– Имейте в виду, – предупредил он, – что если вы обманули меня и явились с каким‑то пустяком, здесь найдется виселица даже для женщин.
– Это будет решать только человек, к которому я пришла, сударь.
Офицер отстранил часового и, распахнув дверь, втолкнул меня внутрь.
– Прошу прощения, господа! – произнес он, отдавая честь. – Эта дама говорит, что должна передать какое‑то важное сообщение, и просит о встрече с его сиятельством принцем де Тальмоном.
Ослепленная светом люстры, я слышала, как смолкли голоса присутствующих. В большом зале в два ряда стояли столы, заваленные бумагами. За столами сидели генералы – вандейские военачальники – и внимательно смотрели на меня.
Дрожа от волнения, я обвела их глазами. Где же мой отец? Вопреки ожиданиям, никто не бросался мне навстречу. Тогда я принялась по очереди смотреть на каждого. Первый, пятый, десятый… И тут – о ужас! – я осознала, что среди них нет моего отца.
Я поняла это еще раньше, чем закончила осмотр. Поняла и увидела, как из‑за стола поднимается мой самый страшный враг – граф де Шаретт де ла Контри – побагровевший, дрожащий от бешенства.
– Господа! – произнес он, указывая на меня пальцем. – Это измена! Страшная, коварная измена! Я знаю эту женщину. Она – республиканская шпионка!
Я – шпионка! Мне захотелось зажать уши. Будет ли конец подлости этого человека?
– Вы негодяй! – крикнула я в свою очередь. – Вы заперли меня на замок, вы, аристократ, посмели захватить в плен меня, аристократку, и теперь еще заявляете, что я шпионка! Вам нет названия, господин Подлец!
Я обратилась к остальным генералам, умоляя о защите.
– Господа, я не шпионка. Я дочь принца де ла Тремуйля де Тальмона, и я никогда не была республиканкой! Я даже пыталась помочь королеве бежать. И теперь я хочу встретиться с моим отцом, с человеком, который вместе с вами сражается за Бога и короля.
Еще не договорив, я поняла, что мне не верят. У меня не было доказательств. Ах, вот бы сюда кольцо с прядью волос Марии Антуанетты! Или хотя бы ее письмо. Но у меня ничего не было, и кольцо забрали бандиты виконта де Маргаделя. А Шаретт, яростно размахивая кулаками, кричал:
– Это шпионка, господа! Я дают вам слово! Кому вы верите – ей или мне, генерал‑лейтенанту королевских войск?
Я зажмурилась. Ни в одном из вождей повстанцев я не видела сочувствия. Поднялся ужасный шум. Те, кто были одеты по‑крестьянски, без долгих разговоров сразу предлагали меня расстрелять. Другие склонялись к тому, чтобы вернуть меня Шаретту, – ведь это он первый меня разоблачил…
– Что здесь происходит? – раздался среди шума очень громкий твердый голос.
Я машинально обернулась и увидела…
Я увидела маркиза де Лескюра! Господи Иисусе! Сначала я не поверила собственным глазам. Потом мне захотелось броситься ему на шею.
– Мадам?! – пораженно произнес он.
Я сбивчиво стала объяснять ему ситуацию. Он все понял с первых двух слов и с яростью уставился на Шаретта.
– Ах, так это вы, милостивый государь, утверждаете, что эта дама – республиканская шпионка?
Он говорил так твердо, так решительно, он казался мне таким благородным и надежным защитником, что я вцепилась в его рукав, дав себе слово ни в коем случае его не отпускать.
– Господа, я бы простил Шаретту его ошибку, если бы он искренне заблуждался. Но это оговор, господа. Граф нарочно пытался опорочить принцессу де Тальмон, и ему не должно быть места среди аристократов! Я клянусь всеми святыми, что эта женщина – не шпионка. Она действительно пришла к своему отцу, и я не вижу в этом ничего преступного. Более того, мы, как аристократы, должны помогать ей. Мадам де Тальмон еще задолго до начала нашей священной войны была доверенным лицом королевы, она рисковала жизнью ради нашего правого дела, и мне очень стыдно, что вы выказали ей недоверие!
