Затем мужчина распластал ее на своего рода возвышении, чтобы ни одна деталь финала не ускользнула от объектива камеры. И так неловко возился с оранжевой веревкой, что она вывалилась у него из рук и Дамронг пришлось ее подобрать и подать ему. Я схватил пульт дистанционного управления и остановил плеер.
Кимберли с разочарованием в глазах посмотрела на меня.
– Сончай…
– Не могу.
– Если отступишь, это будет мучить тебя всю оставшуюся жизнь.
– Я таец. А тайцев всю жизнь обязательно что‑нибудь мучает.
– Сончай!
– Пропади она пропадом, эта твоя привычка выручать ближнего. Неужели не замечаешь, что таким образом вы гробите мир!
Я выскочил из ее номера и захлопнул за собой дверь. Это был настоящий приступ бешенства, осложненный амнезией, – я не понял, как оказался в коридоре. Хотя сознавал, что бегу. В такие мгновения оставалось только одно…
Я взял такси и поехал в сторону полицейского участка, но велел водителю остановиться неподалеку от храма, где виделся с братом Титанакой. У массивных дверей на лотках продавали свечи, гирлянды из цветов лотоса и монашьи корзины. Я все еще дрожал, когда покупал все необходимое для серьезного экзорсизма. В наши дни корзины больше не делают из ивняка или бамбука – теперь это полупрозрачные ведерки мертвенно‑красного цвета, какими мы пользуемся, когда моем машину, хотя и с намеком на шафрановый оттенок.
Продавец упаковал все нужное, чтобы монах мог выжить в духовной пустыне по имени майа: пачку растворимого кофе, галеты, мыло фирмы «Лакс», две банки сока, коробочку палочек для ароматерапии, зубную пасту, зубную щетку и благовония. Главная идея тамбун – накапливать богатства на будущую жизнь: дашь цветы – будешь красивым, дашь деньги – будешь богатым, дашь лекарство – будешь здоровым, дашь свечу – удостоишься озарения. Но до новой жизни далеко, если человеку всего тридцать пять лет.
|
|
Магия тем действеннее, чем выше рангом маг. Поэтому я нашел настоятеля и предложил ему набитое вещами ведерко; он кивком его принял. И вот я стою на коленях в храме перед пьедесталом большого золотого Будды и, благоговейно сложи в трясущиеся ладони, молю о снисхождении. Моя мать в экстремальных ситуациях предлагала тысячу вареных яиц и пару зажаренных кабаньих голов, но я из другого поколения. Буду хорошим мужем, замечательным отцом, полицейским лучше, чем сейчас, мудрым наставником Леку, более набожным буддистом. Сделаю все, что угодно, только сними это с моих плеч.
Никогда не знаешь заранее, подействует молитва или нет – все зависит от непредсказуемого сострадания Будды, – но в данный момент я был доволен, потому что сделал все, что мог. Двадцать минут я пытался медитировать, чтобы придать большую весомость своей мольбе, а затем в изнеможении покинул храм. По дороге к воротам мой взгляд остановился на знакомой фигуре: под священным фикусом на скамье с братом Дамронг, монахом Титанакой сидел Лек. Он старательно держал голову ниже головы монаха и смотрел на него с обожанием. Брат Титанака говорил очень медленно, и с его лица не сходила полная сочувствия улыбка.
