— А какой дуэт из нас выйдет, ты просто не представляешь! — произнес он вкрадчиво, сладко и стал рисовать мне впечатляющие картины нашей жизни в Нью-Йорке.
Он ясно дал мне понять, что я буду находиться под его покровительством и в его постели.
— Но ведь я совсем тебя не знаю, — ответила я, отодвигаясь от него. — Я не знаю, как ты жил раньше, а ты не знаешь, что было со мной. У нас с тобой нет ничего общего, и хотя мне льстит твое внимание, я все же тебя боюсь.
— Почему? Я не стану тебя насиловать.
Я просто возненавидела его за эти слова! Я не насилия боялась. Я сама не отдавала себе отчет, что именно в нем путает меня, скорее, находясь в его обществе, я боялась самой себя.
— Расскажи мне о себе, Джулиан Маркет. О своем детстве, родителях. Поведай, почему ты считаешь себя подарком судьбы для всего мирового балета и к тому же для каждой девушки, с которой тебя сводит судьба!
Он автоматически закурил, хотя ему не следовало этого делать.
— Пойдем сегодня ночью со мной, и я отвечу на все твои вопросы.
Мы подъехали к большому дому на Белльфэр-драйв. Он остановил машину перед входом, и я взглянула на окна, светившиеся мягким светом в розовом сумеречном сиянии. Я с трудом различила темную тень Хенни, выглянувшей посмотреть, кто это подъехал к ее дому. Я подумала о Поле и одновременно о Крисе, моей лучшей половине. Одобрит ли Крис Джулиана? Вряд ли, решила я, но все же согласилась пойти с Джулианом на свидание. Боже мой, что это была за ночь!
МОЕ ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ
Я никак не решалась заговорить с Полом о Джулиане. Был вечер субботы, Крис и Кэрри были дома, и, по правде говоря, я бы так же охотно пошла в кино с ними и с Полом. Я с трудом заставила себя сказать, что у меня свидание с Джулианом Маркетом.
— Сегодня вечером, ты ведь не возражаешь, Пол? Он бросил на меня усталый взгляд и слабо улыбнулся.
— Знаешь, я думаю тебе давно пора ходить на свидания. Он ведь не намного старше?
— Нет, — прошептала я, очень разочарованная тем, что он не стал возражать.
Джулиан явился ровно в восемь. Он вырядился в новый костюм, ботинки были начищены до блеска, и с прилизанными волосами и безукоризненными манерами он был непохож сам на себя. Он пожал руку Полу, поцеловал Кэрри в щечку. Крис пораженно уставился на него. Когда я говорила Полу о свидании, эти двое катались на велосипедах, и, когда Джулиан подавал мне мое новое пальто, я почувствовала, что Крис всего этого не одобряет.
Он отвез меня в какой-то изысканный ресторан, где мерцали разноцветные огни, и играла рок-музыка. Джулиан на удивление уверенно просмотрел карту вин, потом попробовал то, что принес официант и, кивнув головой, сказал, что это подойдет. Для меня все это было так ново, и я ужасно нервничала, боялась сделать что-нибудь не так. Джулиан подал мне меню. Руки у меня дрожали, поэтому я вернула ему меню и попросила, чтобы он выбрал сам. Я не читала по-французски, а он, должно быть умел, судя по тому, как быстро он выбрал, что мы будем есть. Подали салат, потом горячее, и все было очень вкусно, как он и обещал.
На мне было новое платье с глубоким вырезом, слишком взрослое для меня. Мне хотелось выглядеть опытной и искушенной, хотя на самом деле я такой не была.
