Дориан ответил ей комплиментом и осмотрелся вокруг. Действительно, прием обещал быть крайне скучным. Двоих из присутствующих он раньше никогда не встречал, а остальную публику составляли Эрнест Гароуден – посредственный человек среднего возраста, которых так много в лондонских клубах, у которого не было врагов, но которого недолюбливали собственные друзья; леди Ракстон – слишком старательно одетая сорокасемилетняя дама, которая упрямо пыталась себя скомпрометировать, однако ей не хватало привлекательности, чтобы хоть кто-то поверил слухам о ней; миссис Эрлин, которая еще только пыталась сделать себе имя в почтенном обществе, – она крайне мило картавила и была такая рыжая, будто родилась в Венеции; леди Элис Чэпмен – дочь хозяйки, еще молодая, но уже одетая без всякого вкуса девушка, с типично английским лицом, которое невозможно было запомнить; и ее краснощекий светловолосый муж, который, казалось, считал, что чрезмерной жизнерадостностью можно компенсировать полное отсутствие идей.
Дориан пожалел, что пришел, но тут леди Нарборо взглянула на большие бронзовые часы, стоявшие на камине, и воскликнула:
– Генри Уоттон просто неприлично опаздывает! Я намеренно заглянула к нему сегодня утром, и он заверил меня, что приедет.
Это была большая радость, что Гарри должен был приехать, а когда дверь открылась и стало слышно, как он своим прекрасным голосом делает ленивые извинения убедительными, Дориан забыл о своей скуке.
Но он был не в состоянии есть за обедом. Блюда меняли одно за другим, но ни к одному из них Дориан даже не притронулся. Леди Нарборо все время упрекала его за то, что он «оскорбляет бедного Адольфа, который приготовил новое меню специально по его вкусу», а лорд Генри издали поглядывал на друга, удивленный его молчаливым и отстраненным поведением. Время от времени дворецкий наполнял бокал Дориана шампанским. Он пил жадно, но жажда мучила его все больше.
– Дориан, – в конце концов не выдержал лорд Генри, когда подали заливную птицу, – что с тобой сегодня? Ты сам на себя не похож.
– Кажется, он влюбился, – сказала леди Нарборо, – и боится признаться, чтобы я не ревновала. Правильно делает.
– Дорогая леди Нарборо, – улыбнулся Дориан, – уже целую неделю я не влюблен – как раз с тех пор, как госпожа де Феррол уехала из города.
– Что вы, мужчины, находите в этой женщине? – воскликнула пожилая леди. – Не могу понять, честное слово.
– Это все потому, что она помнит вас юной, леди Нарборо, – сказал лорд Генри. – Она – единственный мостик между нами и вашими короткими платьицами.
– Она совсем не помнит мои короткие платьица, лорд Генри, а вот я прекрасно помню ее тридцать лет назад в Вене. Ее и ее декольте.
– Она до сих пор носит такое декольте, – ответил он, взяв длинными пальцами оливку, – а когда она надевает действительно изысканное платье, то выглядит как роскошное издание неважного французского романа. Она на самом деле удивительна и полна сюрпризов. Ее способность к семейной жизни просто поражает. Когда умер ее третий муж, у нее от горя волосы стали совсем золотыми.
– Гарри, как тебе не стыдно! – воскликнул Дориан.
– Это наиболее романтическое объяснение, – засмеялась хозяйка. – Но погодите, лорд Генри, вы сказали – ее третий муж! Неужели Феррол уже четвертый?
– Именно так, леди Нарборо.
– Не может быть.
– Можете спросить мистера Грея. Он один из ближайших ее друзей.
– Это правда, мистер Грей?
– По крайней мере, она мне так говорит, – ответил Дориан. – Я спросил, не бальзамирует ли она сердца своих мужей, как Маргарита Наваррская, чтобы потом носить их на поясе. А она ответила, что это невозможно, поскольку ни один из них не имел сердца.
– Четверо мужей! Вот это я называю чрезмерным усердием.
– А я – чрезмерной смелостью. Я так ей и сказал.
