ВО ВЗВОД К МАЛЕНЬКОМУ ЛЕЙТЕНАНТУ 4 глава

– Вернемся к прошлому, – обратился к рассказчику Репин. –По каким признакам вы определили, что за ельником должен быть овраг?

В часы наблюдения Номоконов понял, что за островком ровного густого ельника должно быть открытое место. Как узнал? По-разному светились полоски деревьев. Вроде бы одной породы, а неодинаково покрашены. И про овраг узнал без карты. В бинокль видно: кругом ельник, а поодаль – сосны. Как так? У всех елок опущены ветви, им тесно друг возле друга, а позади них выросли деревья с раскидистыми, толстыми ветвями. На простор выпусти­ли сосны свои мохнатые лапы. Почему растолстели деревья? Ямы там, канава, бугор али кто-то вспахал, выворотил землю? Не лю­бят здешние сосны низины и болота, по холмам да пригоркам рас­тут, по краям оврагов и лощин. Замечали?

А раз так, то можно было наверняка увидеть фашистов. Укрываются они в канавах от наших пуль, любят минометы ставить в ямах, а с больших деревьев стреляют, смотрят, следят. Словом, все рассчитал Номоконов, загодя путь наметил. Только свернул с намет­ки лейтенанта – ночные звуки увели в сторону, соблазнили. Вот и вышел на чужую делянку. Однако думал, что не занята она.

Фашисты чего-то совсем не остерегаются. На коне за свои окопы поехали! Хоть водовозов лес закрывал и «кукушка» наперед залетела, а все одно дурные. Так думает Номоконов, что свежая часть подошла, еще не проученная нашим огнем. Потом хуже будет: к концу сезона остерегается напуганный зверь, прячется. Так всегда бывает в тайге. Надо торопиться, чего ходить туда-сюда? В тайге так: живут люди на охоте, обедают, спят. Залинял зверь – тогда домой.

– Фашисты не залиняют, – сказал Канатов. – У них в любое время одинаковая шкура.

– Что ты! – возразил Номоконов. – Свежий фашист подвалил, городской, по всему видать. Потом ловушек наставит; спрячется, уши навострит, хитрый будет.

Разговорился Номоконов – подробно обо всем рассказывал. Одобрительно смотрели на него солдаты, и лейтенант Репин не мешал, что-то быстро записывал в блокнот. Никто не смеялся, и тогда солдат поведал о своих ошибках. Из-за глупого желания от­личиться перед далеким невидимым товарищем он потерял осто­рожность: про солнце забыл. Много водил биноклем и потому чуть не пропал от пули врага. Надо быть особо аккуратным со стеклом. Можно сказать, что временами и робел Номоконов, страшился. Все больше перед сумерками хотелось пустить свою винтовку в дело. Так думал, что пока хватятся фашисты, ночь укроет стрелка. А еже­ли не будет цели перед темнотой? Пустым сюда? Надо хорошень­ко знать, как двигаются разные шумы и звуки войны, когда врагам труднее засечь выстрел.

Какой брал прицел? Обыкновенный. Постоянный оставался, прямой – фашисты были рядом. Однако помнил, что можно обвы-сить, если неумело стрелять круто вверх. Можно промахнуться, когда бьешь и под уклон. Только хорошо свалил фашистов Но­моконов, выверен его «умугай-кыч».

Чего такое? Это свое у охотника, родовое, долго рассказывать. Еще в раннем детстве, взяв в руки лучок со стрелами, старается тун­гусский мальчик быстрее стать охотником. Вскидывает самодельное оружие, целится, ищет цель. И просто так водит рукой, глаза щурит. Со стороны вроде бы смешно, а на стойбищах хвалят за это детишек. Учатся они, оружие ставят, к охоте готовятся. Чтоб не дрожала рука, плавно сопровождала зверя, а в нужный момент намертво застыла. Очень долго ставил свою руку Номоконов. В семнадцать лет мгнове­ние перед выстрелом – «умугай-кыч» – стало постоянно приносить юноше-охотнику маленькое счастье: мясо и шкуру зверя. Навостри­лись глаза, как гибкая пружина, заработали руки. Когда вот-вот со­рвется курок, они совсем не шевелятся и пуля идет в дело.