— Ты очень красивая, — сказал он как раз тогда, когда я подумала то же самое о нем. У меня защемило сердце, как будто я кого-то предала. — Слишком красивая. Ты достойна большего, чем торчать годами здесь в Хиктауне и позволять моей матери эксплуатировать твой талант. Я вовсе не солист, как я говорил тебе раньше, Кэти. Я просто танцовщик кордебалета. Тогда я просто хотел произвести на тебя впечатление, но уверен, если бы ты была со мной, была бы моей партнершей, вдвоем мы бы достигли многого. Между нами возникает некая магическая связь, я не чувствую ее с другими. Конечно, начинать надо с кордебалета. Но скоро мадам Золта поймет, что твой талант больше твоего возраста и опыта. Она, конечно, старая карга, но совсем не дура. Кэти, я танцевал до изнеможения, чтобы попасть туда, но тебе я смогу помочь. С моей поддержкой дело у тебя пойдет быстрее. Из нас двоих выйдет отличная команда. Ты такая светлая, я — темный, мы дополняем друг друга, отличный контраст!
Он все говорил и говорил, почти убедив меня, что я уже великая, и вдруг где-то глубоко внутри я поняла, что я вовсе не такая исключительная, да и для Нью-Йорка не гожусь. А еще был Крис, которого я бы не смогла видеть, уехав в Нью-Йорк, и Кэрри, которой я была нужна на выходные. И Пол для чего-то был необходим в моей жизни, я это знала точно. Только вот для чего?
Джулиан меня поил-кормил, потом вывел танцевать. И мы начали танцевать рок, какого здесь никто и не видывал. Все расступились, чтобы посмотреть на нас, а потом даже захлопали. У меня кружилась голова и от его близости, и от выпитого вина. По дороге домой Джулиан заехал в уединенный проулок, где обычно влюбленные пары выясняют свои отношения. Для меня все это было внове, и я не была готова к такому бурному натиску.
— Кэти, Кэти, Кэти, — шептал он, целуя меня в шею и за ушами, а рука его подбиралась к моему бедру.
— Прекрати! — закричала я. — Не надо! Я же тебя почти не знаю! Не торопись!
— Ты ведешь себя, как ребенок, — обиженно сказал он. — Я из Нью-Йорка прилетел специально, чтобы побыть с тобой, а ты даже не даешь себя поцеловать.
— Джулиан! — взорвалась я, — отвези меня домой!
— Ребенок, — сердито пробормотал он и включил зажигание. — Просто чертовски хорошенький ребенок, лишь бы помучить и подразнить. Пойми ты наконец, я долго ждать не буду.
Он уже был частью моего мира, сияющего мира праздника и танца, и я вдруг испугалась, что потеряю его.
— Почему ты зовешь себя Маркетом, хотя у твоего отца фамилия Розенков? — спросила я, выключая зажигание.
Он, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла и повернулся ко мне.
— Ну, хорошо, давай поговорим. Я думаю, мы с тобой очень похожи, правда, ты этого признавать не желаешь. Мадам и Джордж — мои отец и мать, но они никогда не видели во мне сына, особенно отец. Для отца я просто продолжение его самого. Если я стану великим танцовщиком, в этом не будет моей заслуги, это произойдет лишь благодаря тому, что я его сын и ношу его имя. Я положил этому конец, изменив имя. Я его придумал, так поступают все артисты, беря псевдоним.
— Знаешь, в скольких бейсбольных матчах я участвовал? Ни в одном! Они мне не позволяли. О футболе не могло быть и речи. Да они заставляли меня столько заниматься станком, что ни на что другое у меня уже не было сил. Когда я был маленьким, Джордж не позволял мне называть его папой. А позже я и сам бы его так не назвал, даже если бы он молил меня об этом на коленях. Я лез из шкуры вон, чтобы угодить ему, но мне это никогда не удавалось. Он всегда находил какой-нибудь недочет, какую-нибудь ошибку, мне никак не удавалось достичь совершенства. Но когда я добьюсь своего, я сделаю это сам, и никто не узнает, что он мой отец. Или что Мариша — моя мать. Поэтому не болтай об этом всему классу. Они ничего не знают. Забавно, правда? Я бесился, если он только упоминал о том, что у него есть сын, и отказывался танцевать. Это его просто убивало, и он отпустил меня в Нью-Йорк, решив, что без его имени у меня ничего не получится. Но у меня получилось и без его помощи. Думаю, это его и добило. А теперь расскажи мне о себе. Почему ты живешь у этого доктора, а не со своими родителями?
