Я молчала, не зная, что сказать. Он что, опять ее бросил? У Эндрю Хоскина всегда была склонность ходить налево и блудливые глазки; супруги и в Корнуолл-то перебрались отчасти из-за какого-то его очередного романа на работе, но это было довольно давно. Или теперь Элисон от него ушла?
Кузина ведь много лет угрожала это сделать, но я и представить себе не могла, что у нее когда-нибудь хватит на это пороху…
- Он… он умер!
- Господи, Элисон, не может быть! Я так тебе сочувствую! С тобой все в порядке? Извини, конечно, ты сейчас в расстройстве… Господи, но что с ним случилось?!
Долгая пауза. Наконец Элисон собралась с духом.
- Он… повесился. На чердаке. Я… - Речь прервалась животным ревом, как от непереносимой боли. Меня всю передернуло.
- О Боже, Элисон!… Пожалуйста, перестань. Я уверена, ты тут совершенно ни при чем!
И с какой стати я это ляпнула? Понятия не имею. Конечно, она была тут очень даже при чем. Все-таки Эндрю был ее мужем. На другом конце линии воцарилось угрожающее молчание.
- Элисон? Я сама не понимаю, зачем я так сказала. Элисон?
Но она уже положила трубку. Я попробовала сама ей позвонить и повторяла эти попытки весь день, через небольшие интервалы, но всякий раз нарывалась на автоответчик. В конце концов оставила на автоответчике сообщение с глубочайшими извинениями и прекратила свои попытки.
В тот вечер я не стала читать записи Кэтрин Триджинна, а вместо этого принялась размышлять не об этой девушке, жившей четыреста лет назад, и не о своей собственной несчастливой судьбе (в который раз!), а о своей бедной кузине. Что можно чувствовать в подобной ситуации, когда делишь жизнь с человеком, который внезапно, ни с того ни с сего, без каких-либо объяснений и предупреждений вдруг уходит от тебя, разрывая не только ваши с ним отношения, но и свои отношения со всем этим миром, разрывает невосстановимо и навсегда?
|
|
Каким бы несчастливым ни был их брак, что могло заставить обычно жизнерадостного и толстокожего Эндрю покончить с собой, причем столь жестоким образом, да к тому же прямо в доме, который супруги вдвоем восстановили из развалин, из груды пыли, плесени и гнилых досок?
Но когда я наконец выключила свет и заснула, мне приснилась вовсе не Элисон и не Эндрю, висящий в привязанной к балке петле, а Кэт Триджинна. С ней что-то происходило, что-то ужасное… Но мне так и не удалось до конца понять суть грозящей ей беды, разглядеть нависшую опасность. В голове эхом отдавался вопль «Боже, спаси нас!» - а когда я проснулась, то обнаружила, что и сама в тревоге. Обычно я просыпаюсь медленно, словно ныряльщик, всплывающий с большой глубины, но в то утро все было иначе. Кожа зудела, а я была напряжена, словно кто-то наблюдал за мной, пока я спала. Внезапно зациклившись на этой мысли, я сорвала с себя одеяло и отшвырнула в сторону, спрыгнула с постели, оглядываясь по сторонам, словно ожидая увидеть притаившегося грабителя. И конечно, никого не обнаружила. Проклиная себя за бессмысленное и идиотское поведение, я приготовила кофе и снова позвонила Элисон.
На этот раз бедняжка сама взяла трубку.
- Алло? - Голос звучал слабо, едва слышно, словно очень издалека и при скверном качестве связи.
- Элисон, это я, Джулия. Слушай, мне очень жаль, что я вчера такую глупость сморозила… - Я замолкла, не в силах придумать ничего более подходящего.
|
|
- Ладно, ничего. Я просто не могла с тобой разговаривать… ни с кем вообще… сил не было. Мне надо было уйти, уехать… от всего этого, от него, вообще из дома…
- Но теперь ты вернулась, - заметила я. Брякнула очередную глупость.