Я видела, очень ясно видела, что Лескюру генералы верят охотнее, чем Шаретту. У маркиза, наверное, была более чистая репутация. Он раскланялся со своими слушателями и, повернувшись к Шаретту, на глазах у всех швырнул свою перчатку ему в лицо.
– Получите, сударь! Если у вас хватит смелости потребовать сдачи, я всегда буду к вашим услугам.
С этими словами он взял меня за руку и повел по коридору.
Я шла за ним очень покорно, ошеломленная всем происшедшим и не в силах высказать ту благодарность, которую чувствовала к нему. Я до сих пор еще не верила, что все кончилось. Капли дождя упали на мои волосы, скатились на щеку. Я нетерпеливо смахнула их.
– Что с вами, мадам? – спросил он мягко.
Ах, зачем его голос звучал так доброжелательно! Со мной очень давно никто так не обращался. Не выдержав, я уткнулась лицом ему в грудь и расплакалась. От его шершавого мундира, пахнущего конской сбруей и порохом, исходил еще какой‑то запах. Может быть, аромат благородства?
– Вы не понимаете, что вы для меня сделали. Я была на волосок от смерти. Вы один захотели меня спасти, только вы один.
– Я сделал то, что когда‑то сделали вы, мадам. Разве я могу забыть тюрьму Ла Форс и ту цену, которую вы заплатили за бутылку спирта?
Я замерла в его объятиях. Он крепче привлек меня к себе, ласково погладил влажные волосы.
– Откуда вы узнали об этом, маркиз?
– Но ведь я не слепой. Я проклинал себя, что из‑за меня вы так унизились. Впрочем, разве можно вас унизить? Вы выше самой Марии Стюарт. Вы святая.
– О нет, я просто женщина.
Он вытирал слезы, катившиеся по моим щекам. Я, наверно, неважно выглядела в ту минуту, но не страдала от этого. Я чувствовала, что этот мужчина питает ко мне нежные чувства, какой бы я ни была.
– Тогда, в доме Тристана Отшельника, мне надо было взять вас с собой, мадам. Что с вами случилось, как вы оказались у этого мерзкого Шаретта?
Я всхлипнула.
– Послушайте, маркиз, я еще не готова все вам рассказать. Да и вспоминать мне не хочется. Я так счастлива, что нахожусь рядом с вами.
– Судьба все время сводит нас, мадам. Это хорошо, не так ли?
– Хорошо, но не называйте меня мадам. Помните, в Ла Форс вы называли меня Сюзанной? Это звучит гораздо лучше. А как зовут вас?
– Меня называют маркиз де Лескюр.
– Вы хотите сказать, что у вас нет имени?
Он улыбнулся.
– Луи‑Мари, Сюзанна.
– Будем знакомы, Луи‑Мари. Надеюсь, вы отвезете меня к отцу? Ни за что не поверю, что вам не известно, где он находится.
Лескюр взял меня за руку и повел к лошадям.
– Мы поедем к вашему отцу вместе, Сюзанна. Я буду сопровождать вас, пока не передам в его руки. Никогда не прощу себе, что тогда оставил вас одну.
Да, мое положение изменилось, я это сразу почувствовала. Вандеец помог мне вскочить в седло, а затем заботливо накинул на плечи легкий плащ, защищающий от дождя. Было странно видеть чью‑то заботу. Я давно привыкла заботиться о себе сама. А теперь даже Мьетта, осознав, что я приобрела новый статус, протянула мне несколько своих шпилек, чтобы я могла собрать распустившиеся волосы.
– Куда мы едем? – осведомилась я. – И почему отца не оказалось на совете?
– Он рассорился со всеми, Сюзанна, и отныне будет действовать в одиночку. Впрочем, как и я. Вам известно, что мы с вашим отцом почти соседи по войне? Наши области находятся совсем рядом. Только сейчас принц де Тальмон отправился не в Шато‑Гонтье и не в Иль‑и‑Вилэн.