— Мои родители умерли, — ответила я, обиженная его вопросом. — Доктор Пол был другом моего отца, поэтому он и взял нас к себе. Ему было нас жалко, и он не хотел отдавать нас в приют.
— Повезло вам, — сказал он довольно кисло. — Мне так никогда не везло.
Потом он наклонился, наши лбы соприкоснулись, а губы находились совсем близко. Я даже чувствовала его горячее дыхание.
— Кэти, я не хочу сказать тебе или сделать что-нибудь плохое. Я хочу, чтобы ты была самым лучшим и светлым в моей жизни. Я тринадцатый в роду танцовщиков, и большинство из них женились на балеринах. Как ты думаешь, каково мне от этого? Можешь мне поверить, счастья в этом мало. Я в Нью-Йорке с восемнадцати лет, а в феврале мне исполнилось двадцать. Прошло уже два года, а звездой я так и не стал. С тобой бы стал. Мне надо доказать Джорджу, что я — лучший, и лучше, чем он был когда-то. Я никому этого раньше не рассказывал, но в детстве я повредил спину, пытаясь приподнять слишком тяжелый мотор. Спина меня все время беспокоит, но я продолжаю танцевать. И все это не потому, что ты маленькая и легкая. Я знаю танцовщиц меньше и легче, но твои пропорции почему-то помогают мне держать равновесие, когда я тебя поднимаю. Или может ты умеешь приладиться к моим рукам. Что бы это ни было, ты подходишь мне, как никто. Кэти, пожалуйста, поезжай со мной в Нью-Йорк.
— Если я соглашусь, обещай, что не воспользуешься этим мне во вред.
— Я буду твоим ангелом-хранителем.
— Нью-Йорк такой огромный…
— Я знаю его как свои пять пальцев. И ты скоро узнаешь.
— Есть еще мои сестра и брат. Я пока что не хочу их оставлять.
— Рано или поздно придется. Чем дольше ты будешь с ними, тем труднее будет разлука. Взрослей, Кэти, будь самостоятельной личностью. У тебя ничего не выйдет, пока ты живешь дома и позволяешь другим собой управлять. — Он посмотрел с горькой улыбкой в сторону.
— Может быть. Но мне надо еще подумать.
Когда я поднялась наверх, Крис сидел на веранде около моей комнаты. Я увидела, как он сидит в пижаме, с опущенными плечами, и меня тут же потянуло к нему.
— Ну, как все прошло? — спросил он, не глядя на меня. От волнения я не знала, куда девать руки.
— Наверное, нормально. За ужином мы пили вино. По-моему, Джулиан немножко захмелел. Кажется, я тоже. Он повернулся и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Кэти, мне он не нравится! Пусть отправляется в Нью-Йорк и оставит тебя в покое. По разговорам ребят из вашей труппы я понял, что Джулиан заявил на тебя права, поэтому никакой другой танцовщик не будет тебя приглашать. Кэти, он же из Нью-Йорка. Эти парни скоры на руку, а тебе ведь только пятнадцать. — Он подошел ко мне и крепко обнял.
— Кто твоя девушка? — спросила я, чуть не плача. — Только не говори, что у тебя никого нет.
Он прижался ко мне щекой и медленно произнес:
— Никакие девушки не идут в сравнение с тобой.
— Как твоя учеба? — спросила я, надеясь сменить тему.
— Отлично. Когда не думаю обо всем, что мне надо делать на первом курсе медицинской школы: общей анатомии, микроанатомии и нейроанатомии, то готовлюсь к поступлению в колледж.
— А что ты делаешь в свободное время?
— Какое свободное время? Его и не остается, все уходит на беспокойство о тебе и твоих делах. Мне нравится школа, Кэти. Я был бы просто счастлив, если бы постоянно не думал о тебе. Я жду не дождусь выходных, когда наконец могу увидеться с тобой и Кэрри.
— Ой, Крис… Ты должен постараться забыть меня и найти кого-нибудь другого.
Но одного взгляда в его измученные глаза было достаточно, чтобы понять: то, что началось так давно, остановить непросто.