Известно ли тебе, фаранг, что древние воображали ревность в виде зеленоватого астрального тела в форме рога, внедряющегося в физическую оболочку? Рога у обманутых мужей еще до развития судоплавания наблюдались независимо друг от друга по всему земному шару – у индейцев майя и древних египтян, о них знали японцы и елизаветинцы. Я в курсе, потому что проверял в Интернете. Как говорится, Arbeit macht frei.[29]Поэтому я направился в участок, излучая безразличие и намереваясь проверить, сумею ли двинуть вперед расследование. Хотя понимал, что обычные криминалистические методы мне ничего не дадут: нет улик, чтобы связать Смита, этого лощеного юриста, и Бейкера, отнюдь не лощеного порнографа, со страшным кино или убийством Нок.
|
|
На Танакана указывало только то, что оба злодейства произошли в его благоуханном саду. Но он легко опровергнет этот факт при помощи бумажки в тысячу бат. Однако существовал иной способ: открыть нижний ящик стола и достать старый бирманский деревянный фаллос с нарисованной ярко‑красной головкой, которым я, как и светом зеленой лампы, пользовался только в тех случаях, когда совершенно допекало. Для повседневного употребления он был слишком велик. Затем повесить на него амулет, который, по словам Лека, ему дал кхмерский маг высшего ранга, все поставить под монитором компьютера и, таким образом, устроив алтарь, откинуться на спинку стула, дать волю мыслям и подумать, к чему я пришел. По ведущим на сотни лет назад спиралям кармы прошмыгнули три слепые мыши, за которыми увязался забавлявшийся игрой с ними кот.
Вот и все, что предстало перед моим внутренним взором. Но упражнение дало толчок рассуждениям, как продолжать расследование земным способом. Я просмотрел информацию, которую утром мне прислала служба иммиграции, и обнаружил странный факт: Бейкер, Смит и Танакан, все трое, возвратились в Бангкок из своих зарубежных поездок в один и тот же день – примерно через двадцать четыре часа после того, как, по мнению экспертов, умерла Дамронг. Совпадение или естественная реакция трех слепых мышей, которым больше не надо никуда убегать, потому что кот умер?
|
|
Часть вторая
Человек в маске
Агент ФБР уставилась на мисочку с улитками, приготовленными в собственном соку и поданными под соевым соусом. Мы ели в открытом ресторане «У Ди», расположенном рядом с улицей Силом, хорошо известном тем, кто работает в барах Пат‑Понга.
– Тебе не обязательно это делать, – успокоил я. – Ты в самом деле сильно рискуешь.
– Мне хочется. Я привыкла к тайской еде в Штатах, после того как мы с тобой познакомились.
Я никак не мог прокомментировать ее замечание, потому что во время своей единственной поездки в Америку так и не попробовал там тайские блюда. (Мы были во Флориде. Клиент матери оказался мускулистым дядькой семидесяти с лишним лет, и у него были самые добрые намерения. Помню его большие руки, которые постоянно что‑то приводили в порядок. Нам приходилось все время ему аплодировать – то он триумфально ликвидировал течь в ванной, то одержал победу над шкафом с предохранителями, то выиграл битву с разряженным аккумулятором. Но он настолько наскучил Нонг, что она выдумала смертельную болезнь матери, и через неделю мы оттуда смотались. В Бангкоке отвечать на его умоляющие звонки стало моей обязанностью, потому что мать не находила в себе сил с ним разговаривать.) Меня не так тревожили улитки, как салат из сомтана, который тоже попал в поле зрения Кимберли.
– По крайней мере возьми к этому клейкий рис и скатай вот так в шарик.
Американка покосилась слегка обиженно – она уже научилась разбираться в специях, но последовала моему примеру: обмакнула шарик в соус и принялась жевать без каких‑либо неприятных последствий.
– Восхитительно!
Я не нашел нужным говорить ей, что с этого конца в салате не было перца чили.
– Мы считаем, что он в Камбодже, – продолжала она.
Кстати, друг с другом мы держались легко и непринужденно и старательно обходили тему Лека.
– Кто?
– Ковловский. Человек в маске. Его биометрические данные были зафиксированы по прибытии в аэропорт Пномпеня примерно неделю назад. Одновременно информацию о нем предоставило Управление полиции Лос‑Анджелеса. Такое впечатление, будто наблюдаешь за запутавшейся в паутине мухой. Парень серьезно влип. – Кимберли совсем не хотелось есть улитку, но она считала делом чести пропихнуть в себя хотя бы одну. – Как вы с ними справляетесь?