- Да. - Ее голос звучал очень неуверенно.
- Послушай, - быстро сказала я, не слишком колеблясь. - Может, мне приехать к тебе и помочь? Чтоб тебе хоть немного передохнуть? А еще у тебя будет жилетка, чтобы выплакаться, - да все, что угодно.
Мне это нетрудно, здесь никаких особых дел.
Долгая пауза. Потом Элисон спросила:
- И впрямь можешь приехать? Я тут уже не могу одна… Так приедешь? Сегодня?
- Ну конечно! - ответила я. Через несколько минут, обговорив все, что нужно, повесила трубку. Сердце у меня упало. И зачем я это предложила? Мне вовсе не хотелось тащиться в такую даль, это же край земли! Там, в Корнуолле, меня к тому же уже ожидали призраки, и Эндрю вовсе не из их числа.
Тем не менее через два часа я уже была на Паддингтонском вокзале и покупала билет до Пензанса с открытой обратной датой.
Прошло уже почти три года, как я в последний раз была в родном графстве. Тогда я то и дело курсировала взад-вперед, навещая мать. Самый мрачный период в моей жизни. Мама, до самого последнего года своей жизни пребывавшая в добром здравии, женщина крепкая и энергичная - в шестьдесят она еще бегала на марафонские дистанции, а в семьдесят продолжала плавать, - перенесла инсульт и в один момент потеряла не только контроль над половиной собственного тела, но и самостоятельность, независимость и вообще перестала быть личностью… и кончила тем, что оказалась в пропахшем мочой и антисептиками доме для престарелых.
|
|
Комплекс вины заставил меня часто ее навещать. Вины и страха. Мне с трудом удавалось подавлять этот ужас, который возникал от понимания того, что это именно то, к чему все мы в конце концов придем. У мамы по крайней мере были некоторые маленькие утешительные моменты - друзья и родственники, навещавшие ее. А вот я - женщина одинокая и бездетная, так что перспектива старости, физического и духовного угасания уже в тридцать три года страшно меня пугала.
В результате я руками и ногами цеплялась за Майкла- от жуткой безысходности, которая вынудила его скрываться от моих звонков поздно ночью и уезжать из города чаще, чем это было реально необходимо; подозреваю, что он был готов на все, лишь бы не слышать мои жалобы и не чувствовать мою боль. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, что мое поведение и его частые отлучки - и в географическом, и в эмоциональном смысле - имеют прямую связь; но даже после этого у меня не хватило мозгов увидеть наши взаимоотношения в реальном свете.
Когда поезд миновал Лискард с его симпатичной местной линией, что уходила в сторону, следуя всем изгибам речной долины, и вела через заросшие лесом холмы к морю и городку Лу, я припомнила, как Майкл сдался на мои приставания и приехал сюда вместе со мной на уик-энд. Его семья уже давно переехала из Сент-Остелла. С Корнуоллом его теперь ничто не связывало, если не считать скверных воспоминаний о школе и турпоходах на болота, как он сам мне заявил в самых что ни на есть решительных выражениях. Припоминаю, как Майкл - после того как я вся в слезах вернулась одна после посещения матери в ее богадельне - вдруг отправился на длительную прогулку, бросив меня в одиночестве в садике при отеле, и я не знала, вернется он или нет. Конечно, твердила я себе потом, мне было бы лучше одной, чем с таким слабым и эгоистичным человеком. Мысли еще долго оставались столь же унылыми и безысходными, как расстилающиеся вокруг болотистые пустоши, и я никак не могла сосредоточиться на обдумывании узора моего будущего настенного коврика, чтобы хоть как-то убить время.
Но когда поезд подходил к Камборну и на фоне неба появились терриконы отработанной шахтной породы, сердце у меня забилось так, что я пришла в полное замешательство. Заросли папоротника и утесника на продуваемых всеми ветрами холмах, одинокие болотистые пустоши, отмеченные поставленными вертикально камнями и могильными курганами, постепенно сменили чуть холмистые фермерские поля, позади которых ощущалось огромное и совершенно пустое пространство.