– А куда же?
– В Англию. Он отплывает из Ла‑Рошели за оружием. Если мы пришпорим лошадей, то, может быть, нагоним его в Баньярском лесу.
Только когда мы оставили Фонтенэ‑ле‑Конт и я, оглянувшись, увидела, что нас сопровождает большой вооруженный отряд, я, наконец, уверовала в то, что выскользнула из рук графа де Шаретта.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОЙ ДОЧЕРИ
Пока мы мчались на лошадях по дороге, а потом через лес, я, разумеется, ничего не могла рассказать Лескюру о том, что со мной произошло. Впрочем, я еще не была готова к этому. Меня охватило странное упоение, вызванное тем, что я стала свободна. Каким сплошным кошмаром были те дни у Шаретта. И, подумать только, я сама разыскивала его, сама шла в ловушку. Никогда в жизни больше не допущу подобной глупости. Я буду доверять только нескольким людям – Рене Клавьеру, отцу, Маргарите и… и, пожалуй, Луи‑Мари де Лескюру.
Интересно, он все еще женат? Не знаю, почему мне хотелось это узнать. Хотелось, и все. Может быть, потому что я уже несколько раз слышала в его голосе отнюдь не братские нотки. Но, возможно, я ошибалась. Мужчины такие странные, я никогда не научусь понимать их, хоть сколько их у меня будет. К тому же есть на свете Рене Клавьер, сильный белокурый красавец с серыми глазами и насмешливой улыбкой в уголках губ. Его лицо я помнила очень ясно. Помнила, как неожиданно и безоглядно возникло у меня в душе горячее и нежное чувство. Но уже давно все было разбито. Он в тюрьме, я – в Вандее. До любви ли сейчас?
Я научилась разом выбрасывать из головы подобные мысли. Вокруг свежей майской зеленью благоухали травы, дурманяще неистовствовала весна. Как же мне хотелось быть счастливой!.. Я подставила лицо легкому ветру. Ночной мрак не казался мне страшным или Таинственным. Я же была с другом, с маркизом де Лескюром.
Когда начал заниматься рассвет, мы миновали Баньярский лес, где был небольшой лагерь Лескюра, но не обнаружили даже следов моего отца.
– Зачем так тщательно скрываться? – удрученно спросила я, когда мы остановились на несколько минут отдохнуть. – Синих нигде нет на добрых двадцать лье в округе.
– Кто знает? Миссия вашего отца очень важна. Ею могли заинтересоваться республиканские шпионы, и когда ваш отец вернулся бы из Англии с грузом оружия, его поджидали бы на берегу синие. Но я даю вам слово, что мы нагоним его. Мне кое‑что известно об его маршруте.
Свой отряд Лескюр оставил в лагере. И снова дорога летела под копытами, ветер свистел в ушах, что‑то победно выкрикивал сзади Брике.
Я понятия не имела, куда мы направляемся, а только послушно следовала за своим проводником. К полудню мне стало казаться, что меня исхлестали кнутами, – настолько утомительной была скачка. Я почти перестала чувствовать свое тело и умоляла Лескюра передохнуть. Несмотря на то, что я хорошо сидела в седле, мне было далеко до солдатской выносливости.
Мы остановились в три часа пополудни в небольшой таверне «Под знаком креста» – название довольно странное для революционных времен. Там нам подали обед из капустного супа с салом, жареной рыбы со специями и сливочным маслом, яблочного пирога и салата. По совету маркиза я снова переоделась в мужскую одежду – голубую рубашку, темные штаны с широким поясом и высокие сапоги. К моему удивлению, на новой одежде была пришита трехцветная республиканская кокарда.
– Мы въезжаем в край, где господствует Республика, – пояснил маркиз.
– Будем возле Ла‑Рошели, там преобладают синие, лучше, если мы спрячем на время свои роялистские отличия.
