Ты видел когда‑нибудь долгопята‑привидение? Он очень напоминает его – кошмарная пародия на человека, с огромными злыми глазами. И что странно – как бы наперекор нашим представлениям о ходе эволюции, – он покрыт тонким слоем шерсти, такой же голубой, как и место, где он живет. Каждый раз, когда я его вижу, он находится в одном и том же положении, свернувшись клубком, как спящий младенец. Я думаю, что его ноги полностью атрофировались, и руки, возможно, тоже. Только его мозг все еще активен, гоняясь по векам за своей добычей.
И теперь ты знаешь, почему ни ты, ни кто другой ничего не может сделать. Твои психиатры могли бы вылечить меня, если бы я был безумен, но наука, которая может разобраться с Омегой, еще не изобретена.
Коннолли сделал паузу, затем устало улыбнулся.
– Именно находясь в здравом уме, я понимаю – мне нельзя надеяться на то, что ты мне поверишь. У нас нет обшей почвы для понимания.
Пирсон встал с камня, на котором сидел, и слегка вздрогнул. Ночь становилась холодной, но это было ничто по сравнению с чувством беспомощности, которое им овладело.
– Я буду откровенен, Рой, – начал он медленно. – Конечно, я не верю тебе. Но поскольку ты сам веришь в Омегу и он для тебя реален, то и я приму его существование по этой причине и буду бороться с ним вместе с тобой.
– Это может оказаться опасной игрой. Откуда нам знать, на что он способен, когда его загонят в угол?
– Все‑таки я попробую, – ответил Пирсон и стал спускаться с холма. Коннолли, не споря, пошел за ним. – Кстати, а что ты сам предлагаешь сделать?
– Расслабиться. Избегать эмоций. Прежде всего, держаться подальше от женщин – Рут, Мод, всех остальных. Это самое сложное дело. Нелегко порывать с привычками всей жизни.
– В это я легко могу поверить, – суховато ответил Пирсон. – И насколько тебе это удается?
– На сто процентов. Видишь ли, его собственная ненасытность мешает достижению его же цели, потому что, когда я думаю о сексе, я ощущаю тошноту и отвращение к себе самому. Господи, только подумать, что я всю свою жизнь смеялся над скромниками, а теперь сам становлюсь одним из них!
«Вот оно! – подумал Пирсон во внезапной вспышке прозрения, – Вот где ответ!» Он никогда бы не поверил в это, но прошлое Коннолли в конце концов настигло его. Омега был не чем иным, как символом совести, олицетворением вины. Если бы Коннолли осознал это, он бы перестал мучаться. Что же до столь подробного описания галлюцинации, то это еще один прекрасный пример тех обманных трюков, которые может сыграть человеческий мозг в попытке обмануть самого себя. Должно быть, существует какая‑то причина, почему одержимость приняла такую форму, но это не важно.
Пирсон долго объяснял это Коннолли, пока они шли к селению. Тот слушал его так терпеливо, что у Пирсона возникло неприятное ощущение, что Коннолли над ним потешается, но все же упорно продолжал объяснять ему до конца. Когда он закончил, Коннолли издал короткий, безрадостный смешок.
– Твоя версия так же логична, как и моя, но ни один из нас не может убедить другого. Если ты прав, то через некоторое время я, возможно, вернусь к нормальной жизни. Но ты не можешь представить, насколько Омега реален для меня. Он более реален, чем ты: если я закрываю глаза, то ты исчезаешь, а он остается со мной. Хотел бы я знать, чего он добивается. Я оставил свой прежний образ жизни, и он знает, что я не вернусь к нему, пока он здесь. Так что же он надеется приобрести, выжидая? – Коннолли повернулся к Пирсону. – Вот что меня по‑настоящему пугает, Джек. Он должен знать, какое меня ожидает будущее, – ведь вся моя жизнь для него как открытая книга, в которую он может заглянуть на любой странице. И по‑моему, он ждет чего‑то такого, что произойдет со мной впереди, и это что‑то доставит ему особое удовольствие. Иногда… Иногда я спрашиваю себя, а не моей ли он ожидает смерти?