Падавший на все это свет - яркий и таинственный - предполагал неминуемое наличие океана где-то совсем поблизости. Прямо за горизонтом находилась граница мира, в сущности, край земли.
Именно из этих мест и происходила наша семья - неистовый корнуольский клан, - из Уэст-Пенуита, с самой западной оконечности Англии. Мама всегда называла эти места «истинным Корнуоллом», словно юго-восточные края предназначались только для всяких пришельцев и предателей своей страны, для людей, чьи истоки были больше и теснее связаны с (избави Бог!) Девонширом и современным миром, нежели с древним прошлым Корнуолла как независимой страны с собственными языком, королем и законами. Наши предки добывали олово еще до того, как эта отрасль промышленности окончательно развалилась. Вместе с ней исчезли и семейные состояния, после чего многие из здешних уроженцев рассеялись по всему миру - уехали в Аргентину и Австралию, в Канаду и Чили, - туда, где шахтерская профессия все еще оставалась хорошим товаром на рынке труда.
Я не поддерживала особых отношений с теми немногими родственниками, что проживали на этом краю земли. Некоторые из них - всякие троюродные и четвероюродные кузены и кузины - были на похоронах мамы, но нам практически не о чем было разговаривать, разве что обмениваться обычными соболезнованиями. Элисон знала их лучше, чем я. У всех у них были истинно корнуольские фамилии - Пенджл и Болито, Рауз и Такер - и образ жизни, как мне показалось, лет на пятьдесят и на целый континент удаленные от моего. Я так и не смогла понять, почему Элисон и Эндрю забрались так далеко от Лондона, если не считать незначительного скандала, вызванного романом Эндрю. Однако когда поезд приблизился к месту назначения, я, кажется, начала догадываться.
Элисон были нужны уют и комфорт, которые могло дать только ощущение собственной семьи, ближайших родственников, а еще она говорила, когда перебралась в эту часть Корнуолла, что это волшебный край, переполненный могучей энергией. Я подозревала, что кузина просто ищет успокоения в новом для себя окружении, приписывая здешней природе так ей самой необходимую таинственность и загадочность. И вот сейчас на противоположной стороне залива передо мной возник Сент-Майклз-Маунт, словно поднялся прямо из моря, как замок из древних легенд, окутанный низкими облаками и в пелене мелкого дождя, и по спине побежали мурашки.
Маунт. Он то и дело упоминался в записях Кэтрин Триджинна. Я смотрела на замок, чувствуя неразрывную связь с прошлым. Даже задрожала. Господи помилуй! Мы уже подъезжали к вокзалу Пензанса, а я была перепугана чуть не до смерти - не самое лучшее состояние для того, чтобы встретиться с несчастной, убитой горем кузиной.
Но реальность быстро вернула меня обратно на землю. Огромный и уродливый викторианский вокзал, серый и угрожающий, да еще и пронизывающий насквозь настоящий корнуольский ветер с изморосью, которая тут же добралась до самых корней волос - и всего-то за те несколько секунд, что потребовались мне, чтобы пересечь платформу и укрыться под навесом. Элисон ждала меня возле вокзального буфета, тоже дрожа. Обнимая кузину, я с грустью думала о том, что смелая, яркая и отчаянная девушка, с которой мы почти одновременно справляли двадцатилетие - та, которая могла, набравшись «дури», промчаться голышом по местному парку; которая в два часа ночи, утратив всякую способность ходить после трех явно лишних порций текилы, забиралась на кладбище при церкви Сент-Николас в Дептфорде, твердо вознамерившись показать мне мемориалы Киту Марло и великому корабелу семнадцатого века Джону Эдди; та, которая могла плясать до упаду, веселиться до рассвета и клясться при этом, что никогда не будет старухой, - превратилась теперь в жалкую и не уверенную в себе особу с сильной проседью в волосах и испещренным морщинами лицом.
