ЛУКАШ
Тогда к чему вся эта болтовня?
Довязал последний сноп и, не глядя на МАВКУ, пошёл в хату. МАВКА села в борозде над стернёй и склонилась в печали.
ДЯДЬКА ЛЕВ
(вышел из-за хаты)
О чём горюешь, детка, молчаливо?
МАВКА
(тихо и грустно)
Приходит осень, дядюшка...
ЛЕВ
И это
печально для тебя? Я думал летом,
что не нужна тебе на зиму ива.
МАВКА
А где тогда мне быть?
ЛЕВ
По мне, с тобой
была бы нам не тесной хата наша,
но вот сестра, а с ней не сваришь каши.
К тому же дом теперь уже не мой,
родне отдал и дом, и землю. Я
теперь не господин и воля не моя!
Уйду в село морозы пережить.
Могла б там быть — на зиму глядя —
тебя бы принял.
МАВКА
Нет, мне там не жить,
а то пошла бы к вам. Вы добрый, дядя!
ЛЕВ
Хлеб добрый, девонька, не человек!
Но правда то, что к сердцу мне навек
пришлась порода ваша лесовая,
что в лес пойду я, даже умирая.
Под дубом этим я хочу лежать.
Гей, мой дубок, а будешь ли стоять,
как голова седая пошатнётся,
иль пасть под топором тебе придётся?
Так зеленей же, друг, пока деньки красны!
А там...дождёмся ли ещё одной весны?
(стоит, грустно склонившись на посох)
МАВКА медленно подбирает привялые цветы со скошенной ржи и складывает их в пучок. Из хаты выходят МАТЬ, КИЛИНА и ЛУКАШ.
МАТЬ
(Килине)
Чего вы так спешите? Посидите!
КИЛИНА
Э, нет уж, тётушка, я побегу!
Уже в лесу темнеет, поглядите.
МАТЬ
Лукаш, так проведи же!
ЛУКАШ
Я могу!
КИЛИНА
(поглядывает на него)
А вдруг работа есть?
МАТЬ
Работы много,
но день уходит. Ты, сынок, иди
и милую молодку до порога
через лесную чащу проведи!
К тому ж собой Килинка хороша —
вдруг встретится недобрая душа!
КИЛИНА
Смеркается. Скорей, Лукаш, идём,
и то бояться будем мы вдвоём!
ЛУКАШ
Чтоб я в лесу боялся? Ерунда!
МАТЬ
Да у меня он парень, хоть куда!
Килинка, вы его не обижайте!
КИЛИНА
Я пошутила. Дядька дома?
МАТЬ
Да.
КИЛИНА
Ну, тётушка, здоровы оставайтесь!
(Хочет поцеловать старухину руку, но та не даёт, вытирает себе фартуком рот и трижды церемонно целуется с КИЛИНОЙ).
КИЛИНА
(уже на ходу)
Живы бывайте, нас не забывайте!
МАТЬ
Веселы будьте и к нам прибудьте!
(Идёт в хату и закрывает за собой двери).
МАВКА поднимается и тихой, словно утомлённой походкой идёт к озеру, садится на склонённую иву, опускает голову на руки и тихо плачет. Начинает накрапывать мелкий дождик, густой сеткой затягивает поляну, хату и лес.
РУСАЛКА
(подплывает к берегу и заглядывает МАВКЕ в лицо пытливо и удивлённо)
Ты плачешь, Мавка?
МАВКА
Милая моя!
Неужто ты не знаешь слез?
РУСАЛКА
Кто? Я?
О, если вдруг заплакать мне придётся,
то кто-нибудь до смерти насмеётся!
МАВКА
Русалка, ты наверно не любила?
РУСАЛКА
Я не любила? Это ты забыла,
Что значит - настоящая любовь!
Она — вода, и нас, как щепку, вертит,
играет, рвёт, ласкает, топит вновь,
где жар — она кипит, а холод встретит —
и будет лёд. Так и моя любовь!
Ну, а твоя — соломенного духа
дитя больное. Гнётся, как старуха,
под ноги стелется. А искру встретит —
сгорит в покорности. Посветит
чуть-чуть и станет пеплом невесомым.
Её унизят — киснет, как солома,
в воде холодной грусти и досады
под проливным раскаянья дождём.
МАВКА
(поднимает голову)
Раскаянья — сказала ты? Не надо!
