Спустя десять лет, когда вышли в свет две первых книги "Сокровища Валькирии", меня пригласили на Лубянку. КГБ тогда уже не существовал, вместо него образовали ФСК с урезанными и все-таки теми же функциями.
А чтобы я не подумал чего-нибудь дурного, приглашение организовали через моего редактора, который выступал в качестве своеобразного гаранта благородства новой организации. Цели этой встречи я не знал до последнего момента, хотя редактор объяснил, что Федеральная служба контрразведки весьма заинтересовалась моим романом и состоится просто встреча писателя с читателями.
Читатель оказался один - высокий, могучий генерал в гражданском костюме, довольно обходительный и одновременно озабоченный, без всяких формальностей, человек. В знаменитом здании я до этого никогда не был и тут под внешней сталинской представительностью и мощью обнаружил обшарпанные стены, разболтанный, гремящий под ногами черный паркет в пустых коридорах (была суббота), но больше всего поразила экскурсия в туалет, когда генерал повел мыть руки. На окне, будто в какой-нибудь шарашкиной артели после получки, стояло с полсотни пустых бутылок...
На обратном пути, дабы развеять общепринятые представления о лубянских подвалах, он показал сквозь окно этаж, где размещалась внутренняя тюрьма.
- Вдруг пригодится, - добавил он.
- Для чего пригодится?
- Для творчества, - многозначительно объяснил генерал. - А то пишешь про нас и не знаешь, где тюрьма.
- А знаешь, почему пьют? - спросил он, когда мы пили кофе у него в кабинете. - С горя, как все русские люди.
Мне подумалось, бывшие комитетчики горюют по прошлым, андроповским временам: как ни говори, а сменилась-то лишь вывеска у конторы, люди остались те же самые.
|
|
Но генерал тут же опроверг мои мысли.
- Слышал, два десятка сотрудников английского посольства объявлены персонами нон-грата? Грубо говоря, шпионы чистой воды. Ну и, соответственно, должны покинуть пределы страны в течении двадцати четырех часов.
- Слышал.
- Прошло два месяца, как ты думаешь, где они?
- Где?
- Продолжают работать. Не страна - бардак, притон. А ты что пишешь? Третья цивилизация! Какая цивилизация? Вся Россия - проходной двор!
Я по старой привычке огляделся, не слышит ли кто, и вспомнил, что сижу на Лубянке, а передо мной - чекист - генерал, которому вряд ли что докажешь. Но я отважился и стал доказывать состоятельность своих выводов.
Россия к середине девяностых и в самом деле напоминала один огромный проходной двор, где с Запада на Восток и обратно сновали мошенники, авантюристы и террористы, и называть все это словом "цивилизация" было по меньшей мере стыдно. После долгой самоизоляции, после "железного занавеса" и психологической блокады распахнутые настежь двери, причем сразу на две противоположные стороны, создали сильнейший сквозняк, который втягивал прежде всего легковесный сор, пыль и летучие болезни в виде гриппа, против которого не было ни вакцин, ни сопротивляемости привыкшего к стерильной атмосфере организма.
Простуженная напрочь Россия жила, как на вокзале, где сняли расписание поездов, убрали билетные кассы, да и сами билеты оказались давно распроданы из-под полы. Огромные толпы, управляемые голосами дикторов, метались по путям, отыскивая поезда то на Запад, то на Восток, и когда уставали, садились на узлы, рельсы и терпеливо ждали чуда.
|
|
Какая уж тут цивилизация? Изгои...
И все-таки она существовала! Не похожая на другие, имеющая совершенно иные свойства, форму, ценности и потому не понятная ни для созерцательного Востока, ни для техногенного Запада. Как та самая немагнитная середина постоянного магнита, расположенная между противоположными полюсами, как центр всякой оси, кажущийся неподвижной мертвой точкой, но обладающий мощной центростремительной силой, как три состояния материи на Земле - твердое, жидкое и газообразное. При охлаждении вода или ртуть, например, становятся твердыми, в чем легко убедиться, при нагревании же - летучими, воздушными и вот тут перевоплотившееся вещество не всегда пощупаешь руками, не попробуешь на вкус и запах. Однако при нормальных условиях все вернется в прежнее, привычное состояние. Или, к примеру, стоит разломить магнитную пластину, отделить один из полюсов, как у каждой половины в тот час же образуются два полюса - это закон сохранения качеств триединства мира. Это основной и незыблемый закон существования ЛАДА, - гармонии, и все Знания наших древних предков, мировосприятие, культура и воплощение всего этого - ЯЗЫК, формировались исключительно под его воздействием. Но создавались при этом не только образ жизни и психология человека прошлого - закладывалась знаковая, "магическая" суть, золотой запас цивилизации, тот запас, которым мы пользуемся до сих пор. И будем пользоваться, пока говорим на своем языке и живем на территории своих пращуров.
|
|
По этой причине цивилизации не гибнут и не исчезают, оставив лишь следы на земле, время меняет лишь их носителей.