– Как боялся фашистов? – обернулся Номоконов на солдата, задавшего необычный вопрос. – Шибко али нет дрожал? Про это хочешь знать?

Последнего медведя взял колхозный плотник так. Один по­шел к берлоге, с дробовым ружьем. Две жерди срубил, лаз закре­стил осторожно. Не боялся зверя, на свои глаза и руки надеялся, дело знал. Промаха быть не должно, а ежели осечка случится – ни­чего. Острая пальма была под рукой. Потихоньку ветоши принес к берлоге, поджег. «Однако хватит спать, – сказал, – вылезай». Ринулся косматый черт, жерди разворочал, только пулю в лоб получил. Словом, в одиночку добыл Номоконов матерого медве­дя. Спробуй эдак, с дробовым ружьем!

Не хвастается этим Номоконов, а только на охоте и на войне дрожать не приходится. Зря пропасть боялся – вот в чем штука. Временами слабым чувствовал себя таежник во фронтовом лесу, неграмотным. Хорошенько надо слушать командиров, товарищей пытать. Да только не со смешком.

Как твоя фамилия? Поплутин? А ежели я тебя спрошу?

– Пожалуйста, – сказал солдат.

– Так думаю, что шибко ученое наше дело, – закурил трубку Номоконов. – Вот послушай-, смекай. Возле озера выбрал сидку, приготовился, а тут и фашист вышел на том берегу. Как ударишь, чтобы намертво свалить?

– Дистанция? –Чего?

– Расстояние, – подсказали солдаты. – Сколько метров до цели?

– Сам считай, – пригладил Номоконов свои реденькие усы. –Бери озеро, как здесь, возле избы, где у лейтенанта делянка.

– Утиное, – сказал Репин. – Напротив блиндажа. –Метров пятьсот, не больше, – сказал Поплутин. –Знаю. А ветер какой?

– Совсем не дует. А фашист стоит, смотрит и ждет, когда ты все примеришь да прикинешь.

– Температура воздуха? – нахмурился Поплутин.

– Обыкновенная.

– Тогда и я обыкновенно, – решительно заговорил солдат. –Передвину хомутик на пятерку, наведу мушку снизу, на середину цели, ну и, как говорится, плавно спущу курок. Слышал, что в таком случае вероятность попадания будет наибольшей.

– А вот ошибся, – сказал Номоконов. – Скорее всего, в ногу попадешь фашисту. Вылечат его доктора и пошлют за твоей головой гоняться. С умом надо бить через воду! Пятьсот метров. Откуда взял? На глаз смотрел? На вид вроде и так, пятьсот, а прицел все равно малость увеличивай. Хоть какую цель скрывает вода, близит, обманывает. Замечал? А если некогда увеличивать прицел, момен­тально надо бить – на уровне плеча бери фашиста. Как раз сердце прострелишь. Я сохатых возле озера завсегда так: по холке ставил мушку, а лопатку обязательно пробивал. Это как, лейтенант, по стрелковой науке?

– Обыкновенный оптический обман. Правильно, с умом надо бить через воду. Подтверждаю: наибольшая ширина озера Утиного –семьсот тридцать метров – солдаты одобрительно зашумели.

–У меня такой вопрос, – пододвинулся ближе Репин. – Позиция снайпера метрах в трехстах от вражеского окопа. Трое гитлеровцев несут бревно. Движение цели фланговое. Видите, что всех можно уничтожить. Ваши действия, товарищ Поплутин?

– Так, фланговое, – осторожнее заговорил солдат. – Если стре­лять быстро, то на таком расстоянии можно всех, конечно…

– С какого бы начали?

– Раздумывать некогда…

– А все-таки?

– Который лучше проектируется, конечно. Силуэты, ритм, по­ходка – все одинаково.

– Здесь быстрота решит, – твердо сказал Поплутин. – По очере­ди, с ведущего начну!

– Ваши действия, Семен Данилович?

– Надо заднего сперва, – подумал солдат. – Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.

– Почему?

– Ну как же… Иначе разбегутся. Сам таскал, поди? Поднимать тяжело, на плечо бревно давит, задних людей не видать. Фашис­ты подумают, что запнулся ихний товарищ, упал. Сразу не бросят. Тут уж – действуй, остальных бей. Может, так лучше?

