– Понятно, – протяжно вздохнула я и потупила взгляд.
– Следующее, – продолжил свои наставления Учитель. Ни в коем случае нельзя признавать, что найденные у тебя вещи, которые представляют криминал: ворованные вещи, наркотики, ножи, нунчаки и так далее – твои. Что бы там ни было, как бы тебя ни запугивал следователь или менты, надо всегда отвечать, что ты не знаешь, как к тебе попали эти вещи, они не твои и ты их видишь в первый раз. Особенно, если обыск происходит без понятых. Здесь легче всего сказать, что тебе это подсунули. Вот, например, нашли у тебя наркотики или нож – а ты говоришь на допросе, что ты не знаешь откуда он.
– А если все-таки тебя обыскали при понятых и при них нашли улики, – встревоженно сказала я.
– Тогда ты говоришь, что тебя кто-то ЗАСТАВИЛ это сделать, ну, например, бандит с ножом, какой-нибудь маньяк. С ножом подступился и под давлением принудил это сделать. Или из-за угла следил за тобой, предварительно передав этот предмет (наркотики, оружие и так далее) и заставил куда-то его нести. Или еще можно сказать, что тебя загипнотизировали, ввели в состояние, в котором ты плохо понимал, что происходит.
– А если следователь не поверит? – вставила я.
– А это уже не важно, невозмутимо ответил Учитель. – Верит – не верит - главное – это то, что ты не признаешь свою вину. И что бы ты ни сказал, если ты не признался, то тебя уже будет труднее обвинить. А если ты сам признался, или дал какие-нибудь показания, в которых можно увидеть твою вину, значит, тебя уже дальше будет легче обвинить. Поэтому каждое слово надо контролировать на допросе, всеми усилиями делать так, чтобы тебя не посадили. А затем еще надо по возможности нанять адвоката и с ним советоваться, какие показания, что, зачем давать, как лучше обрисовать ситуацию, чтоб не получилось так, что один сказал одно, другой – другое, и в результате оба попали в западню. То же самое должно быть и тогда, когда несколько человек совершают одно преступление: они должны заранее договориться, какие показания они будут давать на допросе.
|
|
После того, что со мной случилось, все поучения Учителя для меня были как спасительная ниточка. Я с упоением слушала его поучения, как вдруг в дверь кто-то позвонил. Учитель настороженно вздрогнул, состроил идиотски-искаженную гримасу, болезненно вслушиваясь в наступившую тишину. Тут раздался второй, более настойчивый и резкий звонок. Учитель болезненно вздрогнул и шмякнулся на пол. Я испугалась и бросилась помогать ему. Но тот шарахнулся от меня, встал на четвереньки и пополз к себе в комнату. Я трусцой побежала за ним. В это время входную дверь стали открывать ключом. Учитель, как бешеный таракан, шмыгнул в свою «норку». Я вприпрыжку за ним, и как только дверь в комнату закрылась, он тут же навалился на нее всем телом. Прижавшись ухом к двери, он вздрагивал при каждом звуке, малейшем шорохе. Я, не понимая в чем дело, толклась рядом, как «не пришей кобыле хвост». А тем временем дверь уже открывали ключом и кто-то входил в квартиру. Учитель весь съежился, идиотски затрясся, скорчил страдальческую гримасу и навалился на дверь всем весом. А тем временем в квартиру вошла мать и стала громким голосом кричать через дверь:
– Состис! Состис! Ты уже дома?
В ответ было только молчание.
– Состис! Ты опять спрятался? – выла у двери погань. – Открой, пожалуйста, дверь. Не прячься, говорю тебе.
|
|
Учитель еще больше съежился, но даже и не подумал отходить от двери. Мамаша стала тарабанить кулачинами по ней. Учитель дико испугался, подпрыгнул, отскочил от двери и забился под журнальный столик. Этим то как раз и воспользовалась погань (так мать зовут), и как дикий вепрь ворвалась в комнату. Не сразу разглядев своего сына под столом, она всплеснула руками и закудахтала подобно квочке:
– Сына! Сына! Да что с тобой?! Тебе опять плохо?!