Пока они с Эндрю жили в Корнуолле, мы с Элисон поддерживали дружескую связь, подолгу трепались по телефону, она периодически навещала меня в Лондоне, когда ей хотелось забыть про свой замужний статус и притворяться, что мы флиртуем с молодыми людьми в пабах у Темзы.
Она никогда не приглашала меня в этот дом; сейчас я должна была увидеть его в первый раз, если не считать тысяч фотографий до и после ремонта.
Дом находился в нескольких минутах езды от вокзала. Это было расползшееся во все стороны фермерское строение в холмах к северо-востоку от Пензанса. Он понравился ей с первого взгляда, несмотря на то что был запущен и заброшен; здесь много лет никто не жил. Элисон буквально силком заставила Эндрю купить строение, сразу оценив потенциальные преимущества, и Эндрю, которому и так еще очень многое предстояло сделать, в конце концов сдался и предоставил жене возможность поступать так, как вздумается, в том числе и с его деньгами. Они затратили на восстановление этого дома гигантские усилия, до предела напрягая воображение, и кучу времени, и это было видно с первого взгляда, едва мы свернули на подъездную дорожку. Перед домом был разбит настоящий регулярный английский парк - концентрические круги клумб вокруг лавровых деревьев, шпалеры лаванды и выложенные вручную галечные дорожки. В центре освещаемого солнцем патио красовался фонтан, украшенный гладкими белыми голышами по темному фону, но вода в нем была стоялая и тихая, лишь чуть покрытая едва заметной рябью.
Внутри дом был весь в свежей и яркой краске - стены желтовато-белые, ковры мягких светло-зеленых оттенков; коврики ремесленной работы тоже мягких тонов, современные картины, сплошь морские виды и натюрморты с рыбой, смотревшиеся как оригиналы, солидная мебель, тяжелая, темного дерева, и все это в совершеннейшем порядке.
Здесь царило ощущение свободного пространства, простоты и спокойствия. Только совершенно не чувствовалось присутствия Эндрю, ни в чем. Все вокруг создавало ощущение четкого порядка и равновесия. И было трудно поверить, что под этой самой крышей человек так недавно и так жестоко свел счеты с жизнью.
- Я тебя поселила в нашу комнату. Надеюсь, ты не против. Там своя ванная, и открывается отличный вид, - извиняющимся тоном добавила Элисон.
- Ну и ладно, - соврала я, хотя при мысли о супружеской спальне у меня побежали по спине мурашки.
Поднимаясь наверх, я обратила внимание, что ее взгляд неизбежно устремляется к лестнице на чердак, но сразу же резко уходит в сторону - при воспоминании о том, что там произошло.
Элисон приготовила чай, и мы пошли его пить в садик на заднем дворе. Там, посреди грядок, от которых исходили ароматы мяты и тимьяна, она рассказала мне, как они вдвоем перестраивали и ремонтировали этот фермерский дом, комнату за комнатой, по мере поступления денег, пока не добрались до чердака, который перестроили только в этом году. Вдвоем перекопали весь двор, вытащили все старые каменные и бетонные плиты и вместо них устроили цветочные клумбы, посадили деревья и разные растения. На некоторое время этого оказалось вполне достаточно: тяжелый физический труд вымотал обоих, поглотил все время, снова бросив их в объятия друг друга, соединив в совместном проекте, которым они оба так гордились и в котором похоронили свое не слишком счастливое прошлое. Но оказалось, что перестройка чердака стала своего рода последней каплей. После того как они с этим покончили, Эндрю ушел в себя, становясь все более и более неразговорчивым и раздражительным, - полная противоположность тому живому, общительному и неугомонному Эндрю, которого я знала.
