкурок висит, и уже слегка подсохли.

Камень с души свалился: проходной охотник белкует! Конец октября, разгар сезона... Знал охотник, живущий с лова, эту заимку, завернул переночевать и заодно обработать и оставить добычу. А ушел в снегопад, потому и следов не оставил.

И тут меня насторожила внезапно обнаруженная деталь: белка бита охотником неопытным, все выстрелы по корпусу, шкурки дырявые от дроби, в кровоподтеках. Если промышляют мелкого зверька без малокалиберной винтовки, то обычно делают специальные заряды, вкладывают в патрон четыре - пять дробин и бьют только по голове, чтоб не испортить пушнину. Ну а если кончились беличьи заряды, то прежде чем стрелять из полновесного, круга два-три сделаешь возле дерева, выбирая такую позицию, чтоб зверек был закрыт от тебя стволом, сучьями, и выглядывала одна голова. Охотник, промышляющий в таких хороших угодьях, человек, способный ориентироваться и ходить в горно-таежной местности, кормилец, живущий с лова, обязан знать в общем-то простые правила.

Этот жил с чего-то другого, поскольку за дефектную пушнину почти ничего не получил бы. Такое чувство, будто охота для него - прикрытие, как бы официальная причина находиться в безлюдных местах.

Я прошел всю избу по периметру, отыскивая следы пребывания гостя и под кроватью, в дальнем углу нашел полупустую мабуту - парашютную сумку: то ли спрятали, то ли запихнули подальше от глаз. Охотник не просто мимо проходил, рассчитывал пожить здесь, коль вещи оставил!

Конечно, рыться в чужих вещах плохо, но мне необходимо было знать, что за странный человек ко мне подселился. "Каркадилы" могли таким образом перекрыть дальние подступы к зоне своих интересов на Урале и контролировать все передвижения людей. Если этот неумелый промысловик их человек, то мне придется уходить отсюда немедленно.

Сверху в мабуте лежала свернутая суконная куртка, которые выдают лесорубам как спецодежду, две футболки, тельняшка - все чистое, в лесу не ношенное. Бритвенный прибор с помазком, завернутый в вафельное полотенце (великая роскошь для охотника, просто интеллигент какой-то!), банка бездымного пороха "Сокол", дробь "тройка" в мешочке, капсюли в коробочке, шесть фабричных круглых пуль двенадцатого калибра. Под боеприпасами - продукты: пластмассовая фляжка с подсолнечным маслом, чай, кусковой сахар, немного леденцов и еще два матерчатых мешочка с сухарями - около килограмма. В общем-то не густо, если собрался промышлять до конца сезона, то есть, до глубокого снега.

Не исключено, еще где-то зимовья есть, так прошел бы, раскидал продукты, чтоб везде был запас - так делают охотники. Но почему-то не верилось, что этот такой предусмотрительный. Да и сухари подрумяненные, из формованного (значит, купленного в магазине) черного, мягкого хлеба, то есть, резали и сушили при высокой температуре специально, а обычно для таких целей идет зачерствевший. И сушат его где-нибудь на печи, полатях или полках, отчего сухарь получается костяно-твердый и не крошится в рюкзаке.

Обыскивая сумку неизвестного, тешил тайную надежду, что он курит и есть запас табака, но даже спичек не нашел, а сигареты у меня кончились еще у Манараги.

Я уложил вещи в обратном порядке, как было, но когда запихивал куртку, тяжеловатой показалась. Развернул и обомлел: два номера журнала "Наш современник". С романом "Слово"!

И хоть ты в обморок падай, хоть щипай себя, чтоб проснуться, хоть проверяться беги к психиатру - лежат! Уже читанные, немного распухшие и потертые, особенно первый, где мой портрет есть, давно по рюкзакам ходил. Второй, с продолжением, поновее, но роман дочитан, каждая страница отделяется легко, много раз переворачивали...

Гость-то какой забрел - мой читатель!

Я еще не научился воспринимать мир, каков он есть, еще мучил поиск причинно-следственных связей, стремление к анализу, самокопание; в общем все хотел поверить алгеброй гармонию. Смириться бы сразу с тем, что его величество случай, судьба занесла сюда этого человека, ну, бывают же совпадения! Смириться да порадоваться, что сижу в такой безвестной глухомани и держу в руках свой первый напечатанный роман - должно быть приятно. А я, будто ворчливый, страдающий манией преследования старик, придираюсь ко всяким мелочам...

Убрал мабуту на место, печь растопил, за водой сходил, принес из кладовой последний кусок солонины, варить поставил - из головы не выходят журналы. Проверил избушку, где неизвестный художник ваял жертвенные жезлы Святогора - ничего не тронуто, может, никто не заходил. Но не может быть случайности! Этот ловец пришел на заимку, точно зная, что я окажусь здесь, и два номера "Нашего Современника" положил в мабуту, отлично понимая, что вещи проверят и найдут. Но зачем это надо ему? А что если это мой знакомый, или даже близкий человек, например, Володя Федосеев? Каким-то образом узнал, где я зимовать собрался, взял отпуск и поехал сделать мне приятное, а заодно поохотиться...