Парадоксальное состояние вечного покоя и одновременно вечного движения, "магнитной немагнитности", качества "газообразности" - вот принцип и форма существования Третьей, Северной цивилизации. Во все времена, от своего сотворения, она всегда была "проходным двором", поскольку при внешней закрытости обладала высокой проницаемостью, всегда продувалась всеми сквозняками эпох и перемен как на Западе, так и на Востоке, насыщая их своими качествами, ибо ни один из этих полюсов никогда не был самодостаточным.
А потом, с суровой, северной мужественностью, словно в очередной ледниковый период, перетапливала, перетирала влияние отталкивающих друг друга, цивилизаций - дикие набеги Востока и идеологические агрессии Запада...
Искушенный, чем-то сильно озабоченный генерал не внял ни доводам, ни аргументам, выслушал с непроницаемым видом Будды и сделал заключение:
- Понимаю, художественный вымысел, литературный прием. Искреннее желание в пору полного упадка приподнять пассионарный дух соотечественников...
- У меня другое искреннее желание - сесть на твое место и ликвидировать этот бардак! - я уже начинал злиться, поглядывая на присутствующего здесь же редактора, втравившего меня в эту бесполезную дискуссию.
Реакция была неожиданная.
- А у меня желание - сесть на твое. И писать книги.
- Садись и пиши!
- Ладно, ты не обижайся. - Генерал вероятно вспомнил, что я гость и отвесил комплимент. - Что касается этимологических исследований, это любопытно. Теперь хожу и мысленно расшифровываю каждое слово.
Заразительная штука. Почему никто этим не занимался? Все ведь лежит на поверхности! Ра - дуга! Но открываю словарь, там "рад" - корень, "у" - суффикс, "га" - окончание. Галиматья!
У меня уже не было особого настроения что-либо рассказывать ему, поэтому ограничился кратким "курсом" археологии слова, но незаметно для себя опять запрыгнул на любимого конька и заговорил о влиянии культа солнца на общеславянский язык. И естественно, речь зашла о гравитационной зависимости в развитии определенных этносов, о действии магнитосферы на формирование коры головного мозга. И тем самым испортил дело, генерал хоть и слушал, и задавал вопросы, но было ясно, что все прочитанное в "Сокровищах Валькирии", он принимает за чистую беллетристику. Пришлось объяснять, что авторский вымысел присутствует, но только формальный, дескать, некоторые моменты я и в самом деле вынужден был изменить до неузнаваемости, в частности, место действия, дабы авантюристы и романтики не бросились на поиски сокровищ, а о многом вообще умолчать, оставив на неопределенное будущее, когда мне позволят рассказать об этом.
- Кто позволит? - уже насмешливо спросил генерал.
- Хранители сокровищ, - так я называл в романе людей из племени гоев.
Он молчал несколько минут, будто бы занимаясь ремонтом шнура электрочайника, а я видел, как ему по-человечески интересно, ждал новых вопросов, но генерал наконец включил чайник и сказал как-то отрешенно и в сторону:
- Ладно, о хранителях и тем паче, о сокровищах не будем. Если бы что-то действительно существовало, мы бы знали. Ты мне скажи, что ответить американскому сенату.
Я слегка ошалел.
- Кому?
Этот широкоплечий, высоколобый богатырь смущенно и по-мальчишески развел руками.
- Понимаешь, в чем дело... В наш МИД из сената соединенных штатов пришел официальный запрос, относительно золота Бормана. Дескать, СССР в свое время прибрал к рукам всю партийную кассу, спрятал на Урале и не поделился с участниками антигитлеровской коалиции. Требуют внятных объяснений. Они же там как дети, начитаются романов и верят... Мне поручили подготовить ответ. Ну и что мы им внятного напишем?
Оказывается, американские сенаторы читали и верили!
- Все это фантастика, вымысел автора! - заявил я.
- Я тоже так думаю, - согласился генерал. - Пусть успокоятся.
Не знаю, успокоились или нет американцы, получив такой ответ из российского МИДа, подготовленный в ФСК; по крайней мере, о новых запросах по поводу золота Бормана и самого партайгеноссе мне больше никто не говорил. Не знаю также, подействовала ли наша встреча на генерала, или какие-то иные причины побудили, но он начал писать книги, причем, весьма неплохие. Потом, в первую чеченскую компанию, генерал помог мне съездить в Чечню (куда по долгу службы сам ездил регулярно), и вот по возвращению с этой бессмысленной, заранее обреченной на поражение, войны, мы сидели с ним на кухне в его квартире, пили водку и делились впечатлениями.
