Из-за дождей я и Петька целую неделю не могли съездить на озеро. Но вчера утром он разбудил меня и крикнул:
– Едем! Погода!!
Я быстро оделся, положил бутерброды в Петькин нейлоновый пакет, и мы выбежали на улицу. До вокзала мы шли босиком по тёплым лужам, и последние пузыри, отражая нас, удивлённо таращились.
Около пригородных касс я неуверенно сказал Петьке:
– Может, возьмём билеты?
Он посмотрел на меня так, что я стал переминаться с ноги на ногу, как будто стоял перед учителем. Я даже разозлился на себя. Чего я трушу? Одни мы, что ли, поедем без билетов?
Конечно, я немного трусил, но, главное, я помнил, как мой отец сказал мне: «Это – мелкое воровство!» Совсем недавно я ехал в троллейбусе без билета и попался. Контролёр из детской комнаты милиции позвонил отцу. Я пришёл домой, и он сказал: «Это – мелкое воровство!»
Петька добродушно похлопал меня по спине:
– Ладно. Всё равно вагоны сейчас полупустые. А если хочешь, купи себе один билет, – добавил он ехидно.
Я уныло подумал, что один билет я, конечно, не куплю. Я не успел понять почему, но почувствовал, что сделать это невозможно.
Однако хитрющий Петька догадался, что я борюсь с самим собой, и сказал:
– На озере купим крем-соды. Ты любишь крем-соду?
У меня даже защекотало в горле: так я люблю эту шипучую воду.
– Главное, не трусь. У меня есть система. Ты читал про рыбку-лоцмана, которая перед акулой плавает?
– Ну, читал…
– Вот мы и найдём себе лоцмана. То есть «зайца». И будем за ним следить. Как только покажется контролёр, лоцман побежит в другой вагон – и мы за ним. Только солидно, по-акульи, понял?
Мы уже подходили к платформам, но я рассмеялся, до того неожиданной и забавной показалась мне Петькина «система».
|
|
Когда мы подошли к электричке, я заволновался и пугливо посмотрел по сторонам. Петька сказал:
– Чего ты вертишься? Иди спокойно, как будто у тебя сезонка.
Мы проходили мимо новеньких зелёных вагонов. Я с тоскливой завистью заглядывал в окна. Пассажиры читали, ели мороженое, обмахивались платками, откинувшись на спинки сидений, и просто разговаривали друг с другом. А какой-то толстый гражданин, высунув в окно синеватую бритую голову, блаженно и часто дышал. Он взглянул на меня и почему-то улыбнулся, словно говорил:
«Вот я какой счастливый! Билет я взял! Не простой билет, а туда и обратно. Уф! Уф!»
Петька всё время молчал. Я со злостью сказал ему:
– Нечего выбирать вагон. Теперь всё равно. Пошли в этот.
Петька остановился и промямлил:
– Может, возьмём?.. А?
На лице его уже не было выражения храбрости и презрения. Оно стало беспомощным и очень честным. Но тут я не удержался. Я захохотал, я заплясал на платформе и сказал сквозь зубы:
– О! Теперь-то мы не возьмём. Я тебе покажу акул и лоцманов. Пошли!
Я прыгнул на площадку и вдруг на полу прямо перед собой увидел два жёлтых билета с большими чёрными цифрами «5».
Они лежали рядышком и были такими ровными, ни капельки не смятыми и чистыми, что я мгновенно сообразил: сегодняшние! Действительны!
Петька сказал шёпотом: «Ура, ура!» – и сразу же вбежал в вагон и занял место у окна.
Я поднёс оба билета к глазам. Маленькие дырочки проколов стали голубыми на фоне неба. Они обозначали дату выдачи билетов.
