Зимин А.А
В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России
От автора
Настоящая книга завершает цикл работ автора, посвященных общественно-политической истории России XV–XVI вв. Это было время, когда Россия, освободившись от многовекового ордынского ига, вступила на порог нового времени. Единое Русское государство стало тогда полноправной державой в сообществе европейских и ближневосточных стран.
К концу XV в. завершился процесс восстановления страны после ужасного по своим последствиям Батыева нашествия, а иго золотоордынских ханов было окончательно свергнуто. Русские земли объединились в это время в единое государство, сохранив значительные черты феодальной обособленности. В основном закончился процесс внутренней колонизации страны. Началось освоение земель за ее пределами, а внутри государства развитие направилось вглубь. Обеспечение основных условий жизни растущего населения требовало теперь совершенствования техники сельского хозяйства и ремесла.
Бурный экономический подъем и рост городов в первой половине XVI в. во второй его половине сменился невиданным дотоле экономическим кризисом и аграризацией многих старинных городских центров. Запустение Центра и Северо-Запада в это время соседствовало с экономическим оживлением окраин, особенно на юге и юго-востоке страны. Провозглашенное Судебником 1497 г. право крестьян на выход в Юрьев день было подтверждено Судебником 1550 г., но затем ограничено указом 1597 г. о пятилетнем сыске беглых, а составленные в 80-90-х годах писцовые и переписные книги становились основанием крестьянской крепости. Как показал Н. Е. Носов, развитие экономики в направлении складывания предпосылок капиталистического развития наталкивалось на крепостнические тенденции. Рост денежной ренты сопровождался увеличением барщинных повинностей.
|
|
Шестнадцатое столетие в истории России было переломным. Никогда еще дотоле борьба нового и старого не была столь яростной и всесторонней. Два пути намечались в политическом развитии страны. Утверждение начал сословно-представительной монархии и постепенная ликвидация политической обособленности земель скомканы были опричным деспотизмом Ивана IV и расчленением страны на государев «удел» и земщину. На смену небывалым взлетам русской культуры и свободомыслия конца XV — середины XVI в. пришли клерикальная реакция и средневековая схоластика.
Все эти противоречия, раздиравшие русское общество, вырвались наружу в начале XVII столетия, и грандиозная гражданская война потрясла все сословия России, как бы подводя итоги блестящему, но трагедийному веку.
Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена истории России послеопричной поры. В последнюю четверть XVI в. обострился глубокий социально-политический кризис, который наметился в предшествующий период. Энергичные меры, предпринятые правительством Бориса Годунова, позволили только на время смягчить кризис, но не могли обеспечить его преодоления, ибо они проводились за счет усиления феодально-крепостнического гнета. Россия шла к Крестьянской войне, охватившей всю страну в начале XVII в., когда народ — главный герой книги — сказал свое решающее слово.
Заканчивая цикл книг, объединенных темой «Россия на пороге нового времени», автор просит читателя учитывать, что отдельные его звенья писались на протяжении 20 лет. За истекшие 60-70-е годы взгляды автора по ряду важных вопросов претерпели существенные изменения. Особенно выделяется из общей концепции книга «Реформы Ивана Грозного» (М., 1960), написанная еще тогда, когда автором не был сформулирован основной его тезис о существе политического развития России XVI столетия как времени борьбы с пережитками феодальной раздробленности. Прагматический подход к истории России XV–XVI вв. наиболее отчетливо выражен в книгах «Россия на пороге нового времени» (М., 1972), «Россия на рубеже XV–XVI столетий» (М., 1982. — Ред.) и в этой заключительной книге цикла.
