Каждый год именно в этот день погода, непредсказуемая всё остальное время, демонстрировала свое постоянство.
Первое февраля было днем стабильности этого города…
Город был не большой и не маленький, не богатый и не бедный. Средний такой город, стоящий на берегу реки Волги. И вроде всё было в этом городе: и театры, и институты, и рестораны, и музеи, и набережная, и старинные здания, и прогулочная улица в центре города с многочисленными кафе, но всё было какое‑то обычное.
И название у города было обычное – Тарасов.
Жизнь была тоже нормальная, и, если бы ее спросили: «А хорошо ты живешь?», она ответила бы: «Неплохо…» А если бы её спросили, счастлива ли она, она бы, не задумываясь, ответила: «Нет». Она абсолютно точно знала, что счастливая жизнь – другая. И дело было вовсе не в её характере – она была оптимистом. Хотя, скорее, оптимистом‑реалистом.
Кто‑то думает, что стакан наполовину пуст, у других он наполовину полон. Она считала, что хорошо, что есть полстакана воды. И стакан полон, когда он полон.
Она стояла у окна. Четыре стоянки для машин, окруженные нелепыми девятиэтажками. Видно, как владельцы автомобилей с трудом пытаются завести свои машины в мороз. После чашки кофе её ожидает та же участь. Повезет – не повезет? Но кто‑нибудь поможет обязательно. Её машина была обычной «неиномаркой», которая занимала почетное предпоследнее место в списке автомобилей. Она всегда хотела иметь красную машину, но купила серую, чтобы потом легче было продать.
Глядя вокруг, она понимала, что её жизнь складывалась удачнее, чем у многих. Она училась в лучшей школе. Лучшей – в прямом смысле слова: в которой учили лучше. Потом был хороший университет, потом нормальная работа, потом другая работа с неплохим доходом.
Одно время она считала, что в жизни многое зависит от образования. Пока однажды не поняла, что люди, которые учились вместе с ней в этой же школе и в этом же университете, живут очень по‑разному. Одни живут гораздо хуже, чем она, другие – гораздо лучше. Между образованием и уровнем жизни, видимо, существует связь, но она какая‑то непрямая.
Не находила она и связи между жизнью человека и, например, богатыми родителями или удачным замужеством. Нет, конечно, определенные преимущества всё это давало, но преимущества какие‑то кратковременные, что в целом не приводило, ни к существенному отрыву в уровне доходов, ни к счастью в жизни.
Одни люди были довольны своей жизнью, другие – нет.
Но одно, безусловно, у всех было общее – у кого бы из них ни спросили, в какой стране и в каком городе жить лучше, ответ был один: «Только не в этой, только не в нашем». С этим она была абсолютно согласна. Ужасная зима, плохие дороги, провинциальные магазины и обычные рестораны, театры с местными актерами и консерватория с местными музыкантами…
Она спустилась во двор и подошла к своей машине. Расчищая её от снега, она продолжала размышлять. Наступает время, когда понимаешь, что жизнь одна, когда приобретенный опыт позволяет видеть результат действия до того, как ты его предпримешь. Кусочки льда отлетали ей в лицо. «Почему я до сих пор должна чистить этот снег в двадцатиградусный мороз?» – спрашивала она себя.
Она почему‑то всегда понимала, что переезд в Москву не прибавляет в качестве жизни. Все вновь открывающиеся возможности – в смысле большой зарплаты, театров и музеев – будут поглощены дорогами, пробками и интенсивностью работы. На выходе будет минус.
Но, как и у всех, у неё была мечта – домик на берегу океана. В других странах нет этой ужасной зимы, там яркое солнце, безбрежный океан, отличное образование, красивые, умные люди ведут интеллектуальные беседы в роскошных ресторанах или на борту яхты… Они, эти люди, постоянно путешествуют, потому что уровень доходов позволяет им выбирать для этой одной‑единственной жизни всё самое лучшее. Они могут дать детям хорошее образование и начальный капитал для открытия своего бизнеса. Их дети, впрочем, могут просто продолжить бизнес, начатый прадедушкой. Могут устроить свадьбу в Париже.