– Да, конечно, – согласился лейтенант. – Недавно один ваш това­рищ упустил редкую цель. Не так действовал в подобной обстановке, поторопился. Переднего уложил, а остальные за бревном укрылись, уползли. Уже здесь, в блиндаже, обдумал, со мной поделился. Обе­щал поправку внести, если опять встретятся фашисты с бревнами.

– Это я, – сказал Канатов, и все обернулись к нему.

– Ничего товарищи, – продолжал Репин. – Научимся. И теорию усвоим, и ценные, жизненные навыки возьмем на вооружение. Об­становка такая – приходилось уничтожать врагов кто как может. Теперь есть время для учебы, вырвали. Скоро будем решать такти­ческие задачи, нам приказано приготовиться к этому. Ваши наблю­дения верные. По данным разведки, на переднем крае врага проис­ходит смена. Истрепанная в боях немецкая дивизия отводится в тыл. Свежая, недавно сформированная, направлялась к Ленинграду. Сюда ей пришлось завернуть, к болотам. Спеси и бахвальства у захватчи­ков – хоть отбавляй. Но все переменится. Сегодня было легко – зав­тра станет труднее. А это очень интересно, я не изучал, не слышал… Винтовка фашистского убийцы, «настороженная» на его же голову; сработала безотказно. Я, Семен Данилович, посоветуюсь с коман­дирами. Вроде бы и этот способ борьбы подходящий.

После занятий Номоконов решил поговорить с Юшмановым. Неужели не понял таежный человек, почему много фашистов выходило к роднику. Нет, не за трупами такой оравой, не за водой, не из-за ночного выстрела из «настороженной» винтовки… Неуже­ли не заметил, проглядел? Худо это – пропадет. Меткий человек лежал на нарах, задумчивый, спокойный. Номоконов прилег ря­дом с ним и тихо, чтобы не слышали другие, заговорил:

– Березу возле родника замечал? Хугур глядел, догадался? Али пропустил?

– Чего?

– Гм, – опешил солдат. – Кажись, и якуты ставят… Однако го­родским ты сделался, отвык от тайги… Это я березу гнул, гриву вешал. Потому и приманулись фашисты к убитому. По нашему так: святое место объявил, никому нельзя трогать. А фашисты думали, поди, что за штука?

– Святое место? – приподнялся старший сержант. – Согнутая березка? Конечно, заметил! Думал, что старая отметка у родника, мирная. Вот оно что… Так это вы ночью, над убитым фашистом?

– Тише, командир, погоди, – оглянулся Номоконов. – Всем не сказывай, потом… Шаманом признавали, обманщиком…. А я так… Однако среди фашистов верующие есть, чумные. Всякое глядели, поди, в теплых местах, а про наши навыки не знали. Разговаривать зачнут, шептаться, то да се… Пусть думают, что шаман ходит. Я много волоса на олочи припас, а остальное там, на березе оставил. Долго будут гля­деть, стрелков наводить. Снимут – опять повешу, – слезая с нар, гово­рил Номоконов. – Все время пугать надо, обманывать.

Лейтенант сидел за столиком, что-то писал, и, выждав, когда карандаш перестал бегать по бумаге, Номоконов сказал:

– Погоди маленько, командир, дело есть. Это, который фашист меня ударил, опять явится. Так знаю. Однако я назад пойду, обрат­но, ловить буду, скрадывать. Убью – обязательно новый приползет.

– Ложитесь и отдыхайте, – мягко сказал Репин. – У меня тоже есть дело. Завтра вы получите очень важное задание. Здесь, на месте, в этой избе. А сейчас – спокойной ночи.

– Напрасно, лейтенант, – заторопился Номоконов. – Погоди, слушай. Приманка там, хугур. Про это не осмелился…

– Слышали, что я сказал? – нахмурился Репин. – Вам непри­вычно в этой обстановке, трудно… А давайте все-таки по-военному. Как надо отвечать командиру?

– Я хотел для пользы, – пожал плечом Номоконов. – А раз сердитый, чего ж… Слушаюсь, лейтенант.

