— Хватит и двадцати вопросов! — вспылила я и раздраженно фыркнула. — Сомневаюсь, чтобы в данный момент Алан Хинкли горячо симпатизировал вампирам, и я тоже. И я не хочу, чтобы ты его пугал. Что мне нужно сделать, чтобы ты ушел?
Он по-прежнему смотрел на меня с загадочным выражением лица:
— Не самое удачное место для засады, но все равно может получиться. Так поздно в сквер обычно не ходят, а если из окон увидят или услышат что-то неподобающее, просто решат, что это бурное свидание, и не станут вмешиваться.
Горло мне перехватило от дурных предчувствий.
— Да ты настоящий бандит!
— Женевьева, надо учиться думать так же, как твой враг.
— Чтобы думать, как мой враг, я должна знать, кто он! — Я испуганно подпрыгнула, когда мимо, топая по мостовой, промчался бегун.
Он свернул от входа в сквер и перешел дорогу, чтобы дальше бежать вдоль реки.
— Почему ты нервничаешь? — спросил Малик.
— А как ты думаешь, чтоб тебе пусто было! — огрызнулась я. — Мной интересуется столько вампиров, что я чувствую себя как мышка среди голодных котов!
— Иди на свидание, а я буду ждать тебя здесь, у такси. — Он поклонился. — Не беспокойся, меня никто не увидит, а значит, я не спугну твоего клиента и того, кого он с собой приведет. — Он улыбнулся, и душа у меня опять ушла в пятки.
Зар-раза! Надо отучить ее от этой привычки.
И он исчез.
Коты тоже считают, что мышки сладкие. Я хмыкнула и вошла в сквер через калитку. Щеки коснулась паутинка, и я ее смахнула.
— Ненавижу вампиров! — буркнула я.
Гравий скрипел под каблуками, а больше не доносилось ни звука. Даже листья не шелестели. Я посмотрела на часы и в который уже раз пожалела, что потеряла телефон. Алан должен уже быть здесь. Вдруг он пытался позвонить и отменить встречу?
Слова Малика меня тревожили, и мне было даже приятно, что он за мной наблюдает. Я медленно направилась к дереву посреди сквера — раскидистые тяжелые сучья поддерживали деревянные подпорки, — где мы с Аланом договорились встретиться. Почему же я не слышу музыки с прогулочных теплоходов? Куда подевался уличный шум? Я поежилась. Наверное, разумно вернуться обратно. Подождать Алана у калитки. Я повернулась…
За спиной громко хрустнуло дерево.
Сердце у меня подпрыгнуло, я резко обернулась.
Под деревом стояла высокая костлявая фигура в грязной красной футболке и заляпанных джинсах. На плече фигура держала гоблинскую бейсбольную биту.
— Отличная штуковина, между прочим, — заявил детина, крутанул биту, словно на бейсбольном поле, и перебил еще одну подпорку, поддерживавшую сук.
Зар-раза! Малик был прав. Я напряглась, полуприсела, в голове стало звонко от передозировки адреналина.
Человек лет восемнадцати-двадцати, запущенный случай юношеских прыщей, и никакого мышечного тонуса, — я бы с ним справилась, если бы не бита. Эта бита, так сказать, вышибла из меня уверенность в себе. Чтобы отнять у гоблина оружие, гоблин должен быть мертв.
— Да, обалденная штуковина. Понятно, почему эта мелкотня их так любит. — Он покивал бритой головой. — Щас на тебе ее попробую, феечка недобитая. Ну-ка, повеселимся.
Крупная надпись на его футболке советовала мне «Запомнить его имя, потому что скоро я буду его звать, да не дозовусь ».
Вместо него я стала звать Малика, да еще как.
Детина с рожей, похожей на пиццу, похлопал по бите:
— Давай-давай, уродина, потренируйся!
Ну почему мне на помощь не спешит грозный вампир?!