Когда она смотрела фильмы о жизни «там», она всё это чувствовала. Вот, например диалоги между героями: как бы ни о чем, но в каждом предложении – скрытый смысл. Эти люди чаще всего очень просто одеты, но это потому, что они свободны от «понтов». Да и одежда только кажется простой и небрежной; на самом деле это очень дорогая одежда известных брендов. Да и как может быть иначе?
А их отношение к воспитанию детей? Как это правильно! Они воспитывают самостоятельность, определяют их в дорогую частную школу, но не балуют деньгами, как бы ограничивая их сначала. Зато потом, когда дети получают хорошее образование и становятся хорошими людьми, уважающими своих родителей, – им всё приносят на блюдечке с голубой каемочкой. Счастливые родители, послушные дети, высокие доходы и хорошие дороги, стабильная экономика, честные политики и вежливые полицейские.
Конечно, не всё там так радужно. Есть там и наркоманы, и хулиганы, и бюрократия. Ведь в жизни всегда есть минусы. Однако там – жизнь в целом «плюсовая», с несколькими маленькими минусами. А не наоборот…
Лобовое стекло не очищалось. Сначала она его скребла вдоль. Потом поперек. От работающей печки снизу на стекле появилась тонкая полоса подтаявшего льда. Было не просто холодно, а ужасно холодно. Было не обидно, а очень обидно…
В её мировоззрении люди делились на три категории:
«Нас там никто не ждет», – говорили одни и оставались дома. Всю жизнь, видимо, считая, что «там хорошо, а нам здесь мучиться».
«Если долго мучиться, что‑нибудь получится», – говорили другие и уезжали. Добивались ли они желаемого, история умалчивает, потому что даже «там» наличие дома и работы совсем не гарантирует счастливой жизни и душевного комфорта.
«Нас и здесь неплохо кормят», – говорили третьи и жили счастливо. Этих людей она не понимала вообще. Они были для неё загадкой. Загадкой скорее глупой: ведь если где‑то существует «хорошо», как можно довольствоваться здешним «неплохо»?
Самым интересным было то, что она не могла отнести себя ни к одной из этих категорий. Не было в ней безоговорочной веры во что бы то ни было любить родину только потому, что она здесь родилась. При слове «березки» у неё не наворачивались слезы. Поступки требовали объяснений, а предположения – доказательств.
И, в общем, жизнь её шла нормально. Были в ней моменты абсолютного счастья и просто счастья, были моменты разочарования и отчаяния. Ощущение же от жизни в общем можно было выразить двумя словами – «без бед».
Она понимала, что живет здесь потому, что именно здесь родилась. Не потому, что это лучшее место в мире, а просто потому, что так сложилось, и поэтому – вот так.
Она села в машину. И всё‑таки: как долго нужно прогревать мотор? Несколько раз она задавала этот вопрос мужчинам. Ответы были неопределённые, например: «пока чищу машину», «пока курю сигарету», «как прогреется»… Она не курила, а с чисткой машины сегодня справилась быстрее обычного. «Вдруг он еще не прогрелся на таком морозе? – подумала она. – Нужно пока разобрать в бардачке».
Первое февраля было днём подведения итогов и начала новой жизни. Нет, сначала она, как и все, пыталась начинать новую жизнь с первого января. Но как это возможно, когда в январе нужно беспрестанно ходить в гости и праздновать начало нового года? Чувствовать себя человеком, который дает себе обещания и не выполняет их, она не любила. И вообще, старалась относиться к себе хорошо. Поэтому она просто перенесла дату начала новой жизни на месяц позже и в дальнейшем была себе за это очень благодарна.
Итак, что в бардачке? Она вынула на сиденье пустую банку из‑под жевательной резинки, очки без одного стекла, два смятых пластиковых стаканчика и прошлогодний договор на покупку дивана. Всё. «Ну что же, неплохо», – подумала она. – «Раньше за год скапливалось гораздо больше хлама».
Уже собираясь закрыть бардачок, она заметила книгу. «Алхимик» Пауло Коэльо. Очень модная книга. Она выпросила её почитать у подруги, положила в бардачок и забыла. Как говорили, это была сказочная история. Что‑то о стремлении к цели и её достижении, о путешествиях и смысле жизни. Эту книгу уже прочитали все её друзья, и мнения разделились. Одни утверждали, что это сильная книга. Другие говорили, что это медленно текущая история с непонятным концом. Третьи называли «Алхимика» философским размышлением о смысле бытия.