Они уже были среди домов на окраине, и перед ними во всей красе разворачивалась ночная жизнь Сирены. Теперь, когда они больше не оставались одни, в настроении Коннолли произошла трудноуловимая перемена. На вершине холма он был если и не вполне нормальным, то дружелюбным, по крайней мере, и готовым на разговор. Сейчас же вид счастливых и беззаботных толп, казалось, заставил его уйти глубоко в себя. Он неохотно шагал за Пирсоном и, наконец, отказался следовать дальше.
– В чем дело? – спросил Пирсон – Разве ты не пойдешь в отель и не пообедаешь со мной?
Коннолли покачал головой.
– Я не могу, – ответил он. – Там слишком много людей.
Это было странно для человека, который всегда получал удовольствие от толп и всяческих вечеринок. Подобное его поведение, как ничто иное, показывало, как сильно Коннолли изменился. Прежде чем Пирсон сумел придумать подходящий ответ, тот развернулся и направился по боковой улочке. Обиженный и раздраженный, Пирсон двинулся было за ним, но затем решил, что это бесполезно.
В тот вечер он послал длинную телеграмму Рут, пытаясь успокоить ее. Затем, измотанный, завалился спать.
Целый час бедняга не мог заснуть. Тело его устало, а мозг по‑прежнему активно работал. Он лежал, глядя на пятно лунного света, которое двигалось по стене, отмечая течение времени так же неотвратимо четко, как оно, должно быть, отмечает его в том отдаленном веке, куда заглянул Коннолли. Конечно, это чистая фантазия – и все‑таки, против своей воли, Пирсон начал принимать Омегу как реальную, живую угрозу. В некотором смысле Омега и был реальным – таким же реальным, как другие умственные абстракции, это и подсознание.
Пирсон задал себе вопрос, мудро ли поступил Коннолли, вернувшись на Сирену. Во время эмоциональных кризисов – а бывали и другие, менее серьезные кризисы, нежели этот, – реакция Коннолли всегда была одинаковой. Он вновь и вновь возвращался на этот чудесный остров, где его добрые, беззаботные родители явили его на свет и где он провел свою юность. Пирсон хорошо знал, что сейчас Коннолли пытается хоть как‑то вернуть себе то недолгое состояние блаженства, которое знал только в течение одного периода своей жизни и которое тщетно искал в объятиях Рут и всех остальных женщин.
Пирсон не пытался осуждать своего несчастного друга. Он никогда не произносил своего мнения вслух, а лишь наблюдал с сочувственным интересом, который ни в коей мере не являлся тем, что называют терпимостью, потому что терпимость подразумевает ослабление принципов, которыми он не обладал…
Бессонница наконец отступила, и Пирсон провалился в настолько глубокий сон, что проснулся позже обычного. Он позавтракал у себя в комнате, затем спустился к стойке администратора посмотреть, не пришел ли ответ от Рут. За ночь посетителей в отеле прибавилось: в углу холла были сложены два чемодана, явно английские, дожидаясь портье, который должен был отнести их в номер. В праздном любопытстве Пирсон взглянул на бирки, интересуясь, кто он, этот его соотечественник. Пирсон замер, поспешно оглянулся и быстро подошел к клерку.
– Эта англичанка, – сказал он встревоженно, – когда она приехала?
– Час назад, сеньор, на утреннем корабле.
– Она сейчас в гостинице?
Клерк посмотрел на него нерешительно, затем изящно капитулировал:
– Нет, сеньор, она очень торопилась и спросила меня, где она может найти мистера Коннолли. Я сказал ей. Надеюсь, все в порядке?
Пирсон выругался про себя. Такого потрясающего невезения он представить себе не мог. Мод Уайт оказалась женщиной более решительной, чем намекал Коннолли. Каким‑то образом она вычислила, куда он сбежал, и то ли гордость, то ли желание, то ли оба эти фактора, вместе взятые, заставили ее последовать за ним. То, что она приехала именно в этот отель, было неудивительно. Все англичане на Сирене выбирают почему‑то его.
Поднимаясь вверх по дороге к вилле, Пирсон боролся со все возрастающим чувством бесполезности своих действий. Он понятия не имел, что он будет делать, когда встретится с Коннолли и Мод. Он просто ощущал неясный, но настойчивый импульс поспешить на помощь. Если он сможет перехватить Мод прежде, чем она доберется до виллы, то, возможно, сумеет убедить ее, что Коннолли болен и ее вторжение лишь повредит ему. Но так ли это? А если между ними установились прежние отношения, и ни он, ни она не имеют ни малейшего желания видеть его?