У меня мелькнула неприятная мысль, и я включила магическое зрение. Ограда ощетинилась звенящими зеленью чарами, такими же неприятными, как моя мысль, а зеленые — значит, парализующие. Прах побери, ни мне отсюда не выйти, ни Малику сюда не войти. Даже если он слышал мой крик, что сомнительно, сейчас он, скорее всего, валяется без сознания по ту сторону ограды. Можно было попытаться взломать чары, но тогда ограда превратится в шрапнель, так что рисковать не стоит, во всяком случае, ради одного хилого человечишки.
— Уродина-уродина, нелюдь поганая, морда твоя фейская, — пропел Пиццерожий, крутанув над головой биту, обернутую серебряной фольгой.
И тут события нынешней ночи приняли еще более неприятный оборот — вот нелегкая! Из тьмы под деревьями показалась другая фигура, потолще. Мешковатые джинсы еле держались на бедрах, из-под футболки вывалилось дряблое брюхо. На одутловатом лице, словно вдавленные, сидели круглые очочки с сильными линзами.
— Ага-ага, мовда фейская, мы тебе покавем! — проквакал он.
На растянутой футболке у толстяка красовалось перекошенное изображение злого робота Далека, вопящего: «Уничтожить! Уничтожить! », а в руках он вертел шест с заостренным наконечником.
Я прикусила губу, подавив истерический смешок. Уничтожить эту парочку — какая отличная мысль!
Пиццерожий сдвинулся влево, и я оказалась между ним и Жирдяем.
Сердце заколотилось, я попятилась и сошла с тропинки на траву. Переводя глаза с одного на другого, я гадала, кто нападет первым — толстый или тощий?
— Иди, иди сюда, уродина, — позвал Пиццерожий.
Жирдяй неуклюже подбежал к нему:
— Ну и фто мы с ней будем девать, а? — Он помахал шестом.
— Делай, как я сказал, понял? — Пиццерожий пихнул его в плечо. — Иди обратно, мы ее в клещи возьмем, ясно тебе?
— Ага, ага. — Жирдяй захихикал. — Чичас.
Я вздохнула и сосредоточилась. Пиццерожий прыгнул вперед, обеими руками крутя биту. Я пригнулась — бита просвистела над головой. Жирдяй попытался подкосить меня под коленки, но я перепрыгнула шест, будто скакалку, и ноги так и хрустнули, когда я приземлилась каблуками на истосковавшийся по дождю газон.
— Фплофное вефелье, — снова захихикал Жирдяй.
Зар-раза! Надо искать себе оружие. Очарование? Но для этого надо приблизиться к ним на расстояние вытянутой руки, так что начинать с него не получится. А вот крепкая деревянная палка мне бы очень пригодилась, а стараниями Пиццерожего под деревом валялось в изобилии сучьев, надо было только до них добраться.
Жирдяй ударил меня шестом, словно копьем, я увернулась, и тут на плечо мне обрушилась бита Пиццерожего. Руку пронзила боль, я закричала и перекатилась назад, подальше от них. Присела на корточки, левая рука бессильно повисла.
Грудь мне сдавило ужасом — удар был нанесен с нечеловеческой силой, к тому же этот гад наверняка сломал мне руку.
— Давай вторую руку, пацан! — заорал Пиццерожий.
Жирдяй двинулся ко мне ошеломляюще быстро и ударил еще раз. Я дернулась, но опоздала — «копье» разодрало рукав и вонзилось в сломанную руку. Я снова закричала, только на сей раз от облегчения: Жирдяй выломал свое оружие из железной ограды и от прикосновения железа рука начала неметь — и боль приутихла.
— Да не эту, козел, другую!
Жирдяй снова поднял шест, замахнулся им, как топором. Я отпрянула, уповая на то, что онемение пройдет еще не скоро, и шест вонзился в траву прямо передо мной.
— Голову не трогай! — заорал Пиццерожий. — Говорю тебе, гораздо лучше, когда они визжат! Ломай ей руки-ноги, чтобы не убежала!