Мне надо было найти кого-то еще, чтобы он знал: между нами все кончено, кончено навсегда. Мысли мои обратились к Джулиану, который из кожи вон лез, чтобы доказать, что он лучший танцовщик, чем его отец. Совсем как я, которой во всем нужно было быть лучше матери.
Когда Джулиан прилетел в следующий раз, я была готова. Он назначил мне свидание, и я уже не колебалась. Этот, так этот; у нас были одни цели. Мы были в кино, потом в клубе я выпила соку, а он — пива, затем он опять заехал в проулок влюбленных, кажется, он есть в каждом городе. На этот раз я позволила ему не только поцеловать меня: он слишком скоро задышал горячо и часто и стал ласкать меня с таким умением, что я стала отзываться на его ласки помимо своей воли. Он повалил меня на сидение. Внезапно я поняла, что он собирается делать, схватила свою сумочку и начала колотить его по лицу.
— Прекрати! Я же говорила тебе, не торопись!
— Сама напросилась! — рассвирепел он. — Сначала заводишь меня, а потом — отбой! Ненавижу, когда меня дразнят!
Я подумала о Крисе и заплакала.
— Ну, пожалуйста, Джулиан. Ты мне нравишься, правда нравишься. Но ты не даешь мне времени в тебя влюбиться. Не надо со мной так быстро.
Он схватил мою руку и так беспощадно заломил ее за спину, что я закричала от боли. Я думала, он собирается ее сломать. Но он отпустил ее, когда я уже была готова визжать.
— Послушай, Кэти. Я уже почти влюбился в тебя. Но никакой девчонке не удастся вертеть мной, как деревенским простофилей. Найдется полно других, которые ни в чем мне не откажут, так что ты мне не так уж и нужна, обойдусь!
Конечно, я ему была не нужна. Я не была нужна никому, кроме Криса и Кэрри, хотя Крису я была нужна так, как не следует. Мама его испортила, изуродовала, бросила на меня, и теперь он уже не мог без меня. Этого я ей простить не могла. Она должна была заплатить за все то, что совершила. Если мы и согрешили, это она нас заставила.
Всю ночь я думала о том, как заставить маму расплатиться за содеянное, и, наконец, поняла, какую назначить цену. Не деньги, нет, у нее и так их слишком много. Это должно было быть что-то, что она ценила дороже денег. Две вещи: ее репутация, которая уже была подмочена браком с наполовину дядей, и ее молодой муж. Я собиралась расправиться и с тем, и с другим.
Потом я заплакала. Я плакала о Крисе, о Кэрри, которая не росла, о Кори, от которого, наверное, остались только кости в могиле.
Я обернулась к Кэрри, хотела обнять ее. Но Кэрри была в частной школе для девочек в десяти милях от города. А Крис — в тридцати.
Пошел сильный дождь. Россыпь ударов по крыше над моей головой была как барабаны войны, зовущие меня в воспоминания, о которых мне хотелось забыть навсегда. Я была пленницей в комнате, забитой игрушками, темной массивной мебелью и увешанной картинами, изображающими ад. Я сидела на старой деревянной качалке, которая почти развалилась, и держала на руках маленького брата, похожего на призрак, он называл меня мамой, и мы все качались и качались, скрипели половицы, завывал ветер, стучал по крыше дождь, а за нами, над нами, вокруг нас огромный дом с бесчисленными комнатами только и ждал момента, чтобы нас пожрать.
Я не выносила стука дождя над головой, он напоминал мне о той комнате наверху. Насколько хуже была наша жизнь, когда шел дождь: комната становилась промозглой и сырой, а на чердаке были только тоскливый полумрак и лица мертвецов по стенам. Мою голову сжимало тисками, тяжелыми, как старый чугунный утюг моей бабушки, мысли становились вязкими, и я чувствовала смятение и ужас.
Не в состоянии заснуть, я встала и накинула прозрачный пеньюар. По какой-то непонятной причине я прокралась к спальне Пола и осторожно приоткрыла дверь. Будильник на ночном столике показывал два часа, а его все еще не было!