Они разговаривали на ухоженном газоне перед виллой, когда Пирсон влетел в ворота и остановился, чтобы перевести дух. Коннолли отдыхал на кованой железной скамье под пальмой, Мод ходила взад и вперед в нескольких ярдах от него. Она о чем‑то с ним говорила, слов на таком расстоянии Пирсон услышать не мог, но судя по интонации догадался, что она его уговаривала. Ситуация была слишком неопределенной, но пока Пирсон стоял, размышляя, подойти ему или нет, Коннолли поднял взгляд и увидел друга. Его лицо, лишенное всякого выражения, походило на маску. В нем не угадывалось ни адресованного Пирсону приветствия, ни нежелания его видеть. Проследив взгляд Коннолли, Мод тоже посмотрела на Пирсона, и в первый раз он увидел ее лицо. Мод была действительно красивая женщина, но отчаяние и гнев так исказили ее черты, что она выглядела персонажем из какой‑то греческой трагедии. Она страдала не только от того, что ею пренебрегли, но и потому, что она не понимала причины такого пренебрежения.
Появление Пирсона сработало как сигнал к действию: с трудом сдерживаемые чувства выплеснулись наружу. Мод резко повернулась на месте и бросилась к Коннолли, который продолжал наблюдать за ней с отсутствующим лицом. Секунду Пирсон не видел, что она делает, затем в ужасе закричал:
– Осторожно, Рой!
Коннолли двигался с удивительной скоростью, словно внезапно вышел из состояния транса. Он схватил Мод за запястья, произошла короткая стычка, и вот он уже пятился от нее, завороженно глядя на что‑то в своей ладони. Женщина стояла без движения, парализованная страхом и стыдом, прижав костяшки пальцев ко рту. Коннолли крепко сжимал пистолет в правой руке и любовно поглаживал его левой. Мод издала глухой стон.
– Я только хотела попугать тебя, Рой, клянусь тебе.
– Все в порядке, дорогая, – сказал Коннолли мягко. – Я верю тебе, не переживай.
Его голос казался абсолютно естественным, он повернулся к Пирсону и улыбнулся ему своей сгарой, мальчишеской улыбкой.
– Так вот чего он ждал, Джек, – сказал Коннолли, – Я его не разочарую.
– Нет, – выдохнул Пирсон, белый от ужаса. – Не надо, Рой, ради Бога!.
Но Коннолли не слушал уговоров друга, он уже подносил пистолет к виску. И в этот самый момент Пирсон с ужасающей ясностью осознал, что Омега реален и будет теперь искать новое обиталище.
Он не увидел вспышки и не услышал звука выстрела. Мир, который он знал, ушел из его сознания, и вокруг клубился плотный, заворачивающийся спиралью туман. Из центра этого пространства без стен, заполненного голубым туманом, на него смотрели два огромных, лишенных век глаза. В их взгляде ощущался удовлетворенный покой, вот‑вот готовый перейти в чувство голода.
Из контрразведки
Перевод Л. Жданова
Часто можно услышать, будто бы в наш век поточных линий и массового производства полностью изжил себя кустарь‑умелец, искусный мастер по дереву и металлу, чьими руками создано столько прекрасных творений прошлого. Утверждение скороспелое и неверное. Разумеется, теперь умельцев стало меньше, но они отнюдь не перевелись совсем. И как бы ни менялась профессия кустаря, сам он благополучно, хотя и скромно, здравствует. Его можно найти даже на острове Манхетген, нужно только знать, где искать. В тех кварталах, где арендная плата мала, а противопожарные правила и вовсе отсутствуют, в подвале жилого дома или на чердаке заброшенного магазина приютилась его крохотная, загроможденная всяким хламом мастерская. Пусть он не делает скрипок, часов с кукушкой, музыкальных шкатулок – он такой же умелец, каким был всегда, и каждое изделие, выходящее из его рук, неповторимо. Он не враг механизации: под стружками на его верстаке вы обнаружите рабочий инструмент с электрическим приводом. Это вполне современный кустарь. И он всегда будет существовать, мастер на все руки, который, сам того не подозревая, творит подчас бессмертные произведения.