Шатаясь и задыхаясь, я встала на ноги. Пиццерожий подбросил биту в воздух и поймал ее.
— Иди-иди ко мне, кис-кис-кис, — заворковал он и толкнул Жирдяя локтем, отчего тот едва не завалился. — Понял, а? У этой уродины глаза как у кошки, вот я и позвал ее — кис-кис-кис!
Жирдяй заржал:
— Ага-ага, квёво! Уводская кофка, уводская кофка!
Эти придурки чем-то то ли накачались, то ли обкурились и стали сильнее и проворнее, так что шансы мои были невелики, и надо было их срочно сравнять, а для этого мне требовались кровь и немного времени, чтобы активировать чары моей альтер-вамп. Крови было сколько хочешь — она текла по руке из раны от «копья» Жирдяя. Нужно было выгадать время.
Они молоденькие. Они мальчишки.
Я подняла здоровую руку ладонью вперед.
— Стойте! — крикнула я, выпрямляясь. — Я сдаюсь!
— Фдаеффя? Ува, ува! — забулькал Жирдяй.
— Заткнись, козел! — прорычал Пиццерожий. — Нам не надо, чтобы эта уродина сдавалась! Мы хотим отыметь ее во все места!
— Так и я этого хочу, мальчики. — Я попыталась выдавить соблазнительную улыбочку, но получилась гримаса боли. — Вы же слышали, как мы, феи, хороши в койке? Какие мы резвушечки? И что нам всегда хочется, круглые сутки?
Жирдяй кивал как заведенный, глаза за толстыми стеклами так и таращились.
Пиццерожий похлопал битой по ладони:
— Говори-говори, уродина.
Я нагнула голову, не спеша расстегнула жакет и распахнула его:
— Видите, мы все можем повеселиться. — Я скинула жакет с плеча, вытащила из рукава здоровую руку и осталась обнаженной выше пояса. — И незачем меня для этого бить.
Челюсть у Жирдяя отвисла, он не сводил глаз с моей груди.
Пиццерожий облизнулся:
— Это что, фокусы? Обмануть нас хочешь?
— Обмануть? Зачем? — Я стянула жакет со сломанной руки. — Мы все хотим одного и того же. — Втянув побольше воздуху, я выпятила грудь, покрутила бедрами, словно танцевала шимми. — Сам понимаешь, ты ведь большой мальчик. — Я продемонстрировала каблуки и расставила ноги пошире. — Если решу бежать от вас, недалеко уйду.
Пиццерожий кивнул:
— Соображаешь, уродина. — Он поманил меня пальцем. — Ну так и иди сюда, если тебе так уж приспичило.
— Ну-у. — Я провела пальцами между грудей и уронила руку на завязки юбки. — Какой нетерпеливый. — Кровь из раны на плече дотекла до локтя. — Хочешь, остальное покажу?
— Ага-ага, ефё! — Жирдяй так увлекся, что даже «копье» уронил.
Я дернула завязки, и юбка упала на газон. Струйка крови, извиваясь, добралась до запястья, а на мне остались только черные трусики и туфли. Зар-раза! Надо было одеваться подробнее. Одежда уже почти кончилась, а с ней и время. Я потрясла рукой, чтобы заставить кровь бежать быстрее.
— Клевая у тебя тату, уродина. А еще где-нибудь есть? — Пиццерожий шагнул ко мне.
Кровь пробежала еще два дюйма. Ну, еще парочку…
— Не спеши, мой кролик. — Я натужно улыбнулась. — Ты еще не видел самого интересного.
— А мне уже хватило, — ответил Пиццерожий, часто дыша.
— И мне, — пискнул Жирдяй.
Очарование их отвлечет, а я выгадаю несколько секунд, хотя покорить этих гаденышей мне уже удалось. Я втянула воздух, сосредоточилась — и моя кожа засияла, окутав меня золотой дымкой.
— Магия! — завопил Жирдяй, молотя руками воздух. — Уводина ковдует!
