Видимо, именно это отсутствие воображения у жены и дало Майклу возможность продолжать незаконную связь со мной.
Улица, которую он нам указал, была слишком узка для любого транспорта. Вместо этого жители украсили ее огромными ящиками и кадками с цветами и странными, словно доисторическими растениями вроде гигантских, толстых дальбергий, а перед одним особенно эксцентрично смотревшимся домиком стояла половина шлюпки, сплошь заставленная глиняными горшками с геранью. Коттедж Анны оказался беленным известью, с выцветшими синими ставнями. Окна были загажены пометом чаек, крыша поросла мокрицей, но домик все равно выглядел очень изящно.
Внутри же, однако, первое впечатление - как от коробки шоколадных конфет - рассеялось. Темные, пропыленные и загаженные комнаты исторгали запах плесени и тухлой влаги, он ударил в нос, едва Майкл распахнул входную дверь. Низкий потолок весь пожелтел, не столько от старости, сколько от табачного дыма; тот старик, что снимал коттедж, должно быть, курил трубку. Кресла были все в пятнах, подлокотники вытерты до основы, а обивка на спинке одного была вся порвана, так что наружу лезла набивка - тут явно точила свои коготки кошка.
- Бедняжка, - мягко сказала Элисон. - С тобой потребуется немало забот и хлопот, не так ли?
Я сперва подумала, что подруга углядела это самое несчастное домашнее животное, одичавшее после смерти хозяина; потом поняла, что она имела в виду сам дом.
Майкл криво усмехнулся:
- Именно это сказал и агент по продаже недвижимости, а я-то думал, что тут понадобится только помазать сверху краской и положить новые коврики.
- Ох уж эти мне агенты по продаже недвижимости! - заметила Элисон, закатывая глаза. - Да что они вообще понимают?
У стены были составлены в пирамиды коробки, помеченные «Книги» и «Посуда». Майкл тут же направился к одной из этих пирамид, снял верхнюю коробку и начал высыпать ее содержимое на пол, тщательно изучая все, что оттуда вываливалось. Может, он надеялся тут найти еще какие-нибудь антикварные вещи? Такие же, как «Гордость рукодельницы»? Я присела рядом и тоже стала смотреть, что он достает из коробки. Верхний слой содержимого составляли книжки в бумажных переплетах, потемневших от времени, в основном литература, давно вышедшая из моды: романы о Второй мировой войне и ярко оформленные американские детективы. Ничего интересного.
- А сколько лет этот дом принадлежал семье Анны? - небрежно поинтересовалась я.
Майкл нахмурился. Взял из коробки какую-то книжку в простом твердом переплете, явно заныканную из библиотеки, пролистал, исследовал титульный лист, потряс, словно внутри могло быть что-то спрятано, и бросил назад, к остальным.
- Не знаю. Годы и годы.
- Такое впечатление, что он застрял в петле времени, - продолжала я. - Анна сама здесь когда-нибудь бывала?
Он посмотрел на меня совершенно несчастным взглядом:
- Насколько я знаю, нет. Да и зачем?
- Ну, лично мне непременно захотелось бы хоть одним глазком взглянуть на доставшееся мне наследство. А вообще это довольно несправедливо - брать за такой дом понедельную арендную плату и позволять ему разваливаться и гнить. Мне очень жаль того бедного старикашку, который жил здесь.
- Ну, ко мне все это не имеет никакого отношения. Я приехал лишь для того, чтобы осмотреть оставшееся здесь барахло и убедиться, что перевозчики ничего важного тут не оставят.
- Вроде той книжки, что ты мне подарил?
Книжка Кэтрин лежала в сумке, висевшей у меня на плече. Мне казалось, она испускает такие мощные сигналы, что я почти удивилась, что Майкл их не почувствовал.
- Перестаньте пререкаться, вы оба! - резко сказала Элисон. - Идем, Джулия, давай все осмотрим. - Она взяла меня за руку и практически вытащила из комнаты. В дверном проеме нам пришлось пригнуть головы, после чего мы оказались в маленькой темной кухне.
- Вы что, не можете общаться друг с другом в нормальном тоне?