В доме не было никого, кроме Хенни, которая была так далеко, в другом конце дома, в своей комнате у кухни. Я тряхнула головой и опять уставилась на аккуратно застеленную кровать Пола. Сумасшедший Крис тоже хочет стать врачом. Ни одной спокойной ночи! А тут еще и дождь! В дождливые ночи так часто случаются аварии. Что, если Пол погибнет? Что мы тогда будем делать? Пол, Пол, мысленно воскликнула я и помчалась к лестнице, слетела вниз и бросилась к выходу в сад в гостинной. Я надеялась увидеть белую машину, стоящую на аллее или сворачивающую к дому. Господи, молила я, не дай ему попасть в аварию! Прошу тебя, пожалуйста, не забирай его, как Ты забрал папу.
— Кэти, почему ты не спишь?
Я резко обернулась. Пол сидел, удобно устроившись в своем любимом кресле, и курил в темноте. Я едва разглядела, что он в том самом красном халате, который мы подарили ему на Рождество. Меня захлестнула волна облегчения от того, что он жив и здоров, а не лежит на столе в морге. Черные мысли. Папа, папа, я почти не помню, как ты выглядел, какой у тебя был голос, и даже твой особенный запах я почти забыла.
— Что-то случилось, Кэтрин?
— Случилось? Почему ночью наедине он называет меня Кэтрин, а днем только Кэти? Да все не так! Грингленские и виргинские газеты, на которые я подписалась и которые мне доставляли в балетную школу, пестрели сообщениями о том, что миссис Бартоломью Уинслоу собирается обзаводиться вторым «зимним» домом в Грингленне. Делается капитальный ремонт дома ее мужа, и он будет, как новый. Все лучшее — моей матери! По какой-то непостижимой причине я, как фурия, накинулась на Пола.
— Ты давно дома? — резко спросила я. — Я была наверху и так разволновалась за тебя, что не могла заснуть! А ты все это время был здесь! Тебя не было к ужину, ты и вчера не ужинал, вчера ты собирался сводить меня в кино и забыл об этом! Почему ты позволяешь своим пациентам распоряжаться всем своим временем и ничего не оставляешь на собственную жизнь?
Он долго не отвечал. Потом, едва я открыла рот, чтобы сказать что-то еще, он мягко произнес:
— Ты действительно чем-то огорчена. Наверное, единственное, что я могу сказать в свое оправдание, что я врач, а время врача никогда ему не принадлежит. Мне стыдно, что я забыл про кино. Приношу свои извинения, что не позвонил и не предупредил, что у меня срочный вызов, и я не могу приехать.
— Забыл? Как ты мог забыть? Вчера ты забыл принести то, что я просила купить, а я все ждала тебя и потом понадеялась, что может быть ты все-таки придешь и принесешь шампунь, который был мне нужен, но ты так и не пришел!
— Еще раз приношу извинения. Иногда я думаю о чем-то, кроме кино и необходимой тебе косметики.
— Это ты язвишь?
— Я стараюсь сдерживаться. Было бы очень мило, если бы и ты постаралась.
— Я не сумасшедшая! — завопила я.
Он был так похож на маму, всегда такой сдержанный и уравновешенный. Я так не могла! Ему было все равно. Поэтому он мог так спокойно сидеть и смотреть. Его не волновало, если он давал обещания и не выполнял их — ее тоже! Я бросилась к нему с кулаками, но он схватил меня за руки и посмотрел на меня с неподдельным удивлением.
— Неужели ты можешь меня ударить, Кэтрин? Неужели для тебя так важно не пропустить кино, и ты даже не можешь понять, как я мог забыть? Ну, скажи, что тебе стыдно, что ты на меня накричала, ведь я сожалею, что я тебя огорчил.
То, что меня мучило, было больше, чем огорчение. Во всем мире не было никого, на кого я могла положиться, только Крис, но это невозможно. Только Крис никогда не забыл бы, что мне нужно или чего я хочу.