|
|
Опричное наследие
В 1572 г. в России произошло долгожданное событие: царь Иван Грозный ликвидировал деление страны на опричнину и земщину. Запрещено было даже упоминать слово «опричнина»[1]. Но что это означало? Произошла ли полная ликвидация опричных порядков, или речь шла о простом камуфляже и опричнина под названием «Двор» продолжала существовать до самой смерти царя Ивана?[2]. Реформа 1572 г. ликвидировала многие стороны опричной системы. Возвращались на старые пепелища многие лица, выселенные в опричные годы. Опричный корпус, руководители которого (кн. М. Черкасский, А. и Ф. Басмановы, кн. А. Вяземский) погибли в начале 1570 г., слился с земским. Однако прежнее окружение царя теперь концентрировалось в «государевом Дворе», опираясь на систему дворцовых учреждений и дворовое войско, сохранявших явные черты опричной поры.
|
|
Боярская дума к началу 1573 г. состояла из 15 бояр и 6 окольничих. Шестеро бояр (кн. Ф. М. Трубецкой, кн. С. Д. и П. Д. Пронские, кн. Н. Р. Одоевский, кн. В. А. Сицкий, И. А. Бутурлин) входили ранее в опричнину, девять — были земскими (кн. И. Ф. Мстиславский, кн. М. И. Воротынский, Н. Р. Юрьев, кн. И. П. Шуйский, П. В. и М. Я. Морозовы, И. В. Шереметев Меньшой, кн. П. А. Булгаков, кн. А. И. Ногтев). Все шестеро окольничих (Н. В. Борисов, Д. А. Бутурлин, В. И. Умной-Колычев, В. Ф. Ошанин, кн. Д. И. Хворостинин и кн. О. М. Щербатый) ранее входили в опричнину[3]. Дума была расколота.
Как показали последующие события, Грозный не склонен был отказываться от опричных методов управления, и прежде всего от террора. Да и возвращение земель земским людям не было осуществлено последовательно. Словом, значительные следы опричного наследия сохранились. Вопрос и заключался в том, какое направление политики в трудных условиях хозяйственной разрухи и Ливонской войны изберет царь: пойдет ли он по пути полного искоренения пережитков опричной разобщенности и утверждения порядков сословно-представительной монархии, намечавшихся в середине XVI в., или предпочтет воскресить систему опричного деспотизма?
В 1572 г. в Новгороде царь писал завещание, ощущая полное свое одиночество, в состоянии растерянности и смятения духа[4]. Оно отразилось и на всей его политике первых лет после отмены опричнины. Грозный находился как бы на распутьи. Он чувствовал себя окруженным одними врагами, всерьез подумывал о бегстве за море (в Англию) и принялся за строительство флота в Вологде, ради чего приехал туда весной 1573 г.[5]Царь начал прислушиваться к нашептываниям всяких иноземных авантюристов типа доктора-шарлатана Елисея Бомелия, заявляя во всеуслышание о недоверии к подданным. В начале сентября 1572 г. он распорядился постричь в монахини четвертую жену — Анну Колтовскую[6].
Внешнеполитическая обстановка в первые послеопричные годы складывалась для России благоприятно. Блистательная победа кн. М. И. Воротынского над Девлет-Гиреем при Молодях в 1572 г. привела к временному спокойствию на южных границах. В 1573 г. казаки разгромили столицу Большой Орды Сарайчик. И только в земле «луговой и горной черемисы» (мари и чувашей) волнения продолжались. Зимой 1572/73 г. туда были посланы войска во главе с кн. Н. Р. Одоевским[7]. В целом же безопасность южных и восточных рубежей на время была обеспечена, и можно было вплотную заняться затянувшейся Ливонской войной.
Благоприятствовало этому и положение дел в Речи Посполитой. В июне 1572 г. умер Сигизмунд II Август. Наступило бескоролевье, обострившее распри между польской шляхтой и литовской знатью (разнонациональными группами населения, принадлежавшими к тому же к разным вероисповеданиям). Среди польской и литовской шляхты популярностью пользовалась кандидатура Ивана IV. Опасаясь избрания Грозного на престол, «государев изменник» кн. А. М. Курбский пишет в Литве свою «Историю о великом князе Московском», в основном законченную к лету 1573 г. Она должна была предостеречь польско-литовских шляхтичей и знать от избрания в короли такого изверга, каким князь Андрей рисовал царя Ивана[8].