Спроси-ка у берёзоньки о нём!
Раскаивается ль она за ночи,
когда ей ветер косы расплетал?
РУСАЛКА
О чём же плачет?
МАВКА
Потому, что хочет,
чтоб вновь ей милый на ушко шептал,
и ласкою лохматил ветви.
РУСАЛКА
Но почему?
МАВКА
Ведь он — весенний ветер!
РУСАЛКА
Такой любви что может быть нелепей?
МАВКА
Но он был нежен, словно детский лепет!
Ей, напевая, развивал листочки,
целуя, разметал её веночек,
лаская, волоса кропил росой.
Да, да... он был весенний резвый ветер,
и ей не полюбился бы другой!
РУСАЛКА
И грустно будет голову склонять
к сырой траве, ведь ветра не обнять
теперь навеки — он уже промчался!
(тихо, без плеска отплывает от берега и исчезает в озере)
МАВКА вновь склонилась, длинные чёрные косы упали до земли. Прилетевший ветер гонит серые тучи, а вместе с ними птичьи ключи, летящие в тёплые края.
Вскоре от сильного порыва ветра дождевые тучи расходятся и виден лес — уже в ярком осеннем убранстве на фоне тёмносинего предзакатного неба.
МАВКА
(тихо, в глубокой печали)
Да... он уже промчался...
ЛЕСОВИК выходит из чащи. Он в длинной мантии цвета старого золота с тёмно-красной каймой понизу, шапка обвита веткой спелого хмеля.
ЛЕСОВИК
Дочка! Дочка!
Наказана ты тяжко за измену!
МАВКА
(поднимает голову)
Кому же изменила я?
ЛЕСОВИК
Себе!
Мне очень горько видеть перемену,
произошедшую, моё дитя, в тебе.
Зачем сменила светлые вершины
на тропки мелкие, где стелется кручина?
Ты на кого похожа? На батрачку,
что непосильной тягостной работой
кусок пыталась счастья заработать
и не смогла, и лишь последний стыд
не позволяет ей просить подачку.
Какою была прежде? Вспомни ты —
прекрасною царевною лесной
в веночке звёздном. Вспомни ночь весной,
когда твоя любовь здесь расцвела!
Навстречу счастье шло, хоть не звала,
несло тебе дары!
МАВКА
Той не вернуть поры!
И что же делать, если звёзды все
В моём погасли сердце и в венке?
ЛЕСОВИК
Ещё сплетёшь веночков разных!
Ты оглянись — увидишь праздник!
Вот ясень-князь в кирее золотой!
У дикой розы на груди кораллы.
И боль невинная сменилась гроздью алой,
ты погляди-ка, на калине той,
что в памятную ночь тебя венчала
под свадебные песни соловья.
Старушка-ива, что тебя качала,
берёзка нежная — сестра твоя
в златых уборах тоже. Нарядила
портниха-осень всех. И только ты
в тряпье убогом. Видно, ты забыла,
что скорбь не побеждает красоты!
МАВКА
(порывисто встаёт)
Надень же на меня наряд осенний сам!
Царевной буду в праздничном веночке!
Вновь счастье упадёт к моим ногам
и будет умолять о ласке!
ЛЕСОВИК
Дочка!
Наряд царевне предложить берусь,
но, ветреная, заигралась с эхом,
вдруг нарядившись в нищенку для смеха.
Раскрывает свою мантию и достаёт из-под неё пышную, златом украшенную багряницу и серебряную фату; надевает всё это на МАВКУ поверх её одежды; МАВКА идёт к калине, быстро ломает гроздь красных ягод, сплетает себе веночек, расплетает волосы, одевает веночек и склоняется перед ЛЕСОВИКОМ — он накидывает на неё серебряную фату.
Теперь уж за тебя я не боюсь!
(важно кивнув ей головой, быстро идёт в чащу и исчезает).
Из лесу выбегает ПЕРЕЛЕСНИК.
МАВКА
Ты вновь?
(хочет убежать)
ПЕРЕЛЕСНИК
(пренебрежительно)
Но не к тебе. Хотел
я навестить РУСАЛОЧКУ во ржи,
но не успел — заснула. Покажись!
Ты подурнела.
МАВКА
(гордо)
Может, показалось!
ПЕРЕЛЕСНИК
Так пригляжусь, чтоб не казалось.