У меня мороз пошел по коже. Что же я за человек? Неужели я, как мама, всегда должна иметь то, что хочу и немедленно, наплевав на цену, которую должны платить за это остальные? Не собираюсь ли я заставить Пола платить за то, что она сделала? В этом же не было его вины.
— Пол, извини, что я на тебя наорала. Я все понимаю.
— Ты, наверное, очень устала. Может, ты слишком серьезно относишься к своим занятиям балетом. Пожалуй, тебе надо немного расслабиться.
Как я могла сказать ему, что я не могу расслабиться? Я должна была быть лучшей, а это значило одно — бесконечные часы работы. — Я совершенно серьезно собиралась отказаться от всех развлечений моих сверстниц. Мне не нужен был приятель, который не был танцовщиком. Мне не нужна была подружка, которая не занимается балетом. Я не хотела, чтобы что-нибудь встало между мной и моей целью, и все же, все же… напротив сидел и смотрел на меня мужчина, который сказал, что я ему нужна, и которого я обидела своим отвратительным поведением.
— Сегодня я прочла о своей матери, — запинаясь, произнесла я, — и о доме, который она ремонтирует и заново обставляет. Она всегда получает то, чего хочет. Я никогда ничего не получаю. Поэтому я так мерзко веду себя с тобой и забываю обо всем, что ты для меня сделал.
Я отступила на несколько шагов назад, подавленная охватившим меня стыдом.
— Ты давно дома?
— С половины двенадцатого, — ответил он. — Я съел салат и жаркое, которое Хенни оставила в духовке. Мне не спится, когда я переутомляюсь. И мне не нравится стук дождя по крыше.
— Потому что дождь замыкает тебя на твоем одиночестве?
Он улыбнулся.
— Что-то вроде того. Откуда ты знаешь?
Все его чувства были написаны на его лице, таком же тусклом, как свет в комнате. Он думал о ней, о своей Джулии, о своей умершей жене. Он всегда выглядел грустным, когда вспоминал о ней. Я подошла к нему и, повинуясь внезапному желанию, дотронулась до его щеки.
— Зачем ты куришь? Как ты можешь советовать своим пациентам избавиться от этой привычки, когда продолжаешь сам курить?
— Откуда ты знаешь, что я говорю своим пациентам? — спросил он нежным голосом, от которого у меня по спине побежали мурашки.
Я нервно засмеялась и сказала, что он не всегда плотно прикрывает дверь своего кабинета и, если я бываю в задней комнате, то волей-неволей что-то слышу. Он сказал, чтобы я отправлялась спать и не ошивалась больше в задней комнате, где мне не место, а он будет курить, когда ему захочется.
— Иногда ты ведешь себя, как жена — задаешь неподходящие вопросы, сердишься, что я не заехал для тебя в аптеку. Ты уверена, что шампунь был не так смертельно необходим?
Я опять почувствовала себя полной идиоткой и опять на него рассердилась.
— Я попросила тебя купить эти вещи только потому, что ты ездишь мимо магазина с распродажей, а там все дешевле! Я просто хотела сэкономить деньги! Ну уж теперь я ни за что не попрошу тебя что-нибудь купить! Если ты пригласишь меня поужинать в ресторане или пойти в кино, я буду готова к разочарованию, и поэтому не разочаруюсь. Надо приучаться ожидать ото всех самого худшего.
— Кэтрин! Можешь меня ненавидеть, если хочешь, можешь заставлять меня расплачиваться за все перенесенные тобой страдания, тогда может ты хоть будешь спать по ночам и перестанешь метаться, кричать во сне, звать маму, как трехлетний ребенок.
Пораженная, я уставилась на него.
— Я зову ее?
— Да, — сказал он, — множество раз я слышал, как ты звала свою мать.
Я заметила жалость в его взгляде.
— Не стыдись человеческих чувств в себе, Кэтрин. Мы все ждем от матерей только самого лучшего.
Мне не хотелось говорить о ней, поэтому я подошла поближе.
— Джулиан опять в городе. Вчера ты обо мне забыл, а сегодня у меня было с ним свидание. Джулиан считает, что я готова к Нью-Йорку. Он думает, что его преподавательница, мадам Золта, лучше, чем его мать разовьет мои таланты. Он думает, что из нас получится блестящая пара.
