ВО ВЗВОД К МАЛЕНЬКОМУ ЛЕЙТЕНАНТУ 8 глава

– Построиться всем!

Пятнадцать человек замерли на обочине.

– Кто шофер?

– Я, товарищ полковник.

– Куда следуешь?

– Имущество отвозил, а теперь ребят взял. Пополнение…

– Сигналы слышал?

– Так точно.

– Почему не дал дорогу?

– Некуда было отворачивать, товарищ полковник, щебень вы­валили. Я часто езжу тут, знаю, где кучи кончаются. Поэтому уве­личил скорость, быстрее так…

– Молчать!

Буравя глазами людей, прошелся полковник вдоль шеренги и остановился возле Номоконова.

– Застегнись!

Лихорадочно работая пальцами, мял солдат непослушный во­рот новенькой гимнастерки и не находил петель.

– Защитник! – грозно произнес полковник. – Воинскую форму надел, обулся! Ты бы еще выше колен накрутил обмотки! Воевать едешь или руки поднимать? Слышишь, ты? – вплотную нагнул пол­ковник голову к Номоконову.

– Пошто сердишься, командир? – отшатнулся Номоконов. –Как так – руки поднимать?

Очень нехорошие слова вдруг произнес на это большой коман­дир. Держась рукой за кобуру пистолета, он приказал шоферу полу­торки следовать дальше, а остальным выйти на дорогу, выравняться и строевым шагом идти к сборному пункту. Несколько минут легковая шла вслед за строем. Видно, не понравилась полковнику вып­равка молодых рабочих и колхозников, только что надевших воинс­кую форму. Он презрительно смотрел на людей, неумело отбивав­ших шаг, опять выругался, резко закрыл дверцу и, приказав «с пес­ней идти на передовую», уехал.

Все сбились в тесную кучку и долго молчали. А потом кто-то из новобранцев нерешительно подал команду, люди построились и пошли к передовой – нестройным, но твердым шагом. Тихо заз­вучала песня, потом налилась силой, загремела. О войне и весне пели солдаты. Шагая позади всех, шевелил губами и Номоконов, а на душе у него было мучительно скверно.

А через недельку вдруг увидел Номоконов «знакомого» полков­ника на большом митинге. Он говорил, что за высотами Валдая нет больше земли для его солдат, радовался, что они «наконец-то покон­чили с отступлением», призывал «готовиться к сокрушительным боям».

– Это кто? – спросил Номоконов солдата, стоявшего рядом.

– Вместо Карлова, – ответили ему. – Новый, вчера прибыл. Говорят, что дивизией командовал, а теперь на укрепление нашего полка прислали.

Еще несколько раз видел Номоконов полковника, но старался не попадаться ему на глаза. И вот произошла нежеланная встреча –с глазу на глаз.

Отряхнулся Номоконов, старательно вытер кровь, выступавшую из уголков губ, и вошел в подземное помещение, освещенное ярким светом электрической лампочки.

– Лучший снайпер нашего полка, – слышался позади рокочу­щий, но уже не резкий голос. – Из запаса, бывший колхозник… Ближе подойдите к генералу, смелее! Солдат имеет на своем сче­ту десятки истребленных…

Увидел Номоконов на лице командира дивизии недобрую гри­масу, внутренне похолодел, но тут же воспрянул духом. Высокий седой человек, сидевший в расстегнутом полушубке у топившейся железной печки, встал, резким движением остановил говоривше­го, шагнул навстречу и дружески протянул руку:

– Здравствуйте, товарищ Номоконов!

– Здравствуй, генерал, – степенно поздоровался солдат.

– Давно собираюсь вызвать вас и поговорить, – сказал коман­дир дивизии. – Вот и сегодня… Осмотрю, думаю, передний край и обязательно зайду к снайперам. Тут как раз напомнили об этом, –показал генерал на рукав полушубка, распоротый пулей. –Коман­дира батальона потеряли, адъютант ранен… И вас чуть не взял на мушку немецкий снайпер?

Последние слова были обращены к человеку с рокочущим го­лосом. Он вышел вперед и, нагнувшись, показал на голенище ва­ленка.

– Зацепил! – весело сказал он. – Я сразу же отполз, распоря­дился…

– Выходит, что, приняв огонь врага на себя, – сурово сказал командир дивизии, – Номоконов защитил меня и вас, дал возмож­ность подняться с земли, укрыться в блиндаже?

– Так точно, – насторожился полковник.

– Вы хорошо знаете лучшего снайпера вашего полка?

– Я приходил к ним, – оглянулся полковник на Номоконова. –Со всеми не успел, конечно…

– С Номоконовым вам надо поговорить обстоятельнее, подроб­нее. Хотя бы в порядке исключения. Командующий фронтом про­слышал об одной охоте на этом участке фронта, спросил, к какой награде представлен солдат, уничтоживший представителя гитле­ровской ставки? По всем данным, это он. Что будем отвечать коман­дующему? Еще и полк не приняли – успели обидеть Номоконова.

– Когда? – удивился полковник.

– Забыли, – сокрушенно покачал головой командир дивизии. –Ну, а вы, снайпер Номоконов? Знаете своего командира полка, встречались с ним, разговаривали?

Жаловаться солдат не собирался. Там, под гимнастеркой, сер­дце сделало несколько глухих толчков, забилось сильнее, потребо­вало и на этот раз сказать правду, осторожно напомнить большому командиру о встрече на фронтовой дороге. И тогда он все поймет, устыдится, протянет руку.

– Как же, – кашлянул солдат, – знаемся, виделись… Еще перед снегом… Вроде куда-то шибко торопился командир, а мы на пути оказались, дорогу загородили.

Внимательно всмотрелся полковник в лицо Номоконова, узнал.

– Да, припоминаю, – строго произнес он. – Так это вы? Пра­вильно. Встречались, знакомились…

В беспокойном, загоравшемся гневом взгляде невысокого упи­танного человека недоброе прочел Номоконов и тогда решил ска­зать больше:

– С машины снял людей, шагать заставил. Гусем велел, хоро­шенько… Это ничего, надо… А только поняли люди, что не шибко ты торопился, раз из машины глядел потом, командовал.

– Видите, как разговаривает? – улыбнулся полковник. – Разре­шите объяснить?

– Дальше, товарищ Номоконов? – перебил командир дивизии.

– Однако хватит, – дрогнули губы солдата. – По-военному ни­как не привыкну сказывать, говор такой…

– Прошу всех выйти, – распорядился генерал-майор Андреев. –Скажите, чтобы принесли труп немецкого снайпера и его оружие. Пригласите лейтенанта… Кто у вас, товарищ Номоконов, коман­дир взвода?

–Лейтенант… Иван Васильевич… Репин по фамилии.

– Вызовите ко мне лейтенанта Репина! – приказал командир дивизии. – Идите!

Тихо стало в блиндаже. Генерал-майор Андреев усадил Номо­конова возле печки, подложил дров и попросил подробно расска­зать, какими словами называл полковник новобранцев, ехавших на передовую, за что он снял с машины людей, какой высоты были кучки на дороге, сколько времени шли потом солдаты до сборного пункта и какую песню пели они.

– Откуда знаешь? – удивился Номоконов.

– Иван Васильевич написал. Надо разбираться.

Очень пожалел Номоконов, что рассказал недавно командиру взвода обо всем, что произошло в холодный октябрьский день на дороге, ведущей к линии фронта. Уж такой лейтенант… Приметил,

что прячет солдат свое лицо от нового командира полка, прихо­дившего однажды на полевое занятие снайперов. Когда ушел пол­ковник, отвел Репин в сторону Номоконова и велел «все дочиста выкладывать». Не удержался солдат, коротенько рассказал. А ко­мандир взвода очень разволновался, достал из сумки блокнотик, карандаш и велел все подробно повторить снова.

– Не пиши, – попросил Номоконов. – Задурит человек, в дру­гие места прогонит отсюда.

– Куда уж теперь? – печально усмехнулся Репин. – Дальше не­куда…

Не послушался совета молодой лейтенант. И вот теперь коман­дир дивизии все узнал! Захлопал солдат по карманам, мучительно хмурился, потирал ладони, что-то долго искал в карманах и не нахо­дил. Догадался генерал, разрешил солдату курить, и, подобрав возле печки клочок бумаги, Номоконов стал свертывать «козью ножку».

– И от меня прячете трубку? – укоризненно покачал головой генерал. – Давайте-ка ее на свет, показывайте! Вместе сосчитаем ваши отметки.

– Теперь все, – махнул рукой Номоконов. – Кончилась.

– Потеряли?

– Только сейчас… Пулей фашист ударил… на кусочки. Отец дарил, жалеть наказывал.

– На кусочки? – неверяще переспросил генерал: – А я соби­рался попросить у вас трубку, другим показать. В кармане была?

– Гляди тогда, – выплюнул солдат на ладонь маленький сгусток крови. – Из зубов фашист выбил, пулей угодил в трубку, оглушил.

– Неужели? – удивился командир дивизии и встал. – Зубы целы? Голова болит, кружится? Вызовите врача!– крикнул он кому-то. –А я думал, что упали вы, о землю губы разбили… Эх, Номоконов, Номоконов, сибирский стрелок…

– Ничего, генерал, пустяки. Хорошо себя чувствую.

– Значит, с трубкой в зубах бьете фашистов?

– Бывает и эдак. Щелк, смотришь – готов. Однако дым при стрельбе не пускаю, так, для спокоя сосу.

После перевязки беседа продолжалась. Командир дивизии стал

расспрашивать Номоконова о далеком Нижнем Стане, об охоте в тайге, о поединках с немецкими снайперами, об отметках, которые ставил солдат на своей курительной трубке. Отворилась тяжелая дверь командного пункта, вошел лейтенант Репин и, вскинув руку к шапке, четко доложил о прибытии. Этот маленький разгоряченный человек в поношенном полушубке, местами пробитом пулями и ос­колками, показался Номоконову дерзким соколом. Генерал разре­шил солдату идти и о чем-то спокойно спросил лейтенанта.

Долго, со смутной тревогой ждал солдат своего командира взво­да, а когда возле блиндажа послышались его торопливые шаги, вышел навстречу.

– Зачем сказывал? – хмуро произнес Номоконов. – Я просил тебя, Иван Васильевич… Как теперь?

– Ничего, все будет в порядке. – Репин положил руку на пле­чо солдата. – Я – коммунист. Обязан об этом доложить! Пойдем­те в блиндаж, о немецком снайпере поговорим, ваш поединок раз­берем.

– Эх, лейтенант, – вздохнул Номоконов. – Однако ты совсем смелый человек. И чистый еще… как родник.

В блиндаже рассмотрели винтовку гитлеровца, свалившегося с чердака. Обыкновенное заводское клеймо виднелось на патрон­нике: крошечный орел держал в когтях круг с фашистской свасти­кой. И оптический прибор ничем не выделялся – уже несколько таких трофеев было в углу блиндажа. Приклад винтовки привлек внимание. На затылке поблескивала серебряная монограмма с фа­милией владельца. Лейтенант Репин вынул из кармана какой-то предмет, подкинул, поймал на ладонь.

–Пауль Бауэр, сверхметкий стрелок. Награжден Железным кре­стом. Фашистская гадюка заползла на нашу землю и нашла свой конец на чердаке рыбацкой избушки… Много жизней было на со­вести гада.

А на другой день в блиндаж к снайперам зашел щеголеватый лейтенант. Он спросил, кто из солдат – Номоконов, а когда ему ответили, подошел и протянул небольшую черную шкатулку:

– От командира дивизии.

Номоконов раскрыл шкатулку и ахнул: в ней была трубка сло­новой кости, перевитая у мундштука золотыми колечками.

– Эту трубку берег наш генерал, – сказал лейтенант. – Он получил ее на память от своего командира полка. Давно, еще в гражданскую войну, когда был рядовым красноармейцем… Мо­жете продолжать учет, товарищ Номоконов. Ставить точки, де­лать зарубки… В общем, командир дивизии просит вас курить из этой трубочки и почаще давать прикуривать немецко-фашист­ским захватчикам.

Щелкнул лейтенант каблуками начищенных сапог, повернул­ся и вышел.

В тот же день выдали Номоконову «Памятную книжку снай­пера». В ней записали, что стрелок имеет на своем счету 76 уби­тых гитлеровских солдат и офицеров. Ниже – особая запись, скреп­ленная полковой печатью: «По данным разведки, 25 октября 1941 года С. Д. Номоконов уничтожил представителя гитлеровской став­ки, инспектировавшего войска переднего края. Снайперу объявле­на благодарность командира дивизии».

Все в порядке теперь, все на месте. Правильно, лейтенант! И новый командир полка нашел время, чтобы прийти к снайперам, хорошенько с ними поговорить, узнать, как они живут, как воюют, в чем нуждаются. А потом человек с густым голосом кивнул Но­моконову, попросил его проводить и в темноте у блиндажа руку протянул:

– Извиняюсь, товарищ Номоконов. Нервы у меня… Плохо мы тогда воевали, отступали… Много было в наших рядах паникеров, разболтанных людей.

– В машине не было эдаких, командир. На фронт люди двига­лись, воевать. Однако, о своей земле думали, защищать ее встали. Догадался, почему обидел людей? Не за то, что гусем шли, не за то, что обмотки плохо крутили… Это как руки поднимать перед фашистами? Забыл?

– Ну, хорошо, хорошо, – зарокотал полковник. – Все ясно, молодец.

И ушел.

С легким сердцем шел в бой Номоконов. Укрывшись в яме за вывороченным пнем, вспоминал он события последних дней, мыс­ленно благодарил своего командира взвода.

Первые километры освобожденной земли… Запомнилась Номоконову «частная наступательная операция» дивизии –лишь пос­ле третьего штурма цепи пехотинцев прорвали первую линию вражеской обороны. Пули Номоконова дырявили ожесточенно сопротивлявшихся врагов, настигали убегающих, останавливали офицеров. С высоты бил пулемет, никому не давал подняться, и на глазах солдат, лежавших рядом с ним, Номоконов истребил весь расчет.

На гребне высоты, отвоеванной у врага, остановился снайпер, оглянулся, осмотрел долину, так долго бывшую «ничейной». Как растревоженный муравейник, кипела теперь она. Среди сновавших серых фигурок появлялись вспышки пламени, сизые купола раз­рывов, клочья дыма. Фигурки падали, исчезали, вновь поднима­лись и упорно продвигались вперед. Шла подмога. Цепи охваты­вали подножие горного кряжа, поднимались по склонам, исчезали в лесу. Хорошо виднелся и островок ельника– разгромленный вра­жеский опорный пункт. Возле него в день первого снега на старую звериную тропинку, на которую артиллеристы выкатывали теперь большую пушку, упал гитлеровский генерал. Добрая была охота! Понял Номоконов, что уже не вернется в свой блиндаж. После­дний рубеж, на котором осенью закрепилась отступавшая 34-я ар­мия, оставался позади.

Номоконов обернулся и помахал рукой.

Прощайте, бугорки, пни, насквозь простреленные, переломан­ные елочки! Вы укрывали солдата, заслоняли от пуль, и он кланя­ется вам, шепчет слова благодарности.

И на запад долго смотрел Номоконов. Поодаль бугрились лы­сые тусклые холмы, виднелись низкорослые ели с обломанными сучьями, серо-зеленые валуны, овраги. Холодная, но своя земля. За­кинул солдат винтовку за плечо и пошел на звуки удаляющегося боя.

На новой позиции снайперы выбрали для жилья блиндаж, оставленный врагами. Солдаты подметали пол, мыли закопченные стены, а лейтенант Репин подходил к ним и расспрашивал о результатах работы в наступательном бою. Видел Номоконов: в тот день после каждого его выстрела падали на снег немецкие солдаты.

Твердо сжимались губы таежного зверобоя. «Если вы этого хотели, – мысленно говорил он, – получайте нашу землю…». Когда подошел к нему лейтенант, он сказал:

– Запиши трех, пулеметчиками были… А так… Много я сегод­ня, лейтенант…

Солдат стоял у железной печки и подбрасывал в топку мусор, который сметали товарищи. Среди вороха бумаг мелькнула красоч­ная обложка журнала. Номоконов подобрал ее и стал рассматривать.

На всю жизнь запомнилась картина.

По улице большого города грозным строем шли немецкие сол­даты. С балконов и тротуаров их приветствовали женщины, бро­сали охапки цветов.

– Кто так встречал фашистских захватчиков? Скажи, старший сержант.

– Не наши, – разъяснил старший сержант Юшманов. – Жур­нал немецкий, сфотографировано в Германии… «Берлин, август 1941 года, – читал он. – Солдаты уходят на Восточный фронт».

Видел Номоконов: молодые люди, шагавшие по улицам боль­шого города, шли убивать, грабить его страну в полном согласии со своими матерями. Радовались женщины, шляпами махали, пла­точками. Немецкие матери бросали цветы под ноги солдат, шагав­ших на войну.

– Не встали на пути своих сыновей, – задумчиво проговорил Юшманов.

 

ПОТЕРЯ

 

Быстро росла известность Номоконова. Ему писали начинающие снайперы, его ученики и совсем незна­комые люди. Девушки, освобожденные из немецкой неволи, просили

отомстить за их страдания, за слезы и седые волосы. Виктор Яку­шин, горняк из Черемхово, наказывал земляку отомстить за троих его братьев, погибших на войне.

Эти просьбы еще больше закаляли сердце солдата.

Человек из тайги не знал промахов.

О нем складывались легенды. Громкоговорящие радиоуста­новки врага изрыгали дикие угрозы и проклятия в адрес «сибир­ского шамана».

А вот что писали из дивизии в адрес Шилкинского райкома партии:

«В августе 1941 года уроженец вашего района, бывший колхоз­ный охотник, сейчас рядовой Семен Данилович Номоконов объя­вил „дайн-тулугуй“. Он объясняет, что на языке тунгусов так назы­вается беспощадная война с племенем грабителей и убийц, нару­шившим мирную жизнь трудового племени.

Хотя теорию стрелкового дела Номоконов знает слабо, од­нако стреляет исключительно метко, ведет борьбу на уничтоже­ние, бьет фашистских гадов по-таежному, по-народному. Сол­дат обладает ценными качествами снайпера: несокрушимой стойкостью, несгибаемой волей, терпением, хитростью, огром­ным опытом. Многое переняли от него солдаты, многое он по­знал сам. В сердце таежного человека кипит лютая ненависть к фашистским поработителям. Растет и растет боевое мастерство Номоконова – он становится грозным народным мстителем. Выяснилось, что на счету таежного зверобоя уже около девяно­ста фашистов.

Рядовой С. Д. Номоконов представлен к награде» [15].

 

Дайн-тулугуй!

 

 

На холодной, продуваемой свирепыми ветрами, снежной це­лине трещали выстрелы. Кряжистый пень или сноп пшеницы выб­расывали едва заметные дымки. С вершин деревьев и из камышей вылетала смерть. Уничтожала врагов знаменитая на весь Северо-Западный фронт снайперская пара Номоконов – Санжиев. Крепко подружились земляки и с каждым днем все увеличивали свой гром­кий счет.

А вот и день – тяжелый, памятный… На одном из участков фронта, отодвинувшегося на запад, серели валуны. Снайперы под­ползли к большим камням и ночью долго работали. Землю и ще­бень уносили в вещевых мешках, а неподалеку соорудили ложную огневую точку. К рассвету ячейка на двух человек, надежно защи­щавшая от пуль и осколков, была готова. В ней можно было ле­жать, а если нагнуть голову, то и стоять на коленях. Маленькая амбразурка была обращена не к вражеской траншее, а вправо, где виднелся участок дороги. Здесь немецкие водители не раз появля­лись на виду у наших артиллеристов. Неожиданно выскакивали из выемки тяжело нагруженные машины, на полной скорости проно­сились по открытому участку и скрывались за бугром.

– Метров шестьсот – семьсот было до дороги, – вспоминает Номоконов. – Две машины подбили артиллеристы и мы по одной.

Пришел трактор-тягач, хотел расчистить дорогу, но угодил под снаряд и – пробка!.. Пули наших снайперов останавливали солдат, выползавших на дорогу. Вечерело. Низко над горой висел негрею­щий диск солнца. Враги нащупали позицию наших стрелков. Пули и осколки со звоном впивались в камни, пулеметные очереди сек­ли ложную огневую точку. Дважды предупреждал друга Семен Но­моконов, дважды мины разрывались совсем рядом. Приникал Та-гон к земле, выжидал, а потом снова поднимал винтовку.

– Погоди, еще одного! Еще один подполз…

Тесно прижавшись к плечу товарища, Номоконов уловил вра­га на острие перекрестия прицела, а Санжиев выстрелил. В это же мгновение возле гусениц трактора блеснул огонек. Номоконов ус­лышал хруст и тут же почувствовал, что ранен в плечо. Отшатнул­ся Санжиев от амбразуры, сник, из головы брызнула кровь. Что-то сказал Тагон по-бурятски о своем сыне и перестал дышать. Ощу­пал Номоконов товарища, приник к холодной земле.

– Конец Тагону, прощай, друг.

Немецкий снайпер мог поздравить себя с исключительно точным выстрелом по блеснувшему на солнце стеклышку. Вражеская пуля прошла через линзы снайперской винтовки Санжиева, про­била солдату переносицу, вышла в висок и застряла в плече Номоконова. Рванул свою гимнастерку Номоконов, схватился за плечо и выдавил пулю – черную, тяжелую, положил в карман. Окровав­ленным плечом он отодвинул в сторону убитого товарища, осто­рожно выглянул, стал целиться в черный просвет между гусеница­ми, откуда блеснула зловещая молния – там был враг, и, плавно нажав спусковой крючок, выстрелил.

С другой стороны трактора мигнул огонек, пуля с треском уда­рила в самый краешек амбразуры, запорошила пылью глаза. Сно­ва блеснула молния – уже с другого места. Номоконов чуть высу­нул руку и ощупал отметины на валуне: пули легли рядышком. Ушлый фашист пришел, «профессор войны»! Солнце спускалось за гору, и немец торопился. Пули скалывали края амбразуры, рико­шетили, со зловещим пением уходили в вышину. Номоконов ото­двинулся в сторону, просунул винтовку в амбразуру и, не целясь, спустил курок.

«Мы живы, фашист! – сказал он выстрелом. – Ползая за желе­зом, ты меняешь позицию – в этом твое преимущество. Темнеет, не поймать на мушку твою голову. Не стало отца у бурятского пар­нишки, но этого ты, видать, не знаешь. Стреляй, только не возьмешь меня, а сам наверняка живешь последний день! Утром снова встре­тимся – поединок только начинается! Я не уйду. Отнесу убитого товарища и сразу же вернусь. Завтра вы опять услышите свист моих пуль, здесь же распрощается с жизнью не один фашист. Придешь!».

Стемнело. Номоконов выбрался из-под валуна, подхватил Санжиева за холодные руки и поволок к своей траншее. Не дота­щил – положил в воронку на нейтральной полосе. Надо было быстрее добраться до блиндажа, сообщить о беде, посоветовать­ся с лейтенантом Репиным. Созревал план поединка с немецким снайпером.

– Не уйдешь, – успокаивал себя Номоконов.

Видно, меткому своему стрелку приказали немцы распра­виться с русскими, взявшими на прицел участок важной дороги.

Сумерки помешали… Сейчас немец зарывается в землю, наверня­ка он выберет позицию среди груды камней, громоздящихся на обо­чине. Именно оттуда как на ладони видно поле, усеянное пнями и валунами. Надо взять с собой Поплутина, он поможет… Номоко­нов ляжет справа, поближе к дороге. Товарищ укроет его ветошью и залезет в старую ячейку. Обозлит, растревожит Мишка врагов, на себя отвлечет внимание немецкого снайпера. Вот тогда и выст­релит Номоконов в голову фашиста, который убил друга.

В полночь, усталый, глубоко опечаленный потерей, подходил Номоконов к блиндажу. Не спал лейтенант Репин, издалека услы­шал осторожные шаги снайпера, окликнул:

– Это вы, Данилыч? Ну, все хорошо? А я что-то беспокоился за вас сегодня.

– Худо дело, лейтенант! – подбежал Номоконов. – Пропал Та-гон, убили! Недалеко лежит, не дотащил… Давай человека, надо думать-решать. Можно прикончить завтра фашиста, отомстить…

– Вот беда, – сказал Репин. – А я ведь уезжаю… Совсем.

– Как? – опешил Номоконов.

– Учиться посылают, – сказал Репин. – Уже все сдал, в полночь будет машина. Приехал новый командир… Осталось проститься с вами.

– Неправда, лейтенант, – растерянно проговорил Номоконов. –А как я теперь? Шутишь, Иван Васильевич?

–Нет, Данилыч…

Тихо и тоскливо было в блиндаже. Никто не спал. Что-то гово­рили снайперы, копошились на нарах, курили. У столика сидела синеглазая женщина в белом полушубке и тоже курила. Это и был новый командир взвода. Как во сне поздоровался Номоконов, ото­шел в уголок, присел на краешек нар. Хотелось броситься на грудь командиру, годившемуся ему в сыновья, прижаться к нему, задер­жать. А лейтенант стоял возле женщины в белом полушубке и про­сил разрешения закончить начатое дело.

– Обстановка мне лучше известна. Так что давайте уж я пос­ледний раз распоряжусь.

– Не возражаю, – жестко сказала она.

Не раздеваясь, доложил Номоконов, как погиб Санжиев, стал

рассказывать свой план борьбы с немецким снайпером. И загорелись глаза человека, уже сдавшего дела, засуетился он, заволновался:

–Правильно задумано! Эх, я бы сам сбегал… Обязательно возьми­те товарища. Кого? Поплутина? Верно. Собирайтесь, Михаил.

– Есть, товарищ лейтенант!

– Действуйте осторожно, – распоряжался Репин. – Под при­стрелянный валун не лезьте, выройте рядом новую ячейку. Сейчас я позвоню артиллеристам.. Под шумок, на рассвете – огонь по до­роге, по солдатам, по машинам! И тогда он появится, придет. Обя­зательно вызовут!

Лейтенант Репин решил проводить снайперов. Полез Номоконов под нары, нащупал свой вещевой мешок, закинул на плечо и вышел из блиндажа. Возле проволочного заграждения останови­лись трое, крепко обнялись.

– Берегите ее, – сказал Репин. – Уважайте, слушайтесь… Тяже­лая судьба у вашего нового командира, не дай бог такую. На глазах у нее сына убили фашисты. С тех пор бьет их, разит. Не один зах­ватчик погиб от руки этой женщины. Закаленная сталь – вижу. Школу снайперов закончила… Ничего, привыкнете. Нелегко и мне… Уезжаю, а сердце здесь остается.

– Куда, Иван Васильевич?

– Не знаю… – задумался Репин. – Буду беспокоиться о вас, привык…

– Понапрасну не горюй, – сказал Номоконов. – И за Мишу, и за меня… За всех, кто был с тобой. Теперь мы грамотные. Теперь, можно сказать, только и начинаю я настоящую войну. За заботу, смелость да за науку полюбили мы тебя. Для всех стал дорогим, я видел. День худой сегодня – тунда-ахэ[16]теряю. Эх, лейтенант, лейтенант… Товарищ!

Вынул из мешка Номоконов какой-то предмет и сунул Репину в руки.

– Что такое?

– Поглядишь потом. Это, чтобы не забыл.

– Спасибо, Данилыч, –дрогнул голос Репина. – Ничего, встре­тимся! На письма отвечайте.

Так и расстались. Повернулся Номоконов, закинул на плечо винтовку и мягко зашагал по изрытой земле. Свежий предутрен­ний ветерок бодрил, прогонял усталость, ласкал лицо, орошенное непрошеными слезинками. Глухо кашлянул суровый с виду чело­век, утерся, пошел быстрее. Впереди на темном небосводе вспы­хивали, ярко светились ракеты. Слышались пулеметные очереди, издалека доносился гром орудий. Передний край жил своей жиз­нью… Все сделает зверобой, чтобы еще дальше отодвинулась эта страшная линия, чтобы свободной от фашистской нечисти стала родная земля. Пока жив, будет посылать верные пули в головы вра­гов. Выстрел за выстрелом. Молодой командир, коммунист, сер­дечный человек помог ему стать солдатом.

Теперь он – снайпер! Можно померяться силами с фашистски­ми убийцами. Держись теперь, гады!

Большие, очень важные события происходят во фронтовой жизни. Понимает это солдат, шагающий на поединок с опасным врагом. Ничто не ускользает от глаз таежного охотника, привык­шего все замечать. Крупные силы подходят к рубежам Демянского котла. Хорошо обмундированы солдаты, веселы и энергичны; но­венькие автоматы у них в руках. С грозным гулом пролетают над линией фронта стремительные «птицы» со звездами на крыльях, смело вступают в схватки с вражескими самолетами. Недавно сол­даты шепотом передавали друг другу новую радостную весть: круп­ная танковая часть подошла, артиллерия подтягивается.

Когда придет на землю мир, сдаст снайпер винтовку и поедет искать своего командира и большого друга. С ним не пропадешь, любое дело будет под силу. Улыбнулся солдат, представив лейте­нанта в эту минуту. Вот он зашел в блиндаж, взглянул на предмет, оказавшийся в его руках, поднес к свету. Не один час провел Номо­конов за любимым занятием. Когда приходили в блиндаж посто­ронние командиры, переставал он точить кусок черного дерева, прятал: все-таки не фронтовое это дело. И лейтенанту Репину не показывал. Великий музыкант, о котором рассказывал командир,

теперь совсем как живой. Пусть посмотрит лейтенант на работу своего снайпера, полюбуется. Наверное, нежный напев скрипки слышится сейчас в блиндаже. О желанном мире на земле расска­зывает скрипка, о счастье и верности.

Выписка из газеты Северо-Западного фронта «За Родину»: «Бывший охотник из Забайкалья, тунгус Семен Данилович Номоконов стал на фронте искусным снайпером. Усвоив тео­рию стрельбы, изучив винтовку с оптическим прицелом, он сде­лался грозой для фашистских захватчиков. К середине февраля народный мститель истребил 106 немецко-фашистских захват­чиков.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1942 года С. Д. Номоконов награжден высшей наградой Родины-орденом Ленина».

 

НА УГРЮМОМ ХИНГАНЕ

 

В конце сентября 1945 года по пыльной дороге, петлявшей по склону Большого Хинганского хребта, резво бежала маленькая, с длинной косматой гривой лошадка. В двухколесной тележке сидел человек в солдатском бушлате. Позванивал колокольчик, подвешен­ный под пестрой раскрашенной дугой. Ездок натягивал вожжи и ласково приговаривал:

– Шевелись, Шустрый. Маленько осталось.

На последнем, очень крутом перевале, где на каменном поста­менте застыл Т-34 – памятник героическому маршу танкистов За­байкальского фронта, – остановилась тележка.

Была пора листопада. Сыпались мягкие иголки с могучих листвен­ниц, вцепившихся корнями в огромные мшистые валуны. Кружились, падали на землю листья берез и осин. Далеко внизу расстилалась желтая степь. Свежий ветер принес запах полыни и дымок горевшего кизяка. Ездок спрыгнул на землю, огляделся по сторонам, прислу­шался, уловил глухой монотонный шум, доносившийся слева, от скалы, и стал распрягать коня.

Это был Номоконов.

Здесь, возле водопада, низвергающегося с высоты, он в после­дний раз выстрелил из снайперской винтовки.

Проехать мимо этого места нельзя. Номоконов спутал ноги коня, пустил его пастись, сходил к источнику и набрал в чайник воды. Неподалеку росла кривая березка, подходящая для таганка, но солдат отправился далеко в чащу и срубил осинку.