Начал сильно пить, пренебрегать сперва только семьей, а потом и работой. Он занимался торговлей через Интернет, и не потребовалось много времени, чтобы его бизнес пришел в упадок, а долги выросли до небес.
- Я никак не предвидела такого, - в конце концов призналась Элисон. - Понимала, конечно, что муж в депрессии, много раз пыталась уговорить его сходить к врачу, но он и слышать об этом не желал. Вообще не разговаривал со мной, и со своей сестрой тоже, и с друзьями - ни с кем. Повторял одно и то же: все бессмысленно, что случилось, то случилось и никто не в силах что-либо изменить… Я понятия не имела, о чем он, да и сейчас не понимаю. Но самоубийство… и как я могла быть такой слепой?!
Я обняла ее, Элисон долго плакала у меня на груди.
- Я не могу без него! - причитала она. - Мне не хватает его запаха в этом доме! Я даже по его ледяным ногам в постели и то соскучилась!
В конечном итоге она все же отстранилась от меня, чтобы высморкаться. Нос у нее был весь красный.
- Эл, милая, я совершенно уверена, что ты ничего с этим не могла поделать, никак не могла его остановить, - сказала я. - Да и как ты могла предвидеть подобный исход? Я и сама никогда не поверила бы, что такой человек, как Эндрю, может так серьезно относиться к жизни.
Кузина бросила на меня быстрый взгляд.
- Я тоже! Даже когда он сделал мне предложение, я сперва подумала, что он шутит. - Она слабо улыбнулась. - Вообще-то, думаю, так оно и было. Мы оба были пьяны, и вдруг оба заговорили об этом, а потом все пошло и покатилось. А потом я забеременела и… ну, ты сама знаешь…
Она была на четвертом месяце, когда шла к алтарю, об этом не знал никто, кроме меня, Эндрю, ее матери и ее лучшей подруги, Сьюзи. Подвенечное платье сшили в стиле ампир, с высокой талией, букет она держала в нужном месте, так что никто не возникал с глупыми шуточками.
Что было весьма кстати, потому что пару недель спустя случился выкидыш и Элисон чуть не умерла, а потом так и не смогла снова забеременеть естественным образом.
- Дело в том, что… - начала она, глядя в сторону, словно говорила через силу. - В ту ночь… когда он… умер… я пыталась убедить его, что нам следует пойти на экстракорпоральное оплодотворение. В жизни не видела его таким разъяренным! Честно, я даже думала, что он меня изобьет! «Не пытайся заманить меня в эту ловушку! - орал он. - Мало того что ты затащила меня в эту Богом забытую дыру на краю света, в этот проклятый дом, так тебе еще непременно надо передать все эти траханые несчастья вместе с нашими генами по наследству?!» Потом выскочил из комнаты и убрался в свою берлогу. Это было последнее, что он мне сказал. И когда Эндрю не спустился к ужину, я не удивилась, честно сказать, решила, что так даже лучше. У меня сил не было, чтобы продолжать с ним спорить. Я поклевала немного салатику и рано легла спать. И уснула. Проснулась в три часа ночи, внезапно, как иногда бывает. Сердце так сильно стучало, что я вздохнуть не могла. И вдруг я все поняла. - Элисон повернулась ко мне. - Просто поняла. Но так и не смогла себя заставить туда пойти. Пока не стало светло. - Она шумно сглотнула, стараясь держать себя в руках. - Полицейский врач сказал, что смерть наступила еще до полуночи, так что я в любом случае ничего не смогла бы сделать. Только чувствую себя просто ужасно, потому что не сумела его успокоить, не налила его обычный стакан бренди. Ничего не сделала, не предприняла… - Она замолкла.
Я смотрела на нее, не зная, что сказать. Элисон сунула руку в карман и вытащила измятый лист бумаги.
- Это ксерокопия, - пояснила она. - Оригинал забрала полиция, правда, сказали, что потом отдадут. Не то чтоб он был мне очень уж нужен - я и так все наизусть помню.
- Ты уверена? - Мне отнюдь не хотелось это читать, я твердо это знала, когда брала у нее этот листок.
Мой желудок, словно по подсказке суфлера, издал громкое ворчание, враз развеяв наше мрачное настроение. - Боже мой, прости, пожалуйста!
Она взглянула на часы:
- Ты нынче что-нибудь ела? Я вот не подумала…
- Вагон-ресторан лишился всех своих запасов еще до Плимута. - Я обрадовалась возможности сменить тему. - В итоге я докатилась до необходимости заказать гамбургер из микроволновки, но когда его извлекла из упаковки, он оказался такой мокрый и весь сплющенный, что я не смогла к нему притронуться.
Элисон состроила гримаску.
- Звучит ужасно. - Она с минуту раздумывала над этой проблемой, потом добавила с совершенно неподвижным лицом: - Напоминает мне парочку знакомых мужиков. Хорошо еще, что он не оказался таким же волосатым, как они.
Я уставилась на подругу, а в следующий момент мы уже катались от хохота, и так добрые десять минут, а мы все никак не могли остановиться. Смех помог дать выход напряжению и снова сделал окружающий мир более приемлемым.
Тем не менее, когда в тот вечер настало время ложиться спать, я чувствовала себя не в своей тарелке. Меня терзали какие-то недобрые предчувствия Предсмертное послание - тонкий, легкий листок бумаги! - оттягивало мой карман, будто кусок свинца. Я включила все лампы в хозяйской спальне и валялась в постели, глядя в потолок. Может, та потолочная балка, к которой Эндрю привязал свою веревку, находится прямо надо мной? Очень интересная мысль. Пришлось изо всех сил выталкивать ее из своей башки.
Я встала, набрала воду в ванну и уселась в нее с книжкой, которую прикупила по дороге на Паддингтонском вокзале, но через три страницы была уже не в силах читать дальше.
Вылезла из ванны, завернулась в полотенце и уселась на кровати. Письмо Эндрю лежало рядом, сложенное вчетверо, - немой укор.
Я неохотно развернула его и разгладила складки. Почерк у Эндрю был мелкий и аккуратный, несколько даже старомодный на вид; совсем не такой, какой я ожидала увидеть.
Дорогая Элисон!
Я знаю, что моя смерть станет для тебя ужасным шоком, даже несмотря на то что ты отчасти и сама несешь ответственность за то, что довела меня до этой точки невозврата. Дальше я жить не могу. Этот дом отнял у меня все. Вытянул всю волю к жизни. И когда ты снова завела разговор о детях, я понял, что больше этого выносить не могу. Зачем пытаться притворяться, что есть какое-то будущее - у меня и уж тем более у моего ребенка? История повторяется снова и снова: мы ничего не можем сделать, чтобы изменить собственную судьбу, и это … безумие - думать, что мы в силах придать нашей жизни новый импульс. Мне очень жаль, что наш брак оказался сплошным притворством. Прости меня за ту боль, которую я причинил тебе.
. Но больше всего мне жаль, что я вовремя не увидел, в каком на-, правлении должна развиваться моя жизнь, что я должен прожить ее один, а не тащить тебя за собой в ее пучину. Но теперь по крайней мере у тебя есть шанс открыт ь для себя другое будущее. Продай этот дом и уезжай подальше. Здесь удушающая атмосфера, полная отчаяния и чреватая неудачами. Уезжай, пока ты в состоянии это сделать, спаси себя. Возвращайся в Лондон, найди себе кого-нибудь другого и не связывай себя свинцовой тяжестью воспоминаний о моей жизни и о моей смерти.
Уезжай, если не с памятью о моей любви, то хотя бы о моей заботе о тебе.
Эндрю.
Прочитав это, я еще минут двадцать сидела, держа ксерокопию в дрожащей руке. Потом все же встала, прошла к окну, выглянула наружу. Лужайка, а позади - океан.