Мастерская Ганса Мюллера занимала просторное помещение в глубине бывшего пакгауза неподалеку от Куинсборо‑Бридж. Окна и двери здания были заколочены, оно подлежало сносу, и Ганса вот‑вот могли попросить. Единственный ход в мастерскую вел через запущенный двор, который днем служил автомобильной стоянкой, ночью – местом сборищ юных правонарушителей. Впрочем, они не причиняли мастеру никаких хлопот, так как он умел прикинуться несведущим, когда являлась полиция. В свою очередь, полицейские отлично понимали деликатность положения Ганса Мюллера и не слишком‑то на него наседали; таким образом, у него со всеми были хорошие отношения. И это вполне устраивало сего миролюбивого гражданина.
Работа, которой теперь был занят Ганс, весьма озадачила бы его баварских предков. Десять лет назад он и сам был бы удивлен. А началось все с того, что один прогоревший клиент принес ему в уплату за выполненный заказ вместо денег телевизор…
Ганс без особой охоты принял это вознаграждение. И не потому, что причислял себя к людям старомодным, не приемлющим телевидения. Просто он не представлял себе, когда сможет выбрать время, чтобы смотреть в эту треклятую штуку. «Ладно, – решил Ганс, – в крайнем случае продам кому‑нибудь, уж пятьдесят‑то долларов всегда получу. Но сперва стоит все‑таки взглянуть, что за программы они показывают…»
Он повернул ручку, на экране появились движущиеся картинки, и Ганс Мюллер, подобно миллионам до него, пропал. В паузах между рекламами ему открылся мир, о существовании которого он не подозревал, – мир сражающихся космических кораблей, экзотических планет и странных народов, мир капитана Зиппа, командира «Космического легиона». И лишь когда нудное описание достоинств чудо‑каши «Кранч» сменилось почти столь же нудным поединком двух боксеров, которые явно заключили пакт о ненападении, он стряхнул с себя чары.
Ганс был простодушный человек. Он всегда любил сказки, а это были современные сказки, к тому же с чудесами, о которых братья Гримм не могли и мечтать. Так получилось, что Ганс Мюллер раздумал продавать телевизор.
Прошла не одна неделя, прежде чем поунялось его первоначальное наивное восхищение. Теперь Ганс уже критическим взором смотрел на обстановку и меблировку телевизионного мира будущего. Он был в своей области художником и отказывался верить, что через сто лет вкусы деградируют до такой степени. Воображение заказчиков рекламной передачи удручало его.
Ганс был весьма невысокого мнения и об оружии, которым пользовались капитан Зипп и его враги. Нет, он не пытался понять принцип действия портативного дезинтегратора, его смущало только, почему этот дезинтегратор непременно должен быть таким громоздким. А одежда, а интерьеры космических кораблей? Они выглядят неправдоподобно! Откуда он мог это знать? Гансу всегда было присуще чувство целесообразности, оно тотчас заявило о себе и в этой новой для него области.
Мы уже сказали, что Ганс был простодушным человеком. Но простаком его нельзя было назвать. Прослышав, что на телевидении платят хорошие деньги, мастер сел за свой рабочий стол.
Даже в том случае, если бы автор декораций и костюмов к постановкам о капитане Зиппе не сидел уже в печенках у продюсера, идеи Ганса Мюллера произвели бы впечатление. Его эскизы отличались небывалой достоверностью и реализмом, в них не было ни грана той фальши, которая начала раздражать даже самых юных поклонников капитана Зиппа. Контракт был подписан незамедлительно.
Правда, Ганс предъявил свои условия. Он трудился из любви к искусству – обстоятельство, которого не могло поколебать лаже то, что он при этом зарабатывал больше денег, чем когда‑либо прежде за всю свою жизнь. И Ганс заявил, что, во‑первых, ему не нужны никакие помощники, во‑вторых, он будет работать в своей маленькой мастерской. Его дело поставлять эскизы и образцы. Массовое изготовление может происходить в другом месте; он кустарь.
Все шло как нельзя лучше. За шесть месяцев капитан Зипп совершенно преобразился и стал предметом зависти всех постановщиков «космических опер». В глазах зрителей это были уже не спектакли о будущем, а само будущее. Новый реквизит вдохновил даже актеров. После спектаклей они часто вели себя как путешественники во времени, внезапно перенесенные в далекую старину и чувствующие страшную неловкость из‑за отсутствия самых привычных предметов обихода.