(подходит к ней, МАВКА отступает)
Не бойся, если по закону
обручена ты, я не трону.
МАВКА
Брось издеваться!
ПЕРЕЛЕСНИК
И не пытаюсь,
но может статься — я ошибаюсь...
Мы друг на друга не будем злиться.
Пора бы, МАВКА, нам породниться!
МАВКА
Да? Мне с тобою?
ПЕРЕЛЕСНИК
А что такое?
Явилась осень и кровь остыла.
Ведь ты когда-то со мной дружила.
Любовь была, или в любовь игра?
Теперь для братства подошла пора!
(берёт её за руки)
Дай приложиться братским поцелуем
мне к бледному лицу! Я не балую.
(МАВКА отклоняется, он всё-таки её целует).
Вот и цветы осенние на щёчках,
непахнущие яркие цветочки!
(не выпуская её рук, осматривает опушку)
Летает паутинка, посмотри,
неторопливо в воздухе парит,
как белый пух...
(внезапно увлекает её в танец)
Ну, милый друг,
кинемся, ринемся
в бешеный круг!
Звёздочки чистые
и золотистые,
ясные, красные
искры лучистые,
всё, что сверкает,
всё, что летает —
о бесконечном движеньи мечтает!
Так вот и я...
Так вот и я...
Будь же, как искра,
подруга моя!
Быстро закружил танец. Серебряная фата на МАВКЕ взвилась вверх, чёрные волосы растрепались и смешались с огненными кудрями ПЕРЕЛЕСНИКА.
МАВКА
Хватит! Не надо!
ПЕРЕЛЕСНИК
Что ты, отрада?
Мы не задержимся —
ветер шумит.
Счастье — измена!
Жди перемены!
То лишь прекрасно,
что вечно летит!
(Танец становится бешеным)
В танце сольёмся!
Вихрем завьёмся!
Таем!
Растаем
в огненном рае!
МАВКА
Хватит! пусти... Не могу... Умираю...
(голова её падает ему на плечо, руки опускаются, он продолжает с ней кружиться)
Вдруг из-под земли возникает тёмное, широкое, страшное Видение.
ВИДЕНИЕ
Пусти! Она моя!
ПЕРЕЛЕСНИК
(останавливается и выпускает МАВКУ из рук, она безвольно опускается на траву)
Кто ты?
ВИДЕНИЕ
А ты меня не знаешь?
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ»
ПЕРЕЛЕСНИК вздрогнул, бегом кинулся прочь и исчез в лесу.
МАВКА очнулась, приподнялась немного, широко раскрыла глаза и с ужасом смотрит на Видение, которое тянет руки к ней.
МАВКА
Я не хочу! Не подходи! Уйди!
Не тронь меня, ведь я живая!
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ»
Пойдём туда,
где все страданья спят,
где затихают боль и горе сами!
Там тишина и воды там глядят
застывшими и мутными глазами.
Над водами громады хмурых скал —
немые стражи умерших событий.
Пусть бьются молнии о каменный оскал
снаружи, а внутри не быть им.
Идеи вздорные несчитанным числом
сюда в лукавом не войдут глаголе
и не доносит ветер знойных слов
из песен о недостижимой воле
в мой тёмный склеп спокойствия и тьмы,
куда навек уйдём с тобою мы.
Ведь ты принадлежишь лишь мне, я знаю,
жизнь не нужна тебе — ты неживая:
бледнеешь от огня, слабеешь от движенья,
не веришь в счастие — ты стала тенью.
МАВКА
(поднимается)
Нет, я жива! И буду вечно жить!
Есть в сердце то, что век не умирает.
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ»
Как это знаешь?
МАВКА
Ведь от муки тая,
её люблю и ей дарую жизнь!
Когда б хотела я страданья эти
все позабыть — ушла с тобой бы я.
Но только мне никто на целом свете
не сможет дать желанья забытья!
(В лесу слышно, что кто-то идёт.)
Прочь, Привидение! Меня надежда ждёт!
Кто муку дал мне, тот сюда идёт!
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ» отступил в тёмную чащу и притаился.
Из лесу выходит ЛУКАШ. МАВКА идёт навстречу ему. Лицо её пугает смертельной бледностью по сравнению с яркой одеждой, умирающая надежда расширила большие тёмные глаза, движения у неё порывистые и угасающие, как будто в ней что-то обрывается.
ЛУКАШ
(увидел её)
Как ты страшна! Уйди! Дорогу дай!
(спешит домой, стучит в дверь, МАТЬ открывает, не выходя.
ЛУКАШ говорит матери громко на пороге)
Пеките, мама, свату каравай!
Килину завтра буду сватать я!
(идёт в хату, двери закрываются)
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ» выходит и движется к МАВКЕ.
МАВКА
(срывает с себя багряницу)
Бери меня! Я жажду забытья!
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ» касается МАВКИ, она, вскрикнув, падает ему на руки, он накидывает на неё свой чёрный плащ. Оба пропадают под землёй.
ДЕЙСТВИЕ III
| О |
блачная ветреная осенняя ночь. Последний жёлтый отблеск месяца гаснет в хаосе голых вершин. Стонут филины, хохочут совы, пронзительно кричат сычи. Неожиданно всё заглушается протяжным угрюмым волчьим воем, который становится всё сильнее и вдруг обрывается. Наступила тишина.
Начинается нездоровый рассвет поздней осени. Голый лес едва просматривается на фоне пепельного неба чёрной щетиной, а внизу на опушке снуёт растрёпанный туман.
Хата Лукаша забелела стенами, у одной стены чернеет чья-то фигура, бессильно прислонившаяся у дверей, в ней едва можно узнать МАВКУ; она в чёрной одежде, в сером непрозрачном покрывале, только на груди алеет маленькая калиновая гроздь.
Когда рассвело, на опушке стал виден огромный пень, где рос столетний дуб, а недалеко от него недавно насыпанную, ещё не заросшую травой могилу.
Из леса выходит ЛЕСОВИК, в серой свитке и в шапке из волчьего меха.
ЛЕСОВИК
(присматривается к фигуре под хатой)
Ты, доченька?
МАВКА
(чуть двинулась к нему)
Да, я.
ЛЕСОВИК
Тебя пустил
«ТОТ, КТО В СКАЛЕ СИДИТ»?
МАВКА
О, нет, меня
своим злодейством ты освободил.
ЛЕСОВИК
Зовёшь злодейством праведную месть,
но за предательство он должен кару несть.
Любовник твой неверный справедливо
теперь наказан. Бродит сиротливо
он в волчьем облике по чащам и полям,
в нечеловеческом отчаяньи скуля.
И пусть скулит, не прекращает вой —
ему не снять тоски и муки злой.
МАВКА
Ты речь свою недобрую уйми!
Его спасла от твоего, дед, зла,
я в сердце слово нужное нашла,
что озверевших делает людьми.
ЛЕСОВИК
(в злости топает ногой и с треском ломает свой посох)
Глупец, тебя я дочкой леса звал,
а у тебя дух рабский, дух домашний,
а не лесной!
МАВКА
О, если бы ты знал,
почувствовал, как это было страшно!
Сном каменным спала в пещере той,
глубокой, чёрной, стылой и сырой.
Но голос изувеченный туда
пробился внутрь и мёртвая вода,
как эхо, отразила волчий вой,
такой протяжный, горестный такой!
Отчаяния столько было в нём,
что я проснулась. Жалости огнём
взорвала склеп и свет я вижу снова.
Уста немые оживило слово,
оно сняло проклятие твоё.
Я в сердце боль теперь нести готова —
не суждено мне, видно, забытье!
ЛЕСОВИК
А где же он? С тобою рядом нет.
Где он теперь, любовник твой бездарный?
Иль, может быть, его неблагодарность
бессмертна, как твоя любовь?
МАВКА
О, дед!
Прошу, пусть сдержат гнев твои уста!
Не видел ты, как, человеком став,
он пал к моим ногам, как в бурю ясень,
и на меня взглянул — был взгляд ужасен,
наполненный безмерною тоской,
раскаяньем горючим, без надежды.
Лишь у людей бывает взгляд такой!
Хотела я заговорить, но прежде
он быстро на ноги поднялся снова,
закрыл своё лицо рукой дрожащей,
и не сказав ни одного мне слова,
рванулся прочь и скрылся в дикой чаще.
ЛЕСОВИК
И что же делать думаешь теперь,
несчастное моё дитя, ты?
МАВКА
Не знаю, дедушка. Брожу, как зверь
на привязи, вблизи у этой хаты.
Сюда вернётся он — я сердцем чую.
ЛЕСОВИК