Кровь смочила запястье.
— А ну-ка без фокусов, уродина! — приказал Пиццерожий и поднял биту.
В воздухе разлился аромат медуницы. Кровь потекла мне в ладонь.
— Хватит! — Пиццерожий рванулся ко мне.
Я отпрянула в сторону, бухнулась на колени и принялась лихорадочно размазывать кровь по татуировке на боку. Меня обхватили за пояс и повалили навзничь. Я закричала от боли, пронзившей плечо, Очарование разом потухло. Почему чары не действуют?!
Пиццерожий глядел на меня сверху вниз, зрачки болотно-карих глаз сузились в точки, а я все терла татуировку ладонью, чувствуя, что тону в море отчаяния. Где моя альтер-вамп? Пиццерожий ухмыльнулся, сверкнув острыми клыками. Я оледенела от изумления. Да что же он за тварь, прах его побери?! Он гоготнул с разинутым ртом, мне в лицо пахнуло карри с чесноком. Я подобрала коленки, чтобы как следует ему врезать…
Но он первым ударил меня кулаком в челюсть, и я провалилась в темноту.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
В темноте было так уютно, так тихо, спокойно и мирно… карри и медный привкус крови во рту… никто меня не найдет… дергают за волосы… в темноте ничего не болит, только холодно… горло болит… а я пока не голодна, еще нет, не сейчас… острым колют в грудь… в темноте было так уютно.
Я снова окунулась в холодные глубины.
— Эй, свушай, я так не могу! — проскулил чей-то голос.
Глаза у меня открылись, и я застыла. Жирдяй сидел у меня почти что на голове, вцепившись мне в волосы. Я стиснула зубы, чтобы не завизжать.
— Да погоди ты, козел! — прорычал Пиццерожий. — Я тебе говорил, что не собираюсь нюхать твою дерьмовую задницу!
Я не могла пошевелить головой, но разглядела, что Пиццерожий сидит у меня между ляжек. Инстинктивно я сдвинула ноги и наткнулась на его бока.
— Приветик, уродина. — Пиццерожий мельком поглядел на меня. — Мы начали без тебя. Теперь кричи, если хочешь. — Он усмехнулся, показав окровавленные клыки, и не спеша облизнул губы. — Знаешь, а мне это понравилось, ну, кровь сосать. Ты вкусная такая, ну, сладкая как мед. Я же говорил, мы с тобой повеселимся!
— Гововив, гововив, ага-ага! — захихикал надо мной Жирдяй.
Ублюдки! Я им повеселюсь.
Они не стали держать мне руки. Левое плечо пылало от боли, железное онемение давно прошло, но правая рука действовала по-прежнему. Я врезала Пиццерожему в зубы, голова у него дернулась назад, клыки поцарапали мне костяшки. Выдернув голову из-под Жирдяя, я со всей силы ударила его головой по яйцам, он коротко пискнул. Плечо пронзила боль, но я запретила себе о ней думать. Пиццерожий неестественно выпрямился, покачиваясь; я подтянула колени к груди, и тут он рухнул на меня, гогоча. Я закричала и лягнула его прямо в живот металлическими шпильками, и он отлетел прочь. И он по-прежнему гоготал, когда тяжело рухнул на газон, хотя в мякоти под ребрами осталась торчать одна из туфель.
Перекатившись, я подобрала ноги и вскочила. Голова закружилась, сквер кругом поплыл, я пошатнулась.
Жирдяй держался за пах, разинув рот, из вытаращенных глаз лились слезы.
Я шагнула к нему и ударила его ногой, метя в висок. Жирдяй мягко повалился наземь.
Я повернулась к Пиццерожему. Он лежал навзничь, изо рта текла розовая пена, он отчаянно хватал ртом воздух. По футболке растекалось мокрое темное пятно — из-под моей туфли, булькая, сочилась кровь. Выглядело это так, будто я по нему потопталась, — в сущности, так и было. Интересно, я задела только легкие или достала до сердца? Тут Пиццерожий нахмурился, поглядел на мою туфлю, обхватил ее и выдернул. Каблук вышел из раны с влажным хлюпаньем.
