В полпятого во вторник Томас отправился через Сент-Джеймс парк в сторону Уайтхолла. Несмотря на обильный непрекращающийся дождь, он шел бодрой, пружинистой походкой, мурлыча под нос веселый мотивчик, привязавшийся к нему еще со вчерашнего вечера, — то была «Прогулка по бульвару» Фредерика Керзона.[4]
Выходные прошли спокойно, и все разрешилось благополучно. Вчера во время ужина Томас, наконец, рассказал жене о командировке в Брюссель. Поначалу Сильвия была в шоке. Ведь это означало, что она остается с ребенком одна, на полгода! При этом она даже не спросила (а Томас и не предложил), можно ли поехать втроем. Томас сказал, что будет писать, звонить и прилетать домой на выходные.
Чем больше он расписывал все выгоды поездки, тем больше Сильвия понимала, что отказываться от такого предложения нельзя. Вечерний пудинг был уже съеден, Сильвия успокоилась и взглянула на вещи более прагматично.
— В самом деле, — сказала она, зачерпнув ложечку сгущенки и сдобрив ею тонкий ломоть яблочного пирога, — по-моему, это очень большая честь, что мистер Кук остановился именно на тебе и даже не стал перебирать кандидатуры. Здорово. Перезнакомишься там с массой людей — бельгийцами, французами и даже с американцами.
Итак, Сильвия не возражала. Конечно же, они будут скучать в разлуке, но для Томаса эта поездка означает продвижение по карьерной лестнице! На целых полгода он превратится из клерка в большого человека и внесет свою лепту, пусть даже самую скромную, в международные отношения. Да, такая перспектива приятно щекотала ее самолюбие. Она так ему и сказала.
Не удивительно, что сегодня он шел такой окрыленный. Ему даже казалось, что он прибавил несколько сантиметров в росте. Оказавшись на мосту, ведущему к Birdcage Walk — аллее Птиц, Томас посмотрел на реку. Лондонские чайки парили низко над водой в скользящем полете, и Томас чувствовал сейчас кровное родство с этими птицами.
|
|
Через полчаса он уже сидел в конференц-зале номер 191 Министерства иностранных дел. Никогда прежде он не оказывался столь близко к самой сердцевине власти.
Стол для заседаний был огромен и длинен, и за ним не было ни одного пустого места. Воздух посинел от сигаретного дыма. Кое-кого из присутствующих Томас запомнил, ожидая в приемной. Некоторых просто невозможно было не узнать — ведь то были крупные публичные персоны, такие как сэр Филип Хенди, директор Национальной галереи; сэр Бронсон Олбери, знаменитый театральный постановщик; сэр Лоренс Брэгг — прославленный физик, председатель Королевской ассоциации. В зале присутствовал и Джеймс Гарднер, автор проекта национального павильона на предстоящей Брюссельской выставке. Томас несколько раз сталкивался с ним по работе. А вот сэра Джона Болфора, Рыцаря Великого Креста, генерального комиссара павильона Великобритании — человека, с которым сегодня яростно схлестнется Гарднер, — этого господина Томас видел впервые.
Все не заладилось с самого начала. В воздухе витало ощущение нервозности. Выставка открывалась через три месяца, а работы все еще было невпроворот. На столе перед сэром Джоном возвышалась внушительная стопка бумаг, отчего лицо его выражало крайнюю степень брезгливого недовольства.
— Позвольте сказать, господа, — начал он несколько устало, но не без ноток твердости в голосе, — что в последние несколько недель наши бельгийские коллеги состояли с нами в плотной переписке, о чем свидетельствует вот эта гора проделанной нами бумажной работы. Хочу заметить, что это далеко не все, и что мы были избирательны, составляя подборку. Впрочем, каждый из вас получит копию этого пакета документации. Но мне хотелось бы как-то суммировать наши задачи. Присутствует ли в зале уважаемый сэр Малколм?
|
|
Как оказалось, сэр Малколм Сарджент, дирижер симфонического оркестра Би-би-си и главный музыкальный консультант от британской стороны, не смог прийти.
— Меня просили передать, что у него репетиции, — высказался со своего места молодой человек в полосатом костюме. Томас сразу решил про себя, что это какая-то мелкая сошка. — Сэр Малколм приносит свои извинения, — продолжил молодой человек. — Но он полностью контролирует подготовку концертной программы.
— При этом он не снабдил вас какими-либо деталями, чтобы поделиться с нами?