И вдруг он сам вернулся к теме, о которой даже слышать не хотел при первой встрече.
- Ты сам бывал в этих подземельях?
- Бывал, - признался я.
- И видел то, о чем писал?
- Кое-что видел.
- Священная Веста есть?
- На двенадцати тысячах пергаментов из целых бычьих шкур, - предвкушая перемены в мировоззрении генерала, уточнил я.
Теперь он не усмехался от таких подробностей и вообще казался очень серьезным и, как всегда, озабоченным.
- И что, в самом деле существует Книга Будущего?
- Существует рукопись ясновидящего старца Дивея.
- Кто такой? - генерал уже почти верил мне. - Историческая личность?
- Думаю, историческая, если сохранился автограф. Только жил в конце прошлого тысячелетия.
- Вот бы почитать! - совсем не по-генеральски вздохнул он. - Узнать, чем дело кончится и успокоиться. Сам читал?
- Нет, не читал...
- А кто читал?
- Например, вещий князь Олег.
- Ну, кого вспомнил... Последний кто?
- Человек, известный миру, как схимомонах Авель.
- Погоди, это при Павле I? Который предсказал гибель династии Романовых?
- После него никто больше не насмелился.
Генерал выпил рюмку, утер щетку усов.
- Да, я бы насмелился... Но ведь нет такой книги, и хранителей твоих нет, и пещер. Было бы что, мы бы знали...
Я вспомнил начальника ПМГ, задержавшего Гоя на речвокзале.
- Фамилия Буряк знакома? Перевели на Лубянку из томского управления, где-то после семьдесят девятого...
- Даже не слыхал. А кто это?
- Думаю, работал в каком-нибудь закрытом, сверхсекретном отделе и занимался проблемами хранителей сокровищ.
- В каком отделе? - искренне изумился генерал.
- В закрытом. Ты ведь не можешь знать, кто чем занимается в вашей конторе.
Он запыхтел, словно опять увидел батарею пустых бутылок, встопорщились усы.
- Официально, конечно, не могу знать. Но приди на обед в нашу столовую, постой в очереди и все узнаешь, кто, чем...
Я открыл было рот, чтоб спросить о молодом, но седом и очень приметном чекисте, которого генерал мог встречать и в коридорах, или стоять в одной очереди, и в последний миг поймал себя за язык.
Он заметил мое движение.
- Ну что ты еще скажешь?
- Не все золото, что блестит, говорим мы и проходим мимо самородков.
***
Стражник умер на моих руках к концу третьих суток - я следил за временем по часам, опасаясь утратить его вместе с ориентацией в пространстве. Умер тут же, в последнем зале соляных копей, где-то неподалеку от двери, за которой начинался Мир Мертвых. Произошло это внезапно и как-то классически: вдруг попросил воды (фляжка опустела еще вчера), чего никогда раньше не делал, а потом еще несколько минут говорил и просто оборвался на полуслове, обмяк и уронил голову набок.
Я потряс его, пощупал пульс, затем включил фонарик и посмотрел в глаза - зрачки сократились до точек и не реагировали на свет.
Ни Валкарии, ни белых Дар, о которых грезил умирающий, ни даже посланной за ними собаки он так и не дождался, и я в первый момент растерялся. Обычаев и обрядов царства Валкарии я не знал, но оставить его просто так, на полу, было бы не по-человечески, а похоронить нечем! Кроме ножа, автомата и геологического молотка ничего подходящего, чтоб вырыть или точнее, выдолбить могилу - на худой случай требовался лом. Часа полтора я бродил вокруг в поисках места, где помягче почва, но везде было одинаково, и в который раз пожалев свою саперную лопатку, оставленную в Томске, я начал копать подручными инструментами.
Соляная игольчатая пыль, оседавшая многие тысячелетия, сливалась, спрессовывалась и постепенно превращалась в твердую, стекловидную массу, напоминающую фирновый лед, и если верхний слой довольно легко крошился лезвием ножа, то через два вершка пошел плотный, сливной монолит. С помощью молотка я углубился еще на ладонь, наелся соли, надышался ею до такой степени, что начало тошнить, а давно потрескавшиеся от жажды губы разъело до крови, и казалось, уже болят зубы и десны. Кое-как вырубил яму сантиметров в тридцать, сломал нож, окончательно выдохся и понял, что глубже не выкопать, иначе самого хоронить будет некому. И пока еще есть силы, нужно вернуться назад, за седьмые двери, отыскать сторожку, напиться воды, поесть и выспаться.