Я скорчила гримасу. Я уже жалела, что приехала сюда. Гораздо легче было бы нянчить свое уязвленное самолюбие где-нибудь подальше от Майкла. Кроме того, меня буквально преследовала история Кэт. Мне вдруг неудержимо захотелось выскочить наружу, на солнце, под открытое небо, и убраться отсюда вместе с ее книжкой.
- Пойду-ка лучше пройдусь, - сказала я Элисон. - Голова что-то разболелась.
Она, кажется, удивилась.
- Ну иди. Не возражаешь, если я тут немного задержусь?
- Да делай что хочешь. - Это было грубо, но мне просто не хотелось себя сдерживать. Я по-прежнему злилась на то, что она пригласила Майкла.
Когда я вернулась в гостиную, Майкл уже добрался до третьей коробки.
- Нашел что-нибудь интересное?
Он покачал головой. Вид у него был мрачный.
- Сплошь старое барахло.
- То, чего ты и заслуживаешь, - тихонько пробормотала я и вышла наружу.
Мне хотелось найти подходящее местечко, тихое и солнечное, чтобы присесть и почитать, но не успела я сделать несколько шагов, как впереди показалась маленькая старушка, которая поманила меня к себе. Когда я приблизилась, то поняла, что она страдает косоглазием, левый глаз смотрит совсем не туда, куда правый. Несколько смущенная, словно по ошибке решила, что ее призыв обращен ко мне, тогда как она звала кого-то совсем другого, я обернулась, но на улице не оказалось ни души.
- Хелло, - неуверенно сказала я.
Она направилась ко мне вниз по склону, говоря:
- Вы, кажется, кого-то разыскиваете, милая?
- Нет, просто брожу, любуюсь видами.
Ее улыбающееся лицо было все испещрено мягкими морщинками, как кожаная обивка старого дивана «честерфилд»; один глаз смотрел куда-то вдаль, другой уставился мне в подбородок. Это несколько нервировало. Я никак не могла понять, на который мне следует смотреть. Она наклонилась ближе:
- Я же вижу, что вы что-то ищете. - Похлопала меня по руке. - Все будет хорошо, вот увидите.
Старая дама явно была несколько не в себе.
- Спасибо, - сказала я, - рада это слышать. У вас тут очень мило, и мне хотелось бы хорошенько осмотреть окрестности деревни. - Я отступила в сторону, но она еще крепче вцепилась мне в руку.
- Чтоб найти то, что вы ищете, вам придется предпринять путешествие, - сообщила она. - И то, что вы найдете, окажется вовсе не тем, что вы рассчитывали найти. Это будет, - тут старушка одарила меня сияющей улыбкой, словно благословляя, - нечто гораздо более чудесное и удивительное, чем все, что вы могли бы себе вообразить. Но если вы останетесь здесь, судьба сама вас разыщет. Энни Бэдкок никогда не лжет. - Тут солнце исчезло за облаком, и цепкая ручка внезапно отпустила меня.
- Они были тут, это точно. - Старушка подмигнула. - Пришли из-за моря, забрали их всех и увезли с собой. Люди забыли про это. Они всегда забывают самое важное. Но прошлое сильнее, чем они думают. Это могучий темный прилив, который в конце концов поглотит нас всех.
И с этими словами она повернулась и пошла прочь, прихрамывая, вниз по склону холма, не попрощавшись и даже не оглянувшись назад. Я стояла на месте, в полном замешательстве глядя ей вслед. Она что, мысли мои прочитала? Или это просто какая-то сумасшедшая? Но при всем при этом, шептал мне в глубине сознания противный голосок сомнения, может, ей и впрямь что-то известно? Энни Бэдкок… Имя показалось мне странно знакомым, но я никак не могла припомнить, где оно встречалось.
- Если убрать внутреннюю стену между старой судомойней и столовой, то в кухне станет значительно светлее.
Глаза Элисон сверкали. Кузина выглядела так, словно вот-вот разразится истерическим смехом или зарыдает. Может, вся эта возня в старом коттедже слишком напомнила ей о том, как они с Эндрю занимались обновлением своего дома. Но при этом челюсти ее были сжаты весьма решительно: Эл явно был необходим новый проект, новая цель в жизни. И для заработка, и для того, чтобы отвлечься от былого. Мы сидели на террасе отеля «Олд коустгард» и приканчивали бутылку розового вина после того, как отведали какой-то местной рыбы и корнуольского сыра. Когда официант убрал со стола, Элисон тут же завалила Майкла своими набросками и заметками.