Пиццерожий снова гоготнул и швырнул туфлю в меня.
Я пригнулась, она пролетела у меня над головой.
Пиццерожий сел, улыбаясь как последний псих, и поднял футболку, чтобы показать мне, как на глазах затягивается его рана.
Я попятилась на полдюжины шагов. Голова снова закружилась, я запнулась, плечо пронзила дикая боль. Меня мутило не то от потери крови, не то от сотрясения мозга, а может быть, и от того, и от другого. Я сглотнула, дрожа от страха. Только бы не вырубиться снова, не сейчас, когда Пиццерожий еще жив и трепыхается.
— Кис-кис-кис, моя феечка, — проговорил он, хватаясь за ширинку. — Теперь моя очередь кое-что в тебя воткнуть.
Я дернула ногой, сбросила оставшуюся туфлю — проку от нее сейчас никакого — и сделала еще шаг назад. Наступила на что-то твердое — это была железная пика Жирдяя. Я присела и взяла ее, зажав между правым локтем и боком, словно рыцарское копье, и надеясь, что успею пустить ее в дело до того, как рука совсем онемеет.
Пиццерожий хихикнул и пошел на меня.
Я бросилась к нему, вопя во всю мочь. Пиццерожий побежал еще быстрее, набирая скорость. Копье клюнуло носом — я уже с трудом его держала. Живот подвело от страха. Три фута, два, один — и я метнула копье. Металлический наконечник скользнул по ребрам и вонзился Пиццерожему в бок, а я навалилась следом, налегая здоровым плечом, и гаденыш рухнул навзничь. Копье вонзилось в пересохший дерн, пригвоздив Пиццерожего к земле.
— Треклятая фейская кукла! — выдохнул он, пытаясь выдернуть копье.
На то, чтобы освободиться, у него не должно было уйти много времени. Сад снова расплылся — на сей раз от слез. Злясь на себя, я их вытерла. На свободу. Точно: надо выбраться на свободу и позвать на помощь. Надо взломать чары на ограде. Двинувшись к воротам, я обо что-то споткнулась. Посмотрела вниз — гоблинская бита. Я встряхнула рукой, чтобы онемение хоть немного прошло, и подобрала ее. Всегда полезно держать при себе оружие.
Позади раздалось какое-то шарканье, волосы у меня встали дыбом, и я резко развернулась.
В десяти футах от меня по траве тащился Жирдяй — лицо обмякло, очки отблескивают красным. Губы у него отвисли, обнажив нижние клыки. Как в плохом кино, из тех фильмов ужасов, когда монстр все время возвращается и возвращается. Мне едва не перехватило горло от истерического смешка.
Я напряглась и, преодолевая дрожь в руке, занесла биту.
Жирдяй остановился как вкопанный. Голова у него резко склонилась к плечу, и воздух раскололся от какого-то неуместного чмоканья, будто открутили ножку у индейки. Тело Жирдяя повалилось на землю.
Над ним, словно ангел возмездия, высился Малик, и в глазах его пылало пламя. В ладонях он держал голову Жирдяя, из которой капала кровь. Круглые очки свисали с одного уха. Голова приоткрыла глаза, моргая, и, прищурясь, уставилась вниз.
На всякий случай я не стала опускать биту.
— Где второй? — Голос Малика звучал как-то сипло, словно он сто лет промолчал.
Я дернула головой, показывая где, и тут же пожалела об этом — мир налился болью и расплылся.
— Мертвый? — спросил Малик.
— Нет. — Мой голос звучал не менее сипло.
— Я разберусь.
Малик повернулся туда, где, как я знала, была река, и швырнул голову Жирдяя в ночное небо. Она промчалась высоко-высоко между деревьями, перелетела через дорогу и исчезла в темноте. Секунду было тихо, затем вдали раздался негромкий всплеск — она упала в воду.