«Сегодняшние! Действительны!» – радостно сказал я про себя и тоже зашёл в вагон. Но как только я взглянул на пассажиров, сердце у меня ёкнуло. Я покраснел и остановился в проходе.
|
|
Я подумал: «Надо было перейти в другой вагон. Ведь люди, потерявшие билеты, едут в этом вагоне. Может быть, вон те девушки с книжками? Или устало вздремнувшие парни? А может, высокий строгий старик и бабушка в тёмных очках? Или двое военных? Кто же? Ведь наверняка люди, потерявшие билеты, едут в этом вагоне».
Я взглянул на Петьку. Удобно устроившись, он уже не обращал на меня внимания. В ту минуту я ненавидел Петьку за все его плутовские системы. Только назло ему, хотя мне очень не хотелось этого делать, я крикнул на весь вагон:
– Кто потерял два билета?
Дремавшие парни вздрогнули и полезли в карманы. Ничего не сказав, они снова задремали. Одна из девушек встряхнула книжку над скамейкой и облегчённо вздохнула. Бабушка в тёмных очках что-то сказала строгому старику. Он презрительно улыбнулся и закрыл глаза. Наверно, это означало, что он не допускает даже мысли о потере билета. А Петька, схватившись за голову, раскачивался из стороны в сторону. Я понял, что он проклинает меня.
Какая-то тётенька загремела бидонами. Потом она сказала:
– Никто не потерял. Старые небось. Садись, сынок.
У меня отлегло от сердца. Я сел напротив Петьки. Он со злостью вырвал у меня билеты и положил их в карман. Лицо его снова стало храбрым. Он развернул нейлоновый пакет и сказал:
– Люблю есть в поезде! Ничего не может быть вкуснее! Ты будешь?
Я сказал:
– Не буду. Ты тоже не будешь, – и положил пакет на дюралевую полочку. – Съедим на озере.
|
|
Петька посмотрел на военных, сидевших невдалеке, и не стал спорить. А мне вообще не хотелось разговаривать.
Я и не заметил, как тронулась электричка. Она шла тихо, почти неслышно, и слегка покачивалась, как будто разминалась.
За окном мелькнули дом путевых обходчиков, дрезина и товарные составы. А фонари стрелок казались мне квадратными ромашками с жёлтым кружком посерединке. Они росли, как на лугу, на привокзальных путях.
Мы ехали в моторном вагоне. Моторы ровно жужжали: ууу, как будто электричка говорила: «Ууух! Как здорово!» И правда, это было здорово – чувствовать на плечах скорость разгона. На секунду я даже зажмурился от удовольствия.
Земля за окном завертелась, и вдали белые дома заводского посёлка казались макетиками на зелёной подставке, совсем как на строительной выставке. А когда мы проезжали мимо ТЭЦ, две огромные трубы косо откинулись, словно падали против хода электрички.
Вдруг Петька ударил меня по коленке:
– Смотри!.. Вон лоцман… В тамбуре…
Я сел рядом с Петькой. В тамбуре стоял наголо остриженный парень в форме ремесленника. Фуражку он держал в руках и курил, внимательно всматриваясь в проход следующего вагона.
Петька заёрзал на сиденье.
– Смотри, как он волнуется! Точно, без билета. Трус несчастный… Но это лоцман! Такого лоцмана не каждая акула имеет. Лоцман первый сорт! Если пойдут контролёры, он бросится в другой вагон. И мы за ним.
Я удивлённо сказал:
– У нас же есть билеты.
Петька перешёл на свой любимый заговорщицкий шёпот:
– Я докажу, что с лоцманом можно проехать без билета. Пусть будет по-настоящему. Всё надо проверять на практике. Правда?
Я уныло кивнул, хотя чувствовал, что Петька совсем неправ. Только для того, чтобы доказать ему это, у меня, как всегда, не хватило времени.
Ремесленник заметил, что мы за ним следим, и заволновался пуще прежнего. Он то и дело оборачивался, часто затягивался сигареткой и метался по тамбуру, как загнанный заяц. Вдруг он застыл на месте, низко пригнул голову, словно решил отчаянно защищаться, и с вытаращенными от страха глазами, тяжело дыша, бросился бежать через наш вагон.