Мне позволили отдохнуть ровно полчаса. После этого, нахлобучив на голову широкополую шляпу, я снова вскочила в седло и понеслась вслед за маркизом по неровной дороге.
К вечеру в воздухе запахло йодом и водорослями, и Брике, приподнявшись в стременах, изумленно закричал:
– Море!
Я тоже видела серо‑голубую кромку моря или, вернее, океана. Мы скакали теперь среди песков и кустов тамариска. Еще несколько минут – и мы на самом берегу. Дорога вилась среди береговых скал, по краям ее торчали солончаковые растения. Мы следовали по изрезанной линии побережья с множеством бухт и затонов, зубчатых выступов и остроконечных мысов. Пищали птицы в зарослях тростника. Приподнявшись в седле, я увидела дамбу Ришелье, обросшую ракушками, полуразбитую ударами волн, а вдалеке на фоне неба выступали ажурные колокольни и руины полуснесенных укреплений, разрушенных Ришелье в 1628 году.
– Видите те острова? Это Олерон и Ре. Нам надо туда. Мы проскакали мимо мест, где добывали соль.
Мощный вал разбивался о подножие стен могучей Ла‑Рошели, но мы не заезжали туда. Скоро должен был начаться прилив, но еще можно было видеть россыпи огромных камней, покрытых водорослями, и норки с чистой водой, где прятались крабы. После того как мы миновали деревню Жуве, побережье стало совсем безлюдным.
– Можно узнать, что вы намереваетесь делать? – крикнула я.
– Сначала доехать до деревни Ла‑Паллис. Там мы бросим лошадей и сядем в лодку.
Из этих слов я могла сделать вывод, что нам придется плыть, и нельзя сказать, что мне это понравилось. До сих пор, по прошествии нескольких лет, я помнила морскую болезнь, терзавшую меня на пути в Вест‑Индию и обратно.
– Мы отправимся на остров Ре, – словно угадав мои мысли, сказал маркиз, – это недалеко, всего два часа на лодке.
Он осадил свою лошадь и соскочил на землю. Последовав его примеру, я заметила на пустынном берегу маленький рыбацкий домик. В окне мигал небольшой огонек. Ветер был сильный, и волны яростно хлестали о берег.
Я пошла вслед за маркизом, оставив лошадей на попечение Брике.
Лескюр громко стучал по оконному стеклу:
– Бужардон! Эй, Бужардон!
Дверь отворилась, и на пороге выросла мощная фигура шести футов росту с фонарем в руке.
– Ну?
– Нам нужно на остров Ре, Бужардон.
Незнакомец пристально вглядывался в лицо маркиза. У Бужардона был огромный орлиный нос, грязные черные волосы, падающие на глаза, загорелая выдубленная кожа пирата.
– Да неужто это вы, святой Лескюр? Э‑э, я узнаю вас. Он пропустил нас в дом.
– Вы наверняка умираете с голоду. Эй, девочка, пошарь‑ка в печке, там должно что‑то быть! – обратился он ко мне.
Я вправду была голодна, и охотно заглянула в печку. Там был котелок с вареными земляными грушами – я, Брике и Мьетта сразу же принялись за это незнакомое лакомство. Маркиз от еды отказался.
– Не хотелось бы выходить в море в такую погоду! – произнес Бужардон. – Может, вы обождете до завтра?
Маркиз тихо ответил, что ждать мы не можем, так как должны непременно догнать на Ре принца де Тальмона.
– Он был здесь утром, – сказал Бужардон. – Да, если вы гонитесь за ним, вам надо бы поспешить. Только вот что мне не нравится. После его отъезда вокруг моего дома рыщут синие.
– Давно ли они были в последний раз? – спросил маркиз.
– Часа три назад. Того гляди, снова появятся. Советую вам не прятать далеко свои пистолеты…
Сам Бужардон снял со стены ружье, кряхтя, зарядил его и, распахнув дверь, осторожно выглянул из избушки. Ветер ворвался в домик, отчаянно заплясало пламя маленькой лампы.