— А что ты думаешь?
— Я думаю, что еще не готова к Нью-Йорку, — прошептала я, — но он так напирает, иногда он заставляет и меня поверить, так он сам убежден в этом.
— Не торопись, Кэтрин. Джулиан — привлекательный юноша, но самонадеянности в нем на десятерых. Положись на свой здравый смысл и не позволяй влиять на себя тому, кто возможно просто хочет тебя использовать.
— Каждую ночь мне снится Нью-Йорк, сцена. Я вижу в зале мать, которая смотрит на меня и не верит своим глазам. Она хотела убить меня. Я хочу, чтобы она увидела, как я танцую, и поняла, что я могу дать миру больше, чем она.
Он вздрогнул.
— Почему ты так жаждешь мести? Я думал, что если я возьму вас троих и сделаю для вас все, что смогу, вы обретете мир и научитесь прощать. Неужели ты не можешь простить и забыть? Если мы, простые люди, и можем очиститься от грехов, то только прощая и не помня зла.
— Ты и Крис, — с горечью сказала я, — вам легко сказать — простить и забыть, вы ведь не были жертвами, а я была. Я потеряла младшего брата, который был мне как сын. Я любила Кори, а она забрала его жизнь. За это я ее ненавижу! Я ненавижу ее по миллиону причин, поэтому не учи меня прощать и забывать, она должна заплатить за то, что совершила! Она лгала нам, предала нас самым постыдным образом! Она не позволила нам узнать, что дед умер, и продолжала держать нас взаперти девять месяцев, девять долгих месяцев, и все эти бесконечные месяцы мы питались отравленными пончиками! Поэтому ты не смеешь говорить мне прости и забудь! Я не знаю, как простить и забыть! Я знаю только, как ненавидеть! А ты и представить не можешь, что такое ненавидеть так!
— Не могу? — спросил он без всякого выражения.
— Нет, не можешь!
Он притянул меня к себе, усадил на колени, и я разрыдалась. Слезы текли ручьями по моему лицу, а он утешал меня, как утешал бы отец, целовал, гладил своими большими добрыми руками.
— Кэтрин, у меня тоже есть своя история. Может быть в чем-то она так же ужасна, как твоя. Может быть, если я расскажу ее, тебе пригодится что-то из моего опыта.
Я уставилась на него. Он слегка придерживал меня, когда я повернулась.
— Ты хочешь рассказать мне о Джулии и Скотти?
— Да. — В его голосе послышались жесткие нотки. Взгляд его был направлен на вымытые дождем окна, а рука его, найдя мою, крепко ее сжала.
— Ты думаешь, только твоя мать совершает преступления против тех, кого она любит, но ты ошибаешься. Это происходит каждый день. Иногда это делается ради денег, но бывают и другие причины. — Он помолчал, вздохнул, а потом продолжал. — Я надеюсь, что когда ты услышишь мой рассказ, ты отправишься спать и забудешь о мщении. Если нет, ты нанесешь себе такой удар, которого тебе не нанес бы никто.
Я не верила этому, потому что не хотела верить. Но мне очень хотелось услышать рассказ о том, как Джулия и Скотти умерли в один день.
Когда Пол начал говорить о Джулии, я боялась услышать конец истории. Я зажмурила глаза и хотела, чтобы и уши мои ничего не слышали, не надо было новых мучений, мне хватало одного умершего маленького мальчика. Но он делал это ради меня, чтобы спасти меня, как будто что-то могло меня спасти.
— Джулия и я были влюблены друг в друга с детства. У нее никогда не было другого парня, а у меня другой девушки. Джулия принадлежала только мне, и я давал это понять всем остальным. Я никогда не давал ни себе, ни ей возможности узнать, каким может быть общение с другими, и это было ужасной ошибкой. Мы были так глупы, что считали, что наша любовь продлится вечно.