– Вот так лучше, – снова начал писать Репин. – И еще меня зовут – товарищ.

Ночью Номоконов проснулся от мягкого прикосновения чьей-то руки. Возле нар стоял лейтенант Репин, озабоченный, хмурый, и надевал телогрейку.

– Пойдемте вместе.

– Куда?

– Здесь, недалеко, – ответил Репин, подвешивая к поясу гра­нату. – Дубровин не вернулся, надо посмотреть… Только что позвонили…

Сон как рукой сняло. Мгновенно оделся Номоконов, взял вин­товку. По лицу командира он видел, что случилась беда. Во вре­мя занятий поглядывал лейтенант на часы – ждал еще одного стрелка. Наверное, важную цель заметил Дубровин, еще на де­нек остался – в особых случаях, если требует обстановка, это раз­решалось. Так подумали… «Неужто пропал?» – вспомнил Номо­конов человека с добродушным круглым лицом, который первым приветствовал его в блиндаже и свою большую ладонь протяги­вал. Чего глядеть ночью на снайпера, затаившегося на позиции? Что случилось? Кто донес?

Быстро шел командир взвода по широкому заболоченному лугу, брел по воде, раздвигал руками камыши, ничего не объяснял. За озерком остановился Репин, свернул вправо, вышел на пригорок. Над лесом вспыхнула далекая ракета. Номоконов прилег, лейте­нант опустился на колено. Снова все погрузилось в ночной мрак, и лейтенант жутко ухнул «филином».

«Смелый и ученый, – ласково подумал солдат о своем ко­мандире. – Хорошо идет, все места своих стрелков знает, за всех беспокоится. Попробуй в этом болоте разберись». Лейтенант при­встал, нетерпеливо шагнул вперед: вдали послышался тревожный крик ночной птицы.

– Этак нельзя, – зашептал Номоконов, схватив командира за полу телогрейки. – Кругом слушай, терпи.

– Санитары там, – спокойно сказал Репин. – Свои. Зачем собра­лись санитары возле сидки снайпера? Что делают?

На бугре замаячила тень, и, легонько свистнув, лейтенант сме­ло пошел вперед, остановился.

– Миной, – равнодушно заговорил человек, сидевший на зем­ле. – Перед темнотой ударили, у всех на глазах. Прошел немного и упал. За бугром подобрали. Мертвый.

– К нам отнесите, – сказал лейтенант. – Сами похороним. Командир взвода пополз к пню, черневшему на вершине бугра, и зашарил руками. Земля отдавала кисло-терпким запахом взрывчат­ки. Номоконов нащупал винтовку Дубровина, застрявшую в развилке корня, вырванного взрывом, открыл затвор. В патронни­ке оказалась пустая гильза. Что-то бормотал лейтенант, ползая по земле, смотрел на далекий лес, над которым вспыхивали ракеты, озирался по сторонам, и Номоконову стало жаль его.

– Слушай, командир, – горячо зашептал он. – Вали домой, отдыхай. Я тут останусь, рядом. Гляди, напролом действовал Дубро­вин, не хитрил. Кто в этом голом месте устроился бы на вершине? На самом гребешке? Да еще за пнем? Ударил раз – и засекли. Гля­ди, понадеялся парень, зарывался неглубоко. Я так… ниже надо, за спиной будет бугор, обману. Ловить фашистов буду, не жалеть огня – пущай бьют по вершине, пни дергают.

– Да-да, правильно… Я понимаю… За этим и пришел… Отправляя Дубровина на позицию, на бугор, к черному пню, просматривавшемуся со всех сторон, командир взвода, наверное, не сказал ему слов, которые только что услышал. Встал лейтенант, закинул на плечо ремень винтовки.

– Не разрешаю оставаться!

 

ПЕРВЫЙ УЧЕНИК

 

Утром, перед разводом на занятия, командир взвода кому-то позвонил по телефону, сказал: «На двадцать четыре человека один убит», тут же потянулся к списку личного состава, висевшему над столиком, и вычеркнул одну фамилию.

О гибели Дубровина знали не все. Прислушался к телефонному разговору молодой солдат, вытянул шею, осмотрел хмурые лица товарищей:

– Кого?