Меня захлестнула волна изнеможения, и бита упала на землю.
Малик отступил на шаг, пошатнувшись; на него упал свет, и я поняла, в чем дело. По шее у него ручьями лилась кровь, стекавшая из черной раны сзади, у корней волос.
Я заморгала.
Кто-то — или что-то — проделал у него в черепе здоровенную вмятину.
Меня опять захлестнула волна дурноты, и я еще раз провалилась во тьму.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Где-то шел дождь. В мой сон вторгался перестук капель. Я ткнулась щекой в мягкий плед, уютный запах медуницы говорил, что я дома и все хорошо. Но стоило мне поднять руку, чтобы натянуть плед на голову, как плечо пронзила боль, воспоминания ринулись обратно, давя и отталкивая друг дружку, и я едва не закричала. Приоткрыв глаза, я сквозь ресницы поглядела, что делается за пределами бронзы и золота моего ковра, выискивая признаки присутствия Малика, но комната была пуста. Я осторожно пошевелилась, сморщилась, потому что плечо опять заныло, и посмотрела на сводчатый потолок, залитый светом янтарно-медной хрустальной люстры с длинными висюльками.
Дождь перестал.
Я аккуратно и продуманно села. К горлу подкатила тошнота, я перекатилась на колени, и меня вырвало. Прохладные ладони придерживали мне голову и гладили шею, и боль притупилась. Я с трудом выпрямилась, ощущая во рту омерзительную кислятину, и принялась часто дышать, чтобы не усугубить помойку, которую я уже устроила на своем лакированном паркете. Вот гадость! Хорошо, хоть на ковер не попало и на голые колени Малика. Его ладонь у меня на лбу казалась ледяной. Мне сразу вспомнилось, как он меня замораживал. Сердце заколотилось быстрее, и я отпихнула его, хотя плечо при этом прямо-таки взорвалось от боли.
— Отвали, — прохрипела я.
— Женевьева, ты ранена, — участливо проговорил он, склонившись надо мной. — Я могу тебе помочь.
— Еще чего. Руки убери.
Я вытерла рот тыльной стороной кисти, вцепилась в край пледа, отползла назад и села, опершись на стену. Какого лешего он притащил меня домой?
— Как скажешь.
Малик присел на корточки, аккуратно поправив полотенце, обернутое вокруг узких бедер. Он преспокойно рассматривал меня, как будто не находил ничего особенного в том, что кого-то рвет ему прямо на колени. Может, и правда в этом не было ничего особенного для него. Черные волосы его были мокры, и я уловила слабый аромат моего медового мыла — очевидно, Малик побывал в моем душе, — а бледная кожа так и сияла, четко очерченные мускулы ходили под ней лениво и плавно, и вообще сложен он был даже лучше, чем рисовало мне расшалившееся воображение. Шелковый треугольник волос на груди сужался книзу…
Я разозлилась на саму себя, усилием воли подняла взгляд и свирепо уставилась на непрошеного гостя:
— Как ты здесь оказался?
— Влез в окно в спальне. — Он пожал плечами, и по ключице покатилась капелька воды. — Оно было не заперто.
— Я хотела спросить, как ты оказался здесь, — сказала я и раздраженно фыркнула. — К себе домой я тебя не приглашала.
— Этой ночью неподалеку от старого Скотленд-Ярда ты по доброй воле предложила мне свою кровь. — Темные глаза заволокло непонятной печалью. — Мне больше не нужно приглашений.
Ну разумеется! Я уткнулась лбом в колени, соображая, каких еще глупостей успела наделать. Радовало только одно: если тот, кто хотел моей смерти, преуспеет, то общий ход вещей едва ли существенно изменится, если я открою свою дверь вампиру. Это соображение натолкнуло меня на другую мысль. Эти твари меня покусали. Конечно, «Дубль-В» раз и навсегда блокирует любые человеческие инфекции, но эти твари были не люди, верно?