– Ну, идемте, что ли. Вроде никого вокруг нет.
Мы успели дойти только до песчаной дюны, как рыбак настороженно остановился и прислушался. Мне тоже показалось, что я слышу ржание лошадей, но ветер был так силен, что я не была уверена, не галлюцинации ли это.
– Чертовы пески, они позволяют синим приблизиться к самому нашему носу, а мы ничего не заметим! – произнес Бужардон, добавляя к своей речи весьма непристойную брань.
Пески, ветер и темнота действительно лишали нас любой возможности что‑то рассмотреть. В то же время над морем взошла луна, и ее желтый свет лился прямо на нас.
– Синие! – взревел Бужардон. – Я слышу, как позванивают уздечки! Ну‑ка, к лодке, живо!
Я схватила Мьетту за руку и стремглав помчалась к берегу, где была привязана лодка. Ноги по колено тонули в зыбучем песке, ветер затруднял путь, от шума волн звенело в ушах. Я заблаговременно отвязала лодку и крепко сжимала теперь веревку в руках, пока там, за дюной, разыгрывалась весьма неблагоприятная для нас сцена.
– Именем Республики приказываем вам остановиться!
Вместо ответа Бужардон и Лескюр без долгих разговоров пальнули по всадникам из пистолетов.
– Ах ты, Бужардон, роялистский ублюдок! Сейчас ты получишь нашу республиканскую сливу!
Громыхнуло три или четыре выстрела со стороны синих, и в короткой вспышке, осветившей берег, я увидела худую фигурку Брике; отчаянно бегущего к нам. Дыхание у меня перехватило. Где, черт побери, до сих пор бродил этот сорванец?
Эта мысль вихрем пронеслась в моей голове. В следующее мгновение, когда небо рассекла молния, я увидела, что Брике ничком лежит на песке.
– Пресвятая дева, он, кажется, убит!
Разъяренно вырвавшись из рук Мьетты, пытавшейся меня удержать, я, не помня себя, бросилась по песку к мальчишке. Милый, насмешливый Брике, ведь это я вовлекла его в авантюру!.. Две или три пули просвистели в непосредственной близости от меня; испугавшись, я упала на песок и уже ползком достигла Брике. Обхватив обеими руками его голову, я попыталась его приподнять. Он не лежал бесчувственно. Его веки дрогнули, и он взглянул на меня.
– Брике, ради всего святого, скажи, куда тебя ранили?
Он со стоном схватился рукой за бок. Пуля попала чуть‑чуть выше бедра, и я не знала, задета кость или нет.
– Послушай меня, Брике. Обхватишь меня руками за шею, и все, больше от тебя ничего не требуется. Я дотяну тебя до лодки.
– Мадам, я не умру?
– Что за чепуху ты говоришь! Конечно нет!
Он сделал все так, как я сказала, и даже пытался помогать мне здоровой ногой, хотя и постанывал при каждом движении. Передвигаясь с Брике со скоростью черепахи, я лихорадочно поглядывала в ту сторону, где шел бой. Как я теперь сообразила, синих было трое. Двоих Лескюр с Бужардоном ранили или убили, третий что было силы скакал прочь.
– Успокойся, мой милый, вот увидишь, все будет хорошо.
Я на мгновение оставила Брике и, стоя на коленях, яростно замахала рукой, облепленной песком:
– Сюда! Сюда!
Через минуту мужчины были рядом. Быстро выяснив, в чем дело, они подхватили Брике на руки и побежали к лодке.
– Быстрее, черт побери! – командовал Бужардон. – Через пять минут тут будет целый отряд республиканцев!
Он не выглядел удрученным, скорее, радостным и возбужденным. Почему Бужардон помогает нам? Неужели из‑за такой преданности белому делу? В том, что он связан с повстанцами и, возможно, помогает выгружать во Франции английское оружие, я не сомневалась.
– Боже, но ведь на море такой шторм! – вскричала испуганная Мьетта.
– Замолчи, женщина! До острова Ре рукой подать.
Лодка угрожающе закачалась, когда в нее уселось столько народу, и зачерпнула одним бортом воду. Лескюр схватил весла. Я держала на коленях Брике, которому сильная качка доставляла немало страданий. Еще миг – и мы были в двадцати шагах от берега.
Боже, как качает! Меня то и дело обдавали холодные брызги. Волны захлестывали лодку, от соленой воды волосы у меня неприятно слиплись. Мьетта, вооружившись ковшиком, вычерпывала воду, оказавшуюся на дне. Я машинально подумала, что от нее всегда есть толк.
Раздались выстрелы. Я увидела на берегу человек двадцать синих и по достоинству оценила ту поспешность, с которой мы вышли в море.
– Они все еще могут перестрелять нас, – сквозь зубы процедил Лескюр.
– Ну‑ка, женщины! Всем лечь на дно и затаиться!
– Мы спасемся, мадам? – прошептал Брике.
– Ну разумеется, мой мальчик, спасемся!
И тут произошло нечто непредвиденное. Бужардон поднялся и, кряхтя, выпрямился во весь свой огромный рост. Лунный свет лился с неба прямо на него, и Бужардон был такой мишенью для пуль, о какой синие и мечтать не могли.
– Вы сошли с ума! – прошептала я, дергая его за рукав.
Он отмахнулся от меня, и над волнующимся морем загремел его мощный голос:
– Ах вы, республиканские сволочи, видите, какой я? Никола Гюстав Бужардон. Вы думаете, я боюсь ваших ружей, ваших пуль, ваших трибуналов? Да я чихать хотел на ваш Конвент, а вас, там, на берегу, я ненавижу. Я привез во Францию тысячи английских ружей, вот я каков! Я – белый! Да, паршивые граждане республиканцы, убившие христианнейшего короля! Вот вам привет от настоящего француза! Слава Марии Антуанетте! Слава Людовику XVII! За Бога и ко…
Пуля прервала его речь. Умолкнув, словно онемев от удивления, Бужардон взмахнул могучими руками и упал за борт. Тело его тотчас поглотили волны.
Наша лодка, сильно качнувшаяся от его падения и подхваченная попутной волной, в одно мгновение оказалась далеко от того места, где упал Бужардон, и неслась все дальше и дальше. Я заметила, что пули уже не достигают нас и бесцельно падают в воду. Вскоре не стало видно даже вспышек ружей на берегу.
– Старина Бужардон… – произнес маркиз.
– Вот уж глупо кончил, – сказала Мьетта.
Да, конечно, подумала я. Поступок совершенно бессмысленный. Но все же, все же он выглядел настоящим героем, этот Никола Гюстав Бужардон, баскский рыбак из Ла‑Паллис. И как ошеломлены мы были его порывом!
Я велела Мьетте снять нижнюю юбку и разорвать ее на узкие полоски. Так мы и перебинтовали Брике. Рана, по всей видимости, не была тяжелой, но он потерял много крови и поэтому забылся тяжелым сном. Я укрыла его кожаной курткой Лескюра, чтобы мальчику не очень досаждали соленые брызги. Сами мы были мокрыми с головы до ног уже через десять минут после выхода в море.
– Только бы за нами не выслали погоню, – сказал маркиз, – и не перехватили бы нас суда береговой охраны.
– Нет, – сказала Мьетта.
– Я бывала в этих местах. Такие лодочки, как наша, никогда не задерживают. Мы же похожи на простых бедных рыбаков.
Она была права. Дважды неподалеку от нас маячили очертания кораблей, но никто и не подумал нас останавливать. На кораблях наверняка все спали. Спустя два часа мы благополучно прибыли в Сен‑Мартен, столицу острова Ре, и причалили к небольшой бухточке.
Мы с Мьеттой перетащили Брике на мотки канатов, сваленные среди понтонов, и упали рядом с ним, переводя дыхание. Я исчерпала почти все свои силы. Кожа была, кажется, насквозь пропитана солью, губы обветрились, на мокрые, истрепанные ветром волосы налип песок.