Там же можно поискать инструмент, затем прийти сюда и довершить скорбное дело.
И уже встал, чтоб идти, но в этот миг осенило: а глубже копать и не надо! Это же не земля - сухая, гигроскопичная соль, при условии неизменной температуры и влажности способная в короткий срок превратить тело в нетленную мумию.
Он ведь что-то говорил о вечности!
Я уложил стражника в соляную гробницу, накрыл лицо его курткой, насыпал холм и долго соображал, чем бы отметить, что это могила.
Вообще надо было бы положить автомат, но откровенно, было жаль оставлять оружие, поскольку я рассчитывал выйти из копей и подняться на поверхность. Оставался геологический молоток, талисман, подаренный Толей Стрельниковым, утраченный в первую экспедицию и возвращенный нынче. Не знаю, какую Валкарию ждал стражник, за кем гонялся - за той, что танцевала на камнях и роняла блестки из волос, или за той, которая спасла кавторанга Бородина, а может совсем за другой, поскольку Валкарий здесь было не две и не три, если подземное царство называлось их именем. Я уже не чувствовал ревности и не злился на соперников, потому воткнул в соляной холм молоток: полустертая надпись показалась мне соответствующей случаю, и годилась для эпитафии:
"Не все золото, что блестит, говорим мы и проходим мимо самородков".
Еще была надежда, если когда-нибудь танцующая на камнях придет сюда, то поймет, что я был в ее царстве...
С того момента, как мы оказались в копях, я постоянно отмечал особое обострение чувств, слуха, осязания и способности предчувствовать события. Одновременно село зрение, обоняние, видимо, от соли полностью утратились вкусовые ощущения и самое главное - ориентация в пространстве. Я не знал, как выходить из копей, в какой-то момент потеряв мысленную "нить Ариадны", которую все время тянул. И при том открылось совсем новое: я чувствовал это пространство, точнее, все преграды, возникающие на пути, как чувствует их летучая мышь. Когда впереди оказывалась стена, глыба соли или наоборот, вырубленная ниша, галерея, я каким-то образом узнавал это за десятки метров, но при условии, если в тот миг останавливался и прислушивался.
Свет в фонаре тускнел быстро и включать его приходилось лишь в экстренных случаях, чаще, чтобы посмотреть на часы: меня преследовала боязнь ко всему прочему потерять и чувство времени. Каждый раз я вытаскивал батарейки и прятал во внутренний карман, чтоб нагреть от тела. Прямо от могилы стражника я пошел к ближайшей стене, намереваясь сделать круг вдоль нее (не бесконечный же этот зал!) и отыскать хоть какой-нибудь выход. У стены достал компас, сориентировался по сторонам света - в подземельях он работал нормально, если не считать, что стрелка бегала чуть живее, чем на поверхности, и двинул на северо-северо-восток, с отсчетом шагов, как в маршруте - туда, где казалось должна быть входная дверь. Стена все время была рядом в трех-четырех метрах, и шел я, повторяя рисунок ее подошвы, все время уходящий на восток. Под ногами была совершенно ровная поверхность, как на дне высохших соленых озер, где устраивают сверхскоростные гонки на спортивных автомобилях.
Чувствовал себя почти уверенно, и еще не было ни паники, ни растерянности, ни тем более отчаяния. Через каждую сотню шагов останавливался и слушал пространство, через каждую тысячу ложился на соль, отдыхал ровно минуту, полностью расслабившись, затем проверял направление по компасу. Мне чудилось, будто зал овальный и я должен постепенно уходить на север, однако стена упорно тянула на восток, а потом вовсе начала отклоняться к югу. Но ни это обстоятельство, ни то, что ниши с дверью так и нет, не особенно тревожило: зал мог иметь и другую форму, например, бумеранга. Все равно, если все время двигаться вдоль стены, я должен был найти выход или вход - уже все равно.
Первый заметный поворот, градусов на тридцать, произошел на девятой тысяче шагов, и опять к югу, и тут отказал компас. Дрожащая стрелка гуляла между востоком и юго-западом, ничуть не успокаиваясь, будто вечный двигатель. Что свело с ума компас, аномалия, или залежи магнитных руд, было в общем-то все равно, я шел не как исследователь, а как человек, попавший в беду, в ловушку и с единственной целью - отыскать выход. Прибор испортился напрочь, и сколько бы не тряс его, не клал в карман отдохнуть шагов на триста, эффект был тот же.