– Высасываем.
Кимберли попробовала, и после недолгого сопротивления улитка выскользнула ей в рот. Она начала давиться, но взяла себя в руки.
– Деньги?
Кимберли прикрыла рот и заговорила сквозь пальцы.
– Вот мы к этому и пришли – калифорнийский парадокс. Чтобы на тебя был спрос, надо быть шикарным; чтобы быть шикарным, надо быть на уровне; чтобы быть на уровне, надо иметь деньги; чтобы иметь деньги, нужно, чтобы на тебя был спрос.
– Кокаин?
– Все, что угодно, если можно произвести эффект. Этот парень – ничтожество. У него сознание шлюхи. Делайте со мной за деньги все, что хотите, только бы я при этом выглядел сексуально. Он задолжал наркоторговцам и кредиторам, не платит алименты за двоих детей проживающей в Канзасе бывшей жене, не отдает денег за купленный в рассрочку внедорожник и не ездит на нем далеко, потому что не может осилить бензин. Проблемы накапливаются. Вот что наловили наши ребята, едва забросив сеть в омут порноиндустрии. Никаких секретов – это прозрачный бизнес.
– Но почему Камбоджа? Если ему заплатили за фильм так, как мы думаем, он мог расплатиться со всеми долгами, вернуться к привычному образу жизни и спокойно заниматься жеребячеством.
Агент ФБР пожала плечами.
– Не знаю. Есть всего один свидетель, кто видел его в последние две недели. Старинная приятельница, с которой он поддерживал отношения. Она утверждает, что ей одной на всем белом свете он открывал душу. Эмоционально неуравновешенный, он все в себе подавлял. Такой психологический тип соответствует сознанию проститутки как мужского, так и женского пола.
Кимберли скатала новый шарик из риса, но на этот раз обмакнула в салат из сомтана, подержала, чтобы он как следует пропитался соусом, и отправила в рот. А я не решился вдаваться в объяснения, что сильные, но быстропроходящие страдания, которые ей предстоят, проистекают от чрезмерного стимулирования второй чакры, где, без сомнения, заключен основной движитель ее страсти к Леку.
– Она еще что‑нибудь сказала?
Мне пришлось подождать ответа, потому что рот американки пылал огнем. Она икнула, на лбу выступил пот, лицо покраснело, как при сердечном приступе. В таких случаях худшая терапия – холодная вода, но она успела сделать глоток из стоящей в ведерке со льдом бутылки. После чего ей пришлось бежать в туалет. Пока Кимберли отсутствовала, я пожевал сомтан и проглотил пару улиток. Перец чили хорошо сочетается с пивом «Клостер» (две стихии соединяются в глубине рта в ревностном противоборстве, устраивая вкусовым пупырышкам восхитительную встряску). Когда агент ФБР вернулась, ее лицо приобрело нормальное выражение.
– Да. Сказала, пару недель назад он вернулся откуда‑то из заграницы совершенно притихшим. А затем пропал. Обычно щедрый на шутки‑прибаутки и по‑пляжному разбитной, на этот раз он был совершенно подавлен. Пожалуй, я больше не хочу улиток и салата.
– Если я хорошенько попрошу, тебе приготовят стейк.
– Не надо: я как‑то сразу села на диету. Ты ешь, а я посмотрю. Хорошо? А если почувствую себя голодной, подкормлюсь пустым рисом.
– Ладно. У этой женщины не сложилось впечатления, что у него появились деньги?
– Сложилось. Он погасил задолженность за квартиру в Инглвуде, рассчитался с бакалейщиком, а ей подарил шелковую блузку и юбку. Ее спросили, не тайский ли это шелк, но она в таких вещах не разбирается.