Ему не ответили.

Небритый и помятый, подошел к строю лейтенант Репин, задумался, встрепенулся. Тугие желваки заходили на скулах коман­дира взвода.

– Дубровин хотел мстить, – сказал он. – Гитлеровцы сожгли его село, убили младшего брата. На самые опасные задания про­сился наш товарищ… Старший сержант Юшманов!

– Я!

– Выйти из строя!

Четкий поворот, щелк каблуков – и Юшманов предстал перед солдатами, спокойный, подтянутый.

– Чтобы ускорить обучение, – сказал Репин, – старший сержант предлагает разбиться на пары. Считаю это правильным. Вчера мы прочитали в газете, что в боях на юге отличились снайперы Юсу­пов и Ключко. Их называют бесстрашными народными мстителя­ми. Подробностей мало. Сообщается, что издавна дружат эти бой­цы. Еще в мирные дни настойчиво и терпеливо учились, лежали на тренировках бок о бок, совместно маскировались, советовались. Сейчас, в бою, на позиции, они понимали друг друга без слов, по движениям оружия. Надо и нам спаяться в пары. И первой будет такая: Юшманов – Медуха. Как считаете, товарищ Медуха?

– Есть, товарищ лейтенант, – произнес солдат, прибывший во взвод вместе с Номоконовым. – Только что я подскажу старшему сержан­ту? Не выходил еще за передний край… Может, я не подходящий?

– Вполне подходящий! – сказал Репин. – Старший сержант

Юшманов решил помочь вам быстрее стать снайпером. Делитесь опытом, подружитесь. И у вас, товарищ Медуха, найдутся ценные жизненные навыки– в трудовой семье выросли! Вместе будете ходить на учебное поле, вместе пойдете за передний край. Тема сегодняшних занятий: выбор позиции, маскировка. Так укройтесь, товарищ Медуха, чтобы похвалил вас старший сержант. Недостатки разберете вместе. Все обсудите, посоветуйтесь.

–Есть!

–Номоконов!

– Я! – вышел солдат из строя.

– Крайне необходимо, чтобы вы передали нам свой опыт скрадывания зверей. Мне, старшему сержанту Юшманову, Горбоносу, Медухе, Павленко, Поплутину… Всем нам. Будете ежедневно рас­сказывать, как готовились в тайге к охоте, искали зверей, подкра­дывались, сидки делали, маскировались, в засадах затаивались.

– Есть, – вскинул солдат руку к пилотке.

– Это первое. Кроме того, обязываю вас подготовить напар­ника, который бы все понимал с полуслова. Чтобы мы сказали: вот хорошо обученная, крепко спаянная снайперская пара. Кого бере­те для обучения?

Большие, широко раскрытые, будто чем-то удивленные, глаза видит Номоконов и прищуренные, вроде бы недоверчивые. Лейте­нант часто беседует с молодыми солдатами, расспрашивает о жи­тье-бытье, об участии в боях, и Номоконов слышит, что говорят они. Работали до войны в колхозах и совхозах, стояли у станков, учи­лись. У всех есть отцы и матери, которые беспокоятся, конечно, за своих сыновей, понимая, что в армии не положено отсиживаться в теплом углу и прятаться за чужие спины. Будущие снайперы… Как будут выцеливать они фашистов? Или пули врагов закроют им гла­за? Ощутил Номоконов ответственность, которая ложится на его плечи. Но сумеет ли он научить человека?

– К вам прикрепляю Поплутина, – сказал Репин.

– Слушаюсь, лейтенант.

– Санжиев возьмет Жукова, – записал Репин. – Следующие пары: Тувыров – Лоборевич, Лосси – Васильев, Павленко – Кодин,

Канатов – Семенов, Горбонос – Князев… Есть возражения? Все со­гласны? Очень хорошо. Срок дан жесткий. Через неделю все долж­ны выйти за передний край. Уважайте старших, – наказал Репин, обращаясь к новичкам, – слушайтесь. Плохому они не научат. Обу­чающие, вы считайте, что выполняете особо важное задание. Когда ученики убьют первых фашистов, пусть радостью наполнятся ваши сердца. Так и скажите себе: легче стало защитникам Ленинграда.