Этот милый, весь наполненный светом дом, что они с Элисон создали, с его красивым садом и открывающимися великолепными видами, внушал мне такое ощущение, что я оказалась в тюрьме, в клетке. Мне было затруднительно представить себе голос Эндрю, произносящий все эти фразы и выражающий эти чувства, но я ведь никогда не видела его в состоянии тревоги или аффекта, разве что во власти алкоголя или сексуального вожделения, до краев наполненного добродушием и тестостероном. Но даже при этом некоторые его слова казались мне хотя бы отчасти справедливыми.
В небе светился узкий серп луны, словно щель в ночи, открывающаяся в иной мир. В ветвях дальних деревьев ухала сова. Моя мать всегда утверждала, что совы вещают голосами умерших. Она была суеверной, предрассудки унаследовала от длинной череды корнуольских предков, вечно хваталась за дерево (но без ножек - опасалась, что удача может уйти от нее), и если просыпала соль, тут же бросала щепотку через левое плечо, дабы отогнать дьявола, хотя и утверждала, что не верит в него. Еще мама верила, что между жизнью и смертью существует некое промежуточное состояние и что духи не тревожат живых, пока они спокойны, однако полагала, что некоторые духи в спокойствии не пребывают никогда.
Тут я обнаружила, что вся дрожу, хотя ночь была теплая. Несмотря на это, мне вдруг страшно захотелось распахнуть окно, будто бы для того, чтобы проветрить комнату, чтобы более свободно дышать.
Или чтобы выпустить отсюда дух Эндрю.
ГЛАВА 8
Через несколько дней я решила пересказать Элисон наиболее интересные подробности того, что произошло у нас с Майклом. Цель заключалась в том, чтобы вывести беднягу из того депрессивного состояния, в которое она все больше и больше погружалась после того, как иссяк всплеск адреналина от первоначального шока и было покончено со всеми практическими заботами и хлопотами, связанными с похоронами.
Мой роман с Майклом отчасти вбил клин в наши с Элисон отношения, особенно после того, как она прошла через унижение от измены Эндрю. Майкл ей никогда особо не нравился, даже в качестве мужа Анны. «Есть в нем что-то, абсолютно не вызывающее доверия», - это она утверждала еще в самом начале их знакомства. И я больше года не осмеливалась говорить ей о нас двоих, а когда сказала, Эл надула губы и надолго замолчала. А потом заявила: «Я должна прямо сейчас сообщить об этом Анне. Просто взять трубку и сказать, что ее лучшая подруга трахается с ее мужем и что ей следует немедленно послать обоих подальше».
Я и сама почти что хотела, чтобы Элисон это сделала, хотя и знала, что Анна придет в ярость и просто возненавидит меня. Но при этом отлично понимала, что, даже невзирая на все грехи Майкла, Анна не отпустит мужа, да он и не уйдет, во всяком случае, ради меня. Отчасти из-за ее денег, но вообще-то причины крылись гораздо глубже, и мне совсем не хотелось анализировать…
В конце концов Элисон сообщила мне все, что считала нужным, а после паузы добавила:
- Если ты залезешь в постель к Эндрю, я тебя убью.
При этом у нее в течение целых тридцати секунд было совершенно непроницаемое выражение лица, но я-то знала, что это сказано почти всерьез.
После этого выяснения отношений мы делали все, что в наших силах, чтобы залатать прорехи в нашей дружбе, но призрак неверности продолжал нас преследовать. Меня глубоко тронуло, что Элисон в своем глубоком горе обратилась именно ко мне, и я - в попытке хоть как-то отплатить ей за такое доверие - вывалила на кузину все забавные истории, какие только смогла вспомнить.