(Кстати, этот компас потом еще около трех недель дурил на поверхности, и когда наконец колебания стрелки постепенно затухли, выяснилось, что она полностью размагнитилась.) За поворотом, уведшим меня приблизительно на запад, стена снова пошла на восток и две с половиной тысячи шагов шла прямо, как по линейке, и разве что наклон ее изменился градусов до сорока пяти.
Потом начался второй, плавный поворот на север (или уж так казалось?), и когда я после передышки встал и отсчитал первую сотню, вдруг обнаружил, что ни слева, ни справа стены нет. Как нет ее ни впереди, ни сзади!
Я стоял, слушал пространство, вертя головой и боялся тронуться с места. И вот тут ощутил толчок отчаяния - все! Я стою в безбрежной, абсолютно темной пустоте, как в океане! Разве что соль под ногами твердая...
Стискивая зубы, вставил батарейки в фонарик и посветил назад - луч рассеялся, не достав стены (а она всегда проблескивала от света или переливчато мерцала). Но ведь всего сто шагов назад мой "эхолот" точно отбивал ее!
А если я давно утратил эту способность - чувствовать препятствия, и давно иду неведомо куда? Я аккуратно, след в след, развернулся и пошел, стараясь точно идти своим невидимым маршрутом, отмерил сто шагов и послушал стену - пустота! Иногда я начинаю пугаться, суетиться, часто дышать и озираться, готовый бежать. И побежал бы, не сползи с опущенного плеча ружейный ремень. Я успел перехватить автомат у самой земли и ощущение оружия в руках на миг остановило "мандраж".
Не отдавая себе отчета, не думая, передернул затвор и выстрелил от живота. Вспышка у ствола ослепила, звук громыхнул над головой, усиленный многократно, однако сквозь все это я различил характерный, звенящий напев рикошета.
И капель вмиг прекратилась...
Впереди стена!
Было желание проверить еще раз и хотя бы примерно определить расстояние, но ясность сознания вернулась вместе с чувством осторожности: говорят, в пещерах опасно не то, что стрелять, а даже громко разговаривать, особенно когда не знаешь, какая кровля над тобой. Резонанс от выстрела может обрушить свод, и если от первого ничего не полетело сверху, то это чистое везение, от второго может и полететь...
По направлению выстрела я прошел всего двадцать два шага и, внезапно запнувшись, упал на откос стены.
И когда отлежался, внутренне посмеиваясь над своими страхами, решил не надеяться больше на свои "сверхъестественные" чувства, а идти дальше только вдоль ее подошвы, в прямом контакте. Конечно, это намного затрудняло движение, вдоль стены почва была не ровной, с завалами глыб и камней, скатившихся вниз, и все-таки я больше часа никак не мог оторваться от нее и отойти хотя бы на сажень. Потом немного успокоился и пошел зигзагами, щупая ногами стену через каждые пятьдесят шагов.
А "эхолот" все-таки работал, поскольку окончательно оправившись от момента паники, я снова начал чувствовать препятствия не только ногами. Правда, и звук падающих капель снова появился, отчего я инстинктивно поднимал лицо вверх, хотя никакой влаги тут не было и быть не могло. Потом начало казаться, что преграда не только справа от меня, но еще и слева, причем, чуть ли не с каждой минутой прослушивается явственнее. И когда расстояние между стенами выровнялось, рискнул, отошел от своей и не ошибся: я уже давно находился в галерее!
Вставил батарейки, на несколько секунд включил свет - труба почти круглого сечения, очень напоминающая тоннель метро. Разве что стены не чугунные и пыльные, а голубоватые, искристые, с выпирающими молочно-белыми желваками вверху и продольными полосами внизу. Чистота, как в операционной - и ни малейшего движения воздуха.
Это уже результат! Я потушил свет и начал развинчивать фонарик, однако зрительная память в самый последний миг выхватила и отложила еще какую-то неясную и неестественную для такой обстановки деталь.
Что-то еще находилось в этой трубе, причем, в нижней ее части, среди неясных полос, и сильно отличалось по цвету и форме: все округлое, а это вытянутое и объемное.
Ну вот, начинаются галлюцинации - первый признак обезвоживания организма. Но я все-таки включил фонарь и отчетливо увидел самый настоящий силовой кабель, растянутый невысоко от пола и уже врастающий в пушистую соль. Если ее ионы, которыми насыщен воздух, притягиваются к изоляции, значит, под ней идет ток.