Наконец подали тушеную утку в горшочке. В глазах агента ФБР мелькнуло подозрение, но после того как я заверил, что блюдо не приправлено специями, она осторожно попробовала, а затем накинулась вовсю.
Зазвонил ее мобильник – прошу прощения, оговорился, в наши дни больше ничего не звонит. Устройство выдало музыкальный отрывок из старой тайской песни, которая понравилась американке, когда она была в Таиланде несколько лет назад: «Сексапильная, озорная, стервозная».
– Кимберли, – ответила она и стала слушать. Затем бросила в трубку: – Черт! – и закрыла телефон. – Вчера в Пномпене он покончил жизнь самоубийством. Судя по всему, воспользовался автоматом Калашникова и куском веревки, которую привязал к спусковому крючку. Не самый удобный способ, но если очень прижмет… – Она обвела взглядом оставшуюся на столе еду и посмотрела на меня.
Что‑то заставило меня сразу потерять аппетит: смерть, способ, которым совершено самоубийство, тот факт, что человек в маске не предстанет перед правосудием, память о том, что он сделал с Дамронг или мысль, что придется ехать в Пномпень? Внезапно день совершенно лишился энергии. И не потому, что Меркурий двигался с востока на запад (хотя так оно и было, о чем публично упомянул наш премьер‑министр как о факторе, негативно влияющем на политику). Меркурий мог катиться куда угодно. Но вот соединение Юпитера с Луной в знаке Скорпиона – да, в такие дни действительно лучше поваляться в постели с косячком марихуаны.
Дело приобрело нехорошую особенность постоянно ускользать из рук словно мираж. И еще сознаюсь – я не хотел ехать в Камбоджу, потому что нас там ненавидят. Обе стороны много сотен лет отнимали друг у друга землю, и теперь никто не вспомнит, кто первым затеял междоусобицу, которая и не думает утихать, сколько бы тайцев ни переходило границу, чтобы рискнуть деньгами в азартных играх.
Полагаю, нас не простили за поражение при Ангкоре. Даже в те времена, примерно семьсот лет назад, кхмеры настолько полагались на магию, что перестали заботиться о военной подготовке. Вторжение тайцев напоминало нападение банды мотоциклистов на беззащитную кондитерскую. Мы отняли все, что у них было: женщин, мальчиков, девочек, золото, рабов, их астрологию, храмовую архитектуру, музыку, танцы – это был один из первых случаев «кражи личности».[30]Не взяли только их кухню, которая в то время намного отставала от нашей, как, впрочем, и сейчас. Знать бы, как долго они будут держать на нас зуб, стоило бы проявить милосердие.
Внезапно нам с агентом ФБР расхотелось смотреть друг другу в глаза. Без иллюзии работы, когда нечего стало обсуждать, мы только гадали, что нам друг с другом делать. Косились исподтишка, когда думали, что другой отвернулся, и одаривали кармы друг друга удивлением и жалостью. Кимберли поигрывала лежащей на столе ложкой – что‑то хотела высказать, но не решалась. Наконец водопад чувств пробил стену нерешительности.
– Может, дело в твоей стране? Я начинаю себя чувствовать как те западные мужчины среднего возраста, прогуливающиеся по Сукумвит в обнимку с девчонками вдвое моложе себя и с выражением на лице как у нашедших сметану котов. Понимаю, что выставляю себя на смех. – Она все‑таки посмотрела мне в глаза. – Сознаю – по крайней мере левым полушарием мозга, – но не могу себя остановить. Внезапно во мне снова что‑то вскипает, чего раньше никогда не случалось. Слишком много ставилось передо мной целей, которых надо было добиваться. Когда он рядом, я испытываю глубокое чувство любви, обожания и сострадания. Что сказать? Как человеческому существу, мне должно быть это присуще. Затем мы и здесь, хотя все это совершенно невозможно, согласен? Только не говори, что не испытывал ничего подобного с Дамронг.