– Да! – затравленно озираясь и шарахаясь от нее, произнес Учитель.
Он еще больше забился под стол и начал трястись под ним подобно затравленному зверьку. Поганая схватила его за ногу и стала вытаскивать из-под стола. Тот вскочил, и стукнулся головой о стол, пролез между ног у своей погани и шмыгнул на диван. Как радостный затравыш, поджав ноги, он сел на него и стал закрываться покрывалом.
– Сына! Состис, – гнусила поганая. – Да не бойся же ты! Я твоя мама!
– Мама? – удивленно переспросил Учитель.
– Да, мама, – эхом отозвалась она. – Не бойся. Хочешь чаю?
– М-м-м! – обрадованно промычал Учитель.
Погань соскочила с места и понеслась на кухню: ставить чайник и готовить все к чаю. Учитель сразу же переменился. Он спокойно сел, его лицо приняло спокойное выражение. Он радостно улыбнулся мне и сказал:
– Вот видишь, как механично реагирует человек на внешнюю форму: всего лишь какое-то нестандартное проявление и поганая уже не может его спокойно воспринимать.
– А почему так? – поинтересовалась я.
– Потому, что вся ее голова пропитана такими вот установками. А думать сама она не умеет. И живет в воображаемом мирке, вместо того чтобы реально смотреть на жизнь и постигать ее такой, какая она есть.
|
|
– А у меня в голове тоже все так устроено? – с любопытством спросила я.
– Конечно, а как же может быть иначе? Ведь тебя тоже воспитывала твоя мать, а она тоже была напичкана снизу до верху дебильными предрассудками и стереотипами.
– А-а-а! – задумчиво протянула я.
Тут в комнату со всех ног влетела поганая.
– Ну, ребята, пойдемте пить чай, уже радушно сказала она.
Состис болезненно напрягся, съежился, и все-таки не пошел на кухню. Погань сама притащила поднос с чаем и всей снедью.
– Ну давайте, ребята, – закудахтала она, – пейте чай, ешьте. А ты, что, сына, зуб-то свой не вставил? А волосы-то какие длинные отрастил!
Погань причитала, трогая длинные светлые волосы на голове Состиса. Тот расслабил лицо, и бессмысленно мотая головой, из стороны в сторону, что-то невнятно бурчал себе под нос.
– Ну, сына, не дурачься! Прекрати, прекрати! Ведь ты же у меня умный!
– Не-е-ет, я дурак, – поднял голову Состис и посмотрел на мамашу бессмысленно блуждающим взглядом, а затем идиотски захихикал.
– Фу, какой ты противный! Как тебе не стыдно?! – еще больше разбесилась поганая. – Я думала – у меня нормальный сын, а у меня сын – придурок!
С этими словами она схватила тряпку, которой придерживала чайник и замахнулась на сына. Тот ловко увернулся с идиотской физиономией. Мамаша со злобой выругалась и снова замахнулась на сынка. Но тут вдруг ее рука остановилась, и погань разрыдалась подобно малолетнему ребенку:
– Да что это такое за наказание!? У всех дети – как дети, а у меня просто выродок какой-то!
В ответ на эту реплику «сынуля» запаясничал еще больше: встав на четвереньки он пошел по комнате и стал тявкать подобно собаке. Погань с ревом схватила свое пальто, наспех надела свои буцы и пулей вылетела из квартиры. Дверь с шумом грохнула, отваливая на пол куски штукатурки.
Учитель тут же встал и с безразличным видом сел на журнальный столик. Покачивая свесившейся ногой, он стал рассматривать порнографические карты. На них были изображены самые разные женщины в сексапильных нарядах и дразнящих позах. Состис мельком взглядывал на карту, а затем небрежно кидал ее на стол. Я тоже подсела поближе к столу и стала разглядывать эти карты. Женщины изображенные на них, вызывали во мне одновременно состояние любопытства и зависти. Но я не набиралась смелости спросить кто они такие. И еще меня волновал вопрос как самой мне стать такой как они.