Он был настроен так же, то и дело кивал и задавал вопросы.
- И как тебе кажется, во что все это может обойтись?
- Шестнадцать-семнадцать тысяч. Я знаю нескольких хороших местных мастеров, а меня можешь использовать как руководителя проекта. С удовольствием займусь этим делом.
- Поговорю с Анной, посмотрим, что она скажет. Вообще-то это имеет прямой смысл. Все равно в таком виде коттедж никто не купит.
- Да уж, с таким количеством старого хлама… - вставила я.
Майкл вытянул губы, приняв чрезвычайно пристойный, даже жалко-добродетельный вид: я уже видела, каким он станет в старости, если даст волю отрицательным качествам. Когда он снова обернулся к Элисон, то приподнял левое плечо, словно перекрывая мне доступ к разговору. Меня пронзила мгновенная боль, но я все же сказала самым беспечным тоном, каким сумела:
- Мне надо в Пензанс. - Я обращалась к Элисон. - Поеду автобусом. Увидимся позже. Обратно, наверное, возьму такси.
- Ага, ладно. - Элисон нахмурилась, словно ожидая дальнейших объяснений.
- Мне кое-что купить нужно, - заметила я, не желая, чтобы подруга заметила мое состояние - я все же чувствовала себя расстроенной и вообще не в своей тарелке.
- А со мной не хочешь попрощаться? - спросил Майкл. Он явно был выбит из колеи.
- У меня сложилось впечатление, что мы с тобой уже некоторое время назад простились, - холодно ответила я. Выходя, я ощущала его взгляд у себя на спине.
Полчаса спустя я сидела на втором этаже местной библиотеки перед древним компьютером с каким-то очень хитрым подсоединением к Интернету. Вошла в «Гугл», напечатала в графе «Найти» «берберские пираты, корнуолл» и стала ждать. Через пару секунд навела курсор на «Поиск» и кликнула мышкой. И получила более двенадцати тысяч ссылок, в которых содержалось это маловероятное сочетание слов. Выбрала несколько наугад и через очень короткое время уже чувствовала себя так, словно попала в какую-то другую вселенную, где под покровом вполне знакомого мне мира творилась совсем другая, скрытая история.
Из самых разных источников - академических, любительских, официальных, случайных отчетов землеустроителей - следовало, что пираты из Северной Африки в период с начала шестнадцатого и по конец восемнадцатого века умудрились захватить и увезти к себе более миллиона жителей европейских стран. Это составляло жалкую долю от тех двенадцати миллионов африканцев, которых, по разным оценкам, европейцы вывезли в обе Америки и продали там в рабство, но все же довольно значительное количество. Между 1610 и 1630 годами Корнуолл и Девон в результате нападений корсаров потеряли пятую часть своего флота, а в 1625 году более тысячи моряков и рыбаков из Плимута и корнуольских и девонских городов и деревень были захвачены и проданы в рабство. Мэр Бристоля сообщал, что берберские пираты захватили остров Ланди и подняли над ним мусульманское знамя и что этот островок в Бристольском заливе стал укрепленной базой, с которой пираты предпринимали рейды на ничем не защищенные селения северного Корнуолла и Девоншира. Пиратов тогда называли «разбойниками из Сале», поскольку все они базировались в этой мусульманской прибрежной крепости, расположенной через реку от Рабата, столицы Марокко. Среди них были разнообразные подонки и отбросы общества, каперы из разных европейских стран, вышвырнутые из своих родных мест и укрывшиеся в тамошних краях вместе с пестрым по составу местным населением, состоявшим из берберов, арабов, евреев и морисков - насильно обращенных в христианство мусульман, изгнанных из католической Испании, где их семьи жили на протяжении многих столетий. В этих варварских землях европейцы, лишенные родины, легко находили людей, готовых мстить всему христианскому миру, который их преследовал, людей умных и готовых на все. Они вели войну, санкционированную и поощряемую марокканскими властями и направляемую не только жаждой наживы, но и религиозным рвением.