Она всегда была очень быстрой на мысли, на поступки, на выводы. Однако что касается модных книг, всегда читала новинки самая последняя. Ей трудно было справиться с ощущением, что вся шумиха о якобы высоком смысле новой книги, которую просто обязан прочесть каждый интеллигентный человек, не более чем маркетинговый ход для увеличения продаж какой‑нибудь самой заурядной истории «ни о чём». Будучи девушкой весьма занятой, она считала необходимым «фильтровать входящую информацию». Однако книжку в конечном итоге прочитывала, хоть и самая последняя. Почему? Потому, что включались другие её мотивы. Она читала эту модную книгу не для себя, а как бы для других: чтобы поддержать беседу, чтобы как‑нибудь к месту высказать своё мнение. Как ни странно, именно эти «обширные поверхностные» знания неоднократно помогали ей в жизни, а также имели самое непосредственное влияние на её доход.
Сегодня она была настроена сделать какой‑то сильный поступок, который изменит всю её жизнь. Причём совершить этот поступок необходимо было именно сию секунду. Чтобы – раз! – и жизнь стала счастливой… Единственное, что она смогла придумать, сидя в машине и имея на руках этот бесценный бестселлер, – это погадать. Итак, вопрос: «Что нужно сделать, чтобы стать счастливой?» Пусть будет сорок четвертая страница, четвертая строчка сверху.
«На этой планете существует одна великая истина: независимо от того, кем ты являешься и что делаешь, когда ты по‑настоящему чего‑то желаешь, ты достигаешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной. И это и есть твое предназначение на Земле».
Прочитав ответ, она совсем не удивилась. Это было так просто, как будто это была её собственная мысль. Обычно, чтобы понять, что нужно делать, мало просто думать об этом – нужно написать и прочитать. Итак, ее желание – найти такое место на Земле, где она будет счастливой. Написанное желание – это уже не просто мысль, а начало его исполнения. Она поняла, что вся её предыдущая жизнь, в том виде, в каком она «случилась», была подготовкой к осуществлению этой идеи… Желание у неё есть, а возможности появятся. Если она так решила…
А книгу она, конечно, прочитает, хотя уже совершенно точно поняла, зачем автор её написал. Для того, чтобы в этот морозный, пасмурный день первого февраля абсолютно замерзшая девушка прочитала четвертую строчку сверху на сорок четвертой странице и решила стать счастливой.
Ее машина немного побуксовала как обычно, для порядка, преодолевая большой сугроб вдоль нечищеной колеи и, наконец, выехала на дорогу. Начинался обычный рабочий день…
Часть 1 США, 1996 год
…Она сидела в самолете, всё еще до конца не веря своей удаче. Через десять часов самолет приземлится в Нью‑Йорке. Сорок пять дней в Америке. Бесплатно. И не просто бесплатно, а даже со стипендией! Это была стажировка в США по программе «Бизнес для русских», финансируемая американским правительством. Каким образом и чему они хотели их научить, оставалось для неё загадкой. Однако, если продолжить рассуждать про книгу «Алхимик», то программа была очень даже логичным для неё предложением посмотреть мир.
Вообще, об этом конкурсе она узнала от одного знакомого совершенно случайно и сначала даже не рассматривала для себя возможность участия. По условиям, требовалось знание английского языка, а им, как известно, в России почему‑то мало кто владеет. Её всегда удивляло, почему даже в Турции и Египте неграмотные с виду продавцы могли говорить по‑русски, хоть и кое‑как. В России же, за исключением выпускников языковых школ, институтов и редких вундеркиндов, никто не мог внятно произнести ни одного предложения. Обучение языку – в среднем, пять лет в школе и пять лет в институте – в результате давали законный российский стандарт, когда знания ограничиваются вопросом: «Хау ду ю ду?» и ответом – «О кей!» Почему так происходит, было непонятно. В теорию вселенского заговора она не верила. Еще один вопрос требовал ответа.
По характеру она не была рисковым человеком, и девиз «Главное не победа, а участие» был не про нее. Обычно она оценивала все «за» и «против», и даже вероятность успеха 50 % на 50 % обычно не считала достаточным основанием поучаствовать в какой‑нибудь «афёре». Но теперь она не могла просто так сказать «нет», ведь это был её шанс! Доходы пока не позволяли ей путешествовать самостоятельно, наследства не предвиделось, спонсоров не наблюдалось…
Конкурс был внушительный – пять человек на место. Но, с другой стороны, победа была вполне реальна, ведь знания других претендентов легко могли оказаться гораздо хуже. Собеседование должно было проходить на английском и длиться всего пять минут. Нужно было ответить на три вопроса. Вопросы были, в общем‑то, предсказуемые – о бизнесе, семье, хобби, о том, чего ты ожидаешь от этой стажировки. Жаль, что ответить на эти вопросы она, по‑видимому, не сможет, потому что не поймет обращенной к ней английской речи, все детали которой, к сожалению, нельзя спрогнозировать точно. Она сделала, что могла, выучив наизусть рассказ о своей семье и бизнесе, но была уверена, что этого будет недостаточно, чтобы пройти в финал.
Утром в день собеседования она долго не могла решить, что ей надеть. Нужно что‑нибудь строгое, но очень дорогое и модное. Они же из Америки. Хотелось выглядеть не менее респектабельно. Мама всегда говорила ей: встречают по одежке, провожают по уму. При этом мама делала логическое ударение на вторую часть пословицы. Но если ты плохо одета, тебя даже никто не встретит, не говоря о том, чтобы разбираться, умная ты или нет.
Одежде она всегда придавала большое значение. Она считала, что, если ты родился красивым, ты можешь одеваться, как тебе нравится, а если твоя внешность далека от совершенства, ты обязан одеваться лучше всех. Красивой девушкой она себя не считала, поэтому в этот важный для неё день подошла к выбору наряда с особой тщательностью.
Вопрос, где взять модную одежду, для неё никогда не стоял. К сожалению, её не всегда можно было купить. Магазины не потрясали изобилием выбора, цены практически всегда были неподходящими. Однако, для неё это ничего не меняло. Одежду можно было сшить, связать, вышить, расшить, разрисовать и даже склеить. Очень удобно было этим заниматься ночью и, как правило, часам к пяти утра новый наряд был готов. Нельзя было сказать, что она не знала слова «усталость». Слово она, конечно, знала, но чувства, которое оно означает, она тогда не испытывала.
Ее гардероб состоял из трех пиджаков, сшитых по последним журналам «Бурда Моден». Один был черный, другой розовый, третий синий. Розовый отпал сразу по причине романтичного цвета; черный был слишком строг. Оставался – синий. К нему предполагалось сшить белую блузку‑топ, но так как последние ночи были заняты зубрежкой английских текстов – «Как я люблю свою семью» и «Как я люблю свою работу», времени на шитье так и не хватило.
Синий пиджак был её гордостью – фасон был необычен, а исполнение безупречно. Для такого важного случая это было то, что нужно. Была, однако, одна проблема. Пиджак был без пуговиц, с запáхом, и при малейшем движении распахивался так, что было видно нижнее белье. Одену его на голое тело, подумала она. Ничего страшного, буду сидеть ровно и не двигаться.
… Комиссия состояла из пяти человек: четверо, по‑видимому, американцы, и одна русская женщина‑переводчик. Двое мужчин лет шестидесяти или семидесяти в старомодных, даже, как ей показалось, засаленных костюмах, и две женщины «за сорок», выглядевшие явно старше своего возраста, с какими‑то бесцветными лицами и неухоженными волосами, в платьях‑мешках. Волнение не давало возможности сделать из этого какие‑то выводы, и она решила для себя, что все это ей только показалось.
Ее пригласили в большую комнату, где стоял длинный стол для членов жюри и стул для неё посередине. Она села очень ровно и положила на колени папку с документами.
Одна из женщин‑американок расплылась в улыбке, как будто всю свою жизнь ждала этой встречи. Громко и радостно она сказала: «Hi! My name is Lucy. What is your name?»
А она еще сомневалась в своем в своем везении! С надеждой, что это был первый из трех вопросов, она назвала свое имя. Жалко, что оно было не Анна‑Мария‑Екатерина Первая. Такое имя можно было бы произносить дольше.
«Спросите про мой бизнес, спросите», – мысленно умоляла она. Улыбка Люси стала еще шире, и она, словно загипнотизированная произнесла: «What is your business?» Ура! – это был ее второй вопрос.
С одной стороны, это была еще одна удача, так как ответ на этот вопрос, этот белый стих, она выучила наизусть. С другой стороны, ясно было, что третий вопрос точно останется без ответа. Выпалив скороговоркой заготовленный рассказ, в ожидании «неминуемой гибели» она автоматически хотела поправить волосы, но едва подняла руки с колен, папка упала на пол, и все её содержимое рассыпалось.
Быстро нагнувшись, она начала собирать рассыпанные листки, и в тот же момент услышала смех. Подняв голову, она увидела, что оба старичка смотрели под её распахнувшийся пиджак, а женщины, заметив эти их взгляды, начали смеяться. Старички, смутившись, стали оправдываться, женщины продолжали шутить по этому поводу… и время, отпущенное на собеседование, истекло!!! Она всегда верила, что одежда помогает добиться поставленной цели, и снова оказалась права. Она в финале.
… Через час самолет приземлится в Нью‑Йорке, и она увидит эту замечательную страну. Она знала, что Америка ушла далеко вперед и так, как живут в Америке сейчас, мы будем жить лет эдак через тридцать. А может, и через пятьдесят.
Много раз в её жизни случалось такое – не сделаешь что‑то, а потом жалеешь и думаешь: «Вот бы знать будущее, можно было бы тогда это сделать, это купить, то продать, и сейчас уже можно было бы не работать вообще!» Так вот, эта поездка была для неё поездкой в будущее. Она была готова к трудностям, была готова учиться, узнавать новое, стараться все это применить потом для своей работы.
Конечно, она понимала, что все её впечатления от увиденного будут только её субъективными впечатлениями. Может быть, она не сможет увидеть самое лучшее или посмотрит на какое‑нибудь событие не с той стороны и сделает неправильные выводы. Существуют ли критерии, по которым из нескольких частных случаев можно сделать общий вывод? Повезет ли ей оказаться в нужном месте в нужное время и увидеть то, что она хочет увидеть? И понять то, что она хочет понять? Тем более что она сама не знает, что конкретно ей нужно, кроме абстрактного «секрета счастья». Хотя теорию вероятности ведь никто не отменял. Поэтому её шансы увидеть именно то, что ей надо было увидеть, равнялись гарантированным пятидесяти процентам. Знать бы только, какие пятьдесят процентов нужные, а какие – нет.
Многое из того, что происходило в её жизни, нельзя было описать с точки зрения диалектического материализма. В пределах одной религии или философского течения было трудно найти ответы на все интересующие вопросы, поэтому постепенно, шаг за шагом, она сформулировала для себя свою внутреннюю философию, некий «микст», в котором мирно уживались различные религиозные догмы, философские соображения, эзотерические эксперименты и физические законы. Критерий отбора был один – чтобы они облегчали ей жизнь, помогали переносить трудности и добиваться желаемого.
Из физики, например, она взяла второй закон термодинамики. Слово «энтропия», которое в годы обучения на физическом факультете университета казалось ей сухим, сугубо физическим термином, как оказалось, правит бал в реальной жизни. В студенческие годы физический закон «Энтропия – это процесс, при котором любая система стремится к саморазрушению», звучал для нее как чисто теоретический догмат, не имеющий никакого отношения к реальной жизни. А теперь, будучи переведён с физического языка на человеческий, именно этот закон смог объяснить ей все проблемы жизни. Звучал он теперь несколько иначе: «Чтобы сохранить то, что имеешь, нужно прикладывать ежедневные усилия».
Все прекрасно знают: чтобы достичь чего‑либо, нужно, что называется, упираться. Вроде упирались, но чаще всего почему‑то безрезультатно. А вот потому, что были готовы только на первоначальные усилия, после которых все двигаться уже должно как‑то само. А нас бы ждал домик на берегу океана. И тут возникает мисс Энтропия, которая требует вложения времени, усилий, денег и т. д. и т. п., и все это только для того, чтобы поддержать все на достигнутом уровне! Уже не говоря о том, сколько нужно усилий, если хочешь улучшить или приумножить достигнутое.
Этот закон вездесущ, он него нельзя скрыться, он проникает во все области нашей жизни. И в политику, и в бизнес, и в семью, и в любовь, и в творчество. Нравится вам или нет – это закон. Такой же, как закон всемирного тяготения. Никому ведь не придет в голову доказывать, что яблоко может упасть вверх. Так что игнорировать королеву мира Энтропию – дело бессмысленное.
Некоторые, конечно, пренебрежительно назвали бы такую философию сборной солянкой. Со стороны, может, так это и выглядело. Но она в душе была дизайнером и про себя называла свою жизненную концепцию модным словом fusion. Фьюжн – это не просто эклектичное смешение стилей, в данном случае мировоззрений, а гармоничное совмещение несовместимого. Принцип стиля фьюжн базируется на индивидуальных предпочтениях, а не на правилах. Фьюжн соответствует основной тенденции современной жизни: будни должны обернуться праздником! Это был девиз её жизни. Придуманным названием «философия в стиле fusion» она была очень горда.
Кроме того, она понимала, что мир изменчив и что жизненные законы не пишутся раз и навсегда. Так что дверь в её философию была всегда открыта. Все новые достижения автоматически попадали туда, экспериментально проверялись и в зависимости от результатов оставлялись или отбрасывались. Критерий был один: они должны были помочь ей в жизни. Эгоизма в этом никакого она не видела, потому что считала, что именно счастливый человек может принести наибольшую пользу себе, близким людям и обществу в целом.
Итак, машина времени была в её распоряжении на целых сорок пять дней. Она верила, что обязательно найдет это «что‑то», какой‑то секрет, который поможет ей стать богатой и счастливой…
Америка абсолютно не потрясала. Страна оказалась именно такой абсолютно идеальной для жизни, какой она себе её представляла. Красивые дома, широкие дороги, большие магазины. В отличие от её представлений, все было несколько аккуратнее, как будто было построено в павильоне для съемок. Какое‑то искусственно‑синтетическое, правда, в хорошем смысле этого слова. Она бы с удовольствием здесь жила. К сожалению, в Нью‑Йорке она видела только аэропорт, потому что конечным пунктом назначения был город Цинциннати. Но за полуторачасовой перерыв между рейсами она смогла все рассмотреть. Аэропорт Джона Кеннеди – гигантский, новый, чистый и яркий. Множество кафе и ресторанов, но, что удивительно, некоторые люди сидели прямо на полу и ели что‑то из бумажных коробок, запивая кофе из бумажных стаканчиков. Наверное, это и есть свобода, подумала она, потому что другого объяснения для себя она не могла сразу найти. Зачем еще, в самом деле, сидеть на полу, если кругом сотни прекрасных кафе? Она понимала, что увидит в этой стране много необычного и была готова позитивно воспринимать абсолютно все!
Цинциннати оказался настоящим американским городом из фильма. Несколько футуристических небоскребов были объединены по второму этажу застекленными улицами‑переходами с магазинами и ресторанами – это был так называемый даунтаун, где можно было гулять целый день, не выходя на улицу.
Если бы ей задали вопрос: «Где находится down town?», она бы подумала, что это на окраине, переведя название как «нижний город»… Нижний, то есть дальний. Ну уж никак не центр города! Нелогично как‑то. Однако времени на то, чтобы развивать эту лингвистическую тему, не было. «Приму, как есть», – решила она. – «Центр так центр».
Одна из высоток стояла обособленно. На её вопрос, почему её не объединили вместе с соседними, ей ответили, что это городская тюрьма. Да, действительно, есть чему удивляться. Вместо решеток – окна с пуленепробиваемыми стеклами. А для прогулок им, наверное, «Диснейленд» построили.
Даунтаун был компактен, а остальной город оказался достаточно большой – около миллиона жителей. Состоял он из одно– и двухэтажных домов с зелеными лужайками и красиво подстриженными кустарниками. Каждый дом отличался от другого, но все вместе они составляли единый ансамбль декораций для фильма с названием «Счастливая жизнь».
Заборов не было, ступеньки вели с улицы прямо к центральному входу. Двери были стеклянные сверху донизу, шторок на окнах практически ни у кого не было. Вечером, когда в доме горел свет, проезжающие по улице могли бы при желании увидеть, что у семьи сегодня на ужин. «А где же эта задекларированная private life?» – подумала она. Такой «аквариумный» стиль жизни ей совершенно не нравился. В любом таком домике она бы с удовольствием жила, но нужно было сначала обнести все забором и повесить шторы.
По программе она должна была жить в семье американцев, три дня в неделю посещать лекции в университете и дважды в неделю посещать разные американские предприятия.
Принимающая семья должна была её кормить, поить, а в выходные дни еще и развлекать. Все это они должны были делать за свой счет, причем, как стало известно, проходили конкурсный отбор для участия в проекте. Ничего особенно удивительного она в этом не видела: если люди богатые и счастливые, то в её представлении они и должны поступать именно так.
Ей была очень интересно, как живут американские семьи, что они едят, о чем разговаривают, как воспитывают детей и как отмечают праздники. Ведь они так хорошо живут, потому что у них все правильно организовано, начиная с семьи. И она была готова запомнить все‑все‑все и сразу после приезда применить это к своей семье. Все остальные знания будут ожидать удобного случая: чтобы переделать бизнес, например, нужны деньги, которые еще будет нужно найти, а провести изменения к лучшему в собственной семье она могла прямо с момента возвращения!
У неё была хорошая семья. Её родители и родители мужа души не чаяли во внучке. Существовала строгая очередность, кто берет её на выходные дни. С ребенком играли, читали, писали, считали и учили стихи. Дочке еще не исполнилось трех лет, а она уже повела её учить английский язык. Бабушкам выдавались задания на выходные дни, которые они с радостью выполняли с внучкой. Уже через несколько месяцев девочка, не выговаривающая букву Г и заменяющая её на букву Д, говорила: «Дуд монин, идем дулять». У бабушек на глаза наворачивались слёзы счастья – ради этого стоило жить! Мама же чувствовала гордость за свою дочь… и за свое правильное воспитание.
Но сейчас, когда дочка училась в третьем классе, начались проблемы. Впрочем, это были так называемые проблемы поколения. Все пытались воспитывать своих детей по‑новому. Нужно разрешать детям всё, не заставлять, а пытаться заинтересовать их, выявлять, к чему ребенок проявляет больше интереса, и развивать этот талант. И будто бы тогда ребенок будет иметь огромное поле для самовыражения и не вырастет каким‑нибудь зажатым субъектом с кучей комплексов по вине сыплющихся на него запретов. Но то ли русские родители делали что‑то не так, то ли нужно было как‑то адаптировать заграничный опыт для русского детского менталитета, – но результат получался совершенно противоположным. Дети не читали книг и не хотели учиться. Они, конечно, учились, но на «два» и «пять», а значит – «по настроению». Хочу – буду, не хочу – не буду. Но ведь в жизни принцип «нравится – не нравится», «интересно – не интересно» никогда не приводил к хорошим доходам!
Это была именно та проблема, решение которой она хотела найти в Америке.
Ее принимающая семья относилась к среднему классу. Им принадлежал милый домик в недалёком пригороде, купленный в ипотеку на тридцать лет. Дом был с тремя спальнями, но, что называется, невелик. Комнатки были маленькие, а потолки низкие. Машин было две, но какие‑то явно не новые. Обе очень большие, словно хозяева планировали использовать их для грузовых перевозок. Семья состояла из четырех человек: мужа, жены и двух очаровательных дочек четырех и семи лет.
Вилли – глава семьи – работал преподавателем бухгалтерского учета в единственном в городе университете. Он читал лекции три раза в неделю, а остальное время проводил в цокольном этаже своего дома в так называемом кабинете. Несколько раз, проходя по коридору мимо его комнаты к огромной стиральной машине, она видела, как он спит или играет в детские компьютерные игры. Однажды она спросила его жену, что делает её муж в своем кабинете, и та с гордостью ответила – готовится к лекциям…
Жену звали Трэйси. Это была настоящая американская женщина неопределенного возраста и естественной красоты. Судя по возрасту девочек, старшей из которых было семь лет, Трэйси было около сорока. Здесь вообще было принято рожать детей поздно. Любая идущая с маленьким ребенком женщина, так сказать, средних лет, всегда оказывалась его мамой, а не бабушкой.