Командир взвода приказал приступить к занятиям, и Номоконов подошел к Поплутину:

– Слышал? Пара мы теперь с тобой, как руки одного человека. Вот так… Учиться будешь?

– Смотря чему, – вежливо и спокойно произнес Поплутин. Строго, теперь уже внимательно и бесцеремонно, Номоконов осмотрел солдата с головы до ног. Худой и прямой, как гвоздь. Шея тоненькая, с большим бегающим кадыком. Руки длинные, а паль­цы тонкие, нерабочие. Загорелый и курносый. В черных глазах – блеск и смешинка.

– Зачем пришел сюда?

– А вы?

– Уничтожать, – сказал Номоконов. – Из винтовки бить фашис­тов. Меня позвали сюда.

– А я добровольно, – сказал солдат и переступил с ноги на ногу. –Наверное, не гостить.

– Откуда родом?

– Отгадали вчера: не бегал я по кошеной траве. В городе жил.

– Как зовут?

– Михаилом.

– Так, – произнес Номоконов. – Ладно… Ну, начнем, Мишка? Урок дали важный: выбор сидки.

– Позиции, – поправил Поплутин… – Наиболее удобной и скрытой от вражеских глаз. Секторы обстрела чтобы были хоро­шие, наблюдения…

– Правильно, – согласился Номоконов. – Я только сказать не могу, а так понимаю. Вали на поле, а я позади тронусь. Сперва посмотрю, как ходишь по земле.

– Ого! – рассмеялся солдат.

Решительно шел к учебному полю Михаил Поплутин, смот­рел по сторонам. Просвистел шальной снаряд, упал за бугром, взмет­нул черные комки земли, рассеял вокруг свистящие стальные зер­на. Обстановка для боевой учебы непростая! Оглянулся солдат на спутника, следовавшего по пятам, пошел быстрее. Учебное поле сразу же за первой позицией обороны, километрах в трех. Идет Поплутин смело, ступает мягко. На склоне старой лесной вырубки остановились солдаты, осмотрелись.

– Ну? – спросил Поплутин.

– Молодцом ходишь, – похвалил Номоконов. – Лоб сухой, дышишь легко. На вид хлипкий, а так ничего, сила есть. Однако много места занимаешь. Худо это.

– Как? – не понял Поплутин.

– Ноги по сторонам кидаешь и шеей крутишь. Все равно как тымэн[6]. Не важничай, слушай. За три версты заметят тебя фашис­ты. Надо так ходить, хорошенько гляди!

Встал Номоконов, закинул за плечо винтовку, весь съежился, согнулся и пошел по склону. На ровной поляне остановился он, замер, маленький, издали похожий на старый пень, и, постояв не­много, двинулся вправо. Теперь хорошо был виден неторопливый крадущийся шаг охотника. Под ноги смотрел Номоконов, а когда озирался по сторонам, то лишь чуть поворачивал голову. Возле валу­на опять остановился солдат, прилег, и вдруг не стало его – камень да и только! Опять появился на поле человек и размеренной, очень скупой на движения походкой подошел к Поплутину.

– Фашист – это зверь, – сказал Номоконов. – А мой народ, Мишка, издавна бьет зверя. Самого осторожного и хитрого бьет –соболя. Старики, стало быть, так ходили за зверем и мне таежную науку передали. Всегда может появиться цель, в любой момент сумей застыть, укрыться. В комок соберись, низко голову держи, во­рочай одними глазами. Тогда и под ногами все увидишь, и впереди. На пятку сильно не дави: устанешь быстро и все одно нашумишь.

На скрад пойдешь – обязательно ступай носками. Это когда зверь близко.

– Походка с детства вырабатывается, – нерешительно сказал Поплутин.

– Меняй, – развел руками Номоконов. – Так думаю, что далеко нам придется шагать. Туда, к немецким домам… Не понравится, поди, фашистам, когда на германскую землю явимся? Стрелять будут. Война велит скрадывать. Потом бросишь этот шаг – тебе не нужен будет. Высоко голову поднимешь, прямо. Так… Теперь туда шагай, –показал Номоконов за бугор. – Подальше от меня. Выбирай место для стрельбы, сидку. Как по правде делай. Спрячься хорошенько, от пуль закройся. Приду посмотреть, хитрый ты али нет.