– Действительно, смелости ей хватит на что угодно. А что же за человек этот Феррол? Я его не знаю.
– Для меня мужья прекрасных женщин – преступники, – отметил лорд Генри, попивая вино.
– Эх, лорд Генри. Неудивительно, что весь свет говорит о том, какой вы пропащий человек.
– Какой такой свет? – спросил лорд Генри, поднимая брови. – Такое можно услышать разве что на том свете. С этим светом мы в прекрасных отношениях.
– Все мои знакомые говорят, что вы вполне падший человек, – заметила хозяйка, покачав головой.
На мгновение лорд Генри принял серьезный вид.
– Как же это ужасно, – наконец сказал он, – как же невыносима эта привычка современных людей говорить за спиной у других чистую правду о них.
– Он просто неисправим! – воскликнул Дориан и склонился над столом.
– Очень на это надеюсь, – со смехом ответила хозяйка. – Но серьезно, если вы все так увлекаетесь миссис де Феррол, то придется и мне снова выйти замуж, чтобы не отставать от моды.
– Вы никогда не выйдете замуж во второй раз, леди Нарборо, – мягко перебил лорд Генри. – Вы были слишком счастливы для этого. Женщина выходит замуж во второй раз от пренебрежения к первому мужу. Мужчина же женится во второй раз, потому что он обожал свою первую жену. Женщины ищут свое счастье, в то время как мужчины рискуют им.
– Нарборо тоже был не совершенен, – заметила пожилая леди.
– Иначе вы бы не влюбились в него. Женщины любят нас за недостатки. Если их у нас изрядное количество, то они готовы закрыть глаза на все, даже на наш ум. Боюсь, из-за этих слов вы больше никогда не пригласите меня на обед, леди Нарборо, но это правда.
– Конечно, это правда, лорд Генри. Если бы женщины не любили вас за ваши недостатки, то где бы вы сейчас все были? Ни один из вас никогда не женился бы. Так и оставались бы кучкой несчастных холостяков. Конечно, это мало на что повлияло бы. Сейчас женатые живут как холостяки, а холостяки – как женатые.
– Что поделаешь, конец века, – сказал лорд Генри.
– Конец света, – ответила хозяйка.
– Скорее бы уж он наступил, – вздохнул Дориан. – Вся наша жизнь – это большое разочарование.
– Дорогой мой, – сказала леди Нарборо, надевая перчатки, – не стоит говорить, что вы выпили жизнь до дна. Когда кто-то так говорит, значит, это его жизнь выпила до дна. Лорд Генри – страшный грешник, иногда мне даже жаль, что я такой не была, но вы созданы для добра, ваше лицо говорит об этом. Я должна найти вам хорошую жену. Лорд Генри, вам не кажется, что мистеру Грею стоит жениться?
– Я все время говорю ему об этом, леди Нарборо, – ответил лорд Генри, поклонившись.
– Нам необходимо найти ему подходящую пару. Я сегодня же внимательно просмотрю Дебретта и выпишу всех достойных невест.
– Надеюсь, в списке будет указан их возраст, леди Нарборо, – сказал Дориан.
– Конечно, разве что с небольшими поправками. Но в таком деле нельзя спешить. Я хочу, чтобы это был, как пишут в «Морнинг Пост», приличный брак и чтобы вы оба были счастливы.
– Какие же глупости говорят о счастливом браке! – воскликнул лорд Генри. – Мужчина может быть счастлив с любой женщиной, но только при условии, что он не любит ее.
– Какой же вы циник! – воскликнула хозяйка, отодвинув стул и кивнув леди Ракстон. – Лорд Генри, приходите ко мне почаще. Вы прекрасно действуете на меня, гораздо лучше, чем все эти тоники, которые мне прописывает сэр Эндрю. Скажите только, какое общество вы предпочитаете, хочу, чтобы вам было приятно меня посещать.
– Мне нравятся мужчины, которые имеют будущее, и женщины, имеющие прошлое, – ответил лорд Генри. – Но в таком случае, вполне возможно, что среди приглашенных будут одни женщины.