Одним из наиболее успешно действовавших пиратов был, кажется, некий англичанин по имени Джон Уорд, ставший вероотступником вскоре после того, как король Яков I заключил мир с Испанией, лишив таким образом Уорда возможности вполне легально нападать на испанские суда, везущие сокровища из Нового Света в Европу. Уорд стал адмиралом целого флота, базировавшегося в Сале, поклявшись «быть врагом всех христиан, нарушать их торговое судоходство и грабить их богатства», перебрался в Северную Африку, перешел в ислам, взяв себе имя Юсуф-раис, и начал готовить местных моряков к морским баталиям, обучая их искусству навигации и строительству быстроходных парусных судов. Один особенно отважный и неустрашимый предводитель корсаров, Ян Янсен - голландец, более известный под взятым им мусульманским именем Мурад-раис, - по всей видимости, добрался от Сале до самой Исландии и вывез четыреста пленников прямо из Рейкьявика, чтобы затем выгодно продать всех на невольничьих рынках Берберии, где люди шли по более высоким ценам за свою белую кожу и очень светлые волосы.
Еще я нашла упоминание о письме мэра Плимута, датированном апрелем 1625 года, в котором он сообщал Тайному совету короля о том, что имел беседу со свидетелем, собственными глазами видевшим целый флот из «тридцати кораблей», готовый отплыть из Сале в Марокко к нашим берегам с целью захвата пленных; было понятно, что тогдашние власти не предприняли никаких мер, проистекающих из этого предупреждения.
В последней статье обнаружилось такое, от чего у меня по спине побежали мурашки и волосы встали дыбом. Ссылаясь на официальные документы того времени, ливанский специалист по этому периоду описал налет корсаров летом 1625 года на церковь в Маунтс-Бэй и захват «порядка 60 мужчин, женщин и детей, которых потом увезли в плен».
Несколько мгновений я дрожала, не в силах прийти в себя. Читала и перечитывала эти строки, стараясь убедиться, что все поняла правильно. Потом достала книжку, которую подарил мне Майкл, положила на стол и уставилась на нее, чувствуя, как последовательность странных исторических событий опутывает меня всю, словно призрачной паутиной. Вот я сижу в библиотеке, в Пензансе, на берегу Маунтс-Бэй, положив левую руку на мягкую телячью кожу обложки этих совершенно фантастических мемуаров семнадцатого века, а моя правая покоится на твердом и гладком пластике компьютерной мыши; древность и современность соединены этаким мостиком из тела живого человека, простершимся через четыре столетия истории. Теперь и мой разум понял то, что уже давно приняло сердце: Кэтрин-Энн Триджинна действительно была похищена с воскресной службы в церкви безжалостными пиратами, чтобы потом быть проданной на невольничьем рынке в пятнадцати сотнях миль отсюда, в чужих землях, на другом континенте.
Именно в этот момент заверещал мой мобильник - словно возник электрический контакт, перекрыв некий эмоциональный разрыв в сознании. Это был Майкл.
Надо было просто отключить аппарат, но осуждающее выражение лиц окружающих ввергло меня в панику, и я выбежала из зала, чтобы ответить на звонок.
- Да?
- Почему ты так внезапно сбежала? И что имела в виду, бросив мне эту гнусную фразу: «У меня сложилось впечатление, что мы с тобой уже некоторое время назад простились»? Прямо как выстрел в лицо! Это больно слышать!
Я едва не рассмеялась.
- Тебе больно?! А как насчет меня?! Это ведь ты меня бросил, а вовсе не наоборот. Так что нечего жаловаться.
- Да знаю я, все знаю. Я был не прав. Мне не следовало так поступать.
- Как именно?
- Не следовало с тобой расставаться. Я не могу так жить, не могу без тебя, Джулия. Мне тебя очень не хватает.
Всякая брошенная женщина мечтает услышать подобные слова от бросившего ее мужчины. Всякая брошенная женщина репетирует про себя убийственные ответы, чтобы раздавить проклятое насекомое, что забралось ей под воротник. Но к сожалению, в этот момент ни один из аргументов не приходил мне в голову. Вместо этого у меня вырвалось:
- Правда? - причем вырвалось с каким-то ужасным, жалостным подвыванием.
- Давай встретимся вечером. Приезжай ко мне в гостиницу, поужинаем вместе. Если захочешь, останешься у меня. - За этим последовали разнообразные предложения сексуального характера, от которых у меня внизу живота начались настоящие колики от возникшего желания.
- Ну, не думаю, что это такая уж блестящая идея, - вяло ответила я.
- Она же всегда у нас отлично срабатывала. Давай, приезжай, ты ж сама этого хочешь. А потом почитаешь мне на ночь выдержки из этой книжки про вышивку…
Последняя фраза подействовала на меня как ведро холодной воды, опрокинутое на голову.
- Нет, не могу, - твердо отказалась я. - Слишком рано, у меня еще душа болит от обиды. Мне надо понять, чего я на самом деле хочу, что мне необходимо и что для меня хорошо. Не думаю, что это будет хорошо для меня - провести нынешнюю ночь с тобой. Иди погуляй, а потом прими холодный душ. Завтра увидимся.
И, вся дрожа, отключила связь. А потом вообще выключила телефон. Когда я вернулась на свое место в читальном зале, то увидела, что связь с Интернетом накрылась.
ГЛАВА 14
Кэтрин
1625 год
Мы пробыли в море уже почти две недели, но если мы доберемся до Сале живыми, это точно будит настоящие чудо, потому что тут мы попали между диким морем, голодом, балезнями и жистокастью наших похитителей. Мы ужу патиряли троих из прежнего числа, то исть трех дитей и двоих мущин из тех, что были взяты в плен раньше нас возле Плимута. В нынишнее утро скончалась старая миссис Эллис, ана умирла ат слабости и ат горя, потому что патиряна своего бедного мужа, но тела ее никто ни забрал, она так и лижит сриди отбросов и тожи дурно пахнит. Мама тожи болеит, а я ни чиго ни магу для ние сделать. Нам ни хватаит света и чистава воздуху, нам досаждают мухи и черви, а ищо я слышала, как по трюму бегают крысы. Хорошо ищо, что они ни нападают на нас, а то грязи и вони было бы ищо больши. Кто бы сийчас нас ни увидал, ни за что ни понил бы, что мы совсем ни такие, какими выглидим, а выглидим мы как оборванный и грязный бродяги, согнанный как свиньи в хлев.
Случались такие дни, когда Кэтрин хотелось просто лечь и умереть, дни, когда было уже совсем невмоготу выносить вонь и тесноту, боли в животе и ужасные, удушающие миазмы, заполнявшие трюм, и ощущение общей безнадежности, охватившее все это скопище несчастных невольников. Вначале, возмущенные жутким обращением, пленники заговорили было о восстании, о том, чтобы поймать пиратов, которые спускались в трюм с едой для них, схватить их и утопить в дерьме и моче, которые уже образовали в трюме настоящее внутреннее море, отобрать у них ключи от оков, вооружиться чем попало и захватить весь корабль.
Планы придумывались самые изощренные и фантастические, полные подробных деталей: как они схватят самого раиса и выжгут ему глаза тем самым прутом, которым жгли ноги проповеднику; как разденут разбойника догола и выбросят за борт на корм акулам, а сами будут смеяться, наблюдая, как его рвут на части; как повесят на рее вероотступника-англичанина, ныне выступающего под именем Ашаба Ибрахима, но перед этим лишат его мужского достоинства, которое он, несомненно, предоставил этим язычникам для обрезания, когда обратился в турецкую веру; как захватят в плен остальную команду и затолкают в эту смердящую дыру, в которой сейчас сидят сами, прежде чем развернуть корабль к родным берегам, а потом передадут их властям в качестве заложников, чтобы впоследствии обменять на тех несчастных англичан, которых еще держат в Сале…
Капитан Гудридж рассказал, что слышал историю об удачном восстании пленников на одном алжирском корабле: там узники сумели каким-то образом подкупить одного европейца из экипажа, и тот освободил их и снабдил оружием, и они убили капитана работорговцев и увели корабль обратно в Плимут, куда с честью прибыли, а потом зажарили на набережной свинью и гордо пронесли перед этими магометанскими пиратами, угрожая принудить их ее съесть, покате не начали вопить от ужаса и отвращения.