Как во время одного из наших первых свиданий Майкл повел меня в модный китайский ресторан; я отчаянно старалась произвести на него хорошее впечатление, но когда ела свой суп с лапшой, умудрилась сделать такой резкий вздох, что горячая лапша как хлыстом врезала мне по щеке, оставив красный след ожога. Он тут же вздулся пузырем - зрелище было кошмарное… Или как мы однажды занимались любовью на заросшем колокольчиками поле, и Майкл потом носился по окрестностям голый, пробежал добрых полмили, пытаясь избавиться от уховертки, забравшейся ему в шевелюру. Или как Анна однажды внезапно появилась в моей квартире, и Майкл целых четыре часа сидел под навесом в саду, чуть не отморозил себе яйца…
Я полностью погрузилась в пьянящие туманные воспоминания о том, что в течение длительного времени было моим самым волнующим переживанием, но кончилось ничем. И испытала огромное облегчение, рассказав обо всем, кстати, мои истории хоть немного развлекли Элисон. Потом я принялась извлекать из памяти еще более мучительные воспоминания, зачастую посмеиваясь, даже издеваясь над собой, и Элисон начала хихикать.
В конце концов я обнаружила, что сижу, уставившись в столешницу, на потеки и пятна, украшающие ее древнюю поверхность. В самом начале это, должно быть, была гладкая сосновая панель цвета меда, чистая и целая, на ней были видны только естественные сучки и завитки древесины. Нет совершенства в этом мире, да и ни в ком из нас, а жизнь уж и подавно к этому не располагает. На глаза тут же навернулись слезы жалости к самой себе.
- Ну ладно, - тихо сказала подруга, видя, что я исчерпала все свои истории. - Майкл всегда был сущим дерьмом.
На этом мы и поладили. И я рассказала ей о нашем разрыве.
- Он подарил мне книжку на прощание. Сейчас покажу. - Я полезла в сумку и вытащила «Гордость рукодельницы».
- Бог ты мой! - сказала она через некоторое время, вертя книгу в руках. - Я почти уверена, это из той кучи, что Эндрю раскопал на чердаке пару недель назад и переслал Майклу, чтобы он их продал. Ну точно, именно оттуда, потому что таких книжек было две, и мне это показалось странным. Удивительно, что одна из них оказалась у тебя!
Сообщение поразило меня, как удар обухом по башке. Стало быть, он даже не купил эту книжку и, кроме всего прочего, подарив ее мне, обманул Эндрю и Элисон, надул их на ту сумму, какую они могли бы выручить, продав это издание. Ощущение было омерзительное.
- Господи ты, Боже мой! Может, заберешь ее обратно? Или я тебе что-нибудь подарю взамен…
- Не будь идиоткой. Это твоя книга. И вообще она здорово истрепана. Он бы ее в таком виде все равно не продал. - Некоторое время Элисон разглядывала мелкий почерк Кэтрин, потом шумно вздохнула. - Погоди-ка… Это ты написала?
- Да нет же! - Я была в шоке - как подруга могла подумать, что это я испортила такую милую старинную вещь?
- Понимаешь… у тебя очень похожий почерк.
Я нахмурилась:
- Думаешь?
- Ну, если не считать эти странные длинные s и прочие завитушки, то да. Напоминает курсив… Вот тут, видишь - точки над i смещены немного вправо, точно так, как у тебя. - Она поднесла книгу к окну и прищурилась. - И вот тут: а написано почти курсивом. Из всех, кого я знаю, только ты так пишешь.
Я всегда пишу букву а так, как ее печатают в книгах, а не как о с хвостиком. Я нахмурилась еще больше.
- Странно. А сама я ничего такого не заметила… Но даже если так, не уверена, что ты права…
Элисон вместе с креслом отодвинулась от стола, встала и вышла из столовой. А когда вернулась, то принесла блокнот и карандаш.
Взяв из стойки на кухне нож, заточила грифель до остроты иголки.
- Вот, сейчас сама увидишь, - сказала она, пододвигая блокнот и карандаш поближе ко мне. - Давай. Напиши что-нибудь - так же мелко, как в книге.