Я сделал глубокий вдох.
– Разумеется, испытывал. Если видишь, что в твой гроб просачивается свет, трудно притворяться мертвым. Понимаешь, что обещание жизни не совсем пустая штука, а экстаз не только название наркотика и в рассказах о рае что‑то есть. – Я сочувственно посмотрел на нее. – Если хоть маленькая часть в тебе осталась живой, ты не можешь не принять вызов.
Кимберли ответила кротким взглядом.
– Так ты меня прощаешь?
Я прикоснулся своей маленькой ладонью к ее большой руке.
– Только будь осторожна.
– Думаешь, я способна его погубить?
– Наоборот.
Она перевела взгляд на окружающие открытый ресторан деревья.
– Он почти меня не замечает. Совершенно меня не чувствует.
– А как ты считаешь, что чувствуют девушки, прогуливающиеся по Сукумвит с улыбающимися, словно чеширские коты, фарангами? Тоже ощущают себя кошками, которым досталась сметана? Нет, они знают, что выполняют грязную работу. Просто она оплачивается лучше, чем труд на фабрике.
Кимберли кивнула.
– Но операция, Сончай, это же неправильно…
Я пожал плечами. Нет смысла начинать все сначала. Прошло добрых десять минут. В ресторане заиграла старая добрая рок‑музыка. За соседним столиком сидела молодая тайская пара, и по их виду можно было предположить, что они намереваются провести вечер в соседней гостинице. Пять менеджеров средней руки лет по двадцать пять скрашивали обед рисовой водкой. Белые туристы склонились над картой, а под столиками в поисках объедков шуровали кошки.
– Я поеду с тобой, – вдруг сказала Кимберли. – Тебе надо в Пномпень. Такой детектив, как ты, должен все видеть собственными глазами. Я тоже хочу поехать. В конце концов я же здесь, чтобы вести расследование. И еще хочу проверить себя в реальных условиях. Может, оказавшись в другой стране, я не буду так много думать о нем.
Мы расстались у станции надземки «Сала Даенг», и она отправилась к себе. Я позвонил Леку и велел ждать меня в начале вечера в излюбленном баре трансвеститов «У Дон Жуана». А сам вернулся в участок разобраться с кучей бумаг. Затем заехал домой переодеться и сообщить Чанье, что на день‑два еду с агентом ФБР в Камбоджу. Ревность в ней взыграла, но недостаточно, чтобы отвлечь от «мыльной оперы», которую она смотрела. В эти дни ее центр тяжести в форме яйцевидной выпуклости живота придавал ей непоколебимое спокойствие.
– И еще хочу повидаться с тем магом Лека, – признался я.
Жена внимательно поглядела на меня, стараясь убедиться, что я говорю серьезно, и улыбнулась.
– Самое время. Расскажешь потом, насколько он хорош.
– Это трансвестит, – объяснил я.
Чанья сделала большие глаза.
– Тем лучше. Трансвеститы славятся способностями к магии.
Есть много выражений для обозначения понятия «транссексуал»: «вторые женщины», «третий пол», «другие». Мне больше по душе «скрытые ангелы». «Дон Жуан» был набит ими. Смуглая гладкая нежная кожа, бюстгальтеры с подушечками, накачанные силиконом ягодицы, масса украшений, особенно серебряных бус, крепкие ноги, сладострастный смех, дешевые духи и манерная женственность – и все это, чтобы поднять на одну ночь настроение тем, кто стоит на грани отчаяния. Невольно восхищаешься их мужеством.
Я едва узнал Лека – такое количество губной помады, румян и теней было на его лице. Облегающая майка подчеркивала набухающие груди. Я решил, что джинсы, а не юбку, он надел ради меня. Сияющий Лек протиснулся между «сестрами» мне навстречу. А об агенте ФБР после ее последнего любовного наскока он скорее всего вообще не вспоминал.