Я подняла голову:
— Кто это был?
— Ревенанты.
— Объясни, кто такие ревенанты, — потребовала я.
Малик одним плавным движением поднялся и бесшумно зашагал босыми ногами по деревянному паркету в сторону кухни.
— Это такой древний ритуал, сейчас его запретили. — Он остановился у раковины спиной ко мне. — Можно передать человеку Дар в считанные минуты, без тщательной подготовки, к которой мы так привыкли.
Значит, это были такие вампиры. Я с облегчением прислонилась головой к стене. Вампирские укусы давно сделали со мной все, что могли, хуже уже не будет.
— Первоначально ревенанты предназначались для защиты, они должны были отвлекать или задерживать преследователей. — (Зажурчала вода.) — Сейчас их назвали бы пушечным мясом, хотя тогда еще не было никаких пушек. Этот ритуал придает людям силу, способности и прочие черты вампиров. — (Зазвенело стекло.) — Ревенанты не думают о себе. Они дерутся до тех пор, пока тело не откажет. А когда сдаются, то не умирают. Любые раны на них заживают. — (Журчание смолкло.) — Ревенанты исполняют приказы своего Создателя, пока не отведают первой крови.
Я глядела ему в спину, точнее, в затылок. Когда он упомянул о ранах, мне живо вспомнилась вмятина в его черепе. Я нахмурилась. Голова была целехонька.
— Они возрождаются каждую ночь, и нужно им только одно — утолить жажду крови, — бесстрастно продолжал Малик. — Ревенанту все равно, кто ему попадется — мужчина, женщина, ребенок, даже зверь.
— Как и обычному кровососу вроде тебя, — пробормотала я, натягивая плед повыше. — Пока что не вижу разницы.
Малик вернулся ко мне, полотенце, обернутое вокруг бедер, колыхалось, касаясь тонких черных волос на ногах. Я снова разозлилась на себя за то, что замечаю подобные детали, и заставила себя глядеть в пол.
— Обычный вампир редко убивает жертву, даже когда он одержим жаждой крови, — пояснил Малик. — Утолив первую жажду… — Он умолк, а затем заговорил снова. — В общем, к чему резать курицу, которая несет яйца? — добавил он с ехидцей, — Куда как выгоднее разумно вести хозяйство.
— Конечно-конечно, — вздохнула я, когда в поле зрения появились его босые ступни. По-прежнему изящные. Я сдалась. Да, он писаный красавчик, и нет никакого смысла это отрицать и пытаться на него не глазеть, собственно, глазеть-то можно сколько угодно, главное — больше ничего не делать и не забывать, кто он на самом деле. Вот я и поглядела на него и сказала: — Кровный раб гораздо, гораздо лучше прирезанной курицы.
— Ты совершенно права. — Он протянул мне бокал. Я сморщила нос и хотела было попросить водки, но потом решила, что не желаю, чтобы незваный гость рылся в моем холодильнике. Отхлебнула воды, прополоскала рот и проглотила.
— Именно ревенанты и породили мифологию, связанную с вампирами, — продолжал Малик. — Мертвецы, выползающие из могил, ничего не ведающие, ни о чем не думающие, влекомые одной лишь жаждой крови и умирающие с восходом солнца. Самые настоящие зомби. Умертвия.
Я отхлебнула еще и поглядела на него из-под ресниц. По плоскому животу поднималась еще одна стрелка темных волос, кончавшаяся там, где слева под ребрами виднелась звездочка шрама. Я даже рот разинула от изумления: это туда я пырнула его прошлой ночью, когда он принял мою альтер-вамп за свою Розу. Голова у него зажила полностью — а тут почему шрам остался?
— Ревенанты убивают каждый раз, когда пьют кровь. — Малик перехватил мой взгляд, в черных глубинах его глаз бурлило что-то темное и холодное, а потом отвернулся к окну. — Им нужны трое, четверо, иногда даже шестеро или семеро человек за ночь, каждую ночь, пока жажда крови не утихнет. — Он направился обратно в кухню. — Чтобы ее утолить, нужно несколько месяцев, а иногда она вообще не проходит.