Мы были преданы друг другу, мы писали друг другу письма, хотя она жила в нескольких кварталах от меня. Год от года Джулия становилась все красивее. Я думал, что я самый счастливый парень в мире, а она считала меня совершенством. Каждый из нас возносил другого на пьедестал. Она собиралась стать идеальной женой врача, а я — идеальным мужем, мы хотели иметь троих детей. Джулия была единственным ребенком, и родители ее боготворили. Она обожала отца и говорила, что я похож на него. — Здесь голос его напрягся, как будто он собирался заговорить о чем-то очень наболевшем. — В день ее восемнадцатилетия я надел на палец Джулии обручальное кольцо. Мне тогда было девятнадцать. Когда я был в колледже, я все время думал о ней и о том, какие мужчины обращают на нее внимание. Я боялся, что кто-нибудь уведет ее от меня, если мы не поженимся. Поэтому в девятнадцать лет она вышла за меня замуж. Мне было двадцать.
Слова его звучали горько, взгляд был направлен в пустоту, а руками он крепко держался за меня.
— Джулия и я множество раз целовались, всегда держались за руки, но она никогда не позволяла мне никаких интимных ласк, с этим надо было ждать до свадьбы. У меня был сексуальный опыт, но небольшой. Она была девственницей и думала, что я тоже девственник. Я вполне серьезно относился к брачным клятвам и собирался стать именно тем мужем, который сделает ее счастливой. В нашу брачную ночь она два часа переодевалась в ванной. Она вышла оттуда в длинном белом халате, и лицо ее было белым, как этот халат. Она, без сомнения, была в ужасе. Я убедил себя, что буду таким нежным и любящим, что ей понравится быть моей женой.
Ей не понравился секс, Кэти. Я делал все, что мог, чтобы возбудить ее, а она лежала, съежившись, с широко открытыми, полными ужаса глазами и завизжала, когда я попытался снять с нее ночную рубашку. Я прекратил попытки и решил, что попробую снова на следующую ночь, но она умоляла дать ей немного времени. На следующую ночь было то же самое, только хуже.
— Почему, ну почему ты не можешь просто лежать рядом и обнимать меня? — спросила она со слезами в голосе. — Почему все должно быть так отвратительно?
— Я сам был почти ребенком и не знал, как справиться с такой ситуацией. Я любил ее, я хотел ее, и в конце концов я ее изнасиловал, во всяком случае так она всегда говорила. И все же я любил ее. Я любил ее большую часть своей жизни и не мог поверить, что сделал неправильный выбор. Поэтому я начал читать все книги об искусстве любви, какие только мог найти, я использовал все возможные приемы, чтобы возбудить ее, чтобы она меня захотела, а это вызывало только отвращение. Закончив медицинский колледж, я начал выпивать и, будучи в таком состоянии, нашел другую женщину, которая была рада видеть меня в своей постели. Все эти годы она держалась отчужденно, убирала мой дом, стирала мое белье, гладила мои рубашки и пришивала мне пуговицы. Она была такой милой, такой желанной, такой близкой, что иногда я принуждал ее, хотя она и плакала потом. И вот она обнаружила, что беременна. Я был счастлив и думал, что она тоже. Не было ребенка более любимого и обласканного, чем мой сын, и, к счастью, он был из тех детей, которых не испортить избытком любви.
Его голос стал еще глуше, и я прижалась к нему теснее, боясь того, что последует дальше, потому что знала, что это будет ужасно.
— После рождения Скотта Джулия прямо сказала мне, что исполнила свой долг, подарив мне сына, и теперь я должен был оставить ее в покое. Я с радостью оставил ее в покое, но в глубине души был очень обижен. Я говорил с ее матерью о наших проблемах, и она намекнула мне на какую-то тайну в прошлом Джулии, какая-то история с кузеном, который сделал что-то с Джулией, когда той было только четыре года. Я так никогда и не узнал, что именно он сделал, но, что бы то ни было, это отвратило мою жену от секса на всю жизнь. Я предложил Джулии вместе сходить в семейную консультацию или к психологу, но она отказалась наотрез — это было бы слишком мучительно: и когда же я наконец оставлю ее в покое?