Петька схватил меня за руку. Я хотел вырваться и сказать, что у нас есть билеты, но он тянул меня, цепкий, сильный, и я побежал сам, потому что пассажиры уже подозрительно поглядывали на нас. На ходу Петька сказал:
– Лоцман первый сорт.
Мы следом за лоцманом вбежали в соседний вагон. Лоцман неожиданно сел на скамейку, а я и Петька лицом к лицу столкнулись с высоким пожилым контролёром в синем кителе. Ремесленник покраснел, надулся, схватился за живот и, показывая на нас пальцем, противно захохотал: «Гыы-ы!» Потом он достал из кармана сезонку и снова захохотал, растягивая рот до ушей.
Старушка, похожая на учительницу, сказала:
– Дурацкий смех!
Ремесленник замолчал, а мы с Петькой тупо смотрели друг на друга и не могли сдвинуться с места.
Всё же я, не глядя на контролёра, сел на скамейку напротив того самого толстяка, который блаженно дышал, высунувшись из окна, когда мы шли по платформе. Он читал газету. Я пригнулся и стал рассматривать карикатуру на последней странице, хотя меня так и подмывало броситься на Петьку, схватить его за грудки, потрясти и спросить:
«Почему ты вечно втягиваешь меня в приключения? Почему все твои «системы» действуют наоборот? По-че-му? Отвечай!»
Петька присел рядом. Я бы не удержался, если бы взглянул на него. Я прочёл фразу над карикатурой: «Премьер-министр Японии Киси предает интересы своего народа» – и, чтобы отвлечься, подумал: «Слово «премьер-министр» надо было поставить в кавычки. Потому что какой же он премьер-министр, если предает интересы своего народа?..»
Потом я спросил Петьку:
– Ну что, лоцман показал контролёру билет?
Петька сказал:
– Угу… смотри… там заваруха…
Налево от нас розовощёкий старичок в белом костюме и в панаме что-то объяснял контролёру. Контролёр пожимал плечами. Старичок громко, очень вежливо и твёрдо сказал:
– Я кристаллически честный человек. Я видел, как Толя подошёл к кассе и взял билеты. Он положил их в карман. Поверьте мне. Я кристаллически честный человек. Толя, поищи ещё раз.
Контролёр спросил худощавого тонкогубого мальчика:
– Может, выронили, когда доставали платок?
Мальчик заныл: «Да-а-а!» – и разревелся.
Старичок сказал:
– Безусловно, я заплачу штраф. Но дело не в этом, – голос его задрожал, когда он обратился ко всем пассажирам. – Я кристаллически честный человек!
Я подумал: «Как это – кристаллически?» А мальчик заревел ещё громче. В этот момент Петька вскочил с места, подбежал к старичку и сказал:
– Вот ваши билеты! Мы нашли их на площадке.
Контролёр добродушно усмехнулся.
– Не верите? – продолжал Петька, сделав героическое лицо. – Честное пионерское, мы нашли их! Честное пионерское!
Контролёр взял билеты, внимательно проверил их и снова усмехнулся, посмотрев на Петьку. Потом спросил старичка:
– До какой станции едете?
– До Покровской, – ответил старичок.
Контролёр ещё раз усмехнулся, сказал: «Так, так», – и взъерошил Петькин рыжий чуб. А старичок пожал его руку.
– Я очень благодарен. Очень! Вы кристаллически честный человек.
Я не мог при этом не улыбнуться и злиться на Петьку почти перестал. Всё же он хороший парень! Петька кивнул в мою сторону. Старичок подошёл ко мне и тоже сказал дрожащим голосом:
– Большое спасибо. Вы кристаллически честный человек.
Лицо у старичка было розовое и доброе, а глаза голубые-голубые, и мне стало обидно, что на самом деле я не кристаллически честный человек.
Старичок подошёл к переставшему реветь мальчику:
– Толя, ты растяпа. Встань и скажи спасибо этим ребятам.
Толя не встал, но сказал злым и кислым голосом:
– Спасибо.
А ремесленник притворился спящим.
Петька стоял рядом с контролёром. Контролёр подозвал меня. Я подошёл, и он спросил:
– А ваши билеты?
– Мы… Мы сначала хотели взять, но… – пробормотал я потупившись.
– Идите за мной.
Стараясь не смотреть на пассажиров, мы шли за контролёром через весь состав в головной вагон. Петька шепнул мне:
– Неужели не простит? Мы же поступок совершили. Благородный же поступок… А?
Я молча показал Петьке кулак.
Мы зашли в головной вагон. Контролёр открыл дверь служебного помещения, и я как вкопанный стал на пороге.
Прямо на нас неслись две сверкающие полоски рельсов. Чёрные шпалы друг за дружкой летели под электричку. Я подбежал к окну рядом с кабиной машиниста, и мне показалось, что это край пропасти, что электричка стоит на месте, а полосатые столбики, деревья по обеим сторонам пути, железные фермы светофоров, и рельсы, и шпалы мчатся с огромной скоростью нам навстречу.
Мы с Петькой прильнули к стеклу, совсем забыв о билетах и о молчаливом контролёре. Потом контролёр незаметно подошёл сзади и шутливо столкнул наши затылки. Мы обернулись.
Он сказал:
– Значит, вы действительно безбилетники? Зайчики, значит? А я думал: вот это ребята! Свои билеты отдали, выручили старичка.
Петька шмыгнул носом. Контролёр улыбался. Я сообразил: «Наверно, набрал много штрафов. Поэтому и рад…»
Контролёр сказал:
– А вы знаете, что, кроме вас и старичка с этим плаксой, в поезде больше нет безбилетников?
– Как – старичка?! – спросили мы в один голос.
– А вот так. У них не было билетов. Плакса не растяпа. Он простой обманщик. Подошёл к кассе и сделал вид, что берёт билеты. Деньги проест на мороженое.
– Вот это да! – восхищённо сказал Петька, увидев в этом основные черты новой «системы». Правда, он тут же добавил: – Вот это негодяй! Но как же вы узнали?
– Проверил билеты в остальных вагонах. У одного парня с девушкой их не оказалось. Дали мне честное слово, что потеряли. Едут они до Грибной. Это в пятой зоне. Старичок едет до Покровской. Это в третьей. Дело в том, что билеты, которые вы нашли…
– Пятая зона там была! – перебил я контролёра.
– Вот-вот. Такие-то дела. Вы на озеро? – спросил контролёр.
– Ага… купаться, – ответил Петька.
– Вам сходить на следующей. Поедете обратно – садитесь на поезд шестнадцать сорок четыре. В первый вагон. Тогда-то мы и поговорим о «зайчиках».
Я подумал: «Сейчас он скажет: «Мелкое воровство». Контролёр этого не сказал. Может быть, он понял, что нам и так очень стыдно.
Мы с Петькой не оправдывались. Мы стояли и молчали, пока электричка не остановилась. Когда мы вышли, контролёр сказал:
– А плакса-то каков? Старичка не хочется расстраивать. Пока, ребята. Помните, шестнадцать сорок четыре!
Электричка тронулась. Я крикнул:
– Спасибо!
Мы с Петькой ждали, когда мимо нас пройдёт вагон, в котором ехал старичок с хитрым мальчишкой. Мальчишка стоял у окошка и ел мороженое. Он позеленел от злости, показал язык с прилипшей к нему вафлей и держал его высунутым, пока вагон шёл вдоль платформы.
Петька хотел плюнуть в окно, но удержался. Ремесленник, увидев нас, сделал рожки. Мы ему тоже.
– Мы бы справились с ним вдвоём? – спросил Петька.
– Котлету сделал бы! – сказал я мрачно.
Вдруг Петька схватился за голову, закачался и заныл:
– Ты забыл бутерброды с котлетами, с сыром, с колбасой. О-о!
Я действительно забыл бутерброды на полке, когда мы побежали в другой вагон. Петька чуть не плакал:
– Когда приезжаю за город, сразу хочу есть…
Я сказал:
– Это от воздуха. Сам во всём виноват. Перетерпишь.
Мне его стало жалко.
– Купишь булку вместо крем-соды. А когда приедем на вокзал, диктор объявит по селектору: «Копёнкин Пётр. Зайдите в кабинет начальника вокзала. Вас ожидают потерянные бутерброды с котлетами, сыром и колбасой. Их нашёл кристаллически честный человек».
Петька проглотил слюнки.
Мы посмотрели в сторону озера. Над полем и берёзовой рощицей курилась синяя жаркая дымка, а над озером не курилась, потому что в нём было много ключей и даже июльское солнце как следует не согревало чистую озёрную воду. И как только мы подумали о ней, нам стало жарко. Захотелось окунуться и плыть под водой, а потом вынырнуть, лечь на спину и долго смотреть на синее низкое небо. Петька сказал:
– Бежим. Ты прав. Я куплю булку. Даже две. А ты крем-соду.
Я вспомнил контролёра, мне снова стало не по себе. И тут я решил проучить Петьку.
– Никакой крем-соды с булками. Деньги нужны на обратные билеты. Хватит с меня.
– Ну-у, – заныл Петька. – Мы же сэкономили.
Я был твёрд. Ничего не выйдет. У нас есть шестьдесят копеек. На билеты нужно тридцать, на троллейбус – восемь. Остается двадцать две. Купим по бутерброду с чистой газировкой.
– Может, всё-таки проедим обратные билеты? – уговаривал меня Петька. – Мы же поступок совершили…
Я упрямо замотал головой, а Петька вздохнул. Он понял, что на этот раз меня не переспоришь.
И мы наперегонки побежали к озеру.
Научное открытие
В воскресенье мой отец купил книжку «Внушение на расстоянии». Он читал её весь день, то и дело говорил: «Странно… странно…» – и на все мои вопросы отвечал: «Отстань… возьмись за уроки…»
Тогда я попросил его помочь мне решить задачу. Он понял, что просто так от меня не отвязаться, и рассказал, как на американской подводной лодке один человек почти без ошибок делал рисунки, которые ему диктовали через воду и на большом расстоянии другие люди. Ещё он рассказал про опыты нашего профессора. Профессор, сидя в изолированной будке, тоже на расстоянии усыплял, а потом успешно будил девушку.
– В общем, – сказал мой отец, – учёные сейчас спорят и продолжают делать опыты. А ты решай задачку.
Но я уже не мог успокоиться. Я сразу размечтался, как я проведу серию опытов и совершу научное открытие. Открою какой-нибудь закон. Закон имени Вовки Рыжикова! Главное, меня очень обрадовало, что для опытов передачи мыслей на расстояние не нужно ни проволоки, ни стеклянных трубочек, ни разных прожигающих брюки жидкостей. Я сказал:
– Пап! Пойду к Ленче. Проверю задачку. Всё равно в учебнике нет ответа.
Мой отец только махнул рукой, и я пошёл к Ленче. Так звали мою одноклассницу и соседку по подъезду Лену Котенкову. В третьей четверти ей не повезло. Она увлекалась книжками и нахватала плохих отметок по всем предметам.
Дверь мне открыла Ленчина мама. Я прошёл в маленькую Ленчину комнату и нарочно громко сказал:
– Давай решать задачку!
Ленчина мама вздохнула за дверью.
– Давай! – тоже нарочно громко сказала Ленча. Она поняла, что я пришёл с чем-то интересным.
Под шелест тетрадей и учебников я шёпотом рассказал ей всё, что услышал от отца о передаче мыслей на расстоянии.
– Это всё неправда, – сказала Ленча, – как о снежном человеке. Говорили… говорили…
– Нет, правда! Надо нам сделать опыт и не один, а штук десять и всё проверить! Представляешь, что тогда будет?.. Один пешеход А вышел из пункта Б… (Это на цыпочках вошла Ленчина мама, улыбнулась, взяла кофточку и ушла.) Знаешь, что будет? Всё по-другому! – я собрал в кулак весь свой ум, чтобы сразу поразить Ленчу сильным примером. – Вот смотри. Сидим мы и решаем задачку, а ответа в учебнике нет. Что делать?
– Позвонить любому отличнику, – сказала Ленча.
– Не надо нам звонить и попрошайничать. Мы лучше подойдём к окошку и скажем про себя: «Эй… товарищ Сырнева, вы почему ответа не дали на задачку? Жалко стало? Говорите нам ответ! Говорите! Говорите!» А она вдруг за письменным столом спохватится: «Ай-я-яй! Ответ и не дала на 235 задачку». И подумает: «А и Б встретятся через 8 часов». А её мысль перелетит к нам вместе с ответом.
Вдруг я замолчал и замер. Мне показалось, что кто-то в моей голове говорит: «Через 8 часов… 8 часов… 8 часов».
Я, заикаясь, спросил Ленчу:
– У тебя какой ответ?
– А увидит Б через 1467 часов.
Я бросился за стол:
– Так долго они не могли ходить. У меня через 29 часов.
Мы заново решили задачку и остолбенело уставились на цифру ответа «8», которую я вывел дрожащей рукой.
Ленча побежала звонить, а я просунул голову в форточку, чтобы немного остыть.
– Ой! Вовка! – крикнула Ленча в коридоре и повесила трубку.
Я взял себя в руки и встретил её спокойно.
– Ну что! А ты – «снежный человек… говорили… говорили…» Будешь делать опыты?
– А уроки? – сказала Ленча. – Завтра география, русский, история. У меня по ним двойки! Я же две недели собрание сочинений Чехова читала. Ну и… вот.
– Ха! – меня осенило. – Самый опыт! Ты и не учи уроков. Совсем. А завтра, только начнётся урок, поднимай руку. Они же любят, когда мы сами вызываемся. Только не бойся. Выходи к доске и смотри на меня. Я сегодня всё выучу назубок, отцовскую книжку почитаю и передам тебе на расстоянии домашние уроки.
– А вдруг?
– Ты же видела! – я сжал Ленчину руку. – Ничего не учи. Посмотришь, пятёрка будет.
Но Ленча продолжала сомневаться:
– Давай лучше ты сначала ничего не выучишь…
– Кто сильней? Я! Я! Вдруг у тебя силы не хватит переслать мысль от парты до доски. И потом, тебе же лучше. Не будешь сегодня учить уроки и пятёрку получишь.
– Ну ладно, – сказала Ленча и вздохнула. – Так и так ничего не успею выучить.
Я обрадовался, что мы успели договориться, потому что за мной пришла моя мама. Она погладила меня по голове и сказала:
– Кажется, мой взялся за ум. Я им довольна вот уже двадцать пять дней.
– А моя невыносима, – страдала Ленчина мама. – Её вызывают отвечать, а она молчит. Недавно мне стало ясно почему. Вместо занятий Лена буквально глотает книгу за книгой. Я была вынуждена вынести из дома всю художественную литературу. И не верну, пока не исправит отметки. Пусть ваш Вовочка почаще заходит. Он так хорошо влияет на Лену. А ты… – Ленчина мама чуть не заплакала. – Если бы ты у доски хоть на секунду вспомнила о своей маме!..
Мне это надоело. Я заторопился и напоследок твёрдо пронзил Ленчу взглядом: «Не учи уроки!» Ленча молча кивнула.
Дома за обедом я рассказал моему отцу, как мне и Ленче удалось получить правильный ответ на расстоянии. Мой отец буркнул, не отрываясь от книжки:
– Случайное совпадение.
Спорить с ним было бесполезно. Вместо того чтобы пойти к Петьке, я засел за уроки, выучил их как следует, а вечером, когда мой отец уснул, взял у него книжку «Внушение на расстоянии» и читал её под одеялом, пока не разрядилась батарейка ручного фонарика…
Утром по дороге в школу я сказал Ленче:
– Только не бойся. После опытов будет легче. Домашние уроки начнём учить через день. День – ты, день – я. Времени свободного – во! Отметки – во! Между прочим, сегодня я называюсь телепат, а ты ещё как-то. Завтра поменяемся…
Мы уже подходили к школе. Я постарался создать в себе большой заряд воли и напряжения, как учёные в книжке моего отца.
На первом уроке у нас была география. Пока Матвей Иванович отмечал присутствующих, я написал на новой общей тетради «Дневник опытов» и посмотрел на Ленчу. Она трусила, но подняла руку. Матвей Иванович удивился:
– Котенкова? Отвечать? Приятное событие. Прошу.
Ленча вышла к доске. Я, волнуясь, сказал про себя: «Начали!» – и стал про себя же рассказывать урок географии. При этом я глаз не сводил с Ленчи. Она всё повторяла за мной почти слово в слово и вслепую не тыкала в карту указкой. Матвей Иванович прямо расцвёл.
Я не выдержал и крикнул:
– Ура-а!
Матвей Иванович сказал:
– Рыжиков, дневник. Котенкова, пятёрка. Больше не читай на уроках.
Он отдал Ленче «Трёх мушкетёров», а в моём дневнике написал: «Крикнул «ура».
Я ни капли не обиделся, потому что мне хотелось заплясать на парте от удачи. Я записал в «Дневник опытов»:
Вышла. Ответила. Пятёрка. Расстояние четыре шага.
На русском я решил усложнить опыт и, когда Ленча сама вызвалась отвечать, заизолировался от неё учебниками. Игорь Павлович задал вопрос по грамматике. Я сразу про себя ответил, Ленча без запинки повторила. Тогда я пригнулся, поставил перед головой два портфеля, свой и Петькин, и послал Ленче ответы на несколько вопросов Игоря Павловича. Мне было жарко, и заболела шея. Наконец он сказал:
– Видишь, Лена, всё очень просто.
И опять я не выдержал и рассмеялся от радости.
– А за тобой, Рыжиков, я давно и терпеливо наблюдаю. Положи портфели на место, – сказал Игорь Павлович.
Я покраснел, но зато записал в «Дневнике опытов»:
Русский. Вышла. Уроки прошли через два портфеля. Кожаный и дерматин.
На переменке я пожал Ленче руку.
– Только тс-с!
Мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее. Ведь любой мальчишка струсил бы на её месте. И я сказал:
– У старших классов есть какой-то закон Джоуля и Ленца. Я тебя возьму в свой закон. Рыжикова – Котенковой он будет. Продержись ещё на истории.
На истории Вера Адамовна сама вызвала Ленчу. Я с «Дневником опытов» залез под парту и стал оттуда пересылать Ленче всё, что выучил дома. Она отвечала не совсем уверенно, но и не запутывалась в датах.
– Рыжиков, вылези из-под парты!
Я засунул «Дневник опытов» за пазуху и вылез.
– Что ты там делал?
Я хотел промолчать, но почему-то гордо заявил:
– Научное открытие!
Все, кроме Веры Адамовны, засмеялись.
– Дай дневник. Продолжай, Котенкова.
Я положил дневник на стол и, когда Вера Адамовна отвернулась, снова залез под парту.
Вдруг Ленча замолчала. Я продолжал передавать, а Ленча всё молчала. Тогда я снова вылез, и Ленча заговорила. Я вздохнул с облегчением. Ей поставили четвёрку, а мне в дневник записали: «Вёл себя вызывающе. Сидел под партой». Но я подумал, что на Галилея тоже гонения были, и успокоился. Я даже решил, что раз опыты удались, можно рассказать о них Петьке и на что-нибудь поспорить. Петька, конечно, не поверил, и мы поспорили. Я на его японский значок, а он на мои бамбуковые палки.
После уроков на школьном дворе я спросил Ленчу:
– Ты почему замолчала? Всё могло рухнуть.
Ленча была весёлой-весёлой. Она сказала:
– Я на секунду вспомнила у доски о своей маме. Помнишь, она просила?
Я стал ругать Ленчу и занёс в «Дневник опытов»:
Молчала, потому что на секунду вспомнила у доски о своей маме. Чуть всё не испортила.
Ленча нагнулась и стала гладить нянечкину кошку. Я подкинул портфель в воздух, крикнул Ленче:
– Завтра я! Учи ботанику с французским! – и побежал на стадион, где уже тренировалось «Торпедо»…
На следующий день, когда начался урок французского, я даже не волновался. Меня вызвали третьим читать наизусть стихотворение.
Я выставил вперёд левую ногу, откинул в сторону руку, выпятил грудь и раскрыл рот, как Пушкин в лицее перед Державиным, но ни одной строчки в моей голове не появилось, хотя Ленча смотрела на меня так, как я её учил, – в упор и даже слегка шевелила губами. Я стоял в торжественной позе под смех всего класса, пока Нелли Петровна не сказала:
– Садись, двойка.
Я сидел, ничего не понимая. Всю перемену кричал на Ленчу и велел ей сократить расстояние. Она пересела на первую парту и испуганно сказала:
– Это… как снежный человек… Говорила?..
На ботанике я мучительно искал ошибку в опыте и подумал, что, если Ленче не хватает напряжения ума, значит, надо его усилить у себя. Я обрадовался, вспомнив заметку в «Технике – молодежи». Там говорилось про то, что в наших мозгах иногда водятся биотоки.
На подоконнике рядом со мной стоял аквариум. За ним горела лампа, согревавшая рыбок.
Я вывернул лампу, помочил палец в воде, зажмурился и всунул его в патрон. Меня трясануло так, что я чуть не вылетел из-за парты.
– Вот ты чем на уроках занимаешься, Рыжиков! Сейчас же иди отвечать!
Набравшись тока, я смело вышел к доске. Ленча усиленно зашевелила губами. Я молчал, уставившись на неё, и наконец уныло сказал:
– Мичурин…
– Ну, ну, продолжай… Положи лампу на стол.
– Мичурин… он… – в голове моей опять-таки не появилось ни одной мысли даже на тройку. – Он… сначала родился… в Мичуринске…
– Допустим. Дальше.
Я вроде Ленчи вспомнил на секунду моего отца и маму, но и это не помогло.
– Он очень любил яблоки и многие другие фрукты и овощи… Он потом захотел помочь…
– Кому?
– Народу, конечно, – я разозлился и выпалил: – Кандиль с китайкой он скрещивал… Сам товарищ Калинин за опыты орден Ленина ему вручил. За научные открытия тоже.
Ленча схватилась за голову.
– Садись. Очень плохо. Это неудивительно при такой дисциплине.
Я пошёл на место, согнувшись от горя. За два дня нахватал замечаний и двоек, проиграл Петьке бамбуковые палки, а опыт не вышел.
Я с надеждой написал Ленче записку.
«Может, ты всё выучила тогда? Вова».
Ленча ответила мне на синей промокашке:
«Я на всякий случай выучила. Лена».
Я, выходя из себя от ярости, написал:
«Марковь пареная!!! Что же ты не сказала!!!»
Ленча ответила:
«Не марковь, а морковь. Ты и не спрашивал».
А после уроков ко мне пристал Петька:
– Пошли к тебе. Я заберу палки. Отдашь?
Мне, конечно, было жалко их отдавать. Я сказал:
– Отдам. Только, чур, уговор. Если учёные докажут, что мысли всё-таки передаются, ты мне вернёшь палки. Идёт?
– Идёт! И значок японский в придачу, – на радостях пообещал Петька.
– Ну пошли!
– Пошли, пошли, – сказал я. И подумал: «А что дома бу-у-дет?..»