– «Кого, кого»!.. Не скажу. Пускай сам сознается. Я не предатель. Мы в том году в военную игру играли. Меня поймали как языка и полчаса пытали щекоткой. Я чуть от смеха не помер, но не выдал, где лежат бутылки с лимонадом. А вы бы выдали?
– Не путай, Царапкин, не путай! Ты уж не маленький. Сам ведь чувствуешь, что с лимонадом ты был молодец, а с клубникой последний трусишка!
Я спешил всё досказать до конца, потому что Васильков мне поверил.
– Пашка, значит, хотел убежать из-за недоверия. Ему обидно. Тогда я сказал, что это я украл с одним парнем лисицу. Пашка пошёл на работу. И пускай все думают на меня.
– То есть как это пускай думают на тебя? Так не бывает… И вообще вы так всё запутали, что у меня голова кругом идёт… Давай с самого начала. Нет. Вот тебе листок бумаги, садись и пиши. Ужасная каша…
– Ха!.. – обрадовался я. – Лучше вы мне подиктуйте! Чтобы время не терять. У меня же переэкзаменовка.
– Ты сам из-за себя время потерял! – неожиданно по-приятельски раскричался Васильков. – Наворотил чёрт знает что, а мне теперь реабилитировать тебя! Почему? Почему с самого начала не сказал правду? И Пашка твой осёл!
– Ну, подиктуйте… – снова попросил я. – Мы дело сделаем, и я целый день не потеряю.
В этот момент в комнату без стука ворвалась моя мама. Она с ужасом посмотрела на меня и сдавленным голосом произнесла:
– Это не мой сын!.. Это не мой сын!.. – и прислонилась к стене.
– Не волнуйтесь. Вы потеряли сына? – спросил Васильков и поднёс маме стакан воды.
Мама выпила и тем же голосом сказала:
– После всего случившегося? Да! Потеряла. Теперь у него привод?
– Самопривод, – заметил я, и сердце у меня сжалось от жалости к маме.
– Вы слышите? Он шутит. Он оброс ложью с ног до головы. О нём говорит весь двор. Я не могу людям смотреть в глаза. А отец хоть бы хны. Я до изнеможения колочу в набат, а он заявляет: «Серёжа – честный парень…» Вот и скатился этот Серёжа в пропасть! Главное, вчера он дал мне честное слово. И уговаривал меня доверять ему во что бы то ни стало!
Тут я закрыл глаза, представив маму на колокольне, колотящей в набат, а себя покатившимся в пропасть…
– Вы должны раз и навсегда изолировать рецидивиста от детей!
– Неправда! – закричал я. – Хватит! Мама, я всё рассказал…
– Ты как разговариваешь со взрослыми? – пришла в себя мама и вытерла платком глаза.
И только Васильков раскрыл рот – наверно, для того, чтобы объяснить маме всё до конца, – как в коридоре раздались крики и возня, дверь толкнули ногой, и в комнату ввалились Маринка, какой-то парень в ковбойке и в очках и Пашка. За ними вошёл милиционер. Он что-то сказал на ухо Василькову.
Парень огляделся вокруг и растерянно заявил:
– Это нарушение соцзаконности… Я протестую… Меня ждёт любимая!
– Врёт! Спросите у него документы! – сказал запыхавшийся Пашка.
– Вот его приметы, – подскочила Маринка к Василькову. – Со слов Царапкина. Он его подговорил! Он его ждал под часами и волновался.
– Естественно! Вы разве не волнуетесь, когда ждёте любимую? – спросил парень у Василькова и улыбнулся с надеждой.
– Вопросы буду задавать я! – отрезал Васильков.
У меня на лбу выступил холодный пот. Я же в саду случайно совсем брякнул про парня, который якобы должен был принести приёмник за помощь в краже чернобурки.
Васильков сел за стол, смотря то в записную книжку Маринки, то на парня, и вдруг захохотал. Парень ему пригрозил:
– Вам этого не простят вышестоящие органы! Учтите! Меня ждёт любимая!
Тогда Васильков сказал:
– Высокий?.. Сомнительно. Стройный?.. Не сказал бы. Очень красивый?.. Ну нет, товарищ, это же явно не вы. Простите… Можете идти.
– Это глумление над человеком! – обиделся парень.
– Я наврал, – заявил я.
– Но он же стройный и красивый! – не унималась Маринка.
– Как тебе не стыдно, Марина! – Смешалась мама, которая ничего не могла понять.
Парень после слов Маринки немного успокоился и потребовал у Василькова:
– Дайте мне справку о задержании! Если любимая уйдёт, вы будете отвечать за рухнувшее чувство! Без справки я не уйду! Ведь мы сейчас должны были быть в загсе, а я здесь. А она там…
Пашка смущённо топтался на одном месте, как будто снова сам в себе засомневался.
– Вот Пашка, – шепнул я Василькову. – Я хотел, чтобы лучше было… Его надо поддержать.
– Ты действительно оброс ложью! – сказал мне Васильков и выписал парню справку о незаконном задержании.
Уходя, парень вежливо пригрозил ему:
– Мы об этом ещё поговорим в прессе!
– Ты что же? – налетела на меня Маринка. – Лгун! Жалко, теперь не учебный год! Мы бы из тебя на сборе отряда котлету сделали! У меня билеты в кино пропали…
– Не пойму, в кого он… – всхлипнула мама.
– Странно… Странно… – подумал вслух Васильков. – Меня весьма заинтриговала эта чернобурка, но ниточки нет в моих руках, – он заметил, что мама с ненавистью смотрит на Пашку. – Товарищ Царапкина! Прошу вас не навлекать необоснованных подозрений на вашего сына и его приятеля. Они не причастны к краже. Интуиция следователя подсказала мне это. Но я раскрою преступление! А вы не портите себе зря настроение. Ребята хорошие, и давайте уж им доверять!
– Как не причастны? Это было бы счастьем для всех нас… Серёжа, – наконец признала меня мама, – скажи, это правда? Я поверила вчера, но сегодня ты сам сознался, запутал всех. Да представь ты себя на моём месте!
– Я уже говорил тебе правду, – проворчал я. – Ночью мне пришла мысль успокоить всех… Ну и вот что получилось. Я же не знал, что так получится.
– Но зачем ты наплёл на себя дело и временно опозорил меня и отца? Без этого можно было бы обойтись.
– А зачем все говорят на Пашку? – спросил я маму.
Мама покраснела и не знала, что ответить.
Васильков снял трубку и набрал номер.
– Лескин? Я говорю. В срочном порядке наведи справки по комиссионкам о сданных вчера и сегодня чернобурках. Что, что?.. И в зоопарке наведёшь, если потребуется… Советую не шутить. Дело сложное… А вы, товарищ Царапкина, можете идти. Я ещё поговорю с ребятами.
Лицо у мамы просветлело, но только она хотела уйти, как в коридоре снова послышалась возня и чей-то отчаянный рёв. Васильков устало закрыл глаза.
На этот раз, чего уж я совсем не ожидал, тётка за ухо ввела в комнату упирающегося Гарика. Она подтащила его к Василькову.
– Вот, товарищ капитан, увезите его отсюда в больницу. Сбежал вчера с носилок. В дизентерии подозревают. А этого, – она ткнула в меня пальцем, – судить надо за отравление. И школьный сад он обчистил.
Мама закусила губу. Маринка не знала, что мне сказать от негодования и обиды, а Пашка заявил:
– Ваш Гарик сам его обчистил! Как подлец! А Серёжка не пошёл. Он только струсил сказать. Мне такие Гарики известны. Любят за чужими спинами прятаться!
– А сам? А сам? С кем ночью по саду лазил? Я всё видел! – Гарик мстительно уставился на Пашку.
Маринка вынула из-за пазухи фотослед, встала на коленки и, хотя Гарик отчаянно брыкался, примерила его сандалии к фотокарточке.
– Ответишь перед всей школой! А ты, – сказала мне Маринка, – сам не пошёл? Думал чистеньким остаться? Думал, за дежурство всё простится?.. Все мальчишки противные! – Маринка разрыдалась. – Как я их ненавижу!..
У меня тоже навернулись на глаза слёзы: я ничего этого не думал.
– Зачем он его отравил? Чтобы следы замести? – пристала тётка Гарика к маме.
Пашка что-то доказывал Василькову. Гарик заревел от злости, я бросился на него, мы покатились по полу, нас стали разнимать, поднялся такой шум, что в комнату прибежал испуганный майор. Васильков доложил ему:
– Товарищ майор! Очень сложное дело по трём заявлениям на Царапкина. Кроме того, оговор, и самооговор, и отравление. Всё раскрыто, кроме чернобурки. Расследую лично, – он тихо добавил: – Очень сложное дело.
– Рад, что вам интересно, – сказал майор. – Где Царапкин? Тише, граждане! Ведётся следствие. Нельзя же так кричать!
Я встал с пола. Майор с интересом смерил меня взглядом с головы до ног.
– Хорош… Царапкин! – удивился майор. – Продолжайте следствие!
– Есть! – ответил Васильков и набрал 03. – Скорая помощь? Срочно в Четвёртое отделение милиции… Дизентерия. По подозрению… Несовершеннолетний… От ворованной клубники… немытой… Да, да, вчера сбежал с носилок, весь зелёный… Хорошо, держим…
– Да-а… – сказал майор и ушёл.
Гарик бросился к двери, но Пашка схватил его за руку.
– Мне туда-а-а! – завопил Гарик.
Васильков вызвал дежурного милиционера и попросил:
– Проконвоируйте больного в одно место… Очень лживый у вас племянник. Как же это? – сказал он тётке Гарика, когда конвоир увёл его.
– Теперь соображаю! Я заснула, а он сбежал ночью в сад. Как же я угляжу? Проклятье какое-то… Сами в дом отдыха, а я с ним мучайся… Пускай лежит в больнице, пока не приедут. Нет моих сил… А этого всё равно привлечь надо! – раскричалась тётка. – Вдруг он умрёт?.. Если каждый начнёт ягоды в рот впихивать целыми корзинами, знаете что будет?
– Я же не хотел заражать его дизентерией, – заметил я.
– С какой целью ты обкормил Тюрина клубникой? Тоже с благородной? – спросил Васильков.
Я молчал.
– Серёжа, только не лги! – сказала мама.
– Думал, всё будет шито-крыто. Ответите оба… Ответите! – пообещала Маринка.
– Клянусь, я его ненавидел, как общего врага! Я не хотел заметать следы!
Тут приконвоировали Гарика. Он старался не смотреть всем нам в глаза. Тётка пригрозила ему кулаком, а мама пристала к Пашке:
– Ты должен был заявить всему дому: я не виноват. И не было бы всей этой комедии. Вернее, трагедии.
– Нечего мне заявлять. Хочу, чтобы просто верили, – сказал Пашка. – До каких пор мне не будут верить?
– И правильно! – поддакнул я. – Он и так в высшей степени порядочный человек!
В это время загудела сирена. Гарик вздрогнул. Немного погодя в комнату вошли две санитарки и врач.
– Вот больной, – сказала тётка. – Связать его надо!
Санитарки крепко взяли Гарика под руки. Он вырвался.
– Ничего себе больной! – сказала врачиха.
Санитарки снова поймали Гарика. Его тётка вдруг всхлипнула и сказала:
– Присядем… на дорожку.
Почему-то мы все, и санитарки с Гариком, и врачиха, присели на стулья, а Васильков на краешек стола. Потом тётка встала, и мы встали, и Гарика повели в «Скорую помощь».
– Вот выйдет из больницы, – сказала Маринка, – мы тебе и ему трудовое наказание устроим.
Я покорно кивнул головой.
Вдруг в комнату вошёл участковый.
– Ага! Сам явился! – сказал он Пашке. – Ну и двор мне достался, Васильков!
Васильков отвёл участкового к окну. Я услышал, как он говорил ему:
– Ты пошёл по ложному следу. Нельзя так. С ребятнёй нужно по-другому. Не думай… Эта работа не так уж легка и не так уж неинтересна. Очень сложное дело. Пашка ни при чём… – Васильков сказал это строго, как ему самому раньше майор.
– Сигналы были… – оправдывался участковый.
– Товарищ Васильков! – подошла к ним мама. – Я считаю, что дети должны быть реабилитированы. Если это в ваших силах.
– Хорошо. Вы попробуйте собрать членов домкома, а я загляну к вам часа через два. Кстати, мне необходимо побывать на месте преступления, – сказал Васильков.
– Я совсем забыла, – воскликнула мама, – во дворе сегодня собрание в честь пятидесятилетия творческой деятельности нашего дворника! Да, да! Висит объявление.
– Отлично. Я зайду. И потолкую со взрослыми. Пока, – Васильков говорил важно и не спеша, как будто старался показаться старше.
Пашка, Маринка и мама вышли из милиции первыми. Я уныло брёл за ними и около кино под часами неожиданно наткнулся на парня в ковбойке, который из-за моего вранья попал в милицию. Он стоял спиной ко мне, согнувшись от переживаний, а девушка – наверно, его любимая – строго выговаривала:
– С человеком, который в свои двадцать лет попадает в детские комнаты, у меня не может быть ничего общего.
Я остановился.
– Но ты же сама опоздала… – тихо сказал парень. – Это трагическая случайность. И я не виноват. Я даю честное слово!
– А зачем ты принёс справку?
– Я… я… – замешкался парень. – А вдруг бы ты не поверила?
– Я верю тебе без справок, ребёнок! – сказала его любимая.
«Молодец!» – подумал я, обрадовавшись, что из-за меня не рухнуло их чувство, подошёл к ним и сказал:
– Не обижайтесь. Это я виноват. Но всё получилось случайно. Бывают же случайности. Правда?
– Нам это известно лучше, чем тебе. Нину я встретил благодаря чистейшей случайности. Если бы не случайность, мы бы никогда…
– Пошли! – засмеялась Нина и увела парня.
По дороге домой я заглянул в ювелирный магазин, который, как сказал Васильков, не переходил на самообслуживание из-за таких людей, как я.
В магазине было много народу. Я посмотрел на палехские шкатулки, на фигурки из слоновой кости, на всякие вазы, браслеты, часы, рубины, бриллианты и обручальные кольца. Молодой продавец прямо сверлил меня глазами и, кажется, подготавливался к броску, ожидая кражу. Я подошёл к нему и сказал:
– Если бы все люди были такими же честными, как я, ваш магазин давно бы перешёл на самообслуживание. До свиданья!
– Не желаете ли купить диадему для своей няньки? – ехидно спросил продавец.
– Нет, – сказал я серьёзно, – мне нужны полупроводниковые диоды. У вас их нет. Жаль, – и ушёл из магазина, даже не обернувшись.
Когда я пришёл во двор, мама говорила Пашке:
– И ты не обижайся, ради бога, что я плохо о тебе думала. Я же не злая тигрица, в конце концов. Знаешь, сколько вы нервов нам вымотаете, пока мы вас в люди выведем. И ты не имел права думать о побеге. Надо было защищаться до конца. ты уже взрослый и перенёс немало. Твоя мама может быть спокойна, а я… Из-за его переэкзаменовки у нас срывается отпуск, и тут ещё эти истории… В общем, не обижайся.
Пашка слушал её покрасневший и довольный.
– Буду опять сторожить, – сказал я Маринке, уже прыгавшей по «классикам». Она молчала. – Неужели не понимаешь, что я случайно его не удержал?
Она молчала.
– Ну вот скажи! Ты и я поженились и уже старики. Я играю в лапту и выбиваю мячом стекло. А ты заковыляешь к домоуправу жаловаться? Так?
– Во-первых, не заковыляю. Во-вторых, мой муж будет смельчак и сам признается, что выбил стекло. В-третьих, я не собираюсь на тебе жениться, – сказала Маринка, прыгая на одной ноге, и я понял, что ей противно со мной разговаривать.
– Ну и ладно, – сказал я, подошёл к Петру Ильичу, смотревшему в небо, и спросил: – Какое слово ищете?
– Созвездие… Созвездие… Выпали из памяти все созвездия.
– Лебедь… Арфа… – я вспомнил созвездия, приснившиеся мне во сне. – Козерога…
– Нет… Нет… На букву «В».
– Вега!
– Нет… Семь букв.
– Водолея!
– Уф! Наконец-то! – Пётр Ильич устало вздохнул. – Ну и кроссворд!.. Разделался. Завтра начнём заниматься. Учи правила.
К нам подошла соседка, у которой вчера пропала кошка, и стала меня умолять:
– Мальчик, возможно, у тебя есть связи в кругах, занимающихся мелкими кражами? Я вознагражу за кошку… За Диди…
– Как вам не стыдно, мадам! – возмутился Пётр Ильич, а я решил не грубить, чтобы избежать скандала.
К тому же меня из окна окликнула мама:
– Серёжа! Домой!
Я только взглянул на соседку, потерявшую кошку, зашёл в подъезд и успел услышать её слова:
– А вам не стыдно поддерживать отношения с человеком более чем сомнительной репутации?
Пётр Ильич не удостоил её ответом.
Дома я спросил у отца, возившегося со спиннингом:
– Пап! Что такое репутация? – Он молчал. – Слушай, я бы всё тебе рассказал… я же обдумывал…
Тут мама взволнованно сказала:
– Серёжа! Утром я положила под часы десять рублей, и вот… их нет. Только не собирайся зареветь. Я же не говорю, что ты их взял. Честное слово, я на тебя не говорю и не думаю. Что за человек вчера диктовал тебе диктанты?
– Его здесь не было, – сказал я.
Мама уже, наверно, собиралась воскликнуть: «Опять ложь?!», но я пояснил:
– Он диктовал мне по радио. Он диктор Савицкий.
– У меня голова идёт кругом… Где же деньги?
– Это я их взял, – сказал отец и почему-то засмеялся.
– Что ж ты не сказал сразу? Никого не стала бы подозревать!.. Серёжа!
Мама обняла меня и поцеловала в щёку.
– Давай договоримся навсегда: я буду те-бе верить, если ты будешь говорить только правду!
Я твёрдо заявил:
– Я буду говорить тебе правду, если ты мне будешь верить.
– Нет, ты сначала говори правду!
– Нет, ты сначала верь!
– А я не брал десятку, – прервал наш спор отец.
– Как, и ты оброс ложью? – удивилась мама.
– Нет. Я по твоему примеру взял десятку на себя.
– Хорошо, – смутилась мама. – Но где же десятка?
– Ищи! Не могла она пропасть из дома. Надоело.
Отец снова взялся за спиннинг.
Я вспомнил про блесну, которую мне подарил Петька. Я спрятал её в ящике пожарного крана на нашей площадке (там был мой тайник) и собирался сделать сюрприз отцу.
У него не было такой красивой, похожей на бабочку, блесны. Он обрадовался бы, и мы бы сразу помирились.
Я вышел на площадку, прислушался, не идёт ли кто, отогнул гвоздь на краешке дверцы, открыл её и… отшатнулся: на кожаном кране лежала черно-бурая лиса и, раскрыв красную пасть, в упор смотрела на меня зелёными глазками.
Испуг у меня сразу прошёл. Я схватил лису, вбежал в нашу квартиру и, крича «ура!», два раза обежал вокруг стола перед изумлённым отцом и снова изменившейся в лице мамой. Потом понёсся во двор, чтобы быстрей вернуть лису Ксюше, и сник: все сидевшие в скверике и на лавочках у подъездов и гулявшие по двору молча и осуждающе уставились на меня.
– А что с ним будет через десять лет? – громко спросил кто-то.
Сжав зубы, я пошёл к Ксюше, всё ещё сушившей свои вещи. Меня окликнули:
– Царапкин!
Я обернулся. Ко мне подбежал Васильков.
– Лиса? Черно-бурая? – разочарованно сказал он, как будто пожалел, что не сам раскрыл это сложное дело.
– С поличным! На месте! – донеслось до меня, но я, не обращая внимания, рассказал Василькову, что нашёл лису в пожарном ящике на нашей лестничной площадке.
– Странно… Странно и очень интересно! – обрадовался Васильков, что дело до конца не распутано. – Пошли к её хозяйке.
Ксюша, увидев свою лису, была так рада, что забыла сказать мне что-нибудь оскорбительное.
– Узнаёте? – спросил Васильков.
– Она… лисонька. Лапок нет у неё… дырки… Правильно… она. Нельзя уж и вещи во двор вынести. Вот для охраны взяла у Матвеевых напрокат овчарку.
Я приподнял зимнее пальто и вправду увидел привязанную к столбу старую овчарку Ладу. Она даже не тявкнула, потому что я часто носил ей кости из супа.
– Лису я вам пока не возвращу, – сказал Васильков. – Она нужна для следствия. Ненадолго. Кстати, скажите спасибо Царапкину. Он ни при чём.
– Ничего я не знаю. Это вам спасибо, – упрямо сказала Ксюша.
– Пошли, – позвал меня Васильков. – Кто живёт напротив тебя?
– Валька. Он честный. Думаете, он?
– Посмотрим… Здесь важна каждая деталь, – сказал Васильков.
В подъезде я показал ему пожарный ящик и заодно вынул из крана блесну. Васильков долго осматривал ящик, что-то соображал, потом позвонил в Валькину квартиру. Валька открыл дверь.
Васильков немедленно спросил:
– Здравствуй. Ты спрятал лису в «ПК»?
Валька покраснел, захлопал ресницами и признался:
– Я… А что?
– Как она к тебе попала? – не выдержал я. – Ты зачем…
– Тихо! Вопросы задаю я! Не мешай! – перебил меня Васильков.
– Она сама прибежала… честное… какое хотите слово! Я её в подъезде поймал… Принёс домой, а она превратилась в кошку… Кошка сбросила шкуру… Я её спрятал и хотел написать учёным… Я же юный натуралист!
– С какой целью спрятал? – быстро спросил Васильков.
– Чтобы мама не испугалась… Она боится всех из семейства хищников.
– Так… так… так… Интересно! – Васильков сдвинул на затылок фуражку. – Где кошка?
– Дома.
– А родители?
– А их нет дома. В кино.
– И ты не знал, что с верёвки пропала лиса?
Валька честно захлопал ресницами.
– Клубок почти распутан! – торжественно сообщил нам Васильков. – Принеси сюда кошку!
Наверно, услышав наш разговор, на площадку вышли отец и мама.
– Товарищ Васильков! Я не могу опомниться. Честное слово, это уже фантастика! – радостно сказала мама, а отец улыбнулся.
– Минуточку… – загадочно ответил Васильков.
Отец знакомился с ним, пока Валька ходил на кухню за кошкой.
Он принёс её на плече.
– Это пропавшая кошка! Её зовут Диди! – сказал я.
Диди тоскливо мяукнула.
– Минуточку…
Васильков взял у Вальки кошку и внимательно смотрел то на неё, то на лису. Потом стал запихивать в лису кошку, а лапы кошки – в дырки. Кошка царапалась. Васильков ойкнул, как маленький, но всё-таки в прорези под лисьей пастью показалась голова Диди.
– Это мой первый в жизни следственный эксперимент!
Лиса трепыхалась в руках у Василькова как живая. Мама прижалась к отцу, а Васильков сказал:
– Итак, осталось выяснить, кто первый запихнул несчастную кошку в лису. Не сама же она залезла. Пройдёмте на собрание. Нужно поставить в известность жильцов.
– Нет, – заявила мама. – Сначала я смажу вашу руку йодом.
– Ох… – вздохнул я.
– Чепуха… царапина… пошли! – отказался Васильков.
– Я не выпущу вас без этого из подъезда. Алёша! Сходи за йодом! – приказала мама моему отцу. Он сочувственно улыбнулся Василькову и пошёл за йодом.
Когда мама наконец намазала йодом царапины Василькова, мы стали спускаться по лестнице. Кошка успокоилась в лисьей шкуре. Я даже услышал тихое мурлыканье.
Валька, обрадовавшись, что про него забыли, бочком проскользнул к себе в квартиру. Я успел показать ему кулак, и мы вышли во двор.
То, что случилось, было так неожиданно, что я не мог опомниться от радости и удивления.
В нашем скверике, за столом, покрытым красной скатертью, сидели члены домового комитета, управляющий ЖЭКом и дворник Хабибулин. Я увидел Пашку рядом с его мамой, выписавшейся из больницы. Собрание было многолюдным, как никогда.
Старейший жилец нашего дома Пётр Ильич читал по бумажке:
– В ЖЭК поступило много писем с благодарностью в адрес товарища Хабибулина. Приведём одно из них:
«Благодаря усилиям Ахмеда Сулеймановича в зимние периоды тротуары регулярно посыпаются песком, и не происходит падений жильцов в результате скольжения, что часто случалось с нами до переезда в этот дом. А в летние периоды он поливает двор два раза в день, что способствует хорошему настроению, сангигиене и росту зелёных насаждений. Большое спасибо по-стариковски. Пенсионеры: Лучникова, Мимов, Шпильгайзен, Демешко и другие». Всего семнадцать подписей.
Все зааплодировали, а наш добрый дворник большим пальцем неловко смахнул со щеки маленькую слезу.
Мама как-то странно посмотрела на меня. Я ей шепнул:
– Плохо разве быть дворником? Меня тоже так будут чествовать за создание хорошего настроения…
– Тебя даже в дворники не возьмут, ты пещерный житель.
Мама легонько ущипнула меня.
Потом другие жильцы ругали управляющего ЖЭКом за непредоставление механизации Хабибулину, а Хабибулина хвалили и вручили ему почётную грамоту райисполкома и путёвку в дом отдыха.
Хабибулин совсем застеснялся, когда выступил с короткой речью.
– Всем спасибо! – сказал он. – Пока жив, посыпать буду… поливать буду. Чистоту люблю.
Многие бросились трясти его руку, дарить цветы и обнимать.
Васильков с кошкой в лисе подошёл к столику и громко сказал:
– Товарищи! – Он волновался. – В этот торжественный день мне хочется порадовать юбиляра и жильцов. Вчера произошёл случай, возмутивший всех вас. Днём с верёвки пропала черно-бурая лиса.
– И киска! Моя Диди! – перебила его хозяйка кошки.
– И кошка… – продолжал Васильков. – В чём были заподозрены без всяких на то оснований несовершеннолетний жилец Царапкин и жилец Павел Зыков.
В скверике стояла мёртвая тишина.
– Царапкин, желая выручить Зыкова, травмированного недоверием некоторых из вас, признался в краже, которую не совершал и даже не мог совершить, потому что он честный парень. Вот в эту лису неизвестными лицами была, так сказать, внедрена кошка. Моё заключение таково: кошка, очутившись в непривычной для неё шкуре, испугалась и побежала куда глаза глядят. «Лиса» была поймана в подъезде юным натуралистом из десятой квартиры. Он, конечно, удивился чудесному превращению лисы в кошку и спрятал шкуру в пожарном ящике. Прошу вас быть свидетелями следственного эксперимента, полностью реабилитирующего Царапкина и Зыкова.
Все зааплодировали и поднялись со своих мест. Васильков поставил «лису» на землю, зарычал и затопал ногами. «Лиса» выгнулась дугой и понеслась прочь от собрания, смешно задрав голову, часто перебирая кошачьими лапами и волоча за собой пушистый хвост с белым кончиком.
Все захохотали.
– Поймай! – крикнул мне Васильков.
Я догнал «лису» (кошка не успела из неё вылезти) и принёс обратно. Васильков вынул кошку из лисы и передал хозяйке. Она сделала вид, что вот-вот упадёт в обморок, но всё же прижала кошку к груди и полезла в сумочку за деньгами.
– О моя Диди!.. Я обещала вознаграждение…
Она протянула Василькову рубль.
– Прекратите! – вежливо и обиженно сказал Васильков. – Товарищи! На днях мы поговорим с вами о работе с ребятами. Многие из вас могут помочь им отдыхать, вместо того чтобы забивать «козла». Следствие по делу черно-бурой лисы будет продолжено. Заверяю вас: я доведу его до конца!
Он передал лису Ксюше.
В этот момент к столу, опустив голову и надув губы, подошли Владик и Светка. Им было лет по шести.
Они набрали для смелости побольше воздуха и, перебивая друг друга, заговорили:
– Это… мы…
– Лиса упала…
– Она валялась…
– А кошка бегала…
– Засунули… в неё…
– Мы… больше не будем… – сказали они хором, не выдержав, разревелись и убежали.
Жильцы захохотали. Васильков развёл руками.
Мне показалось, что он опять немного недоволен из-за того, что все как будто сговорились помешать ему самому до конца довести следствие.
Меня всё время не покидала мысль о том, что нас с Гариком будут ещё пропесочивать на собраниях и сборах, но настроение было таким весёлым, что мне захотелось пообещать жильцам, как классному руководителю после разговора по душам, что-нибудь очень хорошее. Я даже поднял руку и заявил:
– Мы будем помогать скалывать лёд, собирать снег в сугробы и поливать двор до окончания школы!
– Правильно!..
– Давно пора!..
– Нечего бить баклуши! – добродушно заворчали жильцы.
И тут неожиданно, залпом, неизвестно откуда взявшийся, по собранию хлестнул ливень.
Все бросились в ближайшие подъезды, а Хабибулин и я сдёрнули со стола красную скатерть, прихватили графин с водой и стакан и, как капитаны, последними покинули корабль и… спрятались от дождя.
В подъезде стоял гул. Жильцы спорили о воспитании детей и о плохой работе детской комиссии домкома. Кто-то предложил Пашке войти в её состав, потому что молодёжи легче, чем старикам, следить за порядком во дворе.
Пашка, покрасневший от такого предложения, важно согласился и по своей рабочей привычке вытер белыми концами мокрый от дождя лоб.
Я протиснулся к Василькову и сказал:
– Речь у вас была – во!
– Я же в юридическом, – согласился Васильков.
И я попросил:
– Ведь вы будете писать начальству доклад про это сложное дело… Давайте я приду, а вы мне продиктуете. Заодно получится диктант. Можно?
– Это мысль! – сказал Васильков.
От радости я чуть не наступил на лапу пуделя из второго подъезда, а Ксюша виновато на меня посмотрела. Черно-бурая лиса, мокрая и жалкая, лежала у неё на плечах.
Я отошёл к Хабибулину. Он стоял у открытой двери. Ливень вовсю колотил по бетонному крылечку прямо у наших ног.
– Жалко, что дождь… Я бы завтра пополивал, – сказал я.
– Хороший дождь… – ответил Хабибулин.
И так вот всегда бывает: я, не успев подумать, надо это мне делать или не надо, выбежал под дождь и заплясал по асфальту, хлопая себя по взмокшей рубахе и умывая лицо ладонями. А рядом со мной, повизгивая от удовольствия, вертелся, колотя по лужам лапами, чёрный пудель, тоже выбежавший из подъезда.
– Серёжа! – с ужасом крикнула мама.
– Пардон! – гневно окликнули пуделя.
Я посмотрел на него, а он на меня, как будто спрашивал: «Пойдём или останемся под дождиком?»
– Серёжа!
– Пардон!
Я всё же первым возвратился в подъезд, чтобы мама не сказала: «Пудель и тот умнее тебя…»
Мама потащила меня домой по лестнице:
– Слушай, ну надо же голову иметь на плечах!.. А если ты схватишь грипп?
Я только поёжился от приятного озноба.
– Необходимо во дворе установить резервуар для запасов дождевой воды, – предложила хозяйка кошки, когда мы проходили мимо неё. – Дождевая вода прекрасно промывает волосы! Неужели трудно?..