Наступил 1914 год. Началась война. 20 июля объявили о мобилизации, сразу мобилизовали всех мужчин до 40 лет.
Сохранился документ того времени. Приводим его дословно: «Мобилизованные в апреле сего (1915 г..- А.Р.) года ратники ополчения 1 разряда из крестьян Гавриловской волости заявили, что они обязаны были явиться в пункт в гор. Сольвычегодск 14 апреля. По случаю плохой дороги и полного ледохода на р. Северной Двине и Вычегде, прибыли в гор. Сольвычегодск 20 апреля, следовательно, провели в пути лишних пять суток, за каковые и просили возместить им понесённые расходы на продовольствие по 25 копеек в сутки. В подтверждение изложенного ратники представили удостоверение сопровождающего их сельского старосты Никитинского общества Дунаева от 20 апреля и пристава 3-го стана Велико-Устюгского уезда от 18 апреля за № 897.
Руководствуясь параграфом 35 руководства для призыва нижних чинов запаса армии и флота на действительную службу, и имея в виду, что мобилизационным планом описанного случая не предусмотрено и что самый расход незначительный, Управа выдала просителям 35 руб. в возмещение понесенных ими в пути расходов на довольствие из средств уездного земства.
Докладывая об этом, Уездная земская Управа имеет честь покорнейше просить Уездное земское Собрание утвердить произведенный ею расход в сумме 35 руб. (Журналы Сольвычегодского уездного земского Собрания 1915 г. Вологда.1916. С.309) – А.Р.)
Война пошла затяжная, кончилась революцией. Я прибыл домой 20 февраля 1918 года. 1 марта 1918-го в д. Кудрина Гора было общее собрание всей волости (Гаврилово, кроме Выи). На повестку дня были поставлены вопросы: как выйти в отдельную от Выи волость и провести раздел земли по наличию едоков на 1 марта 1918 г. На собрании приняли решение: ходатайствовать перед Сольвычегодским уездным исполнительным комитетом о разрешении выделения Гавриловского общества из Гавриловского волисполкома в количестве 10 деревень в самостоятельный волисполком с названием Гавриловский, т.к. общество было Гавриловское (второе общество называлось Никитинское).
|
|
Второй вопрос: о переделе земли. Его решить быстро не удалось, т.к. получилось разногласие. Жители тех деревень, где земли было больше, находили всякие причины, чтобы задержать передел земли. Говорили, что землю, действительно, нужно перемерять, но теперь обмера земли произвести нельзя, так как она ещё под снегом, а когда снег сойдёт - нужно сеять, а не землю делить. Говорили также, что "самовольно землю делить не имеем права: на передел земли нужно получить разрешение от власти".
Организатором выделения в самостоятельную волость был Порывкин Трофим Артемьевич, молодой парень деревни Зайцево, который руководил Гавриловским обществом. Представителя волисполкома на собрании не было. Порывкин вёл себя на собрании как представитель волости, да и все собравшиеся считали, если будет отдельный волисполком, председателем будет Трофим. Он принял сторону тех, кто считал, что с переделом земли можно подождать до осени. Однако, он не учитывал, что передела земли не было уже 16 лет, состав семейств изменился, пришли фронтовики, имеют по двое, по трое детей, а земли имеют 3/4 души; хозяйства же, где осталось 2-3 человека, имеют по две души. Он знал, что деревне Зайцево при будущем переделе земли добавится, поэтому тянул с переделом. Большинство, всё-таки, было за передел. Они видели, что теперь лесозаготовки остановились, заработка нет, подвоза хлеба нет, земли у некоторых совсем нет. Они сознавали, что их может настигнуть голод. Решили, не считаясь ни с чем, под посев яровых провести передел земли: ждать лета, осени - нельзя! Деревня Зайцево внесла предложение: провести передел подеревённо, а не общий, т.к. в деревнях Тинева и Василёво земля делилась отдельно, ввиду их удалённости от волости. Деревни Романов Остров, Кудрина Гора и Ламлево выступили против, Подол и Тужиково воздержались. Таким образом, все согласились провести передел до посева. Оставалось только найти того, кто бы мог рассчитать, сколько какой деревне требуется. Предложили сельскому писарю, которым тогда работал Костин Павел Гордеевич из д. Зайцево (П.Г.Костин род. в 1866 г. Крестьянин. Активный деятель органов земского самоуправления. Защищал интересы местных жителей будучи гласным (депутатом) Сольвычегодского уездного земского Собрания от Гавриловской и Горковской волостей двух созывов (1902-1904 и 1904-1907 гг.) и одновременно был членом уездной земской управы. В его семье на тот момент времени было три сына: Василий (1891 г.р.), Андрей (1897 г.р.), Михаил (1902 г.р.); и три дочери: Мария (1895 г.р.), Екатерина (1908 г.р.) и Надежда (1904 г.р.). Сумел дать образование сыновьям. Известно, что его сыновья Василий и Андрей закончили Гавриловское земское и Никитинское министерское двухклассное училища Гавриловской волости, затем обучались в учительской семинарии. Василий получал стипендию от Сольвычегодского земства 120 руб в год, а Андрей – 150 руб. После службы в уездной земской управе П.Г.Костин долгое время служил писарем Гавриловского волостного правления до и после революции. Был активным членом Гавриловского сельскохозяйственного общества, исполнял обязанности его секретаря. В 1912 году имел собственный дом, лошадь, четыре коровы и земельный надел 4 души. «Журналы Сольвычегодского уездного земского Собрания 1912 г.» Вологда. 1913.с.526-527.) П.Г. Костин арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации» 29 октября 1937 года, т.к. «группировал вокруг себя верующих». В 1937 году, 23 ноября по постановлению особой тройки УНКВД заключён в исправительно-трудовой лагерь на 10 лет. Дальнейшая судьба неизвестна. В1989 году, 14 июля – реабилитирован.(За веру Христову: Духовенство, монашествующие и миряне Русской Православной Церкви, репрессированные в Северном крае (1918 – 1951). Биографический справочник/ Сост.С.В. Суворова. Архангельск: Православный издательский центр. 2006. – 688 стр.) – А.Р.).