– Как такой стать? – переспросил Состис, читая мои мысли. – Для этого нужно изменить свое мировоззрение: научиться идти против всех установок, догм, которыми напичкана твоя голова.
– А вы меня этому научите? – кокетливо спросила я, но у меня это получилось как-то по-детски и нескладно.
– Всему свое время, – строго произнес он. – А пока что давай разберем еще один момент, который касается задержания тебя милицией.
– Что за момент, – встревоженно спросила я.
– Когда тебя задерживают с оружием, ну, например, с ножом или пистолетом, то что ты должна делать?
Я недоуменно пожала плечами.
– Прежде чем выйти куда-то на улицу, особенно с огнестрельным оружием, надо написать заявление, что ты нашел и несешь его (это оружие) сдавать в отделение милиции, и поставить число на заявлении. Тогда это не будет считаться за ношение холодного оружия.
– Вот здорово! – радостно воскликнула я.
– А если ты носишь это оружие каждый день, то и заявление тоже пишется каждый день, ставится новая дата.
– Вот как! – удивилась я, машинально беря в руки колоду карт и разглядывая их, как картинки.
– Но и это еще не все, – прервал меня Учитель. – Когда ты покажешь заявление, то менты могут его у тебя порвать.
– А что делать в этом случае?
– Чтоб подстраховаться в этом случае, надо заранее найти двух человек и договориться, чтобы они были свидетелями. Чтобы в случае чего они подтвердили, что да, действительно, этот человек нашел это оружие в их присутствии. Совместно обсуждаются детали того, как и где, при каких обстоятельствах было найдено это оружие. Чтобы не получилось так, что один говорит одно, другой другое, третий третье и все друг друга подставили. Это будет дача ложных показаний.
– Откуда вы все это знаете? – изумленно спросила я.
– Дело в том, – ответил Учитель, отрешенно глядя перед собой и как-то загадочно улыбаясь, – что я с самого детства привык задумываться над жизнью. И никогда не принимаю на веру все то, что говорили мне дураки – мыши, родители, воспитатели все остальные долбоебы. А все подвергал строгой переоценке, критике. Смотрел: а как лучше поступить, чтобы это было лучше мне на самом деле, а не так, как это принято у дураков. И когда я так смотрел на жизнь, то увидел, что все чему учат мыши – это вранье – просто бред умалишенных. И если всех их слушать, то и сам станешь таким же дебильным и дурным, как и они!
Я восхищенно захлопала в ладоши, а затем спросила:
– Скажите, а что еще может помочь в ситуации с ментами? Особенно когда у тебя нет заранее заготовленных ответов?
Он немного задумался, а затем произнёс:
– У меня был такой случай: еду я в машине, как всегда размышляю о всех своих делах. Водитель ведёт машину. Я сидел на переднем сиденье, как вдруг на перекрестке останавливает меня ментовский патруль. Стали проверять документы. И вдруг мент, который мною заинтересовался больше всего, решил меня обыскать. В результате обыска нашли у меня выкидной нож, который я купил на барахолке. Тут же меня повезли в ближайшее отделение милиции. Еду и думаю, что буду отвечать.
Привели меня в ментовку, на допрос к следователю. Стою я в кубрике, посему как следователь был занят. Стою, а сам мысленно настраиваюсь на ответ: что я могу сказать в свое оправдание? Настраиваюсь и жду. Весь сосредоточился, сам стал самим ожиданием. И вдруг подходят ко мне несколько ментов. Дело было как раз днем и их там было много. Обступили меня со всех сторон и давай расспрашивать: что да как? А я стою и отвечаю им: мол, не знаю за что, я ничего плохого не делал, вот только нож у меня нашли. Говорю активно напористо, стремясь заинтересовать их, привлечь к себе внимание. Говорю, а сам очень внимательно наблюдаю за ними, и жду знака Силы. Откуда придет знание? Вдруг один мент говорит:
– Так у тебя нашли этот нож?
Я говорю:
– Да, нашли.
Он:
– А! Ну это значит не исправишь. Вот если бы тебе его подсунули, тогда бы тебе его подкинули, тогда бы это было другое дело. – сказал и как будто подтолкнул меня к правильному ответу. А я смекнул, что допроса пока еще не было, то можно смело сказать, что нож мне подкинули. И тут вот открывается дверь кабинета и меня ведут на допрос. Так-то я и сказал, как Сила мне подсказала. И отпустил меня следователь.
– А не мог он что-либо доказать? – с нездоровым интересом спросила я.
– А как он может что-то доказать? – весело ответил Учитель. – обыск-то был без понятых. А как докажешь, что нож у меня нашли? Никак! Вот меня и отпустили. Не пойман – не вор!
Я опять машинально схватилась за колоду карт.
– Более того, – добавил Учитель, – менты совершили правовое нарушение: обыск без понятых проводиться не может. Нужно для него иметь хотя бы два свидетеля, чтобы они потом подтвердили, что нож найден в их присутствии. Если такое не сделано, то ты легко можешь уйти от ответственности.
– Как оказывается много разных тонкостей! – удивленно воскликнула я.
– Да. Главное – это действовать нестандартно, искать выход из любой ситуации, никогда не действовать по шаблонам, стереотипам и тогда ты можешь достичь успеха. Это не только в ментовке, но и в любой жизненной ситуации. А теперь мы будем пить «амриту», произнес он вставая.
– А что это такое? – недоуменно спросила я.
– Амрита – это напиток богов! – торжественно произнес он. – Который получали при пахтанье мирового океана.
– Когда получали? – непонимающе спросила я.
– Во время пахтанья мирового океана, – ответил Учитель. – Надо еще раз перечитать индийскую мифологию.
Он встал, пошел на кухню и принес молоко и абрикосовый сок. Разлив сок в стаканы по половинке, он добавил вторую половинку молока. Перемешав содержимое, Учитель подхватил один стакан, и отхлебнул из него.
– Угощайся! – бесцеремонно сказал он.
Я выпила глоток и удивилась:
– О! Вот это здорово!
Вкус был удивительным.
– Необычно? – спросил Учитель. – Так и в жизни мы должны действовать творчески, не опираясь ни на какие догмы. Вот тогда нам будет истинно хорошо!
Я внимательно слушала, посасывая напиток из стакана через соломинку.
– И еще одна деталь! – неожиданно произнес Учитель. – Никогда нельзя хранить у себя дома вещи, которые запрещены: оружие, наркотики, или то, что может послужить уликой и навлечь на тебя беду.
– А где их надо хранить? – опять спросила я из любопытства, хотя сама ни разу в жизни ничего такого не имела и не хранила.
– Это надо хранить вне дома, в каких-нибудь тайниках. Иначе при обыске это все могут найти и за это наказать.
– А в каких это тайниках? – с любопытством спросила я.
И не успел Учитель открыть рот, как в дверь снова начали звонить. Учитель на цыпочках подкрался к двери, и прильнул ухом к замочной скважине.
РОК КЛУБ
Многие приходили сюда, просто чтобы побалдеть, покрасоваться «в прикиде». Это было вечером, а наутро они надевали цивильную форму и шли в свои колледжи, техникумы и школы. И так они вели двойную жизнь, стараясь угодить и «вашим и нашим». Некоторые же, наоборот, тусовались круглосуточно, разыгрывая из себя крутых неформалов, а затем возвращались к своим мамам и папам, заводили себе семейки, плодили детишек и становились обычными серыми тупыми мышами. И лишь редкие самородки – буквально считанные единицы, могли всю жизнь оставаться панками при любых обстоятельствах и были ими всю жизнь. То были люди, которые уже отличались от обычной аморфной человеко-массы: люди, которые поняли простое. Которые не хотели и не могли быть как все. Когда спустя год, я рассказала Состису о своем опыте тусовки, то он просто подпрыгнул от радости: «Да это же настоящие начинающие йоги!» – «А почему?» – спросила я. – «Потому, что они сами отреклись от мирского, – ответил он. – Если бы они еще и посвятили все свои усилия не политической борьбе, а работе над собой, тогда они уже могли бы достичь освобождения!»
* * *
После концерта мы завалили в шикарные апартаменты одного сынка богатого партийца. Это был поклонник «Инструкции» по кличке Фуфлогон. Все музыканты, за исключением Гоги, который избегал шумных тусовок и лишь самоотверженно отдавался репетициям и концертам, пошли посмотреть, как живут те, против которых они так яростно выступали. «Ну что, Фуфлуша, неплохо ты устроился», – глумливо восклицали они по очереди, разглядывая неестественно огромные комнаты с дорогой обстановкой. «Да это все пращуры мои, – нервно отвечал тот, стряхивая пепел от сигареты прямо на стол. – А вообще-то меня все это заебало: кроме их барахла у них за душой ничего нет! Как будто не люди, а роботы какие-то». Неожиданно в дверь затрезвонили. «А это еще кого притащило?» – недовольно протянул Фуфлогон. Посмотрев в домофон, он увидел двух телок из рок-клуба. Весело потирая руки, он подскочил к двери и впустил их. «Панки, хой! – поднял он в знак приветствия средний палец. – Привет жабам!» Те весело заржали и, не снимая обуви, зашли в квартиру. У одной на голове был выбрит гребень. Обссученные волосы, стоящие торчком, создавали резкий контраст с только что отросшими своими черными. На плече у нее сидела белая крыса. Другая была с неряшливыми засаленными волосами до плеч. На джинсовой куртке на спине у нее красовался большой лохматый паук, а из-под нее торчала вытянутая длинная кофта болотного цвета. Вид обеих был одинаково шокирующ и мерзок.
– А привет, герлы! – развязно закричали панки, лапая их за задницы и мацая за грудь. — Ну что! Фак-сейшн будем устраивать?
– Какой вопрос! – развязно отвечали те. – Конечно, елы-палы! А бухло есть?
– Хоть запейся, хоть залейся! – отвечал изрядно выпивший панк по кличке Упырь.
Герлы прошли вместе с ним на кухню, где восседала вся честная компания, уже изрядно подогретая. Кухня представляла собой огромный зал, в середине которого стоял стол с резными ножками. Вокруг него можно было кататься на велосипеде. Финский гарнитур не мог заполнить собой все пространство кухни. Над столом низко свисал огромный абажур. – А вот и они! – радостно повскакивали со своих мест пьяные ублюдки. «Привет, герлы! – заорал панк по кликухе Самогон. – Ну что, работать на благо рок-клуба пришли! Валяйте!» Фуфлогон схватил одну за подметки и потащил к столу. Датая компания радостно глазела на все это светопреставление. Он водрузил, недолго думая, герлу на стол, налил стакан водки и дал ей выпить. Та залпом опустошила его, закусила огурцом и начала выплясывать вульгарный танец, делая непристойные движения и постоянно лазия себе руками в штаны. Публика ликовала и улюлюкала. Грязные лапы со всех сторон начали тянуться к ней. Той это очень нравилось. Хмель долбанул ей в голову, и она начала на ходу стягивать с себя одежду. Сняв куртку, она стала весело размахивать ею в воздухе и зафинтилила ее на плафон. Затем последовала тельняшка. Под ней ничего не оказалось и дурища стала трясти бессмысленными обвисшими титьками. «Давай-давай! – орали панки. – Мочи!» Жабища стала стягивать с себя обрешканные, полуразлезшиеся джинсы. Под ними оказались позорные белые трусы с дырками. Публика стала жадно облизываться. Почти уже раздевшись до конца, идиотка спьяну наступила в вазу с салатом, поскользнулась и со всего маху шмякнулась на стол, сбивая на ходу все блюда, стаканы и ложки. Панковье взвыло от восторга. «С мягкой посадкой!» – воскликнул Фуфлогон и начал стягивать с нее трусы. Она не сопротивлялась и весело хохотала. Тот расстегнул ширинку, вытащил свой короткий, толстый хер, который уже стал торчком и засандалил ей его «по самые кукры». Панки улюлюкали, глумились, орали «Долой стыд!», «Да здравствует Октябрьская революция!», «Лукич, мы с тобой!», забрасывали ебущихся кожурой от апельсинов и бананов, бычками, картофельными очистками и прочим мусором. Тем, казалось, это было до фени. Под конец разбесившиеся панки соорудили из длинных макарон «прическу» Фуфлогону. В этот момент тот глупо взвизгнул, замер на мгновение и тут же обмяк, навалившись своей тушей на пьяную жабу. Та лежала на спине с открытым ртом и плохо соображала, что же с ней происходит.
Наебавшись, Фуфлогон слез с жабы и застегнул ширинку. «Прошу к столу!» – сделал он развязное движение, приглашая остальных панков. Не долго думая, к ней подвалил маленький и коренастый панк по имени Клоп. Тот тоже расстегнул ширинку и достал из штанов защитного цвета свой тонкий стручок и воткнул в разъебаную клоаку жабы. Но после толстого хуя Фуфлогона, его пипетка болталась там, как язык в колокольчике, и тот никак не мог кончить. «А, чертова кукла!» – заорал Клоп и вскочив на стол, на котором развалилась голая жаба с раскрылещенной пиздой, сел ей прямо на лицо своей грязной жопой и засандалил ей хуй прямо в рот. «Соси! КГБ-шная сука!» – орал Клоп, на пьяную дуру. «Я не сука!» – пыталась возразить ему она. «Тогда тем более соси!» – еще яростнее заорал Клоп. Жаба покорно повиновалась и начала рассасывать вялый хуй, постоянно причмокивая и сопя. Пантомима длилась недолго. Панки злорадно хохотали и бросали пламенные реплики типа: «За Родину! За Сталина!» или «Коммунисты не сдаются!» Веселье закончилось тем, что когда Клоп замер, начал стонать и конвульсивно трястись, панковье резко раздвинуло крышки в разные стороны и говноеды полетели на пол под дружный смех. Выкрики «Панки, хой!» оглушили всех вокруг и даже самих кричащих. Клоп и жаба не обиделись на эту выходку, а освободившееся место занял следующий долговязый ублюдок по кликухе Корчагин. Рок-сейшн был в полном разгаре. Двигаясь часто, как отбойный молоток, он «отвалился» очень быстро. Жаба довольно похрюкивала от удовольствия. «У тебя еще не задымилась?» – спросил ее Клоп. Та и в ус не дула. Так все это продолжалось до тех пор, пока все ублюдки не переебли честную безотказную жабу. «А вот тебе и презент», – радостно заорал Фуфлогон и громко пернул своей сракой прямо в лицо своей «подруге». Все гадко заржали. Я с ужасом смотрела за всем происходящим, забившись в угол кухни. Во мне срабатывали мамкины установки. «Да все это нормально!» – хлопнул меня по заднице малолетний пункер. «Ты только врубись, что ебля может быть самой разной. И вот такой, как у нас, понимаешь ли, это все хорошо!» – Пункер игриво улыбался мне.
«Тебе что, ромашку разве не делали на трассе?» – радостно спросил он. «Чего?!» – недоуменно спросила я. – «Ну, по кругу не пускали? Хором не ебли?» – «Нет, что ты, что ты!» – в ужасе замахала я руками. «Ну, ты многое потеряла! Лишать себя такого!» Тут он схватил меня за руку и сказал: «А хочешь, прямо сейчас попробуешь?» – «Не-е-ет!» – завизжала я, вырываясь от него. – «Ну и урла! – воскликнул он. – Объяснял-объяснял тебе, а ты так ничего и не поняла! Ну и хуй с тобой.» С этими словами он направился к другой панкушке, которая своим вызывающим видом притягивала к себе нездоровое внимание.
«Братва! Айда звонить Егору!» – крикнул один из панков. Все дружно встали со своих мест и пошли в комнату с телефоном. Кухня, оставленная панками, напоминала поле боя, усеянное костями.
Все дружно двинули в соседнюю комнату, где находился огромный старинный шкаф, неестественных размеров кровать, на которой могло бы улечься сразу десять человек, миниатюрная этажерка и стеаринное зеркало с позолотой. Телефон висел на стене. Панки засели в этой комнате, сняли телефон со стены, быстрехонько набрали номер Егора и развалились на диване. Летов взял трубку почти сразу. «Хелло! Это Егор?» – злорадно спросил Клоп, размахивая в воздухе концом не застегнутого ремня. – «Да это я!» – послышался в трубке баритонистый голос. – «Панки, хой!» – заорал Клоп в трубку. – «Хой! Хо!» – скороговоркой ответил Егор. – «А знаешь, чем мы тут занимаемся?» – с ехидцей сказал Кровосос. – «Ну, наверное, дрочите!» – «Правильно! Но не только это». – «А что еще?» – «Мы тут все хором ебем твою Рыбу». Ответа не последовало. – «Она передает тебе привет!» – сказал Клоп и сунул трубку в нос Фуфлогону. Тот начал прикалываться и возбужденно задышал, имитируя еблю. Вместо ответа в трубке раздались гудки: Егор на поверку оказался чадосом.
Он реагировал как инфантильный ребенок пяти лет отроду. Не мог относиться ко всем вещам спокойно и ровно, вкладывал во все несуществующий смысл. Более того, когда я встретилась с ним через полгода, он не стал со мной даже разговаривать: настолько он был обижен. Как, оказывается, сильно подействовал на него этот образ. А ведь реально ничего не произошло, но он реагировал тупо, как запрограммированный зомби. За имиджем крутого прародителя сибирского панк-рока скрывалась детская инфантильная сущность. На память тут же пришло одно из выступлений Летова в N-ске. Егор повздорил со звукорежиссером во время репетиции перед концертом. Он требовал, чтобы тот сделал звук на сцене по своему усмотрению. Звукорежиссер считал себя очень опытным в этом плане и сделал по-своему. Возникла перепалка, не увенчавшаяся ничем. Но в результате этого звукорежиссер затаил на Летова злобу. И когда начался концерт, прямо во время кульминации резко отключился микрофон, и Летов, подобно рыбе, беззвучно открывающей рот, заметался по сцене. «Дайте звук! Дайте звук в зале!» – голосил он изо всех сил. Но разозленный пакостник даже и в ус не дул. Он только радостно восседал за своим пультом и смотрел, как мучается его жертва. Егор согнулся в три погибели прямо посреди сцены и дудонил в микрофон: «Дайте мне звук! Звук в зал!» Кто-то из зала начал утешать его: «Да ты не расстраивайся, Егорушка! Все будет хорошо!» Металлисты, наоборот, засвистели, заулюлюкали, заорали: «Давай проваливай, поганый пункер». (Концерт был смешанный – всех направлений рока.)
В Летова полетели банки из-под пива и бычки. В общем, неизвестно, чем кончилась бы истерика Егора, если бы на сцену не вышла Янка с гитарой и не спасла все положение. Спев несколько песен без микрофона и ансамбля, она очень сильно эмоционально завела толпу. Панковье кричало: «Молодец Янка! Янка, хой!» А Егор в это время ходил за кулисами и от зависти кусал себе локти, бесясь и на режиссера и на Янку одновременно. В этот момент с отчетливой ясностью было видно, насколько Янка взрослее, целостнее и сильнее его. Насколько он психован, глуп и инфантилен по сравнению с ней. Не раз бывало так, что во время потасовки с гопниками Янка своей могучей грудью защищала Егора и шла первой в атаку, как боевой слон. Получая по морде от озверелой гопоты, она прятала за своей спиной пункера в Ленноновских очках по кликухе «Дохлый». Он с честью оправдывал это прозвище. Когда страсти утихали, она говорила, рассматривая свои синяки: «Вот как я с ними подрался! Они мне пизды дали, но и я им пизды дал!» Все весело смеялись над ее обаятельными выходками, хлопали по плечу и говорили: «Молодец, Янка! Свой парень!»
* * *
Утренний рассвет осветил шикарные апартаменты партийного работника, где проходил панковский фак-сейшн. Дом, казалось, был перевернут вверх дном. Пустые бутыльки из-под одеколонов, аэрозоли, пивные банки и бычки причудливым орнаментом усеяли шикарные ковры на полу и паркет. Повсюду на диванах, креслах, столах и прямо на полу в самых неестественных позах валялись панки. Солнечные лучи не только осветили всю эту гадкую картину, они еще и привели с собой, о Боже! – хозяина сего жилища, – «партайгеноссе» из обкома.
В дверном замке щелкнул ключ, и через мгновение в прихожей появилась коренастая фигура, одетая в добротный плащ, начищенные штиблеты и дорогую шляпу. «Боже! Что здесь происходит?!» – заорал переполошенный папаша. Ответа не последовало. Фак-сейшн спал мертвецким сном. Увидев все, партиец начал тормошить своего в усмерть упитого сынка. Тот, еле продрав глаза, глянул на своего папашу и промямлил: «А! Это ты. Привет, батя!» И тут же завалился опять дрыхнуть. «Кого ты сюда приволок?! Откуда все эти ублюдки?» – недоуменно размахивая холеными руками, вопрошал папаша. Ответом ему был только раскатистый храп мертвецки пьяного выродка. «Вставай немедленно, кому говорю!» – забесился старый партайгеноссе. Нервно тряся сынка за ворот матросской тельняшки. «А чяво я вставать-то буду? Че пристал!» – разбесился проснувшийся пункер. – «Отвянь от меня!» и резким движением вырвался из лап папаши. «Да ты посмотри, во что превратилась квартира!» – «А нам похуй!» – невозмутимо воскликнул сыночек. – «Как тебе не стыдно!» – зашелся праведным гневом папаша. – «Долой стыд!» – парировал выродок. – Это ведь был девиз коммунистов на заре социализма!» – «Да что ты мелешь!» – «А то, что знаю, в уставе говорилось, что каждая комсомолка должна «давать» любимому комсомольцу по первому требованию. Все жены общие». – «Фу, пакость, – брезгливо сморщился папаша». – «И вовсе не пакость, а даже круче у них было: комсомольцы радостно совокуплялись на площадях, как собаки, и транспаранты такие несли на митингах: «Долой стыд» – «Это все происки буржуазной пропаганды, – разъярялся старый партиец. – А это кто такие тут валяются?» – подошел он к мертвецки пьяным дружкам своего сынка и начал требушить одного за ворот кителя.
«А ну, без рук!» — промычал спросонья бритоголовый панк со знаком анархии на макушке из коротко отросших волос. «Ах ты, свинья такая! – заорал папаша. – Залезла за стол да еще и ноги на стол!» – «А ноги ты, папуля, сам протянешь, если не оставишь нас в покое!» – подошел к нему сынок, приставив к горлу складной нож. «Ах ты выродок! Несчастный пакостник. Я тебя породил, а ты мне вот что устроил!» – «А я и не просил меня рожать!» – парировал «сынок». – «То есть, как не рожать! Подумай сам! Ведь если бы тебя не породили на свет, то тебя бы и не было на Земле!» – «Вот и хорошо!» – безапелляционно парировал «выродок». – «А что в этом хорошего!» – не унимался отец. – «А что плохого! Ведь если бы я не родился, то сейчас бы и не мучился, и вообще бы никогда мне мучиться не пришлось!» – «Да это же кощунство!» – схватился папаша за голову руками. – А что бы по этому поводу сказала твоя мать?» – «Мать! Мать?! А мне на мать мою насрать. Нечего меня было рожать. Меня от нее тянет блевать! Будь проклята вонючая мать!»
Выплясывая, «сынок» размахивал руками перед лицом своего папаши. «Не рожай меня мать, не дай мне страдать...»