Глупость! Федосеев умеет белок стрелять, бритву в тайгу не берет, да и как он узнает о заимке, географическое положение которой даже мне не известно?!

Бежать отсюда, пока не заявился неизвестный "читатель"? Но что толку? Если здесь нашел, от него не убежишь.

Тогда буду ждать - без паники, хладнокровно, как хозяин положения. А там поглядим, кого принесет нелегкая. В любом случае надо заготавливать мясо и клюкву - не зиму пережить, а завтра поесть.

На следующий день потеплело, ветер с юго-востока пригнал мокрый снег - лосиная


погода, можно неслышно подойти к зверю на верный выстрел. После неудачной охоты на рыжего "медведя" я стал сомневаться в убойной силе Олешкиного подарка. А на зиму надо валить не теленка, как в прошлый раз, а хорошую жирную корову и бить не по лопатке, а в шею. Поржавевшие инструменты в избушке оказались острыми, из толстой кедровой клепки я вырезал приклад со специальным отверстием, чтоб вставлять рукоятку кольта, и спустился в речную пойму.

Первые лосиные наброды подсек в полукилометре от заимки, вдоль ивняка. Звери кормились ночью и на день ушли в крепь, куда и зимой, по большому снегу не залезешь. Ближе к обеду подрезал свежую тропу, оставленную стадом из семи голов: зашли в пойму часа два назад, со стороны белков - заснеженных вершин невысоких лысых гор, и потому ходовые, голодные, не отстаивались, набродили повсюду, так что следов не распутать. А мокрый снежок все валил, под ногами уже хлюпало и оставалось надеяться только на удачу. От заимки далеко не уходил, помня, что потом придется вытаскивать на себе мясо, исхаживал наугад не широкую пойму - от реки до материкового берега. А когда светлого времени оставалось в обрез, возле горелого кедровника, за узким болотцем, из сухой, забитой снегом высокой травы вдруг передо мной вздыбился сугроб.

Я отпрянул от неожиданности и пока разобрал, где у залепленного снегом лося голова, и где зад, поднялся еще один, в пяти метрах от меня. Целил в шею и попадание было, поскольку зверь опрокинулся на бок, но в это мгновение снег вокруг будто взорвался, стадо вскочило разом и в тотчас скрылось в ивняке. И бык, которого я стрелял, убежал вместе с ним, оставив на месте кровяную лепешку!

Отец учил не бегать сразу за подранком, а дать ему время, чтоб он в горячке прошел какое-то расстояние и лег. Поневоле курить я бросил и теперь страдал от волнения особенно мучительно - хотя бы маленький бычок, пару раз затянуться! Через двадцать минут пошел лосиными следами: долго выжидать тоже было опасно, снег идет и вот-вот сумерки.

Шагов через сто нашел первые брызги крови, потом еще, еще: все, этот бык мой, с голоду не умру! Скоро будет первая лежка, и лучше бы не пугать...

Подождал еще немного, чтоб уж наверняка лег, вроде и снежная завеса опадает, посветлело - вот бы до темноты успеть шкуру снять!

Мясо и завтра вытаскаю... Кровь попадалась все чаще, горячая, проступала сквозь снег, однако лежки все не было. Сделав большой круг, стадо вышло на свою тропу и потянуло назад, в материк. Возле борта поймы, в болотистом тыловом шве бык все-таки лег, но не надолго, пошел вслед за другими лосями.

Снег прекратился, однако начало быстро смеркаться. Звери поднялись на первую террасу и двинули на запад, в сторону от заимки, потому я начинал тихонько материть Олешку: съездил бы в Томск за рукописями и обрез привез, и не бегал бы теперь по кровяному следу. Но сам виноват, купился на красивую скорострельную игрушку, рассчитанную не на быка в три центнера, а на среднего трехпудового англичанина, выкормленного овсянкой...

В лесу было еще темнее, и скоро я уже шел почти вслепую, шаря руками ямки следов и хватая пальцами любые пятнышки на снегу. И все думал, ну еще полета шагов, а вдруг лежит? Кровь была, и это вдохновляло, к тому же, раненый бык отбился от стада и стал забирать на север, все ближе к заимке! Скоро ляжет: начал выписывать кривули, из последних сил идет. Я шел осторожно, чтоб не вспугнуть, и вглядывался вперед, принимая за тушу лося то разлапистую пихту, то выворотень. Между тем след потянул прямо к заимке, а это уже была удача, вознаграждение за труды и упорство. Эвенки на Нижней Тунгуске охотятся примерно так же, только не стреляют, а очень осторожно, ненавязчиво, время от времени показываясь на глаза, подгоняют, подталкивают сохатых к своим чумам и бьют уже чуть ли не у костров...



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2023-02-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: