– А я еще знаю, что, оказывается, амазонки существуют до сих пор, – вставила я.
Все с интересом посмотрели на меня.
– Ну-ка, рассказывай! – радостно потирая руки, воскликнул Учитель.
– Они живут в джунглях, в непроходимых дебрях. Постоянно тренируются. Владеют оружием не хуже мужчин и никого к себе не подпускают. Всех, кто заходит на их территорию, они просто поедают.
– Та-а-ак, – весело слушал мой рассказ Учитель, жуя испеченный Лилит пирог.
– Чтобы продлить свое племя, они раз в год совокупляются с мужчинами близлежащих селений. Они очень долго выслеживают свою «жертву» и очень осторожно подкрадываются к ней. Затем несколько дней приближаются друг к другу. Причем одинаково боятся друг друга обе стороны. Они принюхиваются, ритуально приближаются друг к другу, а затем проводят ночь «любви», где амазонка ебется с оружием в руках.
– Вот это любовь, – воскликнула Лилит, с детства пропитанная романтической хуйней.
– А затем самец очень-очень быстро убегает от своей «возлюбленной», то и дело оглядываясь, боясь преследования и тщательно заметает следы, чтоб она его не съела. Амазонка возвращается в свое логово и рожает там детеныша. Если рождается мальчик, то его тут же съедают.
– Вот какими мы должны с вами становиться! – громко воскликнул Учитель, ударяя кулаком по столу. – Только детей мы с вами рожать не будем, на хрен. Всей этой хуйни с выродками мы очень с вами не хотим!
Все мы согласно закивали головами, а в глазах Лилит блеснул дьявольский огонек, она повернула голову в сторону кухни и резко втянула воздух через ноздри. Видя ее намерение, мудрец вскочил с дивана и все мы втроем побежали смотреть, что делает Сука.
Войдя в кухню, мы увидели, что еврейский выродок дрыхнет на полу, а на столе стоит торт, обскребанный ногтями. По всей видимости, сволочь соскребала крем с торта и жрала его прямо руками. Взоры наши устремились на гаденыша: так и было! Молокосос был весь перепачкан кремом, особенно руки.
– Вставай! Вставай, скотина! – пнул его под зад Состис.
Пащенок открыл глаза и захныкал:
– Ну чо-о-о?
Но увидев, что это сам Учитель, тут же вскочил на ноги и спрятал свои перепачканные лапы за спину.
– Чо? – грозно придвинулась к нему мамаша.
– А хуй через плечо! – весело добавила я и все дружно набросившись на него, стали вытаскивать у него из-за спины его ручонки. Тот начал сопротивляться и визжать.
– А! Чует кошка чье мясо съела! – радостно воскликнула я.
– А ну, сам показывай! – злобно пригрозила Лилит. – А то я тебе так твои грабли заломаю, что пожалеешь! Хочешь, покажу, как это делается? – тут же добавила она и, взяв его за локоть, начала заламывать его еще больше за спину. Сука взвыл от боли, вытащил свои ручонки и показал их нам.
– А! Так ты жрал торт! – злорадно воскликнул Состис.
– Это не я! – соврал Сука.
– Это не я – это моя рука! – радостно подхватила я.
Все глумливо засмеялись. Лилит схватила за шиворот своего выродка и хорошенько тряхнув его, громко вскрикнула:
– За это свинство ты будешь голодать три дня!
– Не надо – заблеял выродок.
– Надо, Федя, надо! – весело подхватила я.
– Не хочу! – заныл Сука.
– А поздно! Раньше надо было шевелить рогом! – радостно воскликнул Состис.
– Я больше не буду!
– Зарекалась свинья в грязь не лезть! – передразнила его Лилит.
Все весело рассмеялись, этой шутке.
– Ну а теперь, давай отрабатывай съеденное добро, – злорадно произнес Состис, потирая руки.
– А как? – заскулил Сука.
– А очень просто: будешь нужник чистить, – ответил Состис и не давая опомниться Суке, схватил его за шиворот и потащил в уборную.
Для Суки это была уже знакомая обстановка и он, похоже, не понимал, зачем его туда притащили, и таращил свои глазенки.
– А ты вот лучше сюда посмотри, – уважил его Состис и ткнул Суку носом в нужник, который не мылся столько же времени, сколько и плита. Вся его поверхность была покрыта темно-желтым налетом неотмываемой грязи. Малец невольно отпрянул.
– Вот это – твоя работа, – радостно ободрила его мамаша. Она тоже уже весело подключилась к обучению своего выродка. – Давай! Отмывай, чтоб блестел! – ободрила она его напоследок.
Затем, дав ему тряпку и пасту, Лилит закрыла своего выродка на щеколду с внешней стороны. Тот даже не стал тарабаниться в дверь, так как учуял, что это уже бесполезно: безжалостность Лилит передавалась ему, и он понимал, что на этот раз мать его не пожалеет.
Мы уже было собрались уходить, как вдруг Мудрец замер и тихонько на цыпочках подошел к двери туалета и прислушался. С той стороны двери не поступало никаких признаков жизни. Состис бесшумно открыл щеколду и распахнул дверь. Сука преспокойненько лежал на полу в обнимку с унитазом и даже не собирался его отмывать.
– Та-а-ак! – разъярился Состис. – Это еще что такое? – Пащенок подскочил, бессмысленно мотая башкой.
– Да это я нечаянно, – заскулил выродок.
– Я больше так не буду, – и тут же он схватил тряпку и прямо без пасты начал тереть нужник.
– Вот это уже другое дело! – злорадно ухмыльнулся Состис, ногой подвигая поближе к Суке банку с пастой. Тот беззвучно схватил ее, открыл и с усердием принялся надраивать совковский санфаянс.
– Ну а мы пойдем отдыхать! – обратился Учитель к нам, делая вид, что потерял интерес к Суке. Но как только дверь туалета закрылась, так сразу Учитель припал ухом к дверной щели и начал внимательно слушать. За дверью слышались звуки шаркающей тряпки – это Сука усердно надраивал унитаз. Сердито погрозив ему пальцем через закрытую дверь, Состис устремил свой взор на нас.
– Самое страшное в этой ситуации то, что Сука воровал, а не просил, – лаконично изрек Состис.
– Но ведь просить нехорошо! – возбужденно воскликнула Лилит, размахивая руками.
– Ерунда! – весело расхохотался Мудрец. – Хорошо и плохо – это навязанные нам извне понятия.
– Но ведь это же унизительно! – яростно воскликнула Лилит.
– Ха-ха-ха! – весело рассмеялся Учитель. – У нашего кота Мурзика нет понятия «унизительно». Если он хочет есть, он будет просить и просить, пока ему не дадут еду.
– Да! – удрученно вставила я. – А я вот знала бедолагу, который украл булку хлеба и его после этого посадили в тюрьму.
– Вот! – эхом отозвался Учитель, – У него не было умения просить, а значит он начал воровать. Если бы он попросил и ему отказали, то это не было бы так страшно. Но вот то, что он украл и его поймали – это самое страшное! Это уже нельзя исправить!
– А если бы его не заметили? – вступились Лилит.
– Сейчас не заметили – заметили бы потом, – невозмутимо ответил Состис. – Рано или поздно воровство вошло бы у него в привычку, и в определенный момент, когда бы у него сошлись неблагоприятные аспекты, его все равно бы поймали и посадили. Поэтому воровать – это самое страшное, что только может быть!
– Но ведь просить – это значит унижаться перед тем, кого ты просишь, – не унималась Лилит. – А это значит – пронять свое достоинство, честь!
– Достоинство, честь! – с кислой миной передразнил ее Состис. – Все эти понятия были нам внушены не только нашими дураками-родителями, но и очень умными толстыми дядями, которые занимают правительственные кресла.
– Ничего не понимаю! – сотрясая растопыренными пальцами воскликнула Лилит. – Причем тут какие-то дяди?!
– А притом, что у определенной группы общества есть свои интересы, в которые входит делать людей послушными овцами.
– Но как? Для чего? Каким образом? – не унималась Лилит.
– А очень просто, – невозмутимо отвечал мудрец. – Человеку с самого детства внушают мысли о чувстве собственного достоинства, чести, долге, гордости и прочей ахинее, чтобы им потом было легче управлять. Чтобы он не мог сам ни попросить, ни унизиться перед кем-нибудь, а зарабатывал бы все честным трудом.
– Как честное безотказное быдло! – вставила я с идиотской интонацией и замычала, приставив пальцы в виде рогов ко лбу.
Лилит некоторое время оторопело смотрела то на меня, то на Учителя. Не давая ей опомниться, Состис продолжал:
– Гордый человек никогда не сядет на паперти, никогда не сможет ничего попросить у другого. Он будет все зарабатывать сам, работая на дядю, получая при этом жалкие гроши, которых едва будет хватать на то, чтобы свести концы с концами.
– Но я хорошо живу! – не унималась Лилит.
Состис осмотрел ее убогую обстановку: полуразвалившаяся стенка, люстра из дешевенького советского стекла, бесцветные шторы и драный диван «украшали» комнату ее хрущевской квартиры.
– Охотно верю! – с иронической улыбкой произнес он. Да ты просто с самого детства и не видела хорошей жизни и считаешь то, как ты живешь, хорошей жизнью.
– Да она же слаще моркови ничего не ела! – язвительно вставила я.
Лилит всю аж передернуло от этой реплики.
– Это неправда! Я побывала в Югославии! И еще два раза на Черное море ездила! – яростно оправдывалась Лилит.
– Ха-ха-ха! – в один голос с Учителем захохотали мы.
– А скоро ты поедешь на тот свет! – с глумливой радостью воскликнула я. – Вперед ногами!
Лилит вспыхнула и гневно выпалили в ответ:
– Да мне еще 38 лет! У меня все еще впереди! Мне еще повезет!
Эти фразы она выпаливала подобно заведенному автомату.
– Подожди-подожди, – прервал ее Учитель. – В чем, конкретно, ты считаешь, тебе должно повезти? Что именно у тебя впереди?
– Ну я не знаю, – недоуменно развела руками Лилит. – Что-то большое и светлое.
– Большое, светлое, – повторил Мудрец. – А что именно?
– Ну я не знаю! – нервно ответила Лилит, часто хлопая глазами. – Ну, в общем, счастье какое-то.
– Какое-то счастье, – опять подступился Учитель. – А какое? Как ты его себе представляешь?
– Ну я не знаю, в общем, – раздражительно ответила Лилит, не зная, что сказать. Глаза ее бегали, рот нервически подрагивал.
– Вот так! – удивленно воскликнул Учитель. – Человек хочет того, чего не знает сам.
Лилит сокрушенно уронила голову. Ум ее, казалось, находился в тупике, из которого он яростно искал выход. Искал и не находил. И вдруг ни с того, ни с сего Лилит заплакала. В этот момент она больше всего напоминала маленькую девочку, а не здоровую сорокалетнюю дурищу. Состис отрешенно смотрел на нее, а затем произнес:
– Вот видишь, как ты сейчас реагируешь. Все это оттого, что тебя неправильно воспитали твои родители.
– Как неправильно? – удивленно спросила Лилит.
– А очень просто, – ответил Состис. – С пеленок тебя должны были воспитывать в суровых условиях, держать в ежовых рукавицах, не давать тебе расслабляться и приучать к труду.
– О-о-о! У меня все как раз было наоборот, – мягкотело произнесла Лилит. Меня постоянно баловали, все за меня делали и приносили мне все на блюдечке с золотой каемочкой.
– Вот почему ты выросла таким ничтожеством! – бесцеремонно заявил Состис.
Лилит, как запрограммированная машина, тут же обиделась и насупилась. Не дожидаясь ответа, Состис продолжил:
– Тебя с самого детства должны были воспитывать в строгости и приучать к труду.
– А это у нас в классе училась немка Мартенс, – вставила я. – У них в семье все были трудолюбивые, я про них уже рассказывала.
– Ну это не совсем то, что нужно, – лаконично ответил Учитель.
– А почему?
– Мартенс воспитывали очень пуритански и закомплексовывали.
– А да! – стала вспоминать я. – Она была такой сухопарой, зажатой, даже скованной, стеснительной.
– Вот! А ее должны были делать раскрепощенной и умной, но правильно раскрепощенной.
– А как это? – с любопытством спросила я.
– Ее с самого детства должны были делать пронырливой и хитрой, умеющей легко приспособиться к любой ситуации.
– Но ведь это же плохо! – неистово запротестовала Лилит. – Так поступают только негодяи и пройдохи!
– Это все тебе было внушено специально, чтобы сделать тебя беспомощной и слабой.
– Но я не считаю себя беспомощной, – возразила она.
– Так думают большинство людей, но все эти предрассудки им были внушены специально для того, чтобы никто не мог хорошо жить.
– Не понимаю! – произнесла Лилит.
– Если бы человек мог действовать не опираясь на шаблоны и стереотипы ума, это был бы просто гений.
– А я думала, что гений – это тот, кто хорошо поет, играет или решает какие-то сложные математические упражнения.
– Ха-ха-ха! – радостно потирая руки сказал Учитель. – Человек может доказывать теорию относительности, решать уравнения с тремя неизвестными, но в жизни он будет полным бестолочью и невеждой. Я считаю, что человек в жизни должен быть гением, а уж решит ли он уравнение с тремя неизвестными – это уже не имеет никакого значения.
– А что значит быть в жизни гением? – с любопытством вставила я.
– Это значит иметь реальные ценности. Никогда не мечтать ни о чем, что не существует. И уметь в жизни действовать так, чтобы добиваться этих ценностей.
– Учитель! Да что ты говоришь! – взбесилась Лилит. – Разве можно так. Нужно быть гордым! Никогда нельзя отказываться от своих принципов!
– А твои ли это принципы? – проницательно глядя на Лилит спросил Состис.
– Ну как же?! Они ведь во мне существуют, я по ним живу!
– Но как они взялись в тебе? Ты что, с ними родилась?
– Да! – не думая ответила Лилит. – Вернее, нет, но потом же они у меня появились!
– Вот! Это уже ближе к истине! А откуда они в тебе появились? – не отступал Мудрец.
– Ну мне это внушили родители, – растерянно произнесла Лилит.
– Вот видишь! Значит эти убеждения не являются твоими собственными, – сделал вывод Учитель.
– Да, – задумчиво произнесла Лилит. – То есть, нет. Ну, в общем, я не знаю. Но как же так, ведь я же так думаю, значит, эти мысли и убеждения мои!
– Тебе могли внушить и другие убеждения, и ты также могла считать их своими, – ответил Учитель.
– Но ведь они же в моей голове, значит, они мои! – не унималась Лилит.
– Вот то-то и оно, что ты совершенно не понимаешь, что эти мысли не твои и они тебе абсолютно не нужны. Тебе их вмонтировали специально, чтобы при помощи них можно было легко управлять тобой. Чтобы ты не могла ни похвалить человека, ни попросить ничего у людей. А все бы добывала сама – своим горбом и батрачилась на дядю. Тебя с детства вырастили закомплексованной и ограниченной.
– А какой меня должны были воспитывать? – удивленно спросила Лилит.
– Тебя должны были правильно раскрепощать.
– А что значит правильно раскрепощать? – любопытно вставила я.
– Это значит, что нужно было объяснять, что можно, а чего нельзя делать. Грабить, убивать, насильственными методами добиваться каких-либо благ – это все нельзя делать, так как при помощи таких действий мы нарушаем гармонию Вселенной. Человек, которого мы ограбили, не проявил своей доброй воли, а значит мы нарушаем энергетический обмен. А вот если мы будем хвалить человека, а затем что-то у него выпрашивать то, что нам нужно. Если мы правильно расхвалим человека, правильно попросим у него, тогда он сам нам все с радостью отдаст и будет даже ждать, когда мы снова что-то у него попросим. Такой человек будет любить нас и стараться для нас все делать.
– Просить не надо уставать – не то устанешь ты давать, – весело процитировала я строки из своего любимого стиха.
– Вот именно, – продолжил Учитель. – Но, кроме правильной раскрепощенности, у человека также должно быть еще и качество трудолюбия. То есть, только уметь просить – этого мало: человек должен уметь сам делать любое дело, уметь сделать все, что угодно. Праздность, лень, беспечность – это очень плохие качества, которые мы должны в себе искоренять, а в воспитании детей жестко все это подавлять.
– Вот почему мы так поступали с Сукой? – спросила я.
– Вот именно! – радостно ответил Мудрец.
В этот же миг с его лица слетела радостная улыбка, он повернул голову в сторону туалета и с яростью дикого вепря метнулся к месту заточения Суки. Дверь распахнулась, и взору предстал пащенок, медленно и нерасторопно намывающий нужник.
– Ах вот как ты отрабатываешь свое добро! – взбесился Состис. – А ну-ка давай быстрей шевели поршнями!
Сука запуганно заерзал и начал активнее скрести унитаз.
– Вот так! – радостно потирая руки, сказал учитель. – Продолжай в том же темпе!
И отвесив Суке неслабый подзатыльник, Мудрец удалился.
– Вот так мы должны поступать с тупостью, ленью и свинством, – поучительно закончил Учитель, закрывая дверь туалета. – А теперь давайте перейдем к делу, – резко переменил тему разговора Учитель. – Сегодня нужно вести секцию йоги.
– Сегодня мой день[1], я остаюсь с Учителем! – выпалила Лилит, подскакивая к Учителю. – А ты иди веди секцию!
– А почему это я? – забесилась я. – Я тоже хочу быть с Учителем!
– Мало ли, чего ты хочешь, – нагло возразила Лилит. – Сегодня моя очередь!
– Ну и что! – яростно выкрикнула я. – А мне наплевать!
– Так вы что, тут пререкаться будете? – вмешался в спор Состис, отстраняясь от нас обеих.
– Кто должен сегодня вести?!
– Я, – удрученно повесив голову ответила я.
– Вот как вы, оказывается, относитесь к делу, – бешено сверкая глазами, сказал Учитель. – Для вас, значит, ваша поебень на первом месте, а дело не важно!
– Нет, это не так! – в одни голос стали скулить мы.
– Что не так! А кто только что препирался друг с другом!
Мы удрученно замолчали.
– Имейте в виду, что если хотя бы еще раз я увижу такое – я не буду ни с кем из вас, независимо, чей это день.
Лилит злобно сверкнула на меня глазами. Я тоже вспыхнула, но сдержалась и ничего не сказала.
– Та-а-ак! – видя нашу безынициативность, сказал Учитель. – А где распечатанные трактаты?
– Здесь, – подобострастно произнесла Лилит и вытащила целую сумку распечатанных рулонов.
– А это чего? – с любопытством спросила я.
– Это Борис Сахаров «Открытие третьего глаза», – назидательно ответила Лилит.
– Надо их разрезать, сложить по порядку и прошить, а еще лучше сделать для них обложку – тогда лучше выглядеть будет, почти как книга.
– Да все это хуйня! – вмешался Состис. – Надо продавать прямо так, рулонами, не разрезая.
– Да ты с ума сошел, – замахала руками Лилит. – Разве можно так!
– А почему бы и нет. В прошлый раз у меня с руками оторвали, – вмешалась я, стараясь потрафить Мудрецу. – Можно и прямо так продавать.
Лилит не поняла, что совершила оплошность. Она продолжала спорить и доказывать свое.
– Спорь, спорь дальше, – злорадно ухмыльнулась я и стала засовывать рулоны к себе в сумку. Они были только что напечатанные и пахли свежей краской. Лилит обиженно замолчала и закусила губу.
– Наблюдайте за собой, – назидательно произнес Учитель. – Какие в вас сейчас происходят процессы. Помните, что за вами наблюдают. И все ваши процессы видны, как на ладони.
Лилит сменила свое настроение на более веселое и кокетливо улыбнувшись, спросила Учителя:
– А что вы будете кушать, Великий?
– Вот, уже более правильная реакция, не позволяя уводить разговор в сторону, ответил ей Учитель. – А есть мы будем немного позже.
Лилит немного огорчилась, что ей не удалось манипулировать Учителем, но помня, что за ней бдительно наблюдают, не подала вида и продолжала мило улыбаться, обратилась ко мне:
– Ну что, ты уже собралась?
– А что ты обо мне так заботишься? – резко выпалила я.
– Ты можешь опоздать на секцию, – со змеиной улыбкой произнесла Лилит, – а то ведь люди будут ждать!
Учитель сидел в кресле, разглядывая китайский резной веер и не проявляя к нашим разборкам, казалось бы, никакого внимания, на самом же деле Учитель очень внимательно наблюдал за нами. Я, видя такое положение дел, очень сильно обиделась и стала поспешно одеваться.
– Человек должен быть осознан даже тогда, когда его обуревают самые сильные эмоции. Не идти у них на поводу. И все время себя контролировать, – спокойно и уверенно произнес он.
Это замечание буквально вывело меня из себя. Я вся вспыхнула, покраснела, как помидор, и выкрикнула им прямо в лицо:
– Ну и оставайтесь! Желаю приятно провести время! – и, не дожидаясь ответа, опрометью выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.
Впоследствии я горько пожалела, что так сделала, но тогда уже было поздно. А пока я неслась на всех парах на секцию, почти не разбирая дороги, прямо по осенним лужам и грязи. По дороге, расталкивая прохожих, я думала, что как же плохо, что еще какие-то дни принадлежат этой проклятой Лилит! Ах, как было бы здорово, если бы все дни принадлежали одной только мне и у меня бы не было никаких соперниц. Представляя все это, я считала, что буду находиться на вершине счастья. Но на самом же деле все эти надежды и чаяния вели меня к семейному болотцу, в котором я вполне могла бы увязнуть, если бы не сильное водительство Учителя, если бы не его сильная воля и устремленность к Высшему. Все эти мечты ведут человека только к одному: вымиранию, деградации и постепенной смерти. Просто человек склонен идеализировать многие вещи: семью, армию, работу, детей, тщательно себя завнушивает мирскими установками. Но, когда он реально попадает в ситуацию, в армию, например, то оказывается, что он вовсе не хочет быть в этих условиях, что его физическое тело страдает. Но, вопреки всем своим желаниям, человек удерживает себя в плохих условиях и продолжает срабатываться до костей, как Павка Корчагин.
Но я еще не понимала, куда же меня ведут мои мечты. И исходя от гнева, я шла на секцию, проклиная все и вся. Подойдя к зеркальному залу, где проходили занятия, я немного пришла в себя и стала культивировать умиротворение и покой, так как люди уже не могли меня воспринять в таком состоянии. И когда мое состояние выровнялось, я уверенно вошла в зал.
Не успела я снять пальто, как тут же ко мне подошел интеллигентный пожилой седовласый мужчина в очках и шепотом на ухо спросил:
– Принесли?
– Да, – также шепотом ответила я.
– А что у вас сегодня?
– Борис Сахаров. «Открытие третьего глаза».
– Давайте! – также заговорщически произнес этот мужчина.
Я вытащила рулон. Не раздумывая он взял этот свиток, как величайшую драгоценность и тут же по-детски оглянулся по сторонам, спрятал рулон за лацкан пиджака и зажал его под мышку. А потом, запоздало опомнившись, спросил:
– Сколько?
– Сто рублей, – не задумываясь ответила я.
Трясущимися от счастья руками этот пожилой человек достал свой бумажник, и достал оттуда сторублевую купюру и подал ее мне. В те времена это была почти целая зарплата.
– А в следующий раз что-нибудь принесете? – заискивающе спросил он.
– Конечно, – уверяюще ответила я. – В следующий раз будет «Астральное каратэ» Гуру Вар Аверы.
– О! – радостно подпрыгнул он. – Чур я первый!
– Конечно, конечно! Вас я не забуду, – ободрила его я. – И уж, конечно, обслужу вас в первую очередь!
С радостью ребенка он отошел в сторонку, чтобы никто не догадался, для чего он подходил ко мне. Но было поздно, несколько человек уже увидели, что я продаю трактаты, и обступили меня со всех сторон, и сходу же все остальные рулоны были раскуплены жаждущими духовной пищи. Моя сумка опустела, и вместо рулонов наполнилась всевозможными купюрами. Люди же, купившие трактаты, были довольны, как дети. Двое из них даже чуть не подрались из-за последнего трактата. Но я успокоила их, что в следующий раз эти трактаты все равно будут. Они успокоились и приступили к занятию.
По окончании практики ко мне подошел парень, которого звали «Вредный». Это позорное погоняло он получил из-за своего занудного придирчивого характера.
– А нельзя ли вас на минуточку? – учтиво произнес он, шевеля своими куцыми усиками, которые делали его сильно похожим на таракана.
– А что такое? – недоуменно спросила я.
– У меня есть важный разговор, – заговорщически произнес он.
Я нехотя согласилась и пошла за ним в свободный конец зала.
– Вы знаете, что я выяснил, – обратился он ко мне, когда мы остались наедине.
– Нет, пока еще не знаю, – наивно ответила я.
– А я вот тут на досуге выяснил, какая у вас месячная зарплата.
– И какая же? – удивленно от неожиданности спросила я.
– Да вы и сами знаете, – уже более серьезно и жестко произнес он. – Вы уже себе всю квартиру обставили шикарной обстановкой! У вас там все сверкает и сияет!
Немного опешив от такого «вступления», я не нашлась сразу, что ответить.
– А вы знаете, что на те деньги, которые вы тут заработали, можно уже озолотиться, – продолжал он нападать «почем зря».
– Да вы знаете, у меня вообще никакой мебели в комнате нет, – неожиданно ответила я.
– Как нет? – сразу не понял Вредный,
– А вот так: нет и все, – безапелляционно ответила я.
– А как вы без нее живете? – замотал он головой.
– А очень просто: сплю я на полу, на матрасе, а стены у меня не обставлены шикарной мебелью, как ты думаешь, а обвешаны мистическими изображениями.
Вредный сначала ничего не понял, замотал своей тупой мордой, а затем выдавил из себя:
– Какими изображениями? Я что-то не въехал?
– Мистическими, – невозмутимо ответила я. – Шри-янтрами, чакрограммами, а также портретами великих Учителей.
– А это еще зачем? – не понимал Вредина.
– Для медитации, – формально ответила я, видя, что с ним разговаривать бесполезно. – А вообще-то ты мог бы открыть третий глаз и сам посмотреть, как я живу.
– А это еще как?
– А очень просто. Будешь видеть, где что, и как происходит, какая, например, у меня обстановка в комнате.
– А чем вы занимаетесь там, тоже увижу? – спросил он с блестящими глазами.
– Конечно, – нисколько не смущаясь ответила я. – И не только я, но и любой другой человек.
– А что для этого нужно?
– Нужно каждый день практиковаться на пламя свечи и, конечно, прочесть трактат Бориса Сахарова «Открытие третьего глаза».
– А так это мне денег жалко, да и практиковаться лень, – прогнусавил дурень.
– Ну, тогда тебе будет трудно чего-либо достичь в жизни, – «обрадовала» его я.
– Да! – язвительно произнес он. – А знаете, я вот тут еще хотел сказать, что вы мне должны заплатить!
– За что это? – недоуменно спросила я.
– За то, что я ношу на секцию свой магнитофон и все под него занимаются, – нагло заявил идиот. – А еще я хочу предложить свои услуги.
– Какие это еще? – уже немного недовольно спросила я.
– Я хочу тиражировать ваши записи. Я буду записывать кассеты, а вы будете их распространять. А выручку будем делить напополам, – подло заулыбалась наглая морда.
– А знаешь, мы в таких услугах не нуждаемся, – бесцеремонно ответила я.
– Ах, так! – взбесился Вредный. – Ну, тогда я ухожу! И больше никогда не приду.
Он бросил на меня испытующий взгляд, как бы проверяя мою реакцию. Но вместо того, чтобы упрашивать его остаться, я с безразличным видом сказала:
– Ну и уходи! Мы здесь никого не держим!
Вредный позеленел от злобы, а затем произнес:
– Но тогда ж ведь я и магнитофон свой тоже заберу!
Этой нелепой репликой он хотел заставить меня психовать и упрашивать его остаться.
– Ну и забирай! – презрительно бросила я. – У нас в секции много людей, которые будут просто рады принести магнитофон и никогда не будут ничего требовать взамен за это!
Вредный распсиховался, разбесился, схватил свою куртку, магнитофон и опрометью бросился на выход. Дверь громко хлопнула, и больше я его не видела. «Вот так люди теряют все, что они имеют, – подумала я. – И больше в жизни никогда не находят. Найти алмаз можно только раз в жизни, но если его потеряешь, тогда второй раз его уже не найдешь. Так же вот и этот Вредный, действуя наперекор своей выгоде, потакая своему эгоизму, дурости, идиотским принципам, лишил себя возможности постигать истину, совершенствоваться, находясь рядом с источником великого знания, коим был Состис. И мы – его пусть и неудачные, но ученики. И теперь всю оставшуюся жизнь он будет вести беспробудное тупое существование, срабатываясь до костей за три копейки, не понимая, зачем ему нужна такая жизнь. И очень часто по глупости своей люди совершают непоправимые ошибки, за которые они всю жизнь потом расплачиваются. И что самое страшное – человек сам не понимает, что он делает неправильный выбор, после которого ему потом становится плохо». Неожиданно ход моих мыслей прервал высокий сутуловатый мужчина средних лет с нерусским акцентом:
– Вы знаете, что я сделал с вашим трактатом?
– Что? – немного испугавшись, спросила я.
– Я его в тот же день как купил, принес домой, разрезал, наклеил на альбомные листы, а буквы черной ручкой обвел.
– О, вот это удивительно! – похвалила его я.
– А это еще не все, – обрадованно произнес он. – Я их эти листы сшил переплетом и эстетично оформил: подписал и все такое прочее.
– Вот это великолепно! – щедро похвалила его я. – А вы практиковались по этому трактату?
– Нет-с, пока еще мне было недосуг, но скоро я обязательно займусь! – уверил меня он.
Как выяснилось позже, он так ничего не стал практиковать, а трактат так и пылился у него на книжной полке, в золотом переплете. Мало получить знание – надо стать этим знанием, быть им. А если человек имеет один уровень знания, а его бытие не соответствует ему, тогда это знание будет ему бесполезно, так же, как летом снег.
Секция окончилась. Ученики разошлись. Я осталась одна в пустынном зале. И тут же в моем уме всплыла моя проблема: Учитель остался с Лилит. Сегодня был не мой день. И мое болезненное воображение рисовало самые фантастичные картины, в которых Лилит и Учитель то и дело совокуплялись в самых невиданных, причудливых позах балеронов. А мои эмоции, как собака Павлова, бессмысленно реагировали на них. Все это светопреставление в моих мозгенях вызывало тошнотворное состояние, от которого хотелось вы-ы-ыть, беситься и бросаться на людей. Хотя в реальном моменте ничего плохого не происходило: я была сытая, в тепле, никто меня не притеснял, в сумке была кучища денег, я была здорова. Чего еще надо?! Но мое дурацкое воображение, соединенное с эмоциональным центром, играло со мной злую шутку. Чтобы много не беспокоиться, я выпила половину бутылька валерьянки, прямо не запивая, не заедая ничем. Пиная по пути жухлую листву, топая прямо по грязи, я шла, сама не понимая куда и зачем. Но даже выпитое зелье не давало мне успокоиться. Мысли хаотично блуждали в моей голове. Неожиданно мой взор упал на здание только что открывшегося «ГУМа». Его заманчивые витрины манили меня своим блеском. Огни реклам подействовали на меня почти магически. Сама не понимая почему, я прямиком направилась к этому магазину. Зайдя в него, я долго и бессмысленно бродила по разным отделам, то спускаясь по эскалатору, то поднимаясь по нему. Разглядывая разные товары, я старалась отвлечься от своих мыслей, которые терзали меня подобно стае воронья. Толпы людей, абсолютно безучастных ко мне, проходили мимо, и не было никого, кто мог бы мне помочь в моей беде. Помочь могла себе только я сама, отказавшись от своего болезненного воображения и дурацких выдумок средневековья: о рыцарях, принцах и прочей дребедени, в которой из брака делают целого идола и тупо молятся ему. На самом же деле мне нужно было не беситься, что я еще не являюсь женой Состису, а быть его любовницей, встречаться раз в неделю и к тому же выпрашивать для себя поблажки, деньги и подарки. Вот тогда моя жизнь стала бы совершенно другой: никаких проблем, забот, никаких истерик, дурости, идиотизма. Тогда бы я была полностью довольна жизнью и судьбой, и мне бы уже ничего не было нужно. Многие женщины недовольны тем, что они являются только любовницами, им хочется каких-то «серьезных» отношений. Но все эти отношения им были внушены для того, чтобы сделать всех женщин тупыми биомашинами, которые только рожают детей и батрачатся на своего засранца-мужа. А на самом деле им это все не нужно. Без этого они бы могли жить намного спокойнее и счастливее!