|
|
|
|
Но в Зайцеве земли было больше, все знали, что сколько-то земли от них будет отходить. Костин землю распределять отказался. "Я, - говорит, - писать могу, а считать не умею. Распределять землю не берусь". В городском училище, в Красноборске, учились из деревни Зайцевской Порывкины: Афанасий Павлович и Григорий Трофимович, им и предложили распределить землю. Они тоже отказались. Предлагать больше некому. Те, которые не хотели весной делить землю, восторжествовали: "Какой передел?! И землю распределить некому. Нужно всё оставить до лета - тогда найдём грамотного человека. У нас нет, так с Выи возьмём. Землю распределить - это не всё равно, нужно сделать всё правильно. Собрание призадумалось. Как быть?!»
Григорий Трофимович Порывкин во время учёбы в Красноборском городском училище получал стипендию от Сольвычегодского земства 60 руб. в год. В 1912 году семья Порывкиных состояла из 4 человек: у Григория была мать 46-ти лет, братья Николай 24-х лет и Иван 19-ти лет. Семья имела половину дома, лошадь, корову и земельный надел в 2,5 души (Журналы Сольвычегодского уездного земского Собрания 1908 г.. 19. – А.Р.) В то время в Красноборском училище 72 ученика из 82 были детьми крестьян. из Гавриловской волости обучался один - Григорий Порывкин. По окончании Красноборского городского училища Григорий поступил и закончил Вологодскую фельдшерскую школу. Тоже не без помощи земства. Стипендия в 100 руб. в год была назначена ему Сольвычегодским уездным земским Собранием 27 сентября 1913 года. (Сольвычегодское уездное земское Собрание. Очередная сессия 3-17 ноября 1915 года. Вологда. Типография губернского правления 1916. С.609. Порывкин Афанасий Павлович, 1893, уроженец д. Гавриловская Сольвычегодского уезда, житель г. Архангельска, директор школы. Арестован 29.04.37. Северным областным судом 26.08.37 по ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР незаконно осуждён к лишению свободы сроком на 10 лет с поражением в правах на 5 лет. Сведений о дальнейшей судьбе нет. Полностью реабилитирован 19.03.92. Поморский мемориал: Книга памяти жертв политических репрессий/ Отв. Ред. Ю.М. Шперлинг: - Архангельск: Изд-во Поморского госуниверситета. 1999. Т.1. С.426 - А.Р.)
Я не мог удержаться. Сказал: "Давайте я распределю!" Сзади послышался лёгкий смешок: "Грамотеи не берутся, а он - распределю!" Другие сказали: "Зачем смеяться? Раз человек берётся, может, он и сделает". "Сколько возьмешь? - послышался голос. "Пять рублей! - не раздумывая сказал я. - Через два дня избрать уполномоченных от каждой деревни и им прийти в канцелярию общества со списками людей".
Уполномоченные пришли через два дня. От деревни Подольской пришёл В.В. Максимов (по прозвищу "Москвичёнок"), от Тужиковской - Нифанин Денис Матвеевич, от Романова Острова - Толстиков Дмитрий, от Каласнемской - Мелюков Киприян ("Кипра") (о нём упоминалось выше - в материалах Сольвычегодского уездного земского Собрания – А.Р.), с Ескина – «Петронько», с Ламлевской - "Игнашкич", с Зайцева - одного печища - Паша Федич, с другого - не запомнил кто. Проверили списки наличия населения. Попросили книгу обмера земли. Оказалось - книги нет. Костин порылся в архиве. "Нигде, - говорит, - нету. Не знаю, куда книга делась?" Что делать? Все уполномоченные пришли в полную растерянность. Особенно те, которым земли должно было прибавиться. А от кого отходило земли, те не прочь были разойтись по домам. Общество (его канцелярия) находилось в частном доме. Своего дома не имело. Раньше оно всё время находилось в д. Зайцево. Населения же в Зайцеве было меньше. Канцелярию перевели в д. Кудрина Гора, потом на Романов Остров, с Романова Острова опять на Кудрину Гору. Во время описываемых событий канцелярия находилась в доме Алексея Ивановича (называли "У Алёши Уринковича").
Я предложил уполномоченным немного подождать, а сам пошёл домой. Домой пришёл - сразу на верх: поднимаю потолочину, вынимаю тетрадь. Осмотрел - вся цела. Полистал - все листы по порядку. Взял тетрадь. Прихожу в общество, начинаю читать: "Акт обмера земли 1902 года. Весь полностью и подписан всеми лицами, которые тогда производили обмер!"
Особенно удивились уполномоченные тех деревень, у которых земли предполагались излишки, спросили, где взял. Я ничего не сказал. А было это четыре года назад. Тогда канцелярию перевозили за реку. Лодка ещё не пришла. Архив был на берегу, а мальчишки обступили кругом. Сельский писарь открыл шкаф и стал мальчишкам раздавать негодные бумаги. Они с радостью их хватали и бежали по домам. Я одного остановил, поинтересовался: "Откуда бумаги несёте?" Все в голос: "Нам писарь дал!" Посмотрел у одного - "Акт обмера земли". "Дай мне эту тетрадку, а я тебе чистой бумаги дам". Когда меня мобилизовали в армию, подумал: "Куда мне эту тетрадку деть? Если оставить так - разорвут, не сохранят". Взял, да и положил под потолочину.
От деревни Зайцево послали за теми, которые учились в Красноборском училище, чтобы они посмотрели, правильно ли будут распределять землю. Я арифметику знал хорошо. Не только 4 действия, но и дроби простые и десятичные, а также геометрию. Увидели, что распределяю без всяких затруднений. Они ничего не сказали и ушли восвояси. Когда расчёт сделал, предложил уполномоченным: у кого земли оказались излишки, отрезать какие-нибудь из полей, приходящихся им по обмеру 1902 года. Отрезки произвели. Тем, которым полагалось, прирезали. Только снег сошёл, вышли в поле делить землю по наличию едоков.
Когда приступили к разделу, неожиданно возникли препятствия. Земли в нашу деревню прибыло целое поле - Большое Уранемо - оно было за 4 километра. Деревня большая, а земля на том поле неровная, участков нужно много. У кого земли убывало, те оставались на своей прежней полосе - с теми легче было. Тем, кому земли прибывало, брали землю где придётся. А вот у тех, у кого земли не прибывало и не убывало - с теми было трудно, особенно с Григорием Николаевичем, который ни в ту, ни в другую сторону не сдвинулся. Сначала их уважали: как им надо, так и делали. За рекой, против броду семнадцать (!) раз отходили - никак не можем пригодить в его мёжи, всё в какую-нибудь сторону нас сдвинет, а он сидит на своёй полосе как паук - уж сам не сдвинется ни в ту ни в другую! Пришлось таких наделять землёй в двух местах в одном уделе (чересполосица). Разделили половину и увидели, что раздела больше не остановить, лишь бы скорее уж закончить, так как время сеять подходило. Стали меньше смотреть на Григория Николаевича. Тогда он не сам, так других стал настраивать, чтобы притормозить наш передел. Как они ни тормозили, как ни останавливали, а землю мы всё-таки разделили.
В апреле утвердили самостоятельную Гавриловскую волость. Собрали сельский сход. На общем собрании стали выбирать председателя волисполкома. Выдвинули три кандидатуры - Порывкина Трофима Артемьевича, меня и Докунина Степана Фёдоровича. Народу было много, в избу не помещались. Голосование стали проводить на улице: предложили расходиться на три группы, так, чтобы каждый участвовал.
Первым председателем Гавриловского волисполкома был избран Нифанин Я.И. с оплатой 75 рублей в месяц, а секретарём Костин Павел Гордеевич. Тогда наш волисполком выставил посты, чтобы с Гаврилово в Выю хлеба не возили, потому что хлеба у населения была острая нехватка. Ввозу хлеба в волость извне не было.
Создали волпродкомы. Заведующим волпродкомом никого поставить не можем: все устранились и ухватились за свои хозяйства. Голодающих становилось всё больше и больше. Стали организовывать комитеты бедноты. Хоть и знали, что запасов хлеба у населения не было, а создавали комиссии, которые ходили по дворам, обыскивали.
Оказалось, что запасов хлеба действительно ни у кого нет, а с хлебом могут прожить подольше лишь хозяйства стариков, в которых было 2-3 человека. Их оказалось несколько: (буду называть, как их прозывали) на Кудриной Горе - у Мити Гриничёнка, у Офоньки Уринковича; на Тужикове - Семёна Конторкича; на Романове Острове - у Егора Хоши да у Ерёмы; на Ескине - у Трошица и у Петроньки; на Ламлеве - у Оси; в Зайцеве - у Петра Пронюшкица. Оказалось также, что из тех, кто сильно просил хлеба, некоторые могут дотянуть до урожая. Хлеб стали распределять только среди тех, у которых его вообще не было. Так и дотянули до своего урожая.
Образовался волостной военный комиссариат. Комиссаром был Порывкин Трофим Артемьевич, военным руководителем Нифанин Я.И., которого освободили от председателя волисполкома. Председателем волисполкома избрали Порывкина Петра Максимовича.
Началась мобилизация в добровольческие продовольственные отряды. В отряды идти никто не хотел: мужики совсем недавно пришли из армии. Хоть дома было худо, голодали, но от своего хозяйства идти никто не хотел.
Председатель был парень молодой. Растерялся. Созвал общее собрание волости. На собрании оказались люди в большинстве пожилые, продотряд организовать не смогли. Комиссар, Трофим Артемьевич, был из одной деревни с председателем, Петром Максимовичем. Между ними были какие-то давнишние разногласия. Комиссар взял да и написал в уезд, что председатель - противник Советской власти, тормозит организацию продотрядов, а, может, и ещё что добавил. В общем, когда председатель волисполкома поехал на совещание в Сольвычегодск, обратно он уже не приехал, и никто о нём ничего не знает до сих пор. Продотряд всё же был тогда отправлен. Из него мало кто вернулся на Выю.
Стали определять бедноту и распределять всё население волости по классовости.
В нашей волости кулацких хозяйств не оказалось. Был, правда, торговец в д. Зайцево - Земцовский, но он на тот момент уехал на родину вниз по Пинеге. Торгаш Андрей Васильевич всю торговлю ещё в войну прикрыл, батраков не держал, земли излишков не было - середняком стал. В д. Подольской богачами считались Егорановичи: они вели торговлю и имели мельницу, но в войну разделились, торговля вся прекратилась. Некоторые выделились в отдельные хозяйства, а им лошади не досталось - посчитали за бедняков. К тому же и мельница у них тогда уже разрушилась. Ивану Егоровичу комиссар был сродни (здесь – родственник – А.Р.) и Ивана назначил председателем комитета бедноты. Люди говорили тогда: "Из торговца хороший будет председатель бедноты!". На Горе жил Дмитрий Григорьевич, старик 70 лет, детей у него не было. Торговал от Мелюкова и ничего от той торговли не осталось, хоть бедняком его записывай. Вот так кулацких хозяйств и не обнаружили.
При военном комиссариате стали создавать отряды: обучать военному строю. Комиссар, Трофим Артемьевич, стал главой всего сельсовета, своей власти предела не знал. Стал отбирать у крестьян лошадей, сёдла - для отряда. У кого две коровы - прихватывал и коров. Сам ездил на лошади, с шашкой и револьвером "Смит Вессон". Нарядился в хромовые сапоги, в хорошие брюки, взятые в доме Земцовского. Себе подобрал настоящих отлётов: из своей деревни Порывкиных: Ивана Трофимовича, Оську Ефимина, Афанасия Анфимишина, Николку Андрюшкича, которые были готовы в любую минуту выполнить любое его распоряжение. (Впоследствии Иван Трофимович Порывкин (род. в 1893), когда на иждивении у него было 2 детей, арестован 20.04.37. Северным областным судом 25.08.37 по ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР незаконно осужден к лишению свободы сроком на 4 года с поражением в правах на 2 года. Полностью реабилитирован 18.03.92. /Поморский мемориал: Книга памяти жертв политических репрессий/ Отв. Ред. Ю.М. Шперлинг: - Архангельск: Изд-во Поморского госуниверситета. 1999. Т.1. С.426 прим. – А.Р.)
Комиссар свою жену и семью бросил, связался у Петра Мелюкова из д. Тужиковской с женой, повёл недостойную жизнь. А тут ещё приехал уполномоченный Незнамов для организации и налаживания Советской власти, у которого стала управлять нагайка.
Первым нагайку попробовал Пётр Мелюков из-за своей жены. И ещё: вели двух человек с Вашки. Комиссар с Незнамовым встретили их в волоку в Выю у Новой канавы. Тут арестованных расстреляли. Тем, которые вели, приказали вырыть могилу. Так у канавы на угоре и зарыли. Потом расстреляли Стёпку у Гриши Талишевича деревни Василёво - якобы присвоил деньги, 4 рубля. Некоторые стали избегать встречи с комиссаром, а как заявится уполномоченный Незнамов, так просто прятались. Кто пытался сказать о неправильных действиях комиссара и уполномоченного, тех сразу считали противниками Советской власти, независимо: бедняк он, или середняк, или служащий. О связи комиссара с женщиной из д. Зайцево в народе говорили: "Наш Троха надел сапоги да брюки Спирькины. Красуется - кто я! Никому прохода не даёт!" Слухи до комиссара дошли. Этого он терпеть не мог. Собрал всех в д. Зайцево посреди деревни. Выхватил шашку из ножен и ходит, хлопает ею по голенищам: "Ну, кто скажет, что сапоги и брюки на мне - Спирькины?! Говорите!" Все молчат. "Что молчите? Ну, разойтись!" Только все разошлись, слух опять пошёл - как ни стращай, а сапоги и брюки чужие взял. И никак не мог унять людей, чтобы не говорили. Не стал жить в д. Зайцево. На Зайцеве стало спокойно. Комиссар там появлялся очень редко, и то проездом, не останавливаясь: стал всё больше проживать в деревне Тужиковской. Нет-нет, да и посадит кого-нибудь то в подполье, то в баню... Посадил однажды ребят Евдёхичев в баню. Пришла Евдёха в комиссариат, заругалась: "Зачем ребят посадил в баню?" Он выскочил из-за стола, побежал за Евдёхой. На улице темно было, не видно ничего. Только стрельба послышалась. Пришёл в комиссариат: "Стрелял, да не мог попасть - темно. Увернулась куда-то! (Выругался)". "Что ты? Дурной! Ведь так можно убить человека!" - сказал Пётр Васильевич Тюпышев. "Чёрт с ней! Больше не станет ругаться!". Остальные присутствующие на это только рассмеялись.
Гражданская война
В низовьях Пинеги возник фронт. Белые поднимались от Архангельска. Пошли слухи, что и по Вашке тоже не спокойно. С Тоймой телефонной связи не было. Около Карповой Горы (Карпогор) образовался фронт. Снабжение фронта пошло рекой: сплавляли по Пинеге на плотах. Один из них перехватили белые: вышли трактом с Вашки.
(В.Е. Страхов так описывает эти события: «По Пинежскому тракту, в октябре 1918 года, шёл из Верхней Тоймы красноармейский отряд в сто двадцать человек, первый отряд Красной Армии на Пинежском фронте. Комиссаром отряда был большевик Николай Яковлевич Кулаков. Возвращаясь из Петрограда, где был делегатом на «съезде комунн Северной области», Кулаков в Вологде, в штабе Северного фронта, принял на себя организацию отпора интервентам на родной Пинеге. В Вологде он встретился с членом Архангельского губисполкома Алексеем Петровичем Щенниковым, бывшим пинежским ссыльным. На Щенникова было возложено командование отрядом… Дойдя до Керги, отряд Кулакова – Щенникова с сухопутного пути перешёл на водный. Соорудили плоты и на них стали спускаться по течению. По берегу высылали конную разведку, чтобы избежать вражеской засады.» («На лесной реке». С.56) - А.Р.)
При комиссариате был отряд, человек 15, но оружия не хватало. Вооружить людей было нечем. Кое-как совместно с Выйским волисполкомом вооружили отряд, человек 30 конницы. Под командованием комиссара Порывкина и уполномоченного Незнамова отряд отправился в разведку в д. Кучкас за 60 километров от Выйской волости. Когда отряд прибыл в Кучкас, выяснилось, что, действительно, небольшой отряд белых пришёл с Вашки и ушёл вниз по Пинеге. В 10 километрах от Кучкаса, в Нюхче, они встретились с отрядом красных. Два дня там шла перестрелка. В Кучкасе нашли заставу, вернее сказать, сторожевой пост белых. Он был в одном из домов. Когда дом окружили, белые забрались в подполье. Их оттуда вызвать не могли, взяли и подожгли дом.
Комиссар и Незнамов как узнали, что в 10 км от Кучкаса идёт перестрелка между красными и белыми, сели на коней и ускакали обратно в Выю. Отряд один остался. Сели на коней - и тоже обратно. Тем поход и кончился.
Почта ходила один раз в неделю. Слухи носились тревожные. Из Тоймы пришло секретное отношение: «Белые поднимаются по Двине, угрожают Верхней Тойме, готовьтесь к выходу, чтобы не быть отрезанными. Зажиточных и кулаков облагайте контрибуцией. Деньги забирайте с собой».
Собрали актив Выйского и Гавриловского волисполкомов в Гавриловском комиссариате, который тогда находился в доме у Сеньки Хошича, на берегу. Рассудили: "Сопротивление оказывать бесполезно - оружия мало, патронов совсем нет. Если займут Верхнюю Тойму, дороги будут все отрезаны. Выход только один: идти лесом, просекой, на Белую Слуду. Приготовить хлеба на три-четыре дня, дать знать Выйскому волисполкому и уходить всем вместе".
Поставили сторожевой пост на слуде (пригорке). Белые могли прийти в Гаврилово через Шиднему (с Суры) - хоть дороги и нет, но ведь есть тропинки, по которым можно пробраться! Постановили: при комиссариате держать двух конных всадников, активистам спать (ночевать) в комиссариате при оружии. А так больше нигде никакого охранения не выставили.
Огонь в комиссариате не гасили всю ночь. Так, не раздеваясь, рядом с винтовкой и спали. Ночь или две так ночевали, а потом опять стали уходить на ночь по домам.
Однажды вечером сидим с делопроизводителем Петром Васильевичем в комиссариате, рассуждаем:
- Худо охраняем комиссариат. Все уходят, никто не остался ночевать в комиссариате. Я тоже, пожалуй, пойду домой спать, - сказал Пётр Васильевич.
- И верно, что плохо охраняли. А кто будет охранять? Комиссар? Дак тот спутался с одной женщиной. Разве ему до комиссариата? Да и мало он способен к военному делу: в армии не был. Вот с мужиками, дак он повоевал бы! Председатель? Он во всём норовит в стороне остаться. Секретарь волисполкома? Он человек пожилой, да к тому же был членом земской управы. Он на всё происходящее смотрит безразлично. Подручные комиссара? Иван Трофимович - ненадёжный какой-то. Афанасий Павлович - хоть и должен знать политику, но он замкнулся на школе: как ушёл учительствовать, так совсем не такой стал. Может, действия комиссара ему и не нравятся, но ведь ничего не поделаешь. Уполномоченный Незнамов во много раз хуже комиссара. Зачем только таких посылают в отдалённые волости?! Кому жаловаться? На всякий случай осторожность должна быть.
- Охрана, конечно, необходима, но только уж не такая бдительная, а то мы только панику наводим среди населения. Если Верхнюю Тойму и займут, то ведь до неё 130 километров, на пути две волости - всё равно как-нибудь да узнаем об этом.
Ожидать белых с Вашки? Так впереди Выйский волисполком - тоже узнаем. Пост выставили на слуде, откуда дороги нет на все 60 километров. Есть одни только охотничьи тропинки. Ни в коем случае по ним не выправить, хоть кто бы ни пошёл. Я не думаю, что нас могут застать врасплох. Ну, может, их разведка и проникнет, но ведь у нас здесь посторонних нет, а своих мы всех наперечёт знаем. Появится незнакомый человек - сразу можно выяснить, что за человек, куда идёт и зачем. Так что, если хочешь, Пётр Васильевич, можешь и домой идти спать, а я здесь ночую.
Итак, в комиссариате ночуют сторож, заместитель комиссара, двое связных.
- Комиссара забыл! - сказал Пётр Васильевич.
Приходит Трофим Артемьевич. В полном вооружении, как и всегда. Садится за стол: "Степан Яковлевич, ты проверь посты, чтобы не спали. А вы, Осип Ефимович и Николай Андреевич, лошадей держите наготове. Если поднимут тревогу, сразу гоните в Выю. Ночи тёмные - всего можно ожидать".
Пётр Васильевич ушёл спать домой. Я разделся и лёг спать на полатях. Афанасий Федотович лёг спать на койку, скинув брюки. Николай Андреевич пристроился на лавке. Времени было уже 10 часов вечера. На улице темень - ничего не видать. Все задремали. Степан Яковлевич встал, пошёл проверить пост на слуде. Вышел из комиссариата и разглядел: за речкой, на Подоле (в деревне напротив комиссариата) - несколько человек верхом на лошадях. Слышно: спрашивают, где находится комиссариат. Потом рысью поехали на мост через речку Варзугу, к комиссариату. Степан вернулся, двери распахнул, крикнул: "Белые! Спасайтесь!"
Все вскочили, побежали - только столы, стулья загремели. Я соскочил с полатей - в комнатах никого уже нет. Думаю: "Всё равно! Оденусь!" Брюки надел, сапоги насунул, стал одевать гимнастёрку. Слышу, как ступени на крыльце гремят. В голове мелькнуло: "Вот сейчас появятся штыки или револьверы, дула на меня направлены..." Схватил винтовку, затвор передёрнул, направил в двери. Дверь отворилась. Входят четыре человека. Винтовок нет, револьверы в кобурах. Я медленно опустил винтовку. Они остановились, смотрят с недоумением на меня. В комнате стулья лежат опрокинутые, столы - вкривь и вкось.
Один из пришедших не то сказал, не то спросил: "Что это такое?"
"Хорошо, что жертв нет!" - сказал я. Волосы у меня были взъерошены, ворот у гимнастёрки не застёгнут, стою без пояса, смотрю взволнованно. А они понять не могут, в чём дело. Один спрашивает:
- Ты кто?
- Военный руководитель комиссариата. А вы кто?
- Комиссия по сбору контрибуции. Где комиссар?
- Кто его знает, где…
Они сначала приняли меня за вора, стали требовать документы. Когда выяснили, пошли искать комиссара.
На той квартире, где он жил, его не оказалось. Сходили в сельсовет - в сельсовете никого нет. В темноте мелькнул кто-то с ружьём и сразу скрылся.
- Идёмте в комиссариат! – говорю, - ведь все разбежались с винтовками! Как бы ничего не случилось плохого!
Смотрю, на крыльце комиссариата кто-то, согнувшись, что-то делает. Подошёл поближе - Афанасий Федотович надевает шаровары. Он, оказывается, выскочил в одних кальсонах, где-то прятался, потом решился посмотреть - что в комиссариате, а брюки всё это время носил в руках. Вот и одевал их.
Сторожем комиссариата был деревни Романова Острова Вася Надёжич. Он явился уже утром. Дежурные (Осип Ефимович и Николай Андреевич): один - выскочил, да скорее на лошадь и ускакал в Выю, а второй - спросонья бросился в другую комнату, а там дверей не было - спрятался за шкаф, где и просидел до утра.
А где был комиссар - неизвестно. Он никому так и не сказал.
… Наступил ноябрь. Стало морозить. Замёрзли реки, установился санный путь. На реке Пинеге окончательно установился фронт. Стало прибывать подкрепление. Командиром фронта назначили Щенникова, который прибыл в Гаврилово с обозом, шедшим на фронт. Груз нужно было доставлять гужом (гужевым транспортом). Если груз везти через Выю и вниз по Пинеге, то в два раза дальше получится, чем через Шиднему (60 километров). А дороги нет. Мобилизовали сразу почти всю волость. Шестьдесят подвод поехали прямо на Шиднему, одновременно расчищая дорогу. Через три дня были уже на Шиднеме, а потом целый месяц расширяли дорогу. В плохих местах делали настил. Получился настоящий тракт. Как только дорога стала работать, нормально пошёл груз на фронт, Незнамов и комиссар взяли с собой двух местных армейцев и поехали в Архангельскую губернию налаживать Советскую власть. Живут там месяц и два. В Гаврилове стало спокойно: никто больше плёткой не размахивал и не угрожал. Все почувствовали себя свободными. Стали уж забывать комиссара и Незнамова. И вот в один из вечеров с низу привозят к волостному комиссариату комиссара и Незнамова в сопровождении трёх красноармейцев, арестованными. Незнамова провезли, не останавливаясь, а комиссара оставили до утра в комиссариате. На ночь посадили в подполье. Иван Трофимович, бывший его подручный и верный друг, говорит ему: "Ну, Трофим Артемьевич, ты сажал людей в подполье, теперь сам туда полезай. Попробуй, посиди! Вон твоя балалайка, спой-ка свою любимую...". "Брось глумиться над человеком!" - сказал Пётр Васильевич.
Комиссара Порывкина и уполномоченного Незнамова увезли в Великий Устюг - ни один не вернулся...
Наступила весна. Подвоза хлеба не было ниоткуда. Свой весь вышел. Семян нет. Отпустили нам несколько овса, который находился в Верхней Тойме. Распутица. На лошадях ехать нельзя. Пошли пешими за 130 километров. Носили овёс на себе. Несли по пуду, по полтора, а некоторые - по два. Опять наступил голод. Стали есть примеси, мякину, исландский мох.
... Здесь уместно привести замечание И. Томского: "Весной 1919 года Пинега питалась исключительно суррогатами. "Съели весь мох", - говорят пинжаки. Ели хлеб из опилок, травы, древесной коры. Привожу некоторые рецепты.
1. Хлеб из опилок. Опилки берутся только из берёзы. Они сушатся и мелются в муку. К ним прибавляется житная солома, высушенная и растолчённая, иногда ржаной колос. Из смеси выпекаются лепёшки в виде колобков.
2. Хлеб из "зуевых батожков" (травы). Собираются зуевы батожки, сушатся, мелются, прибавляется к ним ячневая мякина, иногда льняная куглина. Пекутся лепёшки.
3. Хлеб из древесной коры. Берётся гнилая средина берёзы, называемая "певка", к ней прибавляется размолотая солома, а иногда мякина. Пекутся лепёшки.
4. Хлеб из мха. Собирается и сушится болотный мох, прибавляются к нему зуевка и берёзовые опилки. Из смеси пекутся хлебцы". ("Эскизы из природы и жизни Малопинежья". Сольвычегодск, 1922, стр. 15-16.- А.Р.).
Самый трудный год был тогда с хлебом. Полностью посеять не могли. На Кудриной Горе поле - нужно было сеять яровые, навоз навожен - осталось не посеяно. Народ тем временем не унывал. Опять взялись за землю: голодные, но расчищали сенокосы и пахали землю под пашню. Хоть и не всё посеяли, а урожай уродился хороший.
Осенью фронт стал отходить ввиду того, что из-за дальности трудно было обеспечивать снабжение.
(В.Е. Страхов: «Войска Пинежского участка Северного фронта в конце 1919 года были эвакуированы по проложенной через лес дороге из Шиднемы (на Пинеге) в Романов Остров (на Вые), а затем в Горку. Вместе с Красной Армией ушли и советские работники.» («На лесной реке». С.65) – А.Р.)
Выйско-Ильинскую и Гавриловскую волости заняли белые. Я ушёл в Красную Армию, но попал не на Северный фронт, а на Украину, на Перекоп.
Мирные будни
Из армии пришёл - комиссариат упразднён. Есть земельный отдел. Проходит обмер всех сенокосных угодий и раздел сенокоса по группам на 2, 4, 6, 8 и т.д. Наконец, весь сенокос обмерили, разделили по группам. Каждой деревне сенокос был выделен. В каждой деревне его делили по едокам.
Волпродкомы упразднились, организовалось сельпо. Торговля в это время шла на хлеб, масло, кожьё. На деньги торговать было невыгодно потому, что курс рубля был неустойчив. Руководить сельпо было некому: работников не было, да и товаров почти никаких не было. Среди населения стали носиться слухи, дескать, нам сельпо не нужно, у него только одни убытки, всё служащим уходит.
Собрали общее собрание членов сельпо. Правление было в то время в д. Кудрина Гора. Собрание было шумное. Весь товар переводился по стоимости на пуд хлеба. Товаров оказалось на 400 пудов, а задолженность - 500 пудов. На собрании был поставлен вопрос о закрытии сельпо, т.е. о распределении всего по членам-пайщикам. На этом особенно настаивал Дмитрий Васильевич с Кудриной Горы: "Если не разделим, и того не будет. Всё уйдёт на жалованье. Что есть в лавке? Соль да спички, а больше ничего!" Некоторые поддакивали ему в том, что от сельпо пользы нет. Сзади слышался шёпот: "Товаров нет. Торговцы, небось бы, нашли".
Я к столу не пошёл, а стал говорить с места:
- Товарищи пайщики, кооператив торгует плохо. Товаров нет. Долгу больше, чем товаров. Положение сложное. Вот Дмитрий Иванович предлагал закрыть сельпо, а другие говорят, что торговцы бы нашли товаров. Ну, давайте прикроем сельпо. Всё, что есть, поделим. Будет ли лучше? Нет, кажется. Сейчас хотя бы соль и спички есть, а тогда и того негде будет взять.
- В Выю сходим! (реплика с места)
- Да, в Выю сходим. 13 километров из-за двух килограммов соли идти или из-за пачки спичек? Это не очень выгодно. Торговцы товаров бы нашли?.. Но ведь их у нас нет. Чтобы не было убытков, надо учиться торговать. А оплату труда?- Можно сделать определённый процент: мало наторгует - мало получит, больше наторгует - больше получит. Убытки сельпо нести не будет. А то, что товаров нет, - будут и товары. После такой разрухи много товаров ждать нечего. Нужно сельпо держать, а не закрывать и не надеяться на Выю да на торговцев. Как торговать? Товаров нет, да и помещения тоже. Лавка была у магазеи, переведена из д. Зайцево (бывшая Земцовского). Весы - один даганец и гирь - на 1 пуд 32 фунта. Счёты одни, да и то не все костяшки.
Почти год я торговал один (Я.И. Нифанин. - А.Р.). Сам продавец, сам счетовод, сам и председатель. Курс рубля, тем временем, падал очень сильно. На деньги торговали только солью и спичками. Другими товарами, какие поступали, - на хлеб, масло и за кожсырьё. В Вые сельпо совсем не работало. Мы с Докуниным Разумом Дмитриевичем поехали в Выю торговать. Объехали деревни Гору, Матегоры, Заозерье, Демьяново,Чудиново, Хорнему, выручили за товары 18 фунтов масла, несколько опойков (шкур - А.Р.). Это посчитали за большой успех. Потом стал работать Толстиков Александр Васильевич. 14 февраля приехал налоговый агент Мысов. Спрашивает: "Чем торгуете? Как идёт торговля?".
-Чем будешь торговать, когда товаров нет: только соль да спички, - отвечаем.
- Может, у вас соли мало? Так в Горке большой завоз соли - можно оттуда привезти...
- У нас своей соли хватит.
- Как хватит? В лавке всего два или три куля. Разве это соль?
- То в лавке. Велика ли у нас лавка? У Якова Сергеича подклет соли, у меня вон тоже в подклете соль. Нам почти на год соли хватит.
- А как со спичками?
- Тех немного, но спичек достанем. Без спичек жить не думаем.
- Но всё же. Сколько у вас есть?
- Два ящика, - без запинки сказал я.