– Надеюсь, нам уже никуда не придется ехать и плыть? – прошептала я, когда маркиз, управившись с лодкой, подошел к нам.
– Успокойтесь, мы уже на месте.
Он протянул руку, помогая подняться. Я насилу встала на ноги.
– А что делать с мальчиком? Я не могу оставить его здесь.
– Но и тащить за собой тоже не можете. Послушайте, Сюзанна, – сказал он, наклоняясь ко мне, – ваш отец пробудет на острове до утра; на рассвете принца и его людей заберет голландский бриг. Сейчас ваш отец находится в гостинице, принадлежащей верному человеку. Я знаю, как найти его. Если мы оставим вашу служанку и мальчика здесь, то не позже чем через полчаса его заберет какой‑нибудь верный принцу человек. Вы понимаете?
– Но, может быть, Брике нужна неотложная помощь, – сказала я.
– Мы все равно не можем ее оказать. К тому же мальчишка спит, и кровотечение у него остановилось.
Я повернулась к Мьетте и чеканным тоном произнесла:
– Ты головой отвечаешь за Брике, подруга. Понятно? Никаких приключений, заигрываний с матросами и воровства – ничего, на что ты способна! И ни на шаг не отходи от мальчика… Мы пришлем за вами человека.
Маркиз взял меня за руку так же твердо, как я перед этим приказывала Мьетте, повел вдоль гавани, умело обходя бесчисленные якорные цепи, сети, тюки и пустые бочки.
Десять минут спустя мы подошли к гостинице, название которой, выцветшее и полустертое, невозможно было разобрать ночью. Громкий лай собаки остановил нас, когда Лескюр осторожно дернул калитку.
– Не из трибунала ли вы, гражданин? – громко крикнул хозяин.
К моему удивлению, Лескюр незамедлительно воскликнул в ответ:
– Из самого наблюдательного комитета Революции, гражданин трактирщик!
Я поняла, что это, вероятно, пароль. Пароль, внешне очень революционный и республиканский, ведь Ла‑Рошель и ее окрестности, включая и остров Ре, находятся под властью Конвента.
Хозяин гостиницы, услышав ответ Лескюра, преобразился на глазах. Отбросив в сторону ружье, он с распростертыми объятиями пошел навстречу маркизу.
– Святой Боже, господин де Лескюр, вы ли это? И неужели с недобрыми известиями?
– Нет, известия добрые, и принц им будет очень рад.
Он осторожно подтолкнул меня вперед.
– Что же вы стоите, Сюзанна? Разве вы не видите?
Я видела на крыльце человека, с виду очень настороженного, с пистолетом в руке, на которого то и дело оглядывался хозяин гостиницы. Это был мой отец.
И я тотчас забыла все, что нас разделяло, – долгие годы непонимания, холодности, равнодушия и даже откровенной ненависти, что тоже случалось. Это был человек, связанный со мной самыми близкими родственными узами, давший мне все то, что я имела, – происхождение, богатство, жизнь в Версале; человек, который даже из‑за границы постоянно пытался заботиться обо мне и разыскивал меня, сейчас, вероятно, считая погибшей. Нас так много связывало… Я молча обняла его и приняла объятие, вздрагивая от беззвучных рыданий.
Это был мой отец, и он сразу узнал меня.
И тогда я прошептала в перерыве между двумя всхлипами:
– Прикажите послать человека в бухту. Там Мьетта и раненый мальчик, Брике… Их нужно непременно забрать.
Прошло немало времени, пока мы оба успокоились. Тихо потрескивал фитиль в масляной лампе, заливавшей комнату тусклым желтоватым светом. Я пила горячее вино, чтобы отогреться, и рассказывала отцу о том, что произошло со мной за последние два года, – ведь именно столько времени мы не виделись. Рассказывала, разумеется, основательно смягчая или вовсе умалчивая о некоторых моментах, поведать о которых было слишком унизительно.