Меня не особенно-то шокировала взрывчатка, заложенная ниже шахты недалеко от входа в подземелья, поскольку такое саперно-техническое оснащение было понятно: в случае, если туда проникнут какие-нибудь "каркадилы", кто-то крутанет взрывную машинку и встряхнет гору, навечно замуровав вход. Но откуда здесь, на такой глубине, самые настоящие коммуникации? И зачем? Неужели и сюда забралась оборонка? В принципе, здесь можно пересидеть любую ядерную катастрофу, если Гои пережили оледенение некогда цветущего, субтропического Севера. Была бы только вода!
От волнения я забыл счет шагов и когда спохватился, отмахал больше полукилометра. Труба не кончалась, шла строго в одном направлении, и судя по ощущениям, то расширялась (или кровля поднималась вверх?), то сужалась так, что стенки уже чувствовались плечами. Потом стало тяжело дышать, началось сердцебиение, я сбавил темп и прошел еще двести шагов, прежде чем обнаружил, что иду на подъем. Когда же в очередной раз распластался на соляном полу перевести дух и еще раз включил свет, вдруг понял происхождение этого тоннеля - древняя подземная река! И не вода здесь текла, а гидротермальный раствор, насыщенный минералами и солью, и по тому, как все это откладывалось на стенках, можно было судить о всех геологических пертурбациях Урала. Но есть ли там, куда я иду, самый необходимый для человека минерал - обыкновенная пресная вода?
Не думать о ней я уже не мог, поскольку в ушах стояла сплошная и гулкая капель, но впереди по-прежнему был сухой тоннель, и ничего не говорило, что в конце его есть свет. Я шел и упрямо считал шаги, чтоб не замыкаться на навязчивой мысли и не свихнуться, почва под ногами вроде бы становилась более пологой, и в этой подземной пустой реке все чаще стали попадаться "плесы" - небольшие зальчики, где под отложениями соли должно быть лежали камни, округлые очертания которых повторялись на поверхности. Кабель то пропадал, затянутый соляной изморозью, то выпирал из стены, краснея заржавевшей стальной оплеткой, и я все больше думал, что выйду на какой-нибудь подземный оборонный объект. Впрочем, было уже все равно, кто там есть впереди - Гои, вояки или даже проникшие в копи "каркадилы", главное, была бы у них вода.
Напьюсь, а потом разберемся, кто есть кто...
Часы встали неожиданно, и если неисправность компаса я заметил сразу, то тут сначала ничего не понял: как не посмотрю, все семнадцать минут третьего, но послушаю, вроде идут и завод у пружины до отказа. И лишь когда посветил на циферблат секунды две-три, понял, что теперь заблудился не только в пространстве, но и во времени.
Но когда случайно посветил вперед, в трех шагах увидел дверь!
Точно такую же, как в залах, массивную, обшитую листовой медью, с литой ручкой и накладными кованными навесами.
Дверь, возле которой остановилось время...
Фонарик выключить не смог, батареи разрядились полностью, и в наступившей темноте на миг показалось, найденный выход - призрак, обман зрения, игра последней вспышки света. Можно было сделать эти три шага, выставив руки вперед, и убедиться, есть он, или нет, но я стоял, отчетливо осознавая, что если двери не окажется, сил и упорства идти дальше тоже не будет, потому что капель в ушах заглушит остатки сознания.
Я достал спички, с треском разодрал презервативы и внезапно увидел, как из коробка исходит зеленоватое сияние. С предощущением чуда осторожно открыл его и будто выпустил свет наружу: звездчатая искра на золотой булавке светилась так, что я сначала увидел свои руки. Там, на поверхности, ничего подобного не было, хотя я много раз доставал украшение Валкарии и при свете, и в темноте логова. Не зажигая спички, я поднял искру над головой - дверь существовала!
Столько времени шел в полном мраке, полагаясь на тусклый фонарик и собственную интуицию, когда в кармане лежал, пусть и не такой яркий, но настоящий светоч! Пожалуй, впервые за эти дни, проведенные в соляных копях, которые сами по себе относились к необычайному, потрясающему явлению, я ощутил настоящее чудо, поскольку ощутил счастье блаженного и не задумывался, каким образом крохотная зеленая звездочка дает столько света.
Это был первый миг в моей жизни, когда мир воспринимался таким, какой он есть.
Дверь отворилась достаточно легко, хотя и с певучим скрипом, я очутился в тамбуре, обитом тяжелыми, просоленными плахами и таким же полом. Вторая дверь оказалась обшитой войлоком с разводами соли, однако за ней, с первым же вдохом, я ощутил более влажный воздух, а через несколько секунд зажгло ссадины на руках. На этом перепускная камера не закончилась, впереди было еще два или три (точно не помню) толстых войлочных занавеса, а последняя дверь напоминала ворота крепости - стальная пластина, окованная с обеих сторон решеткой в мелкую клетку. Возле ручки зиял черный глаз замочной скважины...