Осознав, что он сказал, я поежилась:
— Зар-раза! Значит, эти два придурка должны были превращаться в серийных маньяков после каждого заката?!
— Поэтому ритуал и запретили. — Малик снова посмотрел на меня, и взгляд его темных глаз стал твердым и непроницаемым. — Даже самым консервативным вампирам не нужно, чтобы люди стали чрезмерно бдительны.
В памяти ожили обрывки старинных легенд, и я похолодела от ужаса. Если все эти сказки о ненасытных чудищах-вампирах правда, вдруг и действительно хватит одного укуса, чтобы стать как они? А Пиццерожий с Жирдяем кусали меня далеко не один раз… Рука у меня затряслась, и вода выплеснулась на пол, — кажется, мне все-таки есть из-за чего паниковать.
Малик высился надо мной со странным, замкнутым выражением лица. В руках у него был тазик.
— Они оба меня кусали! — Я уронила стакан и вцепилась Малику в лодыжку. — Что теперь со мной будет?!
Выражение его лица не изменилось, и я перестала дышать. Может быть, он здесь именно поэтому? Чтобы не дать мне превратиться? Чтобы оторвать мне голову, как Жирдяю?
— Ничего, — ответил Малик наконец. — Они кусают, только чтобы насытиться.
Кровососы треклятые! Я прерывисто выдохнула и отпустила ногу Малика. Меня просто покусали кровососы.
Малик присел и поставил тазик рядом со мной.
— Оказалось, что ты для них не угощение, а грозный враг.
Я криво усмехнулась:
— Да, я и сама, знаешь ли, сообразила, когда увидела, что кто-то подсылает ревенантов, чтобы меня убрать.
Малик оценивающе оглядел меня. Он и правда был красив: сплошная мускулистая стройность, белая кожа, темные волосы, а лицо… еще немножко, и стал бы смазливым. Когда он взял тряпку и промокнул разлитую воду, а потом выжал тряпку в тазик, туго скрутив ее, даже это незатейливое движение, казалось, несло в себе тайный смысл. Сердце у меня ёкнуло, и он замер, вокруг него сгустилось мерцающее напряжение, но миг спустя оно рассеялось, и он снова принялся вытирать пол.
Наваждение уступило место вопросам. Кому было известно, что у меня назначена встреча с Аланом Хинкли? Да в общем-то, всем подряд, но кому, кроме нас с Аланом, было известно, где и когда именно? Голова у меня затрещала, и не из-за побоев. Я потерла переносицу, отгоняя мигрень. Значит, Алан кому-то сказал об этом уже после того, как отправил мне сообщение. К тому же я потеряла мобильник в «Голубом сердце», так что посмотреть мои сообщения мог кто угодно. Я откинулась к стене, и плечо снова пронзила боль.
Я вцепилась в плед и замерла, пытаясь унять ее усилием воли.
— Кто же может проводить этот ритуал?
На лоб Малику упала влажная темная прядь.
— Здесь, в Лондоне? По меньшей мере восемь вампиров, возможно и девять. — Он отбросил волосы со лба и посмотрел мне в глаза. — В том числе и я.
Я облизнула губы. Он не стал даже раздумывать над ответом. Что он здесь делает, если все это, возможно, его рук дело?
Я сощурилась:
— Ты всегда такой хозяйственный?
Он посмотрел на меня пронзительными темными глазами.
Внутри у меня, описывая в груди нервные спирали, расцвел жар.
— Просто мне не кажется, что хозяйственность не так уж свойственна вампирам, — проговорила я. — Так зачем же ты здесь, Малик? Чего ты от меня хочешь?
Малик отнес тазик обратно в кухню и вымыл руки, а потом вернулся и посмотрел на меня сверху вниз.
— Почему ты отвезла меня на набережную, а не прямо к Скотленд-Ярду?