– Это мой босс, мой наставник, – сообщил он друзьям с неподдельной гордостью. – Сейчас мы расследуем такой ужасный случай, что вы не можете себе представить. – Он зажал рот ладонью. – Больше ничего не могу сказать. Секрет.
– Всегда ты так, душка Лек, – воскликнул трансвестит в больших серьгах с искусственным жемчугом. – Только бы подразнить. Это большая честь. Душка Лек нам о вас рассказывал. Такого сострадания к другим, как у вас, нет ни у одного копа в Бангкоке, а может, и во всем мире. Душка Лек утверждает, что вы уже скрытый Будда, а на земле остаетесь только для того, чтобы сеять вокруг просветление. Это такая честь для нас.
– Он преувеличивает, – ответил я. – Я обычный полицейский.
«Как же трудно устоять и не поддаться лавине лести», – размышлял я.
– Пошли, – обратился ко мне Лек. – Сейчас найдем Пи‑Да. – Он повернулся к дружкам. – Ну будет, разбегайтесь, мой наставник не станет тратить время с глупыми девчонками.
Лек махнул рукой, чтобы те расходились. Они притворились, что рассердились, и затопали ногами. Лек взял меня за руку и провел сквозь толпу к стойке, затем в другой конец зала. А когда знакомил, говорил уже не так манерно.
– Пи‑Да, это мой босс, детектив Джитпличип.
Пи‑Да принадлежал явно к другой категории трансвеститов. Лет сорока с чем‑то, с большим круглым лицом и животиком, с массивными ногами, он никогда не отличался красотой, но женская душа всю жизнь просила выражения. Лек объяснил, что Пи‑Да выступает в кабаре «Уроды в платьях». Такие пародийные представления на собственную субкультуру есть в программе большинства баров трансвеститов. И он же был кем‑то вроде мудрой тетушки, избегающей аффектации речи и других подобных ловушек, хотя говорил высоким, как у натуральных женщин, голосом. Даже когда мы обменивались приветствиями, он внимательно меня изучал. Затем взял за руку, подвел к столику, и мы сели. Я видел, как, глядя на меня, он успокаивает мысли, чувствовал его проникновение в мое сердце. Он поежился, посмотрел на Лека и снова перевел взгляд на меня. Когда заговорил, лицо моего помощника словно потухло.
– Извините, это мне не по силам. Я не могу туда соваться. Наваждение слишком могущественно. – Он сделал жест, будто отталкивал меня. Мы с Леком на мгновение растерялись, затем мой помощник пробормотал:
– Ты поставил меня в неудобное положение.
В нашей культуре общения вряд ли есть грех страшнее этого. Под безжалостным взглядом Лека Пи‑Да поморщился. А когда мой помощник презрительно отвернулся, с упреком сказал:
– Ты не представляешь, о чем просишь.
– Ты же ясновидящий. И должен бесстрашно заглядывать по Ту Сторону. – Лек был скорее расстроен, чем сердит. Сразу обострилось чувство обиды, присущее всем трансвеститам, на то, что их не принимают всерьез, а в этом случае с полным основанием: если Пи‑Да не берется за серьезное дело, какой же он (или она) маг? Просто старый гомик.
Выражение лица Пи‑Да изменилось. Он больше не был слабохарактерной тетушкой, а скорее мужчиной, чью взрослость поставили под сомнение.
– Пойдемте наверх, – мрачно сказал он. И посмотрел на меня. – Денег я не возьму.
«Наверх» означало несколько клетушек, где хранились алкогольные напитки и коробки с закусками. Пи‑Да расчистил место, и мы втроем устроились на полу. Маг вновь взял меня за руку и закрыл глаза. Через минуту открыл, но они словно ничего не видели. Я со страхом и интересом наблюдал, как он поднялся, согнулся пополам, уперевшись ладонями в стену и отставив зад.