Ганс об этом не знал. Он продолжал увлеченно работать, отказываясь встречаться с кем‑либо, кроме продюсера, и решая все вопросы по телефону. Он по‑прежнему смотрел телевизионные передачи, и это позволяло ему проверять, не искажают ли там его идеи. Единственным наглядным знаком связей Ганса Мюллера с отнюдь не фантастическим миром коммерческого телевидения был стоящий в углу мастерской ящик маисовых хлопьев «Кранч», дар благодарного заказчика рекламы. Ганс честно проглотил одну ложку чудо‑каши, после чего с облегчением вспомнил, что ему платят деньги не за то, чтобы он ел это варево…
В воскресенье поздно вечером Гане Мюллер заканчивал образец нового гермошлема; вдруг он почувствовал, что в мастерской есть еще кто‑то. Он медленно повернулся к двери. Она ведь была заперта, как они ухитрились открыть ее так бесшумно? Возле двери, глядя на него, неподвижно стояли двое. Ганс почувствовал, как сердце уходит в пятки, и поспешно мобилизовал все свое мужество. Хорошо еще, что здесь хранится только малая часть его денег. А может быть, это как раз плохо? Еще разъярятся…
– Кто вы? – спросил он, – Что вам здесь надо?
Один из вошедших направился к нему, второй остался стоять у двери, не сводя глаз с мастера. Оба были в новых пальто, низко надвинутые на лоб шляпы не позволяли разглядеть лиц. «Слишком хорошо одеты, – сказал себе Ганс, – чтобы быть заурядными грабителями».
– Не волнуйтесь, мистер Мюллер, – ответил первый незнакомец, легко читая его мысли. – Мы не бандиты, мы представители власти. Из контрразведки.
– Не понимаю.
Незнакомец сунул руку в спрятанный под пальто портфель и извлек пачку фотографий. Порывшись среди них, он вынул одну.
– Вы причинили нам немало хлопот, мистер Мюллер. Две недели мы разыскивали вас, ваши работодатели никак не хотели давать нам адрес. Прячут вас от конкурентов. Так или иначе, мы здесь и хотели бы задать вам несколько вопросов.
– Я не шпион! – возмущенно ответил Ганс, смекнув, о чем идет речь – У вас нет никакого права! Я лояльный американский гражданин!
Гость игнорировал эту вспышку. Он показал Гансу фотографию.
– Узнаете?
– Да. Это интерьер космического корабля капитана Зиппа.
– Он придуман вами?
– Да.
Еще одна фотография.
– А это?
– Это марсианский город Паддар, вид с воздуха.
– Ваша собственная выдумка?
– Разумеется! – Гнев заставил Ганса забыть об осторожности.
– А это?
– Это протонное ружье. Разве плохо?
– Скажите, мистер Мюллер, все это ваши собственные идеи?
– Да, я не краду у других.
Первый незнакомец подошел к своему товарищу. Несколько минут они переговаривались так тихо, что Ганс ничего не мог разобрать. Наконец они как будто пришли к соглашению. Совещание кончилось прежде, чем Ганс сообразил, что не худо бы прибегнуть к помощи телефона.
– Очень жаль, – обратился к нему незнакомец, – но похоже, кто‑то нарушил правила секретности. Возможно, это произошло чисто случайно, даже… э… неосознанно, но это не меняет дела. Мы обязаны провести дознание. Прошу следовать за нами.
Он сказал это так властно и строго, что Ганс покорно снял с вешалки пальто и стал одеваться. Полномочия гостя не вызывали у него никакого сомнения, он даже не попросил его предъявить документы.
Неприятно, конечно, но ему нечего бояться. Ганс вспомнил рассказ о писателе‑фантасте, который еще в самом начале войны с поразительной точностью описал атомную бомбу. Когда ведется столько исследований, подобные инциденты неизбежны. Интересно, какой секрет он разгласил, сам того не ведая?
Уже в дверях он оглянулся и окинул взглядом мастерскую и следующих за ним незнакомцев.
– Это нелепая ошибка, – сказал Ганс Мюллер. – Если я и показал в программе что‑то секретное, то это чистое совпадение. Я никогда не делал ничего такого, что могло бы вызвать недовольство ФБР.