– Боюсь, что именно так и будет, – засмеялась леди Нарборо, вставая. – Прошу меня простить, дорогая леди Ракстон, – добавила она, – я и не заметила, что вы еще не докурили.
– Ничего страшного, леди Нарборо. Я слишком много курю. Я хочу начать сдерживать себя в будущем.
– Пожалуйста, не надо, леди Ракстон, – сказал лорд Генри. – «Умеренность» – это роковая вещь. «Достаточно» – это обычный обед. «Более чем достаточно» – это роскошный пир.
Леди Ракстон посмотрела на него с любопытством.
– Непременно приходите ко мне как-нибудь, лорд Генри, и объясните это. Звучит, как захватывающая теория, – сказала она и покинула комнату.
– Не увлекайтесь слишком сплетнями и политикой, иначе мы перессоримся между собой наверху, – шутливо сказала леди Нарборо, также выходя из комнаты.
Мужчины посмеялись, а мистер Чэпмен занял почетное место за столом. Дориан также пересел, чтобы оказаться рядом с лордом Генри. Мистер Чэпмен начал громко рассказывать о положении дел в палате общин, высмеивая своих оппонентов. Ужасное для британцев слово «доктринер» раз за разом звучало в перерывах между взрывами смеха. Применительно к нему это слово обозначало вершину ораторского искусства. Он поднимал британский флаг над зданием мысли. Он доказывал, что врожденная тупость нации, которую он оптимистично называл чисто английским здравым смыслом, и есть основа общества.
Лорд Генри улыбнулся и посмотрел на Дориана.
– Тебе уже лучше, друг? – спросил он. – Ты плохо выглядел за обедом.
– Все в порядке, Гарри. Я просто устал.
– Ты был великолепен вчера. Юная герцогиня просто в восторге от тебя. Она сказала мне, что планирует посетить Селби.
– Она пообещала, что приедет двадцатого.
– Вместе с Монмаутом?
– Конечно, Гарри.
– Он мне быстро надоедает, почти так же быстро, как и ей. Она очень умная, слишком умная, как для женщины. Ей не хватает волшебной, едва уловимой слабости. Мы восхищаемся золотыми идолами, потому что ноги у них из глины. У нее прекрасные ножки, но они не глиняные. Скорее, фарфоровые. Они прошли сквозь огонь и закалились в нем. Ей пришлось немало пережить.
– Она давно замужем? – спросил Дориан.
– По ее словам, целую вечность, ну а в книге пэров говорится о десяти годах. Должен отметить, что десять лет с Монмаутом могут действительно показаться вечностью. А кто еще будет?
– Уиллоуби и лорд Регби с женами, леди Нарборо, Джеффри Клустон – словом, как всегда. А еще я пригласил лорда Гротриена.
– Он мне нравится, – одобрительно заметил лорд Генри. – Многие не разделяют мое мнение, но я считаю, что он вполне мил. Действительно, он иногда слишком много внимания уделяет своему наряду, но как же он образован. Он действительно современный человек.
– Я не уверен, сможет ли он приехать, Гарри. Возможно, ему придется отправиться в Монте Карло вместе с отцом.
– Эх, ну что за люди, эти родители! Постарайся уговорить его приехать. Кстати, Дориан, ты так рано ушел вчера. Еще одиннадцати не было. Чем ты занимался потом? Неужели отправился прямо домой?
Дориан быстро взглянул на него и нахмурился.
– Нет, Гарри, – наконец ответил он, – я вернулся домой только около трех.
– Ты был в клубе?
– Да, – выпалил Дориан и прикусил губу. – То есть нет, я не то имел в виду. Я не был в клубе. Я просто гулял. Почему ты такой любопытный, Гарри?! Тебе всегда хочется знать, кто чем занимался. Я люблю забывать, чем я занимался. Я пришел домой в половине третьего, если тебя интересует точное время. Я забыл ключ от дома, поэтому дворецкому пришлось впускать меня, можешь спросить у него, если тебе нужно подтверждение моих слов.
Лорд Генри пожал плечами:
– Друг, да зачем это мне? Пойдем лучше в гостиную. Спасибо, мистер Чэпмен, но я не люблю херес. С тобой что-то случилось, Дориан. Расскажи. Ты сегодня сам не свой.
– Не обращай внимания, Гарри. Я просто не в настроении, вот и раздражаюсь. Я обязательно загляну к тебе завтра или послезавтра. Я не пойду в гостиную, передай леди Нарборо мои искренние извинения. Мне надо ехать домой.
– Что ж, хорошо, Дориан. Жду тебя завтра на чай. Герцогиня тоже будет.
– Постараюсь прийти, Гарри, – ответил Дориан, выходя из комнаты.
Приехав домой, он почувствовал, что ужас, который, как ему казалось, удалось усыпить, проснулся с новой силой. Будничные вопросы лорда Генри вывели его из равновесия, а он старался оставаться спокойным. Нужно было уничтожить все опасные вещи. Он вздрогнул. Ему было противно даже думать о том, чтобы касаться их. Но он понимал, что должен это сделать. Заперев дверь библиотеки, он открыл секретный шкаф и достал оттуда чемодан и пальто Бэзила Холлуорда. В камине горел огонь. Он еще подлил в него масла. Комнату наполнила невыносимая вонь горелой кожи. Чтобы уничтожить все доказательства, ему понадобилось три четверти часа. Он плохо чувствовал себя после этого, поэтому зажег ароматические свечи из Алжира и смочил руки и лоб освежающим уксусом.
Вдруг он застыл, его глаза засияли, и он нервно закусил губу. Между окнами стоял флорентийский шкафчик из черного дерева, украшенный слоновой костью. Он смотрел на него как на нечто, что завораживало и одновременно пугало, будто там было что-то, чего он желал и одновременно ненавидел. Его дыхание ускорилось. Его захлестнула безумная жажда. Он закурил, но почти сразу выбросил сигарету. Его веки опустились так низко, что ресницы коснулись щек. Но он все еще не сводил глаз со шкафчика. В конце концов он поднялся с дивана, подошел к шкафчику, открыл его и нажал на тайную пружинку. Из шкафчика медленно выдвинулся треугольный ящик. Его пальцы инстинктивно потянулись к нему и кое-что нашли внутри. Это была лакированная китайская шкатулка, черная с золотой отделкой. По бокам змеился узор в виде изогнутой волны, а шелковые шнуры с круглыми стразами и кистями из сплетенных металлических нитей висели по углам. Он открыл ее. Внутри была зеленая, похожая на воск паста, которая имела тяжелый, резкий запах.
Мгновение он колебался, а на его устах застыла улыбка. Его трясло, хотя в комнате и было жарко. Он посмотрел на часы. Без двадцати двенадцать. Он положил коробочку на место, запер шкафчик и пошел в спальню.
В полночь Дориан Грей тихонько выскользнул из дома, переодетый в простого горожанина. На Бонд-стрит он нашел кэб, запряженный хорошим конем. Он подошел поближе и назвал адрес грубым голосом.
Кучер покачал головой и пробормотал:
– Нет, это для меня слишком далеко.
– Держите соверен, – сказал Дориан, – получите еще один, если будете ехать быстро.
– Хорошо, через час будем на месте, – сказал мужчина и направил свой экипаж в сторону реки.
Глава 16
Пошел холодный дождь, и тусклый свет уличных фонарей стал еще мрачнее. Все забегаловки уже закрывались, и было едва видно, как из их дверей группками выходят мужчины и женщины. Из одних трактиров раздавался жуткий смех, из других – пьяные вопли и ругань. Устроившись в кебе и надвинув на глаза шляпу, Дориан рассеянно смотрел на отвратительное лицо большого города и повторял слова, которые сказал ему лорд Генри в тот день, когда они познакомились: «Исцелять душу с помощью ощущений и исцелять ощущения силой души». Да, именно в этом был секрет. Он делал так раньше и сделает это снова. Есть же специальные места для курильщиков опиума, где за деньги можно купить забвение, ужасные места, в которых можно уничтожить воспоминания о старых грехах, заставив их уступить место новым.
Луна висела низко над землей и была похожа на гигантский желтый череп. Время от времени большие бесформенные облака хоронили ее в своих объятиях. Уличные фонари встречались все реже, а сами улицы становились все более узкими и мрачными. В какой-то момент они даже сбились с пути и пришлось возвращаться целую милю. Лошадь уже устала, и от нее исходил пар. Окна кеба были завешены туманом.
«Исцелять душу с помощью ощущений и исцелять ощущения силой души» – эти слова постоянно звучали в его голове. Без сомнения, его душа смертельно больна. Смогут ли ощущения вылечить ее? Он пролил невинную кровь. Разве есть этому искупление? Ну что же, если этого нельзя искупить, по крайней мере, об этом можно забыть. Он твердо решил забыть, стереть воспоминания об этом, задушить их, как душат змею, которая осмелилась ужалить человека. В конце концов, разве Бэзил имел право так с ним говорить? Кто он такой, чтобы судить других? Он говорил ужасные, невыносимые вещи.
Экипаж ехал с каждой секундой все медленнее. Он открыл окно и поторопил извозчика. Ужасная жажда опиума начинала разъедать его изнутри. У него пересохло в горле, а его изящные руки сжимались в судорогах. Он неистово ударил коня своей палкой. Кучер засмеялся и стегнул лошадь плетью. Дориан неистово захохотал в ответ. Извозчик замолчал.
Казалось, они никогда не приедут, а улицы напоминали черную паутину огромного паука. Их однообразие было невыносимо, а густой туман навевал на Дориана ужас.
Потом они проезжали кирпичные фабрики. Туман здесь был не такой густой, поэтому Дориан мог разглядеть похожие на бутылки высокие печи для обжига, в которых плясали яркие языки пламени. На экипаж залаяла собака, а где-то вдали кричала одинокая чайка. Лошадь попала ногой в яму, отскочила в сторону и перешла на галоп.
Через некоторое время они снова свернули с грунтовой дороги на мостовую. Большинство окон были темными, однако кое-где причудливые тени отражались в тусклом свете ламп. Он наблюдал за ними с интересом. Они двигались, будто гигантские марионетки, но жестикулировали, как живые существа. Он ненавидел их. Его сердце наполнялось гневом. Когда они повернули за угол, какая-то женщина крикнула им что-то сквозь открытую дверь, а двое мужчин бежали за кебом ярдов сто. Кучер ударил их кнутом.
Говорят, страсть заставляет мысли ходить по кругу. С ужасающим упорством повторял Дориан Грей слова об ощущениях и душе, пока не почувствовал, что они полностью отражают его настроение и оправдывают с точки зрения ума страсти, которые овладели бы им и без оправданий. Одна мысль заполонила каждую клетку его мозга. А неудержимое желание жить – самое ужасное из всех человеческих желаний – встревожило каждый фибр его души. Уродство, которое он раньше презирал за то, что оно делает вещи реальными, теперь стало ему дорого по той же причине. Уродство – это все, что есть настоящего в жизни. Грубые ругательства, отвратительные забегаловки, жестокость жизни, низость воров и подонков – все это возбуждало его воображение сильнее, чем изящество искусства и призрачные тени поэзии. Они были нужны ему, чтобы впасть в забвение. Через три дня он освободится от ужасных воспоминаний.
Вдруг кеб остановился при въезде на темную аллею. За крышами и дымоходами обшарпанных домов виднелись корабли. Облачка сизого тумана вокруг них напоминали паруса.
– Где-то здесь? – спросил кучер.
Дориан поднялся на ноги и огляделся.
– Да, здесь, – ответил он.
Легко выскочив из экипажа, Дориан отдал кучеру обещанные деньги и быстро пошел в сторону причала. Кое-где фонари мигали на борту крупных торговых кораблей. Их свет мерцал и расплывался в лужах. Вдали сияли огоньки парохода, на который загружали уголь перед рейсом за границу. Скользкий тротуар напоминал мокрый макинтош.
Он быстро повернул налево, оглядываясь время от времени, чтобы убедиться, что никого нет позади. Через семь-восемь минут он подошел к маленькому домику, который приютился между двумя крупными фабриками. В одном из окон сиял огонек. Он остановился и постучал в дверь условленным способом.
Через секунду в коридоре послышались шаги, и дверь перед ним открылась. Не говоря ни слова, он юркнул мимо тусклой фигуры, которая, в свою очередь, и сама спряталась в тени. Конец коридора был завешен обтрепанной зеленой тканью, она заколыхалась от ветра, ворвавшегося в открытую дверь. Он отодвинул эту завесу и прошел в длинную комнату с низким потолком, которая выглядела как заброшенный танцевальный зал. На стенах висели газовые светильники, их тусклый свет отражался в зеркалах, висевших на стенах. Грязные отражатели, которые висели над фонарями, выглядели как диски света. Пол был покрыт желтыми опилками со следами ботинок и разлитого алкоголя. Несколько малайцев сидели вокруг железной печки и играли в кости, выставляя напоказ свои белоснежные зубы. За столом в углу дремал моряк, склонившись на стол и подложив под голову руки, а у ярко раскрашенной барной стойки, которая занимала всю стену, две исхудавшие женщины смеялись над стариком, который брезгливо смахивал что-то с рукавов своего пальто.
– Он думает, что по нему бегают красные муравьи, – захохотала одна из них, когда Дориан проходил мимо.
Старик посмотрел на нее с ужасом в глазах и жалостливо всхлипнул.
В дальнем конце комнаты была маленькая лестница, она вела в темный зал. Дориан быстро поднялся по ней и сразу же полной грудью вдохнул тяжелый аромат опиума. Когда же он вошел, светловолосый юноша, куривший трубку вблизи одной из ламп, посмотрел на него и нерешительно кивнул.
– И ты здесь, Эдриан? – процедил Дориан.
– Где же мне еще быть? – рассеянно ответил тот. – Никто из старых знакомых теперь и знать меня не хочет.
– Я думал, ты уехал из Англии.
– Дарлингтон ради меня пальцем не пошевелит. Мой брат наконец рассчитался по тому чеку. Джордж тоже не разговаривает со мной. А мне это и не важно, – добавил он, вздохнув. – Зачем какие-то друзья, если есть зелье. Видимо, у меня было слишком много друзей.
Дориан вздрогнул и оглянулся на причудливые фигуры, лежащие тут и там на тряпках в самых причудливых позах. Его завораживали их искривленные конечности, раскрытые рты и затуманенные глаза. Он знал, что это был за рай, в котором они сейчас пребывают, и что это за ад, который несет в себе новые наслаждения. Они были в лучшем положении, чем он. Он был заложником собственных мыслей. Воспоминания разъедали его душу изнутри, подобно ужасной чуме. Время от времени он ловил на себе взгляд Бэзила Холлуорда. Он чувствовал, что ему не стоит здесь оставаться. Присутствие Эдриана Синглтона беспокоило его. Он стремился оказаться в месте, где бы его никто не знал. Он хотел убежать от самого себя.
– Я пойду в другое место, – сказал он после минутной паузы.
– К причалу?
– Да.
– Там наверняка и та сумасшедшая. Сюда ее больше не пускают.
Дориан пожал плечами:
– Мне надоели влюбленные в меня женщины. Женщины, которые меня ненавидят, гораздо интереснее. Да и зелье там получше.
– Точно такое же, как и здесь.
– А мне тамошнее больше по вкусу. Пойдем выпьем чего-то. Меня замучила жажда.
– Я ничего не хочу, – пробормотал юноша.
– Все равно пойдем.
Эдриан Синглтон устало поднялся и пошел за Дорианом в бар. Мулат в рваном тюрбане и потрепанном пальто хитро улыбнулся им и поставил на прилавок бутылку бренди и два стакана. К ним немедленно подсели несколько женщин и попытались с ними заговорить. Дориан демонстративно отвернулся от них и тихонько сказал что-то Эдриану Синглтону.
На лице одной из женщин появилась кривая улыбка.
– Ты глянь, какие мы сегодня гордые! – прошипела она.
– Ради бога, не говори со мной, – сказал Дориан, топнув ногой. – Чего тебе надо? Денег? Вот, держи и не смей больше разговаривать со мной.
В ее глазах на мгновение блеснули красные огоньки, но сразу же погасли. Она мотнула головой и начала жадно собирать брошенные ей монеты. Ее подруга с завистью следила за ней.
– Это все напрасно, – вздохнул Эдриан Синглтон, – я не хочу возвращаться. Зачем? Мне и здесь неплохо.
– Напиши мне, если тебе что-то понадобится, договорились? – сказал Дориан после короткой паузы.
– Может быть.
– Тогда пока.
– До встречи, – ответил юноша, поднимаясь по лестнице и вытирая рот платком.
Дориан пошел к двери, и на его лице читалась боль. Когда он отодвинул занавес, женщина, которая взяла у него деньги, противно захохотала.
– Что, уже идешь, чертова душа? – воскликнула она резким голосом.
– А чтоб тебе! – рассердился он. – Не смей меня так называть!
Она щелкнула пальцами.
– А как же к вам обращаться? Прекрасный Принц, да? – закричала она ему вслед.
Сонный моряк вскочил на ноги после этих ее слов и начал безумно оглядываться вокруг. Он услышал звук закрывающейся двери и помчался вдогонку.
Дориан Грей быстро шел вдоль пристани под мерзким дождем. Встреча с Эдрианом Синглтоном странным образом тронула его. Ему стало интересно, действительно ли вина за разрушенную жизнь юноши лежит на нем, как в этом его обвинил Бэзил Холлуорд. Он закусил губу, а в его глазах на мгновение появилась грусть. В конце концов, разве это его касается? Жизнь слишком коротка, чтобы брать на себя ответственность за чужие ошибки. Каждый живет своей жизнью и самостоятельно платит цену за нее. Жаль, правда, что иногда приходится всю жизнь платить за единственную ошибку. Сколько долгов не отдавай судьбе, ей никогда не будет достаточно.
Психологи говорят, что есть такие моменты, когда жажда греха (или того, что мы называем грехом) настолько овладевает человеком, что он поддается ужасным порывам. В такие моменты мужчины и женщины теряют свободу воли. Они машинально движутся навстречу ужасному финалу. Выбор уже сделан за них, а совесть если не умирает, то лишь добавляет очарования этому бунту плоти. Теологи не устают напоминать нам, что самые страшные грехи случаются из-за непослушания. Величественный ангел, предтеча зла, был изгнан с небес именно за непослушание.
Равнодушный ко всему, сосредоточенный на мыслях о зле и собственной душе, жаждущей непослушания, Дориан торопливо вошел в темный крытый проход, через который всегда срезал дорогу к грязной забегаловке, куда он сейчас направлялся. Вдруг он почувствовал, как его схватили сзади, и прежде чем он успел хоть как-то среагировать, оказался прижатым к стене, а на горло ему легла грубая рука.
Он отчаянно боролся за свою жизнь и бешеными усилиями разорвал крепкую хватку на собственной шее. Через мгновение он услышал, как щелкнул револьвер, и увидел его дуло, нацеленное ему прямо в голову. Револьвер держал невысокий крепкого телосложения мужчина.
– Что вам надо? – выдохнул он.
– Не двигайся, – сказал мужчина. – Если дернешься – застрелю.
– Вы с ума сошли. Что я вам сделал?
– Ты разрушил жизнь Сибилы Вэйн, – прозвучало в ответ, – а Сибила Вэйн была моей сестрой. Она покончила с собой. Я знаю. Ее смерть на твоей совести. Я поклялся, что отомщу. Что убью тебя. Я искал тебя все эти годы. У меня не было ни одной зацепки, где тебя искать, ни следа. Оба из тех, кто мог бы описать мне тебя, уже мертвы. Я ничего о тебе не знал, кроме имени, которым она тебя называла. И вот это имя я случайно услышал сегодня ночью. Молись Господу, ведь сейчас ты сдохнешь.
Дориан Грей едва не упал в обморок от страха.
– Я никогда не знал эту девушку, – сказал он запинаясь, – никогда даже не слышал о ней. Вы сумасшедший.
– Тебе лучше покаяться. Ведь не будь я Джеймс Вэйн, если ты не сдохнешь здесь и сейчас.
Какое-то ужасное мгновение Дориан не знал, что ему сказать или сделать.
– На колени! – рявкнул мужчина с револьвером. – Даю тебе минуту, чтобы помолиться, не больше. Я сегодня отправляюсь в плавание в Индию, но сначала должен покончить с тобой. Одна минута – и все.
Дориан прижал руки к бокам. Оцепенев от ужаса, он не знал, что делать. И вдруг перед ним засиял огонек надежды.
– Стойте! – закричал он. – Сколько времени прошло с тех пор, как умерла ваша сестра?
– Восемнадцать лет, – сказал мужчина. – Зачем ты меня спрашиваешь? При чем тут годы?
– Восемнадцать лет! – воскликнул Дориан Грей с триумфом в голосе. – Восемнадцать лет! Выведите меня на свет и посмотрите на меня!
Мгновение Джеймс Вэйн колебался, не понимая, что бы это могло значить. В конце концов он схватил Дориана за шиворот и вывел из прохода.
Тусклого и мерцающего света фонарей было достаточно, чтобы указать ему на ужасную ошибку, которую он, как ему тогда показалось, едва не совершил. Ведь лицо человека, которого он едва не убил, сияло чистотой юности. На вид ему было не больше двадцати лет, именно в этом возрасте он в последний раз видел свою сестру.
Было очевидно, что перед ним не тот, кто разрушил ее жизнь.
Он отпустил Дориана и отшатнулся:
– Господи! Господи! Я ведь чуть не убил вас!
Дориан Грей тяжело вздохнул.
– Вы едва не совершили ужасный грех, – сказал он, строго глядя на растерянного мужчину. – Пусть это научит вас не брать на себя ответственность вершить правосудие.
– Простите, сэр, – оправдывался Джеймс Вэйн. – Я впал в заблуждение. Несколько слов в той проклятой дыре навели меня на ложный след.
– Идите лучше домой и не размахивайте револьвером, а то попадете впросак, – сказал Дориан, разворачиваясь и медленно идя вниз по улице.
Джеймс Вэйн был не в состоянии пошевелиться от ужаса. Он дрожал с головы до пят. Через некоторое время темная тень, скользившая вдоль стены, подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Это была одна из женщин, которые пили в баре.
– Почему же ты не убил его? – прошипела она, приблизившись к нему вплотную. – Я поняла, что ты пошел за ним, как только ты выскочил из бара. Дурак! Надо было убить его. У него куча денег, а сам он – сущий дьявол.
– Он не тот, кого я ищу, – ответил Джеймс, – а чужие деньги мне не нужны. Мне нужна жизнь одного человека. Тому мужчине должно быть уже под сорок. А этот совсем еще мальчик. Слава богу, что я не пролил невинную кровь.
Женщина горько засмеялась.
– Совсем еще мальчик! – прошипела она. – Да уж скоро восемнадцать лет, как Прекрасный Принц сделал из меня то, что стоит перед тобой.
– Врешь! – воскликнул Джеймс Вэйн.
Она подняла руки к небесам.
– Клянусь всем святым, что говорю тебе правду.
– Всем святым?
– Разрази меня гром, если не так. Он худший из всех, кто здесь бывает. Говорят, он продал свою душу дьяволу за красивое личико. Уже прошло почти восемнадцать лет, как я впервые его встретила. Он почти не изменился с тех пор, не то что я, – добавила она, противно хихикнув.