Здесь, в подземельях, это был первый замок и своими тайными внутренностями стоял с моей стороны, защищая дверь с обратной - куда я стремился. Его несложный механизм я без особого труда открыл и отвел массивный ригель, больше напоминающий засов. Вероятно, этот первый запор предохранял вход в соляные копи, в мир
вечного покоя, и никто не ходил тут "против шерсти", по крайней мере, со времен, когда неведомый устроитель подземного порядка установил тут дверь с односторонним замком.
Навалившись плечом, я нажал изо всех сил и раздался низкий, гудящий, словно колокол, скрип. И сразу стало темнее, показалось, зеленая искра сильно пригасла и высвечивала лишь полуметровый круг возле руки. Но в следующее мгновение понял, в чем дело: на стенах за железной дверью не было соли и свет не отражался, а напротив, поглощался темно-серым тесанным камнем.
Под ногами что-то забренчало, словно мелкий, тяжелый щебень, я закрыл дверь спиной, по привычке начал считать шаги по этой рыхлой, вяжущей ноги почве, даже не подозревая, на что наступаю, и неожиданно разглядел впереди зеленоватое, льдистое мерцание.
За зимним, замороженным окном горела свеча...
***
Сокровищами Урала заинтересовались не только американские сенаторы, не только они поверили фактам, описанным в романе. Вскоре после встречи с генералом меня начала доставать наша, отечественная поклонница, объявившая себя Дарой, присланной мне в услужение самим Стратигом. На удивление точно отыскивала меня у друзей даже в других городах, внезапно возникала на встречах с читателями и будто бы случайно попадалась в самых неожиданных местах, создавая впечатление, будто она и в самом деле обладает способностью незаметно передвигаться в пространстве и отводить глаза окружающим. Ее можно было отнести к тем восторженным, романтичным особам, которые скучают от однообразной, рутинной жизни, придумывают себе мир, начитавшись фантастики, и пытаются в нем жить; в принципе это психически здоровые и добрые люди с поэтическим складом ума. Чаще всего бессеребренники, неудачливые в семейном отношении и не знающие, на что употребить страсть и огонь своей нерастраченной на детей и внуков, души.
Я всячески уклонялся от безобидных и ни к чему не обязывающих услуг этой "Дары", старался не оставаться один на один, уходил от разговоров или отшучивался, если речь заходила о таинственных подземельях. И примерно через полгода она исчезла из поля зрения, сказав напоследок, мол, ей очень жаль, что не удалось быть полезной.
И тут же появилась другая дама, назвавшая себя не Валькирией, как в романе, а настоящим именем - Валкария, что заставило сразу же насторожиться. В черновиках было это имя, однако они все время находились дома и не могли попасть в чужие руки. Ко всему прочему, самозванка оказалась не такой молодой, чтобы играть в романтические игры (на первый взгляд под шестьдесят), и совсем не эффектного, даже не опрятного вида: тощие, крашенные волосики зачесаны назад, трикотажное платье, обвисшее на груди, в руках чуть ли не авоська, полное отсутствие какого-либо макияжа, но главное - в блеклых больших глазах застарелая тоска. Она сразу стала называть меня на "ты", как принято у Гоев, вела себя раскрепощенно, много и беспорядочно говорила, словно демонстрируя свой интеллект, спрашивала, не дожидаясь ответов. Я бы принял ее за сумасшедшую, не произнеси она имя Валкария.
Особа эта нашла меня в издательском офисе, который располагался в помещении детской библиотеки, и я, послушав ее четверть часа, извинился, оставил в комнате, выскочил к секретарше директора, спросить, кто такая. Выяснилось, что эта женщина ходит сюда уже давно, но ей не говорили, когда я приеду, так что встреча - чистая случайность.
- Ну что, Мамонт, ты не узнал меня? - спросила она с явным желанием заинтриговать, когда я вернулся.
Этим прозвищем называть мог лишь тот, кто был в экспедиции на Таймыре и помнил историю с вытаявшим мамонтом, но я мысленно перебрал всех женщин, работавших в то время, в основном поварих - никто и близко не подходил.
- Давай вспоминать вместе. Гора Манарага... Что ты слышишь в этом названии?
Гора, впрочем, как и одноименная реке, даже не упоминались в романе. Я был предупрежден, что пока в непосредственной близости существует озеро Аркан, забыть о существовании этих географических названий. Они и так притягивали внимание самых разных людей, от туристов до "каркадилов", и я мог увеличить число наивных искателей сокровищ, авантюристов и просто любопытствующих. Поэтому вынужден был перенести место действия в район реки Вишеры и города Красновишерска.