Речь Посполитая была крайне заинтересована в продолжении трехлетнего перемирия с Россией, срок которого истекал в июле 1573 г. В сентябре 1572 г. в Москву прибыл литовский гонец Ф. Воропай. Он привез от панов-рады не только сообщение о смерти польского короля, но и просьбу продлить перемирие. В ответ Иван IV впервые заявил о своем желании вступить на польский престол[9]. Возможно, ему были известны настроения шляхты. Литовские магнаты всеми средствами стремились к тому, чтобы выиграть время, необходимое для решения вопроса о преемнике Сигизмунда-Августа. Лицемерно говоря о желательности для них русской кандидатуры, на самом деле они являлись решительными ее противниками.
Воспользовавшись сложившейся обстановкой, Иван IV 21 сентября 1572 г. отправляется в Новгород, предполагая нанести удар по шведским владениям в Прибалтике. 3 декабря он уже в г. Яме, а 27 декабря подошел к Пайде. Эта крепость была взята 1 января 1573 г. При штурме Пайды гибнет Малюта Скуратов, с именем которого народная память связала самые темные страницы опричнины. В ливонском походе принимали участие касимовский царевич Саин-Булат Бекбулатович и датский принц Магнус (в 1570 г. был провозглашен в Москве королем Ливонии под верховной властью русского царя), что придавало всей военной акции широкий размах. Из Пайды 6 января Грозный написал шведскому королю Юхану III «бранное» послание в ответ на его грамоту, в которой тот сетовал на действия царя. Иван IV отказался отвечать на упреки короля, так как тот якобы писал свое письмо «лаем», а «кровь большая проливаетца, — добавлял он, — за нашу вотчину Лифлянскую землю да за твою гордость»[10].
Дальнейших успехов в Ливонии Ивану IV достичь не удалось. Только разве что Магнус взял небольшой город Каркус. Саин-Булата с войсками послали к городам Лиговери, Коловери и Колывани (Таллину). Во время осады Коловери был убит боярин кн. И. А. Шуйский, а воеводы кн. И. Ф. Мстиславский и боярин М. Я. Морозов ранены. Войско также понесло значительный урон[11]. После возвращения Саин-Булата в Новгород (14 марта) царь принял решение возобновить мирные переговоры со Швецией. К Юхану III отправлен был гонец В. Чихачев. Однако шведы задержали его, объясняя это тем, что Иван IV все еще не отпускал на родину шведское посольство епископа Павла[12].
24, 25, 28 февраля и в начале марта 1573 г. в Новгороде Иван IV принимал польско-литовское посольство во главе с М. Гарабурдой. Послы должны были выяснить, согласен ли Иван IV отпустить сына Федора на великое княжение в Литву и будет ли тот соблюдать литовские вольности[13]. К предложению послов царь отнесся настороженно: не ясны были ни степень его реальности, ни условия предполагавшегося избрания, а отдавать (в виде компенсации) Полоцк, как предлагали послы, царь не собирался. Вместе с тем идею продолжить перемирие между Речью Посполитой и Россией он разделял. Решительно возражал он против избрания Генриха Анжуйского, предпочитая, если уж на то пошло, видеть польским королем сына союзного с ним императора Максимилиана II. Впрочем, именно Генриха как раз и избрали королем весной 1573 г. В Москву же было направлено новое посольство во главе с Андреем Тарановским.
Стремясь упрочить свое влияние на «ливонского короля» Магнуса, Иван IV 12 апреля 1573 г. выдает за него замуж дочь Владимира Старицкого Марию[14]. Одновременно ее брату Василию возвращается последний удел их отца — город Дмитров. Но в следующем году Василий умирает[15]. Власть Магнуса в его буферном королевстве была номинальной. Распространялась она всего на два небольших города — Каркус и Оберпелен. Грозный не собирался передавать ему свои приобретения в Ливонии. Это, конечно, вызывало неудовольствие его нового родича.
В мае 1573 г. опала постигла назначенных в полки «на берегу» (Оки) трех видных деятелей бояр кн. М. И. Воротынского, кн. Н. Р. Одоевского и М. Я. Морозова[16]. М. И. Воротынский, по Курбскому, обвинялся в том, что хотел «очаровать» (околдовать) царя и для этой цели держал при себе колдуний. Князя подвергли страшным пыткам на медленном огне, но он так ни в чем и не признался. Его отправили в заточение на Белоозеро, но по дороге 12 июня он умер. Н. Р. Одоевский был замучен: «срачицу (рубашку. — А. З.) его прозникнувши, в перси его» стали «тамо и овамо торгати». М. Я. Морозова схватили в Москве до приезда на службу в Серпухов и казнили с женой и двумя сыновьями[17].
Истинные причины казни трех военачальников остаются невыясненными. Не исключено, что их заподозрили в измене и сговоре с крымским ханом. Ведь известно было, что Девлет-Гирею путь на Москву в 1571 г. указали русские изменники. И несколько лет спустя Иван IV продолжал расследование дела о возможной измене бояр в пользу Крыма. В том же 1573 г. опала постигла оставленного в Пайде среди других воевод окольничего В. Ф. Ошанина и, очевидно, новгородского архиепископа Леонида[18].
С казнью Воротынского, Морозова и Одоевского, вероятно, связано проникнутое ненавистью к боярам и княжатам послание Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь от 23 сентября 1573 г. В нем он желчно издевался над тем, что старцы поставили церковь «над Воротынским», а над «чюдотворцем (Кириллом. — А. З.) нет». Особенно негодует царь по поводу И. В. Шереметева (Большого), постригшегося в монахи: «Шереметев сидит в келии, что царь», а ведь «все благочестие погибло от Шереметевых». Мало того, Шереметевы, посылая своих людей в Крым, наводят на Русь «бусурман»[19]. Поводом для этого упрека, возможно, послужило то, что брат Ивана Большого Иван Меньшой Шереметев вместе с казненными боярами летом 1573 г. возглавлял рать «на берегу» (Морозов и Воротынский были воеводами большого полка, а Одоевский и И. В. Шереметев Меньшой — передового)[20].
Летом 1573 г. границу пересекло польско-литовское посольство А. Тарановского и Ф. Воропая. 12 июля в Новгороде послы были приняты Грозным и сообщили царю об избрании Генриха Анжуйского. Отказ от обсуждения русской кандидатуры они пытались объяснить тем, что представители Ивана IV не прибыли на избирательный сейм. Тарановский прозрачно намекал, что если Генрих не прибудет в Польшу в назначенный срок, то вопрос об избрании короля может быть пересмотрен. Все эти объяснения Грозный милостиво принял. Возобновлять войну с Речью Посполитой сейчас ему не представлялось возможным. Военные действия даже с одной Швецией были неэффективны, а на востоке не прекращались волнения черемисов. Поэтому старания шведского посла епископа Павла не допустить замирения России с Речью Посполитой успехом не увенчались. Грозный пошел на заключение годичного перемирия, которое давало Речи Посполитой кратковременную передышку, а самому Ивану IV возможность урегулировать шведские и черемисские дела и уяснить дальнейший ход событий в Польше. В ситуации в Речи Посполитой должно было разобраться посольство М. В. Колычева, отправленное туда 15 июля. Ему же поручалось изложить условия избрания царя на польский престол[21].
Одновременно (31 июля) в Вену к императору Максимилиану II Грозный посылает гонца Скобельцына с сообщением, что царь поддерживает идею передачи польской короны Габсбургам и предлагает срочно прислать к нему послов для заключения между ними союза[22]. 6 сентября в Швецию с мирными предложениями отправлен был новый гонец — В. Пивов, но и он был задержан по тем же причинам, что и его предшественник В. Чихачев[23].
Вскоре решена была черемисская проблема. В сентябре «на рязанские места» приходили «крымские люди», стремясь, очевидно, поддержать черемисов. 6 сентября принят был «приговор» о походе в Среднее Поволжье, а 6 октября в Муром были отправлены крупные вооруженные соединения во главе с кн. И. Ф. Мстиславским «для черемисы луговые и нагорные». Узнав о готовящемся походе, черемисы принесли в Муроме присягу на верность. Поход был отменен[24]. Чтобы упрочить позиции в беспокойном Поволжье, решено было построить там новые города и остроги, которые должны были стать опорными пунктами военной администрации и одновременно центрами экономической жизни края. В грамоте от 9 февраля 1574 г. черемисам Чебоксарского уезда Иван IV писал, что они «били нам челом всею Казанскою землею за свои вины». Царь их простил, но распорядился приписать черемисские волости к будущим городам и острогам, на строительство которых они должны были возить лес[25]. В апреле 1574 г. посланы были В. Власьев и А. Есипов «ставить» Кокшайский город (в устье Кокшаги, впадающей в Волгу)[26]. То была первая ласточка большого градостроительства в Поволжье, развернувшегося в 80-е годы.
Тем временем из Речи Посполитой поступили сведения о прибытии туда короля Генриха. Но не успел царский гонец Ф. Е. Ельчанинов добраться до границы, как стало известно, что в ночь с 18 на 19 июня 1574 г. король сбежал из Кракова во Францию, где умер его брат король Карл IX. Генрих пустился в путь, чтобы занять французский престол, а в Речи Посполитой наступило очередное бескоролевье.
Весной 1574 г. ходили слухи о возможном вторжении крымских татар, поэтому «на берегу» приходилось держать значительные силы. Осенью под Печерниковыми Дубравами действительно появлялись отряды крымцев и ногайцев. Полки кн. Б. Серебряного без труда справились с опасностью. Подходили татарские отряды и под Нижний Новгород[27]. Но Крым был занят набегами на Польшу, предпринятыми по указанию султана, и вторжение небольших отрядов крымцев в русские земли не представляло существенной опасности.
20 августа Грозный написал грамоту английской королеве Елизавете, которую передал ее гонцу Даниилу Сильвестру. В ней выражалось неудовольствие деятельностью на Руси английских купцов. Но главная причина раздражения царя состояла, по словам гонца, в том, что королева не возобновила переговоров о взаимном предоставлении убежища в случае необходимости[28].
В августе Иван IV принимал в Старице и послов Речи Посполитой В. Завадского и М. Протасовича, сообщивших ему о бегстве Генриха. Послам удалось добиться продления перемирия до Успеньева дня 1576 г.[29]Иван IV внимательно следил за ходом дел в Польше. Ф. Е. Ельчанинов, прибывший в Варшаву 7 сентября, должен был регулярно сообщать о перспективах русской кандидатуры на польский престол. Побывавший у Ивана IV шляхтич К. Граевский (ездивший в Москву по торговым делам) по возвращении в Речь Посполитую изложил условия, на которых соглашался царь на избрание польским королем. Он якобы настаивал на соединении России с Польшей под властью одного монарха, с тем чтобы трон потом перешел к его потомкам из рода Рюриковичей[30].
Летом 1574 г. на Русь прибыл молдавский господарь Богдан Александрович, изгнанный из своей страны османами[31]. Он был пожалован г. Лух, ранее принадлежавшим кн. И. Д. Бельскому. Владел Богдан и Тарусой. Впрочем, реальная власть там осуществлялась Грозным[32]. В 1577 г. Богдан умер.
В декабре 1574 г. в Москву прибыли послы императора Максимилиана II Магнус Паули и Грегор Десфалюс с очередным предложением заключить антиосманский союз. 25 декабря в Александровскую слободу вернулся отпущенный шведами гонец В. Пивов (Чихачев к тому времени умер)[33]. Для заключения мира со Швецией было решено послать В. А. Сицкого, но его посольство с отъездом задержалось.
В 1573–1574 гг. в составе придворной знати происходили перемены, оказавшие значительное влияние на ход событий. Из Думы выбыли бояре кн. М. И. Воротынский, М. Я. Морозов и кн. Н. Р. Одоевский, казненные в 1573 г.; тогда же попал в опалу окольничий В. Ф. Ошанин. К весне 1573 г. боярином стал кн. В. Ю. Голицын, а весной 1575 г. — его брат князь Иван. В 1573 г. с боярским званием упоминается Б. Ю. Сабуров, отец первой жены наследника престола Ивана Ивановича,[34]. а к осени того же года — В. И. Умной-Колычев, носивший до того звание окольничего. В 1572/73 г. окольничим сделался кн. П. И. Татев, к весне 1574 г. — кн. Б. Д. Тулупов, к августу — Д. И. Годунов (возможно, в связи с предстоящим браком Ирины Годуновой и царевича Федора), а к январю 1575 г. — В. Г. Колычев[35].
В январе 1575 г. царь женился в пятый раз. Его супругой стала Анна Васильчикова из семьи мелких детей боярских, служивших по Кашире и вошедших в опричную среду. В 1573/74 г. Назарий и Григорий Васильчиковы получили поместья в Шелонской пятине. Хотя свадебный разряд относится к 7083 г., т. е. к сентябрю 1574 — августу 1575 г., эту датировку можно сузить. На свадьбе присутствовал М. В. Колычев, отправленный 30 января 1575 г. на шведский рубеж, где он и умер незадолго до 25 мая. Поэтому церемония бракосочетания не могла состояться позднее 30 января 1575 г. Р. Г. Скрынников датирует ее сентябрем — октябрем 1574 г. (в рождественский пост, т. е. после 14 ноября, совершать свадьбы не полагалось). Более убедительно мнение Л. М. Сухотина, считавшего, что брак царя с Анной состоялся в январе 1575 г. (не ранее 7 числа). По О. А. Яковлевой, это произошло (согласно традиции заключения церковных браков) между 9 января и 3 февраля того же года[36]. Сразу же после свадьбы Грозный женит и царевичей Ивана и Федора. Первая жена Ивана была пострижена в монахини, и наследнику в супруги выбрали дочь рядового рязанского сына боярского М. Т. Петрова-Солового[37].
Свадьба царя была особенной. На ней отсутствовал цвет титулованной московской знати из старой земщины, зато широко было представлено ближайшее окружение царя, преимущественно из состава бывших опричников. Это прежде всего многочисленные Колычевы во главе с боярином Василием Ивановичем Умным и окольничим Василием Григорьевичем[38]. Умной находился в зените славы. Весной 1573 г. он присутствовал на свадьбе Магнуса, а в июле вел весьма деликатные и ответственные переговоры о кандидатуре Ивана IV на польский престол; в январе 1574 г. расследовал дело о «крымской измене» и вел переговоры с крымским послом. Влиятельным лицом был и Г. Г. Колычев, возглавлявший в начале 1573 г. Стрелецкий приказ и, как дворовый человек, получавший большой оклад (200 руб.)[39].
На свадьбе царя присутствовал и окольничий кн. Б. Д. Тулупов — по словам англичанина Джерома Горсея, «большой фаворит в те времена». На торжествах были и его племянники, дети вяземского дворового сына боярского В. И. Тулупова: Андрей, Иван и Никита Владимировичи. Они часто упоминаются в разрядах начала 70-х годов, а Андрей и Никита принадлежали ко Двору Грозного, получая небольшие оклады (25 и 17 руб.)[40]. Иное дело — сам Борис Давыдович. В фавор он вошел после отмены опричнины. Его сестра вышла замуж за царского шурина Г. А. Колтовского летом 1572 г. В 1571 г. князь только голова в походе, в 1571/72 г. — голова, ездящий «с самопалы» за государем, в 1572/73 г. в походе на Пайду — голова в государевом полку (назван первым среди голов). Но уже в марте 1573 г., как дворовый человек, Борис Давыдович получал второй по величине оклад (500 руб.). Весной 1574 г. он стал окольничим, а в январе 1575 г. вместе с А. Ф. Нагим вел переговоры с цесарским гонцом[41].
В свадебном разряде 1575 г. упоминаются Алексей Михайлович и Федор Васильевич Старого (Милюковы). Иван Яковлевич Старого и Борис Годунов были тогда дружками царя. Милюковы-Старого — опричная семья[42].
К 1573–1574 гг. относится возвышение Годуновых. Вопрос об их происхождении требует дополнительных разысканий. Легенда, занесенная в Летописную, Румянцевскую, Патриаршую и Разрядную редакции (начало XVII в.) родословных книг, гласит: «В лето 6838 прииде (в Румянцевской — «приехал») из Орды ко князю Ивану Даниловичю князь именем Чет, а во крещение имя ему Захарья. А у Захарья сын Олександр». Второй вариант легенды (дошел в списках третьего извода Разрядной редакции начала XVII в.) вводит в текст митрополита Петра и сообщает, что Чет пришел «из Больший Орды»[43]. Оба варианта легенды отсутствуют в Государеве родословце 1555 г. и в близких к нему родословцах (в 43 главы и в 81 главу). Здесь Сабуровы, Годуновы и Вельяминовы производят себя от Дмитрия Зерна (сына Александра Захарьича). В Типографской летописи родословие начинается с Константина Дмитриевича Зернова[44]. Голландский купец Исаак Масса в начале XVII в. писал, что Годуновы — «род татарского происхождения». С. Б. Веселовский считал, что Годуновы, Сабуровы и Вельяминовы происходили от костромского вотчинника Дмитрия Зерна[45]. Но, исходя из того что в Синодике их родоначальником назван все же Захарий, он датировал легенду концом XV в. и связал ее с Костромским Ипатьевским монастырем.
Аргументация С. Б. Веселовского может считаться убедительной не во всех звеньях. Он рассматривал различные варианты родословия без тесной связи с историей их составления, отдавая предпочтение Государеву родословцу, который, согласно исследованиям М. Е. Бычковой, представляет собой не начальный этап составления родословных книг, а одно из звеньев в длительной истории их сложения. Отсутствие в нем легенды о выезде Чета находится в тесной связи с другими подобными же пропусками (в частности, нет в нем и легенды о происхождении Воронцовых-Вельяминовых) и отражает не первоначальную структуру родословий, а их редакторскую обработку в середине 50-х годов XVI в. С. Б. Веселовский обратил внимание на то, что мурза Чет, выехавший якобы на Русь в 1329/30 г., не мог этого сделать при митрополите Петре, так как тот в декабре 1325 г. умер. Но сообщение о выезде Чета при Петре является позднейшим развитием легенды, отсутствующим в ее первоначальном варианте. Исходя из того что Константин Дмитриевич Зернов подписывал в 1406 г. духовную грамоту Василия I, С. Б. Веселовский полагал, что Захарий (Чет) должен был бы жить во второй половине XIII в. и не мог, следовательно, выехать на Русь при Иване Калите. К тому же в 1304 г. на Костроме был убит Дмитрий Зерно[46].
Мы бы не стали столь придирчиво относиться к легенде. Конечно, дата выезда Чета и соотнесение ее с княжением Калиты относительны. Родословная память сохранила только предание о выезде предка Годуновых из Орды когда-то на заре образования Московского княжества и привязала его к широко известному Ивану Калите… Ведь в конце XV в. он считался основателем Московского княжества, а составитель Краткой редакции «Задонщины» вложил в уста Дмитрия Донского слова о русских князьях как о «гнезде Калиты». К признанию существования исторических корней в легенде о Чете склоняет и то, что родоначальники отдельных ветвей его потомков носили татарские прозвища (Годун, Сабур)[47].
У внука Дмитрия Зерна Ивана Годуна было два сына: Григорий и Дмитрий. Ветвь, шедшая от последнего, видного положения при дворе не занимала. Григорий был отцом шестерых сыновей: Василия Большого, Петра, Ивана, Григория, Данилы, Василия Меньшого. Оба Василия и Григорий умерли бездетными, а потомство тверича Данилы ничем себя не проявило. На рубеже XV–XVI вв. Петра испоместили в Новгороде. Карьера его не блистала яркими событиями. У старшего сына Петра — Афанасия был сын Яков, ставший опричником[48]. Дети второго сына Петра — Василия (Степан, Григорий и Иван) достигли многого, ставши боярами[49]. У Ивана Григорьевича Годунова было четверо сыновей: Иван Чермный, Федор Кривой, Дмитрий и бездетный Василий. Трое первых в середине XVI в. служили дворовыми детьми боярскими по Вязьме;[50]возможно, там владел землями и их отец. Иван Чермный рано (в 1559 г.) умер и ничем не прославился[51]. Его старший сын Федор стал опричником, но в 70-е годы сошел со сцены[52]. Почти ничего не известно о братьях Ивана — Федоре и Василии[53]. Федор Иванович Кривой, судя по прозвищу, вряд ли мог успешно продвигаться на военной службе. Очевидно, он рано умер.
Третий из сыновей Ивана Григорьевича Годунова — Дмитрий сделал блестящую карьеру. В 1567, 1571/72 и 1572/73 гг. он ходил «за постелью», а к весне 1574 г. получил чин окольничего. В августе 1574 г. Д. И. Годунов местничал с боярином В. И. Умным-Колычевым. Конец дела отсутствует, но, судя по всему, Годунов должен был выиграть у полуопального боярина. В 1571 г. Д. И. Годунов присутствовал на свадьбе Ивана IV с Марфой Собакиной[54].
У Федора Кривого было трое детей: Василий, Борис и дочь Ирина. Юность у Бориса Федоровича была, наверно, трудной. Родился он около 1549 или 1552 г.[55]Отец не мог способствовать его продвижению по лестнице чинов. Старший брат поступил было в опричнину (Вязьма была опричной территорией), но вскоре после лета 1571 г. умер от морового поветрия. Приходилось пробивать путь самому. С ранних лет Борис понял, что дворовые интриги дают куда больше, чем ратные подвиги. Понял и то, что до поры до времени нужно держаться в тени, используя сильных покровителей. В литовском походе 1567 г., когда его дядя Дмитрий Иванович был постельничим, Борис еще стряпчий, но уже опричник, а это значило многое. В конце 1570 г. он с двоюродным братом Федором били челом на кн. Ф. В. Сицкого. Решение было, что «тот поход Борису и Федору невмест[н]о для князя Федора Ситцкого»[56]. Эта крупная местническая победа стала возможной потому, что Сицкий был братом жены опального Ф. А. Басманова. В походе Борис был рындой «у рогатины», а его двоюродный брат шел «с другим саадаком». Победа в местническом споре, очевидно, обусловливалась и тем, что Борис женился на одной из дочерей царского любимца Малюты Скуратова[57]. Женщины играли большую роль в судьбе Бориса Годунова. На заре своей деятельности он вошел в опричное окружение молодых вязьмичей, соседей-землевладельцев, которые начинали играть заметную роль в последние опричные годы. Это Б. Я. Бельский, князья И. М. Глинский, Шуйские и далеко не молодой Малюта Скуратов.
Отец Бориса к началу 70-х годов, наверно, умер. В марте 1572 г. Борис дает сельцо Прискоково в Плесском уезде в Ипатьев монастырь не с ним, а с дядей Дмитрием Ивановичем. Вдова Ф. И. Годунова с Борисом в 1575/76 г. дали в монастырь еще одну деревеньку[58]. В майском походе 1571 г. Борис сам идет «с другим саадаком», но у царевича Ивана. В 1571 г. Борис с братом Василием и дядей Дмитрием участвовали в церемонии бракосочетания Грозного с Марфой Собакиной. В новгородском походе 1571/72 г. Борис снова при царевиче «с копьем», как и в походе на Пайду в конце 1572 — начале 1573 г.[59]