Кэт про себя решила, что капитан, по всей вероятности, сочинил эту историю, чтобы поднять их дух, да и свой собственный тоже. В конечном счете его идея не сработала: при первом упоминании о свинине пленники начали стенать, рты у всех наполнились слюной, лишний раз напомнив о голоде, а некоторых даже вырвало, что лишь добавило вони и жидкости, и без того плескавшейся под их ногами.
Но толки о восстании очень скоро сошли на нет: еще несколько дней в тесноте и грязи, небольшой шторм, после которого все остались в синяках и кровоподтеках, потом внезапная смерть первого из детей, маленького мальчика, так и не оправившегося от лихорадки и поноса, и дух пленников был сломлен окончательно.
Мать малыша выла над мертвым тельцем, пока пираты не забрали его. После чего несчастная начала истерически вопить, что они его съедят, и никто не мог ее утешить или убедить, что пираты ничего подобного делать не станут, потому что никто в этом не был до конца уверен. Вопли и стенания молодой женщины продолжали преследовать пленников все время, и наяву, и во сне.
После этого все начали болеть, один за другим. Двое детишек свалились в лихорадке - девочка трех лет и восьмилетний мальчик. Мальчика Кэт знала - он приходил в Кенджи-Мэнор с матерью по праздникам, и она играла с ним в саду в кегли. Он болел несколько дней, а когда умер, Кэт обнаружила, что не может уже ни плакать, ни молиться. И решила, что неспособность плакать проистекает оттого, что у нее не осталось никаких чувств или, может быть, она просто не в силах выдавить из себя ни единой слезинки - из-за недостатка воды. Что до неспособности молиться, то она уже поняла - вера ее подвела. Было трудно поверить, что существует Бог, в должной мере заботящийся о своей пастве, который допускает, чтобы дети его гибли столь ужасным образом.
Через неделю от поноса и иных болезней маялись уже девятнадцать человек - молодые парни, сильные мужчины и женщины, живые и подвижные дети. Среди них был и Том Сэмюэлс, чья рана загнила и вся рука почернела. За ним последовали капитан Гудридж, корабль которого был захвачен в Английском канале[29], уж Нелл, Уильям Шигуайн, маленький Джорди Келлинч, который уже несколько дней кашлял, когда его захватили в церкви, Энни Хоскинс из Маркет-Джу, старый Генри Джонс из Лескаджака и ее собственный племянник маленький Джек Куд.
Ожоги Уолтера Трурана зажили на удивление быстро, несмотря на жуткие условия. Нашлись такие, кто счел, что проповедника исцелили сами символы, выжженные у него на ступнях; другие шептались, что произошло настоящее чудо.
Но женщины, потерявшие детей, бросали на него косые взгляды, в которых ясно читались их собственные чувства и мысли: они, несомненно, желали, чтобы Господь сохранил их детей, пусть даже за счет проповедника.
В конце концов в трюме появился корабельный врач, судя по всему, крайне неохотно. Видимо, капитану не понравилась перспектива потерять весь свой невольничий груз. Высокий и тощий мужчина с длинной седой бородой и полуприкрытыми веками глазками, едва освещаемыми лампой, что он нес с собой, спустился к пленным в сопровождении двух пиратов, одним из которых оказался Ашаб Ибрахим. Нос и рот врач плотно прикрывал платком.
- Кто здесь болен? - громко выкрикнул Ибрахим.
Ответом на его вопрос был взрыв воплей и стонов. Врач явно растерялся. Он что-то быстро сказал вероотступнику по-арабски, но тот лишь покачал головой:
- Делай что можешь.