– Сколько времени на это? – оживился Поплутин.

– А сколько надо?

– Часок потребуется, пожалуй.

– Бери.

– Мне показаться, когда пойдете?

– Зачем? – махнул рукой Номоконов. – По правде делай, тихо сиди, спрячься, думай. Дождь прошел, глина кругом, трава. По сле­ду тебя найду.

Пожал плечами Поплутин, улыбнулся, вынул из чехла лопатку и, пригнувшись, более собранной, но еще неровной походкой по­шел за бугор. Номоконов посмотрел вслед ученику и задумался: лад­но ли делает он?

В памяти всплыли августовский день и березовая роща, где отдыхал полк, отходивший под натиском врага. Неслышно сту­пая в след друг друга, прошла среди деревьев цепочка людей в пестрых маскхалатах, исчезла из виду, словно растаяла. В тыл врага уходили разведчики. Мягок и выверен был их шаг, реши­мостью светились лица. Шли спаянные, хорошо обученные люди. Номоконов невольно залюбовался ими. Вспомнились и рассказы солдат, выходивших из окружения. Нарывались на за­сады, не замечали чужих следов, не все умели ориентироваться, бесшумно ходить, ползать… Толкнуть, конечно, можно Поплутина: иди на позицию, бей фашистов, целься! Не откажется…

Правильно, лейтенант! Оберегать надо людей, хорошенько под­готовить к смертельной борьбе.

Вчера на занятиях командир взвода рассказывал теорию стрельбы. С юношеских лет держал Номоконов в руках нарезное оружие, а вот не все знал. Оказывается, даже в зависимости от температуры воздуха надо вносить поправки в прицел. В тайге часто вплотную подходил охотник к цели, а здесь придется стре­лять издалека. Если, скажем, бить на пятьсот метров, то даже уме­ренный ветер отклоняет пулю от цели более чем на полтора мет­ра. И этого не знал Номоконов, выносил мушку против ветра на глазок. Многое, оказывается, надо учитывать при стрельбе вверх, вниз, через воду. Лейтенант все время изучает стрелковую науку – пожалуй, она вернее. Есть наставление для стрельбы по движу­щимся предметам, таблицы выноса точек прицеливания. Наизусть знает командир взвода, как стрелять по машине, которая движет­ся, по самолетам и танкам. А ночная стрельба по далеким вспыш­кам? Нет, тут не на солонцах. Не выручит кусочек бересты, при­вязанный к мушке. Но все же у него, Номоконова, большой опыт потомственного охотника. А откуда быть ему у молодых солдат –вчерашних колхозников, слесарей, школьников? Правильно, учиться нужно друг у друга.

Что посоветовать Поплутину?

Прежде всего, пусть обувь переменит. Болтаются худые ноги в широких голенищах новых сапог, шаркают. Ботинки и обмотки удобнее – надо подсказать лейтенанту. И часы пусть снимет с руки Поплутин – блестят. И портсигар, который часто достает из кармана солдат, тоже пулю наведет. А по звездам умеет он ходить? Да и днем можно закружиться. Взять, скажем, этот камень. Знает ли человек, выросший в городе, что зеленые капли лишайника гуще расплыва­ются на северной стороне? А по ветвям деревьев еще легче опре­делиться.

В раздумьях незаметно летело время. Номоконов достал из кармана гимнастерки часы: «Пора!». Раньше он узнавал время по солнцу – в тайге не нужно было следить за минутами. На фронте нельзя без точного времени – хорошими часами обзавелся Номоконов. Большая стрелка описала полный круг. Встал Номоконов, увидел след Поплутина, поднялся на бугор.

Далеко простиралось бугристое учебно-тренировочное поле. Траншея, бруствер, проволочное заграждение, копны сена, одиноч­ные стрелковые ячейки… Где укроется Поплутин, в каком месте вы­берет позицию? Здесь прямо шел солдат, спустился вниз, стал подни­маться, круто свернул вправо. Почему? Бревно заметил. Так и есть: копнул два раза твердую землю, пошел дальше. Не понравилось.