Внешне отец не обнаруживал сильных признаков волнения. Внимательно слушая, он расхаживал по комнате – по‑прежнему высокий, сильный и уверенный в себе. Его, казалось, ничто не могло сокрушить; со времени нашего последнего свидания в Вене он нисколько не изменился. Сейчас он был без камзола, в шелковой рубашке, голубом пикейном жилете, светлых штанах и высоких охотничьих сапогах. Словом, ничто в его облике не выдавало предводителя роялистских мятежников. Таким же он был в Версале. Он и вел себя по‑прежнему – без сентиментальности, без надрыва и крайнего волнения, которое могла вызвать наша встреча. Правда, когда он снял парик, я увидела, что его волосы, раньше белокурые, как и у меня, стали совсем серебряными.
– Вот и все, – сказала я. – Таким образом я здесь оказалась. Отныне господин де Лескюр – мой самый близкий друг.
– И мой тоже.
Он присел к столу, порывисто взял мои руки в свои.
– Знаете ли вы, что еще в сентябре прошлого года я вас похоронил? Что в Вене в соборе Сан‑Стефано уже дважды служились по вас заупокойные мессы?
Я смотрела на него изумленно.
– Ну да, я понимаю, что от меня не было никаких известий, но все же…, зачем же мессы?
– А я вам сейчас расскажу.
Он произнес это так многозначительно, что я насторожилась.
– Слушайте, Сюзанна, вам это будет любопытно. Газеты в Вене сразу сообщили о кровавых сентябрьских убийствах 1792 года. Писали, что в Париже перебиты все аристократы, а ведь я знал, что вы в Париже! По‑моему, незачем объяснять, что я тогда чувствовал. Никто не мог мне дать точных сведений о вашей судьбе, даже те новые эмигранты, что прибывали в Австрию. И тогда мне стало известно, что в Амстердам с какой‑то миссией приезжает адмирал Франсуа де Колонн. Это было в начале октября прошлого года.
– И что же?
– А то, что я имел все основания полагать, что ему, как вашему бывшему мужу, кое‑что известно о вас, и я, смирив свою аристократическую гордость, отправился из Вены в Амстердам, разыскал там адмирала и принялся расспрашивать о вас. Он взглянул на меня весьма недружелюбно и сказал. Знаете, что он сказал? Что вы убиты в первый же день избиений, убиты в тюрьме Ла Форс, что он сам видел, как вас убивали!
С криком ярости я вскочила на ноги, кулаки сжались. Если бы в этот миг передо мной оказался Франсуа, я бы, наверное, сама убила его.
– Надо же, какая подлость! – воскликнула я вне себя.
– Да, кто бы мог подумать, – произнес отец.
– Разве можно было ожидать подлости от герцога де Кабри? Или от Шаретта? Ну, что касается этого мерзавца, то он еще заплатит мне за свои происки!
Выпитое вино бросилось мне в голову, я насилу смогла успокоиться.
– Да, от адмирала многого можно было ожидать, но такого! Или он всерьез считает всех, кто изменил его Революции, погибшими?
– Это все к счастью, Сюзанна. Кого при жизни дважды отпевали в церкви, тот может уже ничего не бояться. Вы будете жить долго, моя дорогая.
– Но все‑таки, все‑таки. Неужели я была женой этого человека?
– Теперь вы можете забыть об этом.
– Почему?
Он наклонился ко мне и произнес приглушенным голосом:
– Теперь вы среди аристократов, а они, да будет вам известно, не знают о том, что вы во второй раз были замужем. Я молчал об этом, даже когда меня пытались расспрашивать. В Австрии, в Турине, в Англии – везде, где находятся французские эмигранты, вы пользуетесь незапятнанной репутацией, вас считают вдовой принца д'Энена, а это, поверьте, весьма почетно.
– О да, теперь я отдаю должное вашей предусмотрительности, – весело сказала я.
– Только зачем все это? Во время Революции не имеет значения, была ли я замужем или нет. В любом случае меня ждет гильотина.