Так что прочитать о Манараге самозванка могла где угодно, но только не у меня.
- Нужно попробовать открыть это слово. - сказал я.
- Ты его давным-давно открыл, - насмешливо проговорила неряшливая особа. - И знаешь, кто такая Карна, упоминаемая в "Слове о Полку Игореве". И на реке Ура ты бывал.
Она сделала первую ошибку: я так и не попал на Кольский полуостров и только еще доставал карты и намечал маршрут.
- Не угадали, - я внутренне позлорадствовал. - Ошибочка у вас вышла, барышня.
- Какая я тебе барышня? - вдруг устало и грубовато заговорила она. - Ну что ты придуриваешься? Неужели не узнал?... Конечно, я давно уже не та. Постарела, волосы вылезли, нервы ни к черту. В девяносто первом на пенсию вышла. Без малого сорок лет школьного стажа!... Вы же меня Удочкой звали, помнишь? Вот, а теперь на эту удочку ничего не поймаешь. Не клюет!
Я смотрел на нее и не мог поверить. Кроме слов, о которых я когда-то спрашивал, от Юлии Леонидовны ничего больше не осталось и я вдруг понял, что тогда, умоляя меня рассказать о Манараге, Карне и реке Ура, она чувствовала свое будущее, страшно боялась его и хотела изменить судьбу.
Не удалось...
От смутных, жалостных чувств мне хотелось обнять ее, как-то утешить, но всего этого уже не требовалось, она смирилась со своим роком и к жизни своей относилась с некоторой насмешкой. В это время в комнату зашел мой издатель, глянул на нас вопросительно.
- Это Валькирия! - совершенно серьезно представил я Юлию Леонидовну и заметил, как такая игра ей была приятна. Она царственно протянула навечно пропитанную мелом, белую подрагивающую руку для поцелуя и глянув свысока, поправила:
- Валкария.
Потом как-то внимательно посмотрела ему в глаза и добавила:
- Тебя ожидает блестящее будущее, но только в другой сфере. Нужно оставить издательский бизнес.
Тайком от нее, издатель скорчил мне недоуменную гримасу и, пошаркав ножкой, быстро удалился. И, видимо, разболтал всему издательству - начали заглядывать каждые три минуты: всем хотелось увидеть настоящую Валькирию. Стало ясно, поговорить не дадут, мы вышли черным ходом во дворы и оттуда в сквер с трамвайными путями, где и устроились на остановке.
И только тут неожиданно вспомнил, как Юлия Леонидовна выгнала меня из класса за опоздание.
Никогда не думал, что детская обида может жить так долго - ком в горле встал, хоть снова лезь за печку и реви. А она ничего не замечала, и, видимо, привыкшая все время говорить перед учениками, рассказывала о своих увлечениях мистикой, магией, экстрасенсорикой и даже шаманством. Видимо, от тоскливой пенсионной жизни пошла учиться в академию нетрадиционных методов лечения, закончила ее и теперь, оказывается, работала ясновидящей!
Так и сказала - работала. И полагая, что моя подготовка к главному вопросу закончена, сказала определенно:
- Сергей, мне нужна соль. Ты понимаешь, о чем я говорю.
- Не понимаю.
- Ладно, не валяй дурака, - сказала по-свойски. - Вижу, ты имеешь доступ в соляные копи. Я не прошу прямо сейчас, немедленно. Просто в следующий раз, когда будешь там, возьми и принеси всего одну горсть.
- Легче перейти улицу, - я показал рукой. - И купить в магазине целую пачку. Или даже две. Ничем не отличается.
- Только мне этого не рассказывай. Знаю я, ты стал скользкий и хитрый. Девочки молодые достают, привык им лапшу вешать. Со мной так не надо. Между прочим, я твоя учительница и вкладывала в тебя душу.
Благодаря этому ты вырос, проявился талант... Пора платить, дорогой мой.
Я открыла лечебный кабинет и мне нужна соль.
- Спасибо, но я не могу этого сделать. В пещерах нельзя ничего брать, даже соль.
- Пойми, это не моя прихоть и не каприз. Я помогу многим людям обрести уверенность в себе, радость жизни, наконец, душевный покой.
- Соль слишком горькая, чтоб есть ее и радоваться.
Она уставилась мне в глаза.
- Ты поможешь мне. Ты принесешь соль.
Я узнал интонацию: точно так же она просила рассказать о Карне, Манараге и реке Ура.
- К сожалению, ничем уже не помогу вам, - сказал я, думая, что психически она не совсем здорова.