— Он назвал пару-другую имен. Естественно, Элгар.[5]Немного Перселла.[6]Ну, и вся остальная компания.
— Прекрасно, — одобрительно кивнул сэр Джон. — От себя хочу добавить, что с бельгийской стороны поступают весьма… эээ… занятные идеи.
Он скользнул взглядом по документу, лежащему наверху стопки:
— «Недельный … обратите внимание — недельный фестиваль электронной музыки и musique concrète — мировые премьеры от Стокхаузена и… мой Бог, не знаю даже, как правильно это произнести — … и Ксенакиса …»
Сэр Джон недоуменно обвел взглядом присутствующих:
|
|
— Кто-нибудь слышал эти фамилии? И что сие значит — musique concrète? Что это вообще такое — «конкретная» музыка? И для кого конкретно? Кто-нибудь может просветить меня на сей счет?
Все смущенно замотали головами, и, пока они мотали головами, Томас потерял нить высказывания. Тут внимание его привлекли два странных человека, сидящих в самом дальнем конце стола. Интересно, чем же они так выделялись? Оба с таким же интересом, как и остальные — может, даже с еще более острым — слушали происходящую в зале дискуссию, но одновременно с этим имели весьма отстраненный вид. Нельзя сказать, чтобы они перекинулись друг с другом хотя бы парой фраз или вообще хоть как-то реагировали друг на друга, но сидели при этом, близко сдвинув стулья. Словом, производили впечатление двух молодцов из одного ларца. Оба, насколько мог судить Томас, были средних лет. У первого были напомаженные темные волосы и лунообразное лицо с выражением полного отсутствия и одновременно глубокой вдумчивости. Второй казался более добродушным, но очень рассеянным. На левой щеке его красовался шрам, который, впрочем, не воспринимался как нечто зловещее и никоим образом не разрушал впечатления об этом человеке, как о натуре явно мечтательной и беззлобной. Но именно эти двое не были никак представлены остальным, никто ни разу не произнес их имен. Странно, но присутствие этих господ раздражало.
— …Ну, не знаю, как вам, а по-моему — это блестящая идея, — голос сэра Джона вырвал Томаса из полузабытья, и он вдруг понял, что многое пропустил. Ну да, принимающая сторона просит британскую сторону поучаствовать в Неделе современной музыки. Все присутствующие сошлись на идее барабанного шоу.
— Может, пусть это будут королевские гвардейцы, — предложил кто-то.
— Прекрасно, — сэр Джон кивнул девушке-секретарю, чтобы та сделала соответствующую пометку.
В этот самый момент кто-то, сидящий в дальнем углу, презрительно фыркнул:
— Ха!
Сэр Джон, оскорбленный в самых лучших чувствах, вскинул голову:
— Мистер Гарднер, вы хотите заявить официальный протест с занесением в протокол?
Мистер Гарднер, сухопарый, аскетического вида господин в очках со старомодной оправой, но при этом — с длинной щеголеватой прической, взмахнул рукой и произнес:
— Право же, сэр Джон, причем тут я? Нет, я не хочу заявлять никакого официального протеста. Но ваша секретарь может записать, что все это смехотворно.
— Что же может быть смехотворного в барабанном шоу?
— И вы еще спрашиваете?! Если уж вы не способны понять очевидного, сэр Джон… Остается добавить, что в таком случае вы идеально подходите на роль нашего председателя.
Томасу казалось, что сейчас по залу пробежит сдавленный смешок, но все обескураженно промолчали.
— Мистер Гарднер… — сэр Джон облокотился о стол, сложив ладони остроконечной пирамидкой. — В мои намерения, например, не входило обсуждать ваши недавние идеи по оформлению павильона, но, может, все-таки стоит?
— Это всего лишь идеи, — с вызовом парировал Гарднер.
— Позвольте напомнить вам, господа, что Всемирная выставка в Брюсселе открывается через три месяца. Строительство павильона уже отстает по графику на несколько недель. Так что — не поздновато ли подкидывать всякие идеи сомнительного свойства? Например, ваша идея, мистер Гарднер, связанная с… — сэр Джон сверился со своими записями, — …связанная с историей британского ватерклозета.
— И чем же вам не угодила моя идея?
— Ваша идея, как бы это выразиться поделикатнее… она несколько причудлива.
— Не стоит утруждать себя в деликатностях, сэр Джон, если вы чувствуете, что совершаете над собой усилие. В конце концов, все мы тут — коллеги.
— Хорошо, я позволю себе перефразировать свой комментарий. Ваша идея представляется мне… откровенно глупой и оскорбительной.
Некоторые из сидящих ближе (представительниц женского пола в зале не было, за исключением секретарши) с интересом навострили уши.
— Позвольте не согласиться с вами, сэр Джон, — ответствовал Гарднер. — Вклад королевства Великобритании в дело отработки жизнедеятельности человека до сих пор не был оценен по достоинству. И это не мое личное мнение — это исторический факт.
— Гарднер, хватить молоть чепуху.
— Но позвольте… — смущенно закашлявшись, в разговор вмешался бледный, тщедушный юноша, сидящий слева от Гарднера (очевидно, член его команды). — Это не совсем так, сэр Джон.
Генеральный комиссар удивленно вскинул брови:
— Ах, не совсем так?
Юноша засмущался пуще прежнего, но продолжил:
— Дело в том, что Джим, то есть мистер Гарднер, говорит совершенно очевидные вещи. Туалеты являются неотъемлемой частью нашей каждодневной жизни. Я хочу сказать, что ведь все мы пользуемся… все мы… — юноша нервно сглотнул, — … делаем это.
— Да что мы такого делаем, мистер Сайкс?
— Зачем притворяться, будто мы этого не делаем?
— О чем вы вообще говорите?
— Ну… Мы все справляем нужду.
— Что?!!
— Вот именно! — Гарднер вскочил на ноги и возбужденно заходил вокруг стола. — Сайкс совершенно верно заметил. Мы все делаем это, уважаемый сэр Джон! Включая также и вас! Мы все справляем нужду, разве нет? Конечно, мы предпочитаем умалчивать об этом, мы даже отмахиваемся от самой мысли об этом! Но много лет назад нашелся человек, который сел и задумался, он сидел и думал, сидел и думал, и его интеллектуальные — уж простите — потуги увенчались успехом! И сегодня все мы имеем возможность делать это в чистоте, не подвергая себя конфузу. В результате чего вся нация, да что там говорить — весь мир стал более пригодным для жизни. Это ли не повод для гордости?! Потому что британцы, помимо того, что покорили полмира, одержали еще одну важную историческую победу — победу над своим нутром!
Гарднер, наконец, сел на место. Сэр Джон окинул его холодным взглядом:
— Вы закончили, Гарднер?
Приняв молчание за знак согласия, сэр Джон продолжил:
— Позвольте напомнить вам, что при входе в павильон, в котором вы предлагаете разместить столь нелицеприятный экспонат, — при входе на самом почетном месте посетители будут лицезреть портрет Ее Величества.
Потянувшись вперед, Гарднер заметил:
— Хочу напомнить вам, сэр Джон, что даже Ее Величество, даже Ее Королевское Величество!..
Сэр Джон гневно привстал со своего места:
— Гарднер, если вы сейчас посмеете продолжить, я тотчас же попрошу вас покинуть этот зал!
Взгляды двух спорщиков схлестнулись, в зале повисла напряженная тишина. Когда стало очевидно, что мистер Гарднер не изволит «продолжить», сэр Джон медленно опустился в свое кресло.
— Итак, — произнес он, — надеюсь, вы раз и навсегда распрощаетесь с этой вопиющей идеей и займетесь составлением выставки, которая во всей своей полноте выразит не только честь и славу, но и достоинство нации, проживающей на Британских островах. Ясно?
Все еще красный от досады, не оставляя возможности оппоненту вставить хоть слово, сэр Джон быстро перевернул страницу и машинально произнес текст следующего пункта:
— Далее — проект ZETA. Транспортировка экспоната — копии Британской…
— Гм!.. — предупреждающе кашлянул кто-то.
Сэр Джон оторвался от текста, ища взглядом предупреждающего. Им оказался лунолицый, один из таинственных господ, привлекших внимание Томаса. Луннолицый незаметно поднес палец к губам и укоризненно покачал головой. Странно, но сэр Джон мгновенно сориентировался и с наигранным равнодушием перевернул страницу, текстом вниз:
— Ну да, разумеется. Не самый важный пункт в нашей повестке. Оставим это на потом, у нас есть более насущные вопросы, а именно… Да, конечно же! Паб, знаменитый английский паб!
Черты комиссара разгладились, и он стал всматриваться в присутствующих:
— К нашей команде присоединился еще один человек. Мистер Фолей здесь или нет?
Томас полупривстал со своего места, но потом застеснялся и сел обратно.
— Да, это я, сэр… сэр Джон, — еле выдавил он. Голос его прозвучал тихо и неуверенно.
— Что ж, прекрасно…
Снова возникла долгая выжидательная пауза. Когда стало очевидно, что Томас так и будет продолжать молчать, сэр Джон произнес:
— Мы все хотели бы услышать ваши соображения по поводу данного проекта.
— Да-да, разумеется.
Взгляды самых знаменитых людей сейчас были устремлены только на него. Томас нервно сглотнул и начал говорить:
— Как вам, наверное, уже известно, «Британия» должна стать своего рода точкой притяжения нашего павильона. Изначальной идеей было, как вам, наверное, уже известно… — (Господи, зачем он так повторяется?) — …было воссоздание староанглийской гостиницы, чтобы продемонстрировать гостям наше традиционное британское гостеприимство. Однако наш план подвергся корректировке, и это объясняется двумя важнейшими факторами. Во-первых, бельгийцы отстраивают на территории выставки реконструкцию деревни под названием «La Belgique Joyeuse», что переводится примерно как «Веселая Бельгия». Их реконструкция будет включать в себя дома в стиле восемнадцатого века и даже более раннего периода, а также традиционную старобельгийскую гостиницу. Во-вторых… эээ… Центральное управление информации, да и, как мне кажется, сам мистер Гарднер, хотя я не возьму на себя смелость высказываться от его имени… Но мне кажется, что все мы озабочены — при всем уважении к нашим великим традициям — озабочены тем, что не хотим выглядеть отсталыми и устремленными в прошлое. Именно поэтому перед создателями «Британии» была поставлена задача: найти современные подходы. В конце концов, мы — современная страна. Мы находимся на передовой линии в сфере инноваций, науки и технологий, — прежняя уверенность вернулась к Томасу, и он уже говорил с упоением. — Но при этом сила наша состоит в том, чтобы, двигаясь вперед, не порывать связи с традициями прошлого. Именно этот парадокс и попытались воплотить наши дизайнеры, разрабатывая интерьер «Британии».
На этом месте его мягко оборвали:
— Но глядя на эти фотографии, — изрек один из самых престарелых членов комитета, сидевший справа от Томаса, — я ловлю себя на мысли, что представляю себе английскую гостиницу совсем по-другому. Нет, совсем по-другому.
Говорящий с сомнением покачал головой, перебирая черно-белые фото.
— Ну, в самом деле: а где же лошадиная сбруя с медными бляхами? Где деревянные балки на потолке? Где пена, стекающая по бокам оловянной кружки, с верхом наполненной элем?
— Ничего этого как раз не нужно, — ответил Томас. — Наша «Британия» отстраивается на живописном клочке земли, с видом на искусственное озеро. Мы хотели бы, чтобы она больше походила на морской клуб, если хотите. Высокие окна, белые стены… Светлое, просторное помещение, где много воздуха и легко дышится. В этом и состоит современный подход, понимаете? Ведь мы живем в современном мире! На дворе — 1958 год! Наша страна должна показать свое новое лицо всему миру на этой выставке. Ведь надо всем будет возвышаться «Атомиум» — и мы должны принять этот вызов.
Сэр Джон слушал Томаса с возрастающим интересом. Когда тот закончил, он одобрительно кивнул:
— Великолепно сформулированная концепция, мистер Фолей. Вы совершенно правы. Британия должна найти свое место в новой реальности современного мира. И мы обязаны доказать другим странам, что способны сделать это, не прибегая к разного рода модной чепухе из ряда «конкретных муз ы́ к». И, на мой взгляд, интерьерные эскизы мистера Лонсдейла просто восхитительны. Да, совершенно восхитительны. Вы, насколько я понимаю, будете постоянно находиться в «Британии» и присматривать за процессом?
— Совершенно верно, сэр.
И тут краем глаза Томас отметил про себя, как два таинственных господина переглянулись.
— Пивоварня наняла для нас отдельного управляющего и обслуживающий персонал. А я буду находиться там как представитель ЦУИ. Хочу убедиться, что все будет сделано по высшему разряду, так сказать.
— Прекрасно. Вы уже были на объекте?
— Я вылетаю туда в четверг для ознакомительного визита, сэр.
— Отлично. Желаем вам со всей британской сердечностью успехов на этом поприще, мистер Фолей. Уверен, что мы — вы и я — не единожды пообщаемся в Брюсселе.
Томас учтиво склонил голову перед председателем — то был сдержанный, преисполненный достоинства полупоклон, за которым трудно было угадать, что докладчик проживает сейчас минуты неописуемого триумфа.