Примятая трава, отпечатки подошв с ракушками на влажной гли­нистой земле, сломанные стебельки полыни, вдавленные в землю или стронутые с места камешки указывали путь Поплутина. Еще через один холм перевалил солдат – голо кругом, не укроешься, направился вниз. Здесь густо наследил: камни осматривал, пни, а потом догадал­ся, что ничего не увидит из ямы, и наверх двинулся. К копне подошел Поплутин, отвернул пласт сена, снова уложил, примял.

– Правильно, что не остановился, – одобрил Номоконов. – Издаля видно копну, обстреляют фашисты, подожгут. Понял, что не похвалю… Опять почему-то вниз подался, – рассматривал следы Номоконов. – Здесь заторопился, быстро пошел. Эге, наверно, на часы посмотрел, время вспомнил.

Возле пня, торчавшего на склоне ложбины, прервался след солдата.

– Зарылся? Ни бугорка, ни клочка ветоши… – И под корнями пня не оказалось Поплутина.

Номоконов описал большой полукруг, обнаружил четкий отпечаток знакомой подошвы сапога, возвратился к пню и уви­дел выбоины от каблуков.

– Разбежался и со всего маху прыгнул, – догадался следопыт. –Сметку, как заяц, сделал. Отсюда вправо скакнул, поскользнулся на грязи. Так… Здесь вроде покатился Поплутин, траву примял. Нет, не упал… Специально скрывает след. Время выигрывает али посмеяться вздумал? Чтобы подольше поискал его?

Номоконов заторопился. Следы рассказывали, что Поплутин встал на ноги, перепрыгнул через песок, намытый на дне канавы, и пошел в обратную сторону.

– Настоящий заяц! – рассердился Номоконов.

Попетляв по ложбинкам и склонам, солдат вышел на доро­гу, по которой недавно, наверное утром, прошел строй. Здесь, среди десятков одинаковых отпечатков, потерялся след Поплутина.

Номоконов остановился и обидчиво шмыгнул носом: не о деле думает человек! Вспомнил улыбку Поплутина и еще больше рас­сердился.

– Где он может быть? – осматривался вокруг Номоконов. –Минут сорок шел сюда, не меньше. Не зарыться ему теперь как следует, не замаскироваться. Наверное, было так: какое-то укрытие искали с этого места глаза Поплутина.

Где бы остановился Номоконов, будь он на месте ученика?

На возвышенности, наверное: снайпер должен иметь хороший обзор для наблюдения и стрельбы. Номоконов осмотрел близле­жащие бугры, увидел на одном из них большую каменистую рос­сыпь и направился к ней. Вскоре встретился знакомый след, те­перь прямой, очень торопливый, ведущий от дороги к россыпи, –неровным зубчатым пятном выделялась она на желтой скатерти холмистого поля. Номоконов усмехнулся. Так в тайге, напрямик, уже не пряча следов, уходил к укрытию зверь, тронутый его пулей. Можно было не спешить.

На склоне бугра занимался со своим учеником снайпер Степан Горбонос. Услышав позади себя шаги, оба враз оглянулись.

Номоконов двигался осторожно, внимательно осматривал оди­ночные валуны. Он увидел горку камней, возвышающуюся на сре­дине россыпи, издали осмотрел ее и решительно подошел. Камни, еще влажные, с налипшими кусочками земли, шевельнулись.

– Лежи, – сказал Номоконов.

Растертый на камне окурок, дуло винтовки, высовывающееся из маленькой амбразуры… Номоконов деловито осмотрел со всех сторон позицию Поплутина, подозвал Горбоноса и спросил:

– Ты заваливал? –Да.

– Зачем?

– Попросил.

– Как сказал? – строго нахмурился Номоконов.

– Подошел, закурил, – непонимающе оглянулся на горку кам­ней Степан Горбонос. – Сказал, что вы идете следом. Обломок доски принес, попросил обложить камнями. Правильно, сказал, совмес­тно надо маскироваться, парами лучше действовать.

– Выходи!

Опять хрупнули, зашевелились камни. Поднатужился Поплу-тин, отбросил груз, наваленный на доску, встал и, отряхиваясь, по­дошел.