Врач осторожно двинулся между скамей, осматривая пленных, заставляя показать язык или изучая белки глаз. К некоторым он даже не стал прикасаться - тех уже было явно не спасти. Когда он добрался до женщины, сидевшей через два ряда от Кэт, то просто отшатнулся. Женщина повернула голову, и Кэт с ужасом опознала Нелл Шигуайн. Нижняя челюсть у нее отвисла, почти доставая измазанного воротника платья, из углов рта тянулись полоски засохшей рвоты, лоб был весь покрыт капельками пота. Резкими и неглубокими вдохами Нелл хватала воздух. Доктор покачал головой и быстро отступил назад, резко махнув рукой. Обернувшись к вероотступнику, он начал что-то говорить ему с такой горячностью, что, казалось, впал в ярость. Ткнув пальцем в больную, он указал на покрытый грязью палубный настил. Потом воздел руки и начал кричать. Ибрахим наконец пожал плечами и, нагнувшись, отомкнул замок на пруте, на который были надеты оковы Нелл.
- Вставай! - велел он и пнул ногой мужчину, сидевшего крайним в этом ряду пленников. Тот не отреагировал, и Ибрахим повторил: - Встать!
Мужчина с трудом поднялся на ноги с искаженным от боли лицом: ноги от долгого сидения отказывались повиноваться. Встав, он зашатался, повторяя качку корабля. Рыбак, поняла Кэт, глядя, как он автоматически реагирует на заваливание корпуса судна. Нелл тоже попыталась подняться, но тут же упала.
- Вставай! - прошипел ей рыбак. - От этого зависит твоя жизнь!
Он подхватил ее под мышки и подтянул вверх, а она прильнула к нему, вцепившись в него как клешнями. Казалось, она вот-вот снова свалится, но какая-то внутренняя сила все же помогла ей выпрямиться. Она была сейчас больше похожа на труп, чем на живую женщину.
Вероотступник выстроил первую группу пленных в шеренгу, потом обернулся и обратился ко всем:
- Мы будем вас выводить на палубу, группами, подышать воздухом. Так доктор приказал. Если кто не сможет забраться по трапу на своих двоих, выбросим за борт. Один человек из каждого ряда останется здесь и уберет все ваше дерьмо, прежде чем выйдет на палубу. Потом принесете с собой воды и все тут вымоете.
Он взял у второго пирата железную бадейку и сунул ее женщине из первой группы поднявшихся пленников. Кэт отвернулась, когда та начала собирать нечистоты с трюмного настила, и про себя эгоистично взмолилась, чтобы эта гнусная работа не досталась ей.
Она равнодушно смотрела, как три группы оборванных невольников, следуя полученным приказаниям, вылезли из трюма и спустя некоторое время вернулись назад, как чистили и мыли трюм, как они вновь занимали свои места на скамьях. У нее даже закололо ступни, так хотелось выбраться наружу, она как будто начала ощущать соленый привкус морского воздуха, который встретит их наверху.
Наконец, после страшно долго тянувшегося промежутка времени, Ашаб Ибрахим добрался до их ряда и отомкнул замок.
- Вставайте, и все наверх! - скомандовал он.
Они с трудом встали, шатаясь на нетвердых ногах, стараясь не свалиться. К собственному ужасу, Кэт обнаружила, что после двух недель пребывания в скрюченном состоянии ноги отказываются ее держать, даже при том, что она сильно исхудала. Она повалилась на мужчину, сидевшего в ряду перед ней, тот выругался от неожиданности.
Предатель-англичанин ухватил ее за руку и поднял на ноги.
- Жаль будет выбросить тебя за борт, моя птичка. Такой дорогой груз! - И засмеялся.
Пунцовая от негодования, Кэт кое-как заставила мышцы повиноваться и, пошатываясь, побрела за остальными в своей тяжелой шерстяной рубахе. Оковы больно давили на ноги и били по щиколоткам. Грязная работа по уборке досталась кому-то другому из их ряда.
На верхней ступеньке трапа порыв свежего воздуха ударил ей в лицо, как сжатый кулак. На секунду закружилась голова, и Кэт потеряла ориентацию. От яркого света пришлось крепко зажмуриться и ухватиться за боковину люка. Кто-то подтолкнул ее сзади:
- Не задерживай!
Оказавшись на палубе, девушка, пораженная, уставилась на окружающую их синеву - необъятное лазоревое небо с перистыми облаками в вышине, похожими на конские хвосты; бескрайний океан внизу, весь в белых барашках пенящихся волн. От сверкания солнечных лучей, отражавшихