– Ну как, Мандрия, достали судно?
Мандрия потерял дар речи. Он хватил себя кулаком по лбу от изумления.
– Господин Бен Канаан! Нет еще тридцати часов, как вы приехали и потребовали судно. Я не судостроитель, сэр. У моей компании есть филиалы в Фамагусте, Ларнаке, Кирении, Лимасоле и Пафосе. Других портов на Кипре нет. Все мои конторы лихорадочно ищут для вас судно. Как только найдут, если это вообще в человеческих силах, вы будете немедленно поставлены в известность, сэр.
Ари не обратил внимания на сарказм Мандрии и повернулся к остальным.
– Зеев, я полагаю, Давид рассказал тебе, что мы здесь затеваем.
Галилеец кивнул.
– С этой минуты вы трое поступаете в мое распоряжение. Найдите людей, которые смогут заменить вас в Караолосе. Иоав, сколько у тебя в зоне здоровых детей в возрасте от десяти до семнадцати лет?
– Должно быть, шестьсот – семьсот.
– Зеев, отбери из них человек триста самых выносливых. Приведи их в наилучшую форму.
Зеев кивнул.
Ари встал.
– Через полчаса рассвет. Мне нужно такси, господин Мандрия. Я опять уезжаю. Думаю, что человек, возивший меня вчера, немного устал.
– Я повезу вас сам, – сказал Мандрия.
– Хорошо. Тронемся на рассвете. А теперь извините меня. Я должен посмотреть еще кое‑какие бумаги.
Он исчез так же внезапно, как появился. Все заговорили наперебой.
– Значит, в побеге будут участвовать триста детей? – изумился Зеев.
– Похоже, что так, – вторил ему Мандрия. – Странный человек. Надеется на чудеса… и ничего не говорит.
– Наоборот, – сказал Давид, – он как раз не верит в чудеса. Потому‑то и работает как вол. Кажется, за всем этим кроется гораздо больше, чем рассказал нам Ари. Чувствую, что побег трехсот детей – только часть того, что у него на уме.
|
|
Иоав Яркони улыбнулся.
– Мы все давно знакомы с Ари, но никто не угадает, что у него на уме. Однако можно не сомневаться: он свое дело знает. Придет время – Ари нам все расскажет.
Весь следующий день Мандрия возил Ари по Кипру, казалось, без какой бы то ни было определенной цели. Они поехали вдоль восточного залива, мимо Саламиды и Фамагусты на Кейп‑Греко. В Фамагусте Ари походил вдоль старой крепостной стены, изучая окрестности пристани. Весь день он почти не обращался к своему спутнику, лишь изредка задавал деловые вопросы. Киприоту казалось, что этот странный палестинец – самый бездушный человек, какого ему только приходилось встречать. Он чувствовал к нему неприязнь, но не мог не восхищаться его способностью идти напролом, его нечеловеческой выносливостью. Этот человек, думал Мандрия, фанатично предан своему делу.
Из Кейп‑Греко они поехали вдоль Южного залива, затем забрались в высокие, иссеченные ущельями горы, где отели уже готовились к зимнему лыжному сезону. Если Бен Канаан и нашел что‑нибудь достойное внимания, то не подал вида. Когда они за полночь вернулись в Фамагусту, Мандрия был вымотан до предела, однако сразу же началось совещание с Зеевом, Давидом и Иоавом, после которого Ари опять провел всю ночь за бумагами.
Утром, на четвертый день после прибытия Ари Бен Канаана на Кипр, Мандрии позвонили из его конторы в Ларнаке, что в порту только что бросило якорь турецкое судно, которое вполне им подходит, и его можно купить. Мандрия повез Ари в Караолос, там они подобрали Давида и Иоава и вчетвером поехали в Ларнаку.
|
|
Зеева Гильбоа они не взяли, так как он был уже занят отбором детей и их тренировкой.
Когда они ехали по шоссе Фамагуста – Ларнака, Мандрия сиял от радости. На полпути внимание Ари привлекла возня в поле слева от шоссе. Он велел Мандрии остановить машину и вышел посмотреть. Там что‑то строили, похоже – бараки.
– Англичане сооружают новый лагерь, – сказал Давид. – В Караолосе все переполнено.
– Почему мне об этом не доложили? – резко спросил Ари.
– Потому что ты не спрашивал, – ответил Яркони.
– Судя по всему, – сказал Давид, – они начнут недели через две разгружать Караолос и перевозить лишних людей сюда.
Ари вернулся к машине, и они поехали дальше. Иоав Яркони, который считал бесполезным отгадывать мысли друга, все же заметил, что этот новый лагерь его заинтересовал. Иоаву даже казалось, что он слышит, как напряженно работает мозг Ари.
Машина въехала в Ларнаку и по узким извилистым улочкам, окаймленным чистыми белыми домиками, покатила вниз к пристани. Они остановились у таверны «Четыре фонаря», где их ждал турок Арматау, владелец судна.
Арматау повел их через дорогу к длинному молу, выходящему в море чуть ли не на полмили. Все время, пока они шли мимо десятка рыболовных катеров, баркасов и парусных лодок, Арматау не переставал, то и дело оборачиваясь, божиться, что судно, которое они собираются осмотреть, – настоящая королева морей. Они остановились в самом конце мола перед ветхим деревянным корытом, на носу которого красовалась облезлая надпись «Афродита».
– Ну, не красавица ли?! – воскликнул Арматау, сияя от восторга. И, затаив дыхание, напряженно стал следить за тем, как четыре пары холодных глаз осматривают старую посудину от носа до кормы. – Конечно, – продолжал турок, – это не гоночная яхта.
|
|
Опытным глазом Ари прикинул: длина «Афродиты» метров сорок пять, водоизмещение примерно двести тонн. Судя по всему, и лет ей около сорока пяти.
– А кто такая Афродита? – спросил Иоав Яркони.
– Афродита была богиней любви, – ответил Давид. – Пять тысяч лет назад ее выбросило на берег прибоем всего в нескольких милях отсюда.
– Ого! Насмотрелась старушка немало! – сказал Иоав.
Турок проглотил шпильку и попытался изобразить Улыбку. Бен Канаан круто обернулся и посмотрел ему в глаза.
– Арматау, мне нужно только одно. Отсюда до Палестины свыше двухсот миль. Судну предстоит сделать лишь. один рейс. Сможет? Да или нет?
Арматау вскинул руки вверх.
– Клянусь честью своей матери! – закричал он. – Я сделал на нем триста рейсов между Кипром и Турцией. Господин Мандрия – хозяин пароходства, он не даст соврать.
– Это верно, – подтвердил Мандрия. – Судно старое, но надежное.
– Господин Арматау, возьмите моих товарищей на борт и покажите им машину.
Когда трое скрылись в трюме, Мандрия повернулся к Ари.
– Хотя Арматау и турок, но верить ему можно.
– Какую скорость можно выжать из этой лохани? – спросил Ари.
– Пожалуй, пять узлов при попутном ветре. «Афродите» некуда торопиться.
Они поднялись на палубу и осмотрели надстройки. Судно наполовину прогнило, его давно не ремонтировали, да это уже и не имело смысла. Но все‑таки в нем было что‑то, добротное. Казалось, ему известны все козни моря и оно выиграло не одно сражение с ним.
За полчаса Давид и Иоав осмотрели машинное отделение.
– Корабль – настоящая рухлядь, – сказал Давид, – но я уверен, что он выдержит.
– Можно погрузить триста человек на борт? – спросил Ари.
Давид почесал щеку.
– Если постараться, может, и удастся.
Ари повернулся к Мандрии.
– На судне понадобится куча доделок и переделок. Главное, чтобы на нас не обратили внимания.
Мандрия улыбнулся. Теперь настал его час.
– У меня тут, как вы, верно, догадываетесь, есть кое‑какие связи. Хорошенько подмазать кого следует – тогда никто ничего не увидит и не услышит.
– Давид, отправь этой же ночью радиограмму в Палестину. Скажи, что нам нужны капитан и два матроса.
– Команда из трех человек? Не мало ли?
– Ну ладно, так уж и быть, выдам вам секрет: вы оба, Зеев и я тоже вернемся на этой лохани в Палестину. Мы и пополним команду. Иоав, у тебя всегда была слабость к перезрелым красавицам. Вот тебе задача: отремонтировать ее и привести в божеский вид.
Наконец он обратился к Арматау, ошеломленному быстротой его вопросов и распоряжений:
– Отлично, Арматау, можете свободно вздохнуть: вы продали это чудище. Но конечно, не за ту цену, которую вы собираетесь заломить. Идем в «Четыре фонаря», обтяпаем это дело.
Ари спрыгнул с палубы на мол и пожал Мандрии руку.
– Давид, ты и Иоав добирайтесь сами до Фамагусты. Как только мы покончим с делом здесь, господин Мандрия подбросит меня в Кирению.
– В Кирению? – изумился Мандрия. «Неужели этот человек никогда не устает?» – подумал он. – Кирения – на противоположной стороне острова.
– А что? С машиной что‑нибудь не в порядке? – спросил Ари.
– Нет… нет… Едем в Кирению.
Ари, а с ним Мандрия и турок двинулись по молу назад.
– Ари, – закричал Давид вдогонку, – как же мы назовем эту стареющую красавицу?
– Ты ведь поэт, – крикнул Ари в ответ, – тебе и карты в руки.
Иоав с Давидом смотрели вслед уходящим, пока те не скрылись из виду. Лица у них расплылись в улыбках, они бросились обниматься.
– Ну, этот Ари! Раньше сказать не мог, что мы возвращаемся домой…
– Или ты его не знаешь? – ответил Давид. – Никаких сантиментов, никаких эмоций!
Они в унисон вздохнули, затем поглядели на «Афродиту» Смотреть на старуху было жалко.
– Идея! – сказал Иоав. – Почему бы нам не назвать его «Бевин»?
– Я придумал лучше, – возразил Давид Бен Ами. – С этой минуты судно будет называться «Исход».
ГЛАВА 9
Марк свернул с шоссе и поставил взятую напрокат машину на обочине. Они забрались высоко в горы, нависавшие над Киренией. Над ними вздымалась огромная, метров в сто, скала, на вершине которой виднелись развалины монастыря святого Илариона. Сказочные стены, даже полуразрушенные, напоминали о мощи и блеске готических времен.
Марк взял Китти за руку, и они стали карабкаться по выступам вверх, пока не добрались до нижней крепостной стены, откуда открывался вид на двор.
С трудом прокладывая путь через захламленные огромные залы, они зашли в конюшню, потом в монастырь и крепостные укрепления. Царила мертвая тишина, но все вокруг словно еще жило – как будто дышали призраки далекого прошлого, нашептывая предания о минувших столетиях, когда здесь любили, ненавидели, интриговали, воевали.
Еще почти час Марк и Китти взбирались на самый верх. Там они долго стояли, тяжело дыша, и не могли оторваться, от открывшегося перед ними великолепного вида. Скала уходила отвесно вниз в сторону Кирении. На горизонте виднелся турецкий берег, а справа и слева нависали леса сочного зеленого цвета, виноградные террасы и маленькие домики. В самом низу серебрилась ласкаемая тихим ветерком листва масличной рощи.
Туча проплыла за спиной Китти, и женский силуэт четко обозначился на фоне неба. Какая же она красивая, подумал Марк, больше таких нет. Но она не возбуждала у него желания. Марк Паркер чтил в этом мире немногих и немногое. Он хотел чтить Китти. Более того, она была единственной женщиной, в обществе которой он чувствовал себя спокойно, ибо с нею можно было оставаться самим собой, без всякого притворства.
Они присели на огромный валун и продолжали смотреть на простирающееся у их ног великолепие. Монастырь, море, небо, горы.
– Что может быть на свете прекраснее? – сказал Марк.
Она кивнула.
Это были чудесные дни. С приездом Марка Китти будто ожила. Исповедь явно пошла ей на пользу.
– Мне пришла в голову ужасная мысль, – сказала Китти. – Представляешь? Если бы полковник Говард Хиллингс не был откомандирован в Палестину… А теперь я могу быть только с тобой. Сколько ты сможешь пробыть здесь, Марк?
– Несколько недель… Сколько угодно.
– Я больше не хочу надолго разлучаться.
– Знаешь, – заметил Марк, – в отеле все убеждены, что мы любовники.
– Вот и прекрасно! – засмеялась Китти. – Как только вернемся туда, прибью к своей двери объявление крупными буквами: «Я безумно люблю Марка Паркера».
Они посидели еще часок, затем начали неохотно спускаться, чтобы добраться домой до темноты.
В тот момент, когда Марк и Китти вернулись в гостиницу, машина Мандрии как раз прикатила в Кирению и остановилась на набережной. Мандрия и Ари вышли из машины и направились к докам. Они подошли к башне Девы, что стояла на самом берегу залива, и поднялись по внутренней лестнице. Отсюда прекрасно обозревалась вся местность. Ари изучал ее, как всегда, молча.
Гавань была защищена двумя рукавами мола. Один шел от башни, на которой они стояли; второй начинался как раз напротив – от застроенной домами набережной. Рукава сходились, образуя незамкнутое кольцо; оставшаяся узкая щель между ними служила входом в гавань. Сама гавань была невелика – всего несколько сот метров – и полна маленьких суденышек.
– Как по‑вашему, «Афродита» пройдет в эту гавань? – спросил Ари.
– Войти‑то войдет, – ответил Мандрия, – а вот развернуться и выйти обратно будет потруднее.
Они направились обратно к машине. Ари снова замолчал. Он не сводил глаз с гавани. Когда они дошли до машины, уже стемнело.
– Можете возвращаться в Фамагусту. Мне нужно повидаться кое с кем здесь в отеле, – сказал Ари, – и я не знаю, сколько времени это у меня займет. Обратно я доберусь как‑нибудь сам.
При других обстоятельствах Мандрия обиделся бы, что его отпускают, как какого‑нибудь шофера, но он начал привыкать к распоряжениям Ари Бен Канаана и включил зажигание.
– Мандрия, вы оказали нам большую помощь. Спасибо.
Киприот просиял. Это были первые дружеские слова, которые ему пришлось услышать из уст Бен Канаана. Они застали его врасплох и по‑настоящему тронули.
В столовой отеля мягкие звуки вальса Штрауса сливались с громкой английской речью, звоном бокалов и шумом прибоя. Марк допил кофе, вытер рот салфеткой и уставился поверх Китти на только что вошедшего рослого мужчину. Мужчина что‑то прошептал на ухо старшему официанту, который кивком головы указал на столик, где сидели Марк и Китти. У Марка расширились зрачки: он узнал Ари Бен Канаана.
– Марк, что там, призрак?
– Что‑то вроде. Вот он подходит. Похоже, нам предстоит чертовски интересный вечер.
Китти обернулась и увидела Ари Бен Канаана, нависшего над их столиком, как башня.
– Я вижу, вы меня не забыли, Паркер, – сказал Ари и сел, не дожидаясь приглашения. Затем обернулся к Китти: – А вы, верно, миссис Кэтрин Фремонт?
Ари и Китти уставились друг другу в глаза. Последовала неловкая пауза, наконец Ари нарушил ее – подозвал официанта и заказал сандвичи.
– Это Ари Бен Канаан, – представил Марк, – мой старый знакомый. Знакомьтесь: миссис Фремонт.
– Ари Бен Канаан, – повторила Китти, – какое странное имя.
– Это на иврите, миссис Фремонт. В переводе значит Лев, сын Канаана.
– Не очень понятно.
– Напротив. Иврит – очень логичный язык.
– В самом деле? Я этого не замечала, – не без иронии заметила Китти.
Марк смотрел то на него, то на нее. Едва познакомились, а между ними уже шла хорошо знакомая ему словесная дуэль. Видно, Бен Канаан задел какую‑то струну в душе Китти, и она сразу показала когти.
– Странно, что вы не обратили внимания на логичность этого языка, – отвечал Ари. – Господь Бог считал древнееврейский настолько логичным, что повелел написать Библию именно на нем.
Китти улыбнулась и кивнула. Оркестр заиграл фокстрот.
– Вы танцуете, миссис Фремонт?
Марк откинулся на стуле, следя за тем, как Ари вывел Китти к площадке, обнял ее и ловко повел в танце. Марку не понравилось, что между ними вспыхнула какая‑то искра. Ему не хотелось думать, что Китти – обычная земная женщина, способная играть в обычные земные игры. Они танцевали недалеко от его столика. На лице Китти застыло выражение растерянности, оно выглядело неестественным.
Затем Марк стал размышлять о себе. С тех пор как он прибыл на Кипр, его не покидало чувство, что здесь заваривается какая‑то каша. Появление Бен Канаана только подтверждало эту догадку. Марк хорошо знал этого человека и догадывался, что он один из главных агентов Моссада Алия Бет. Знал также, что тот непременно попросит его о чем‑то, иначе не стал бы искать встречи. А Китти? Заинтересовала она Бен Канаана как его, Паркера, спутница, или есть еще что‑то, о чем он не догадывается?
Китти, женщина высокая, рядом с Ари Бен Канааном казалась себе девчонкой. Появление этого красивого, сильного человека сбило ее с толку. Теперь, в его объятиях, всего лишь через минуту после знакомства, она ощущала какое‑то странное освобождение. Это было приятное чувство, которого Китти уже много лет не испытывала. Но все же ситуация выглядела глупо.
Танец кончился, и они вернулись к столику.
– А я думал, что вы, жители Палестины, пляшете только хору, – съязвил Марк.
– Я слишком долго подвергался влиянию вашей культуры, – ответил Ари с суровой серьезностью.
Принесли сандвичи, и он принялся жадно есть. Марк терпеливо ждал, когда Бен Канаан выложит цель своего прихода. Он внимательно посмотрел на Китти. Та уже овладела собой, хотя продолжала поглядывать искоса в сторону Ари, готовая в любую секунду к новой перепалке.
– Мне нужно поговорить кое о чем с вами обоими.
– Здесь, в логове неприятеля?
Ари улыбнулся и обернулся к Китти.
– Паркер не успел сказать вам, что в известных кругах мою деятельность считают крамольной. Время от времени англичане даже оказывают нам честь, называя нас подпольем Одна из первых мыслей, которые я стараюсь внушить каждому новому члену нашей организации, – это опасность, заключающаяся в полуночных свиданиях. Я бы сказал, что нет на свете более подходящего места для обсуждения моего дела, чем это.
– Давайте пойдем ко мне, – сказал Марк.
Не успели они закрыть за собой дверь номера, как Ари перешел к делу:
– Паркер, мы с вами можем оказать друг другу услугу.
– Я слушаю.
– Вы знакомы с лагерями для беженцев в Караолосе?
Марк и Китти кивнули.
– Я набросал план побега трехсот детей. Мы перевезем их сюда и здесь, в порту Кирении, погрузим на борт корабля.
– Ваши ребята уже давно занимаются нелегальной переправкой беженцев в Палестину. Это не новость.
– Если вы мне поможете, будет новость. Помните, какую бурю вызвало наше судно «Земля Обетованная»?
– Конечно, помню.
– Англичан тогда неплохо поставили на место. Если удастся устроить еще один такой инцидент, то им придется отказаться от своей иммиграционной политики в Палестине.
– Я не понимаю, – ответил Марк. – Если даже удастся организовать массовый побег из Караолоса, то как вы доставите людей в Палестину? Ну а если вы их все же доставите, мне‑то что до того?
– В том‑то и дело, – сказал Ари, – что дальше палубы корабля и дальше Кирении они не попадут. Я вовсе не собираюсь переправлять их в Палестину.
Марк подался вперед. Это становилось интересным: в плане Бен Канаана скрывалось нечто большее, чем казалось на первый взгляд.
– Предположим, – продолжал Ари, – из Караолоса сбегут триста сирот, и мы их погрузим на корабль здесь в Кирении. Предположим также, что англичане нас накроют и не дадут судну сняться с якоря. Теперь допустим, что вы написали заранее репортаж обо всем этом и ваш репортаж лежит где‑то в Париже или Нью‑Йорке. В ту самую минуту, когда дети окажутся на корабле, репортаж появится на первых страницах всех влиятельных газет.
Марк присвистнул. Как и большинство американских корреспондентов, он сочувствовал беженцам. Мне достанется сенсация, размышлял Паркер, а Бен Канаан достигнет своей цели: пресса поднимет шум. Но будет ли материал таким уж сенсационным и стоит ли ввязываться во все это? Ему не с кем было посоветоваться – он сам должен все обдумать и решить. Ари приоткрыл свой план ровно настолько, чтобы возбудить его аппетит. Задавать дополнительные вопросы – значит дать согласие.
Марк посмотрел на Китти. Она ничего не понимала.
– А как вы собираетесь устроить побег такой толпы из Караолоса, на чем доставите детей в Кирению?
– Выходит, вы согласны?
– Это значит только, что мне интересно, и еще ни к чему не обязывает. Но вот вам мое слово: если я не дам согласия, все, что будет сказано в этой комнате, здесь и останется.
– С меня этого достаточно, – сказал Ари.
Он уселся на край тумбочки и изложил свой план побега пункт за пунктом. Марк наморщил лоб. План был отважный, дерзкий, прямо‑таки фантастический. И, несмотря на это, восхительно простой. Все, что нужно сделать ему, – это написать репортаж и переправить его в лондонское или парижское отделение АСН, а как только он подаст знак, репортаж появится в газетах. И произойдет это в тот самый момент, когда состоится побег
Марк закурил сигарету, прошелся по комнате и стал забрасывать Ари вопросами. Казалось, тот все предусмотрел. Здесь определенно чувствовалась возможность сделать несколько сенсационных репортажей. Марк попытался прикинуть, каковы шансы на успех невероятного плана Ари. Получалось не больше чем половина на половину. Паркер, однако, учитывал, что Ари – парень чертовски храбрый и ловкий и знает установленные англичанами на Кипре порядки как свои пять пальцев. К тому же у Бен Канаана есть помощники, которым такое дело вполне по плечу.
– Я согласен, – решил Марк.
– Прекрасно, – ответил Ари. – Я знал, что вы не упустите такой шанс. – Он повернулся к Китти. – Миссис Фремонт, неделю тому назад вам предложили работу в детской зоне. Что вы решили?
– Я решила отказаться.
– Может, передумаете, чтобы помочь Паркеру?
– На что нам Китти? – вмешался Паркер.
– Все учителя, няни и прочие работники с воли – евреи, – ответил Ари, – и мы должны исходить из предположения, что все они у англичан на подозрении.
– В каком смысле на подозрении?
– В сотрудничестве с Моссадом. Вы христианка, миссис Фремонт. Нам кажется, что женщина вашего происхождения сможет действовать гораздо свободнее.
– Другими словами, вы собираетесь использовать Китти в качестве курьера?
– Более или менее. Мы подделываем в лагере документы, которые нам потом понадобятся.
– Пожалуй, лучше предупредить вас заранее, – сказал Марк, – я не пользуюсь особыми симпатиями англичан. Не успел я спуститься с самолета, как адъютант Сазерленда явился засвидетельствовать мне свое почтение. Мне, правда, это вряд ли помешает, но, если Китти будет работать в Караолосе, они, пожалуй, заподозрят, что она пошла туда по моему заданию.
– Наоборот. Они будут уверены, что вы никогда не послали бы ее работать в Караолос.
– Не знаю. Возможно, вы и правы,
– Конечно, я прав, – сказал Ари. – Допустим, произойдет самое худшее: миссис Фремонт попадается с фальшивыми бумагами. Она решительно ничем не рискует. В худшем случае ей будет немного неловко, ее возьмут под наблюдение или выпроводят с Кипра.
– Минуточку, – сказала Китти. – Я слышала, как вы тут распоряжаетесь моей судьбой. Мне очень жаль, что мне вообще пришлось присутствовать при этом разговоре. Я не собираюсь идти работать в Караолос, мистер Бен Канаан, и не хочу быть замешанной в ваши дела.
Ари бросил быстрый взгляд на Марка. Тот только пожал плечами.
– Она совершеннолетняя.
– Я думал, вы с Паркером друзья.
– Мы и есть друзья, – сказала Китти, – и я вполне понимаю, почему он заинтересовался этим делом.
– Не понимаю, как это вы можете не быть заинтересованной. Сейчас конец сорок шестого года. Через несколько месяцев вторая годовщина победы, а множество людей все еще находится за колючей проволокой в нечеловеческих условиях. В Караолосе есть дети, которые просто не представляют себе жизни вне колючей проволоки. Если мы не заставим англичан отказаться от их политики, у этих детей появится шанс провести здесь всю жизнь.
– Вот именно, – возразила Китти, – все, что имеет отношение к Караолосу, безнадежно связано с политикой. Я уверена, что у англичан есть свои соображения, и не хочу принимать чью‑либо сторону.
– Миссис Фремонт, я был капитаном английской армии, награжден крестом за отвагу. Среди моих лучших друзей есть англичане. Десятки английских солдат и офицеров, не согласных с тем, что делается в Палестине, помогают нам днем и ночью. Тут политика ни при чем, речь идет о простой человечности.
– Сомневаюсь в вашей искренности.. С чего бы вы стали рисковать жизнью трехсот детей?
– Жизнь должна иметь цель, а в Караолосе жизнь лишена цели, – сказал Ари. – Борьба за свободу – это цель. В Европе четверть миллиона людей мечтают попасть в Палестину. Любой из них с радостью поднялся бы на борт нашего судна, если бы ему предоставилась возможность.
– Вы очень ловки, мистер Бен Канаан. Мне вас не переспорить. У вас на все заготовлены ответы.
– А я думал, вы сестра милосердия.
– В мире достаточно горя, и есть тысячи мест, где моя работа так же нужна, как в Караолосе. С той лишь разницей, что там это не связано с политикой.
– Почему бы вам сначала не съездить в Караолос, а уж тогда окончательно решать?
– Вам не удастся перехитрить меня. Я работала медсестрой в ночную смену на станции «Скорой помощи» и навидалась калек. Вам вряд ли удастся показать мне что‑то такое, чего бы я не видывала раньше.
В комнате воцарилась тишина. Ари глубоко вздохнул и поднял руки в знак того, что сдается.
– Жаль, – произнес он. – Через пару дней мы с вами увидимся, Паркер.
Он повернулся к двери.
– Мистер Бен Канаан, – сказала Китти, – а вы уверены, что я не выдам ваш план нашим общим друзьям?
Ари обернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Она сразу поняла, что сказала что‑то не то. Жесткая улыбка скривила его губы.
– Кажется, в вас заговорило женское самолюбие, и вы хотите, чтобы последнее слово осталось за вами. Я редко ошибаюсь в людях, просто не могу позволить себе этого. Мне нравятся американцы, у них еще не совсем вывелась совесть. Когда она проснется и у вас, можете найти меня у господина Мандрии – я буду рад показать вам Караолос.
– Вы очень уверены в себе, не так ли?
– В эту минуту я более уверен в себе, чем вы.
Ари вышел из комнаты.
Прошло несколько долгих минут, прежде чем спало напряжение, вызванное неожиданным визитом.
Китти сбросила туфли и села на кровать.
– Ты был прав, когда сказал, что нам предстоит интересный вечер!
– По‑моему, ты правильно сделала, что не ввязалась.
– А ты?
– Я – другое дело. Тут всего на день работы, а может получиться нечто серьезное.
– А если бы ты отказался?
– О, они найдут другого журналиста в Европе и привезут его на Кипр. Они очень изобретательные люди. А я просто подвернулся им под руку.
– Марк, – задумалась Китти, – я вела себя очень глупо?
– По‑моему, ты вела себя ничуть не глупее любой другой женщины. – Марк хотел дать ей понять, что от него ускользнуло, какое впечатление произвел на нее Ари.
– Мужчина он потрясающий. Когда ты с ним познакомился?
– Впервые я его встретил в Берлине в начале тридцать девятого, когда был в первой командировке от АСН. Он выполнял там задание Моссада – вывезти из Германии как можно больше евреев, прежде чем начнется война. Ему тогда едва перевалило за двадцать. Затем я его встретил в Палестине: он служил в английской армии. Это было во время войны, и у него было какое‑то секретное задание. После войны говорили, что он то и дело появляется в Европе, покупает оружие, переправляет нелегальных беженцев в Палестину.
– Ты серьезно думаешь, что из этой сумасшедшей затеи может что‑нибудь выйти?
– Он умный человек.
– Да, ты прав. Этот Бен Канаан нисколько не похож на тех евреев, которых я знала раньше. Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. О них не думаешь как о борцах.
– А как ты о них думаешь? Ты, я вижу, еще не избавилась от добрых старых предрассудков нашей родной Индианы. По‑твоему, еврей – это Абраша, жена которого Сарочка?
– Марк, перестань! Я достаточно работала с врачами – евреями и знаю, какие они высокомерные грубияны. Они ни во что нас не ставят.
– У них комплекс неполноценности.
– Я бы не стала с тобой спорить, если бы ты говорил, скажем, о немцах.
– Что ты хочешь этим сказать, Китти? Мы что же, чистые арийцы, по‑твоему?
– Я только хочу сказать, что ни один американский еврей не поменялся бы местом с негром, мексиканцем или индейцем.
– А я тебе толкую, что не обязательно линчевать человека, чтобы узнать, что у него внутри. Да, конечно, евреям в Америке живется неплохо, но отношение к ним таких, как ты, и то, что они два тысячелетия были козлами отпущения, – все это не могло не наложить на них особого отпечатка. Впрочем, почему бы тебе не поговорить об этом с Бен Канааном? Он, кажется, знает, как обращаться с тобой.
Китти сердито вскочила, но тут же оба рассмеялись. Они ведь не могли злиться друг на друга.
– Кстати, что такое Моссад Алия Бет?
– Слово «алия» означает «подниматься», «вставать», «взбираться». Когда еврей едет в Палестину, его называют «алия» – он встает, поднимается. «Алеф», или буква «А» – обозначение легальной иммиграции. «Бет», или «Б» – нелегальной. Поэтому Моссад Алия Бет можно перевести как Организация для нелегальной иммиграции.
Китти улыбнулась:
– Господи, их язык и в самом деле логичен!
Два дня после визита Бен Канаана Китти ощущала тревогу и не находила себе места. Она не могла признаться даже самой себе, что хочет еще раз увидеть этого великана. Марк хорошо знал ее и понимал ее состояние, но делал вид, будто никакого Бен Канаана нет в природе.
Она не отдавала себе отчета, что именно тревожит ее. Неужели та самая американская совесть, о которой говорил Бен Канаан? Она жалела о своем антиеврейском взрыве.