И тут впервые прозвучал голос второго незнакомца; он говорил на каком‑то странном английском языке, с необычным акцентом.
– Что такое ФБР? – спросил он.
Ганс не слышал вопроса: он смотрел во все глаза на стоящий во дворе космический корабль.
Отступление с Земли
Перевод П. Ехилевской
Много‑много миллионов лет назад, когда человек был всего лишь мечтой отдаленного будущего, третий за всю историю мира корабль, достигший Земли, спустился сквозь вечные облака и приземлился на континент, который мы теперь называем Африкой. Создания, которых он нес сквозь невообразимую бездну космоса, выглянули из него и увидели мир, который мог стать подходящим домом для их утомленной расы. Однако Землю уже населял великий, хотя и вымирающий народ. Поскольку обе расы можно было назвать цивилизованными в истинном значении этого слова, они не вступили в войну, но заключили обоюдное соглашение. Дело в том, что прежние обитатели Земли, а некогда правители всего мира, располагавшегося внутри орбиты Плутона, умели смотреть в будущее и даже на грани полного вымирания неустанно готовили Землю к приходу следующей расы.
Итак, через сорок миллионов лет после того, как последний представитель старейшей расы обрел вечный покой, люди начали возводить города там, где архитекторы их великих предшественников вздымали башни к самым облакам. И в течение многих веков, задолго до рождения человека, чужаки не бездействовали – они покрыли половину планеты городами, населенными великим множеством незрячих, фантастических рабов. И хотя человек знал об этих городах, поскольку те часто создавали ему массу проблем, он никогда не подозревал, что все тропики вокруг него по‑прежнему принадлежали старшей цивилизации, которая тщательно готовилась к тому дню, когда она предпримет рискованное путешествие из‑за космических морей, чтобы вновь вступить во владение давно утраченным наследством.
– Джентльмены, – мрачно обратился президент к Совету. – С сожалением должен сообщить, что в процессе осуществления наших планов по колонизации Третьей планеты мы столкнулись с некоторыми сложностями. Как вам всем известно, на протяжении многих лет мы работали на этой планете без ведома ее обитателей, готовясь к тому дню, когда сможем полностью взять ее под контроль. Мы не ожидали сопротивления, поскольку народ Третьей находится на примитивном уровне развития и не владеет оружием, способным причинить нам вред. К тому же нынешние обитатели планеты разделены на множество политических групп, или «наций», которые постоянно враждуют между собой. Подобное отсутствие единства, без сомнения, способствует выполнению нашей задачи.
Для получения максимально полной информации о планете и ее жителях мы послали на Третью несколько сотен исследователей, и теперь у нас имеются наблюдатели практически в каждом более или менее крупном городе. Наши люди работают прекрасно, и благодаря их регулярным сообщениям сейчас мы владеем детальными знаниями об этом чуждом нам мире. Более того, еще несколько сетов назад я сказал бы, что мы обладаем абсолютно полной информацией относительно положения на планете. Однако совсем недавно я вдруг обнаружил, что мы очень сильно ошибались.
Нашим главным исследователем в стране, известной как Англия, которая упоминалась здесь множество раз, являлся очень талантливый молодой ученый Кервак Тетон, внук великого Ворака. Он близко сошелся с англичанами, как казалось, на редкость открытой расой, и по прошествии недолгого времени был принят в их высшем обществе. Он даже провел некоторое время в одном из их так называемых центров обучения, но вскоре с отвращением покинул его. Хотя это не имело ничего общего с его основной задачей, энергичный юноша также занялся изучением диких животных Третьей – замечательных и интересных, хотя и казавшихся весьма странными созданий.
Они свободно бродят по огромным регионам планеты. Некоторые из этих животных представляют опасность для человека, но Тетон справился с ними и даже уничтожил несколько видов. Именно в процессе изучения этих тварей он сделал открытие, которое, боюсь, внесет немалые изменения в наши планы. Но пусть лучше Кервак расскажет сам.
Президент повернул выключатель, и из скрытого транслятора зазвучал голос Кервака Тетона, обращавшегося к лучшим умам Марса:
«…Перехожу к главной части сообщения. В течение некоторого времени я занимался изучением диких животных планеты – исключительно в целях получения чисто научных знаний. Животные Третьей подразделяются на четыре основные группы: млекопитающие, рыбы, рептилии, насекомые, а также на большое число видов и подвидов. На нашей собственной планете существовало множество представителей первых трех классов, хотя сейчас, разумеется, их нет. Но, насколько мне известно, в нашем мире никогда за всю историю его существования не встречались насекомые. Естественно, именно они в первую очередь привлекли мое внимание, и я старательно изучил их привычки и строение.
Вам, которые никогда их не видели, будет нелегко представить себе, как выглядят эти создания. Существуют миллионы разных типов, и понадобятся века для того, чтобы классифицировать их все, но по большей части это крохотные животные со множеством сочлененных конечностей и телом, заключенным в прочный панцирь. Они очень малы, около половины земма в длину, многие с крылышками. Большинство из них откладывают яйца и претерпевают многочисленные метаморфозы, прежде чем стать полноценной особью. Вместе с сообщением я посылаю несколько фотографий и фильмов, которые дадут вам лучшее представление об их многообразии, чем любые мои слова. Большую часть информации я почерпнул из литературы. Аборигены Третьей проваляют немалый интерес к живущим с ними рядом созданиям – тысячи ученых посвятили свою жизнь кропотливым наблюдениям за насекомыми, и, я полагаю, это неоспоримое доказательство того, что их интеллект гораздо выше, чем думают некоторые наши ученые».
Последнее замечание вызвало у аудитории улыбки, поскольку Дом Тетонов издавна славился радикальными и нетрадиционными взглядами.
«Свои исследования я начат с неких весьма неординарных созданий, живущих в тропических районах планеты, – их называют «термитами», или «белыми муравьями». Они живут многочисленными, прекрасно организованными сообществами и даже создают своего рода города – огромные насыпи из необыкновенно прочного материала, соты с ячейками и проходами. Они проявляют удивительное инженерное мастерство, способны проникать сквозь металл и стекло и при желании могут разрушить большую часть созданного людьми. Они едят целлюлозу и дерево, следовательно, с тех пор как человек начал интенсивно использовать эти материалы, он постоянно пребывает в состоянии войны с разрушителями его собственности. Возможно к счастью д ля него, у термитов есть смертельные враги – муравьи, принадлежащие к очень близкому виду. Термиты и муравьи воюют с древнейших времен, и их разногласия до сих пор не разрешены.
Надо отметить, что термиты слепы – они не выносят света и, выбираясь из своих городов, всегда придерживаются укрытий, сооружая туннели и цементные трубы, если им приходится пересекать открытое пространство. Тем не менее они прекрасные инженеры и архитекторы, и никакие преграды не могут помешать им достичь цели. Их наиболее замечательная особенность, однако, биологического характера. Из одинаковых яиц они способны производить около полудюжины типов созданий разных специальностей – бойцов с огромными клешнями, солдат, способных обрызгивать противников ядом, рабочих, функционирующих в качестве складов пищи благодаря невероятной выносливости и неимоверно большой емкости их растянутых желудков, а также великое множество прочих невероятных разновидностей. В книгах, которые я посылаю, вы найдете полный перечень их видов, известных натуралистам Третьей.
Чем больше я читал, тем больше меня впечатляло совершенство их социальной системы. Мне, как, вероятно, и многим ученым, моим предшественникам, пришло в голову, что термитник можно сравнить с огромным механизмом, детали которого созданы не из металла, а из протоплазмы, а колесиками и зубцами служат отдельные насекомые, каждое из которых играет определенную роль. Только значительно позже я понял, насколько близка к истине была данная аналогия.
Нигде в термитнике не существует никакого разброда или беспорядка, и все там покрыто тайной. Когда я обдумал проблему, мне показалось, что термиты гораздо более достойны нашего внимания с чисто научной точки зрения, чем сами люди. В конце концов, люди не так сильно отличаются от нас – хотя подобным утверждением я рискую вызвать раздражение многих ученых, – в то время как эти насекомые являются абсолютно чуждыми нам по всем параметрам. Они работают, живут и умирают на благо государства. Личность для них – ничто. С нашей точки зрения, как и с точки зрения людей, государство существует только для личности. Кто может сказать, какое из мнений является более правильным?