– Сончай, возьми меня со спины. А если хочешь, выпори. – Это до последней нотки был голос Дамронг. – Ты такой великолепный любовник, детектив. Как атакующий слон. – Истерический смешок.
Пи‑Да потряс головой, словно желая от чего‑то освободиться. А когда повернулся к нам, весь посерел и обмяк.
– Больше ничего не могу поделать. Ее энергия слишком мощная и грубая. Она меня убьет, если я позволю ей собою овладеть. Вы понятия не имеете, во что ввязались. Это кхмерское колдовство, а не забавы на вечеринке. – Не говоря больше ни слова, он стал спускаться в бар.
Лек не сводил с меня широко раскрытых глаз.
– Да, – ответил я, – это правда. У меня была с ней связь.
Не в силах оставаться с ним рядом, я бросился через две ступени вниз и скрылся в безликой толпе шумной бангкокской ночи.
Существует много государств‑банкротов и достаточное число клептократий. Но есть также государства, которые окончательно разваливаются. Такова Камбоджа. После никсоновского холокоста, когда Пол Пот получил щедрую помощь ЦРУ, в гражданской войне погибло два миллиона человек. Только эта война была непохожа на другие гражданские войны. В Камбодже каждый помнит ночной стук в дверь, когда забирали родственников и увозили на запряженных волами повозках. Обычно в дом врывались подростки с автоматами, и после этого родственников больше не видели, разве что их трупы, часто еще и изувеченные. Потом были Туол Сленг,[31]где пытали людей, и гора черепов на Чоеунг Эк.[32]
Среди самих камбоджийцев общая немота скрывает глубокие, чуть не до мозга костей, психические шрамы. Многие передвигаются как лунатики – ежеминутно рискуешь нарваться на шальную пулю убийцы. Экономику составляют девушки, оружие, азартные игры и марихуана. Коррупция не что иное, как производственная этика, а насилие над малолетними – национальный спорт. Если вы чудак, можно расплачиваться местными деньгами, но все предпочитают доллары. Как и следовало ожидать, в это место, как мухи, слетаются всякие неправительственные организации. За тонированными стеклами внедорожников то и дело мелькают бледные, изнеженные лица европейцев.
Большая часть города разрушается. В полицейском участке Кимберли предъявила свои верительные грамоты. Ни один из нас не имел права вести на камбоджийской территории расследование, но там никто не соблюдал закон, и за сто долларов полицейские легко согласились сотрудничать с нами.
Ковловский умер в квартире на боковой улочке примерно в двухстах ярдах от Меконга. Мы завернули на нее вслед за полицейским, единственно законной была его форма. Невысокий смуглолицый сутулый парень, у которого на обеих руках не хватает по несколько пальцев, он не сомневался, что мы разволнуемся при виде крови и вязкой субстанции на стене. Ждал этого. Правда, пятна покрывали скопища мух.
– Здоровенный американец, отличное тело, и вот его нет, – хихикнул он. – Что за боль мог испытывать этот белый человек? В нашей стране многие едва ходят – такие сильные у людей физические страдания. Другие вообще не могут ходить, потому что им оторвало минами ноги. У этого малого было все. С такой фигурой он мог выбрать любую женщину. Даже белую. Безумие.
В полицейском участке нам показали оружие – изготовленный в Китае «Калашников». Здесь такой можно приобрести почти на каждом углу, и если с вас запрашивают больше двухсот долларов, значит, пытаются ободрать. Полицейские оставили на месте веревку. Видимо, убитый закрепил ее на спусковом крючке, перебросил через блок и привязал к деревяшке, которую, похоже, зажал между ступнями. Кровавое дело – Ковловскому вырвало весь низ живота и перебило позвоночник, но он своего добился. Мы с Кимберли не стали обращать внимания ни на что, кроме веревки. Похоже, она – своеобразное заявление с признанием. Веревка была оранжевой, толщиной примерно в сантиметр – точь‑в‑точь как та, которой убили Дамронг.
– С тобой все в порядке? – спросила американка.
– Конечно.
– О чем ты думаешь?
– Попроси, чтобы он показал нам вещи покойного.
Полицейский слушался больше Кимберли, чем меня. Он вывел нас из гостиной (линолеум, единственный грязный диван и телевизор) и показал спальню, где на кровати валялся чемодан. Естественно, если тут и было что‑то ценное, то давно пропало. Мы порылись в одежде, предназначенной подчеркивать великолепие форм покойного и явно не по размеру здешним полицейским, и обнаружили на дне пояс для денег, где, разумеется, денег не оказалось, зато нашлись использованные авиабилеты и кое‑что еще. Агент ФБР недоуменно посмотрела на покрытый лаком браслет из слоновьего волоса и подала мне. Я сообщил, что такой же носил Том Смит, когда я видел его в последний раз, и Бейкер тоже.
– Смит сказал, что получил его от странного монаха на станции метро.
Кимберли, ожидая разъяснений, покачала головой.
– Мне казалось, твой друг монах был в Бангкоке.
– Оттуда лететь всего час. Монахам, как и нам, не возбраняется пользоваться самолетами.
– Разве они не давали клятву жить в нищете? Разве им не запрещено иметь наличные?
Я кивнул и повторил за нею:
– Им запрещено иметь наличные.
Американка, рассчитывая на продолжение, дернула в мою сторону подбородком, но я больше ничего не хотел говорить. Выводы получались слишком радикальными.
– Почему Камбоджа? – спросила она.
– Да, почему Камбоджа?
– Ты сказал, его здесь посвятили в духовный сан.
Я снова кивнул.
Кимберли пожала плечами, взяла из чемодана шорты, перевернула и как следует встряхнула. Из них выпал второй слоновый браслет. У меня на затылке встали дыбом волосы.
– Похоже, этот монах упорно обращает на что‑то внимание, – заметила агент ФБР.
– Совершенно верно.
– Но чье, если не твое?
Мы продолжили поиски, но ничего интересного больше не нашли. В морге опознали Ковловского по фотографии, которую захватила Кимберли. Когда полицейские забирали тело, оно развалилось надвое и теперь лежало в выдвижном лотке с просветом между частями.
– Чудо, что в этой стране они его правильно сложили, головой вверх, – проворчала американка.
Ей определенно потребовалось пиво, да и мне тоже. Я знал, что лучшее место, где можно выпить, – Клуб иностранных журналистов. Он располагался на берегу Меконга в старом колониальном здании с высокими потолками и вентиляторами. Дом подновили, а стены украсили превосходными фотографиями сцен войны.
С балкона я смотрел, как у реки мальчик катит грубо сколоченную тележку и высматривает туристов. Два велосипедных колеса были прикручены к доске, на которой лежал убогий. Инвалид и мальчик, похоже, братья, поскольку, когда не просили милостыню, дружески разговаривали. Мальчик то и дело целовал увечного в непропорционально большую голову и демонстративно нянчился с ним перед белой парой – мужчиной и женщиной среднего возраста в удобной свободной одежде – наверное, американцами. Судя по улыбкам, умоляющим глазам и трагическому выражению лица паралитика просящие милостыню вели себя вежливо, но подтекст был совершенно ясен и не вызывал сомнений: сколько стоит, чтобы эта вселенская икона вины убралась с глаз долой? Насколько я мог судить на расстоянии – несколько долларов. Смущенно переглянувшись, белые продолжили прогулку, словно вдоль Сены, а мальчик покатил брата обратно к Меконгу. Белые будто спрашивали друг друга: а что мы можем еще? Порядочным людям не выдержать такого наплыва действительности.
– Об этом монахе, брате Дамронг… – Кимберли потягивала разливное светлое пиво, и на ее губе оставались светлые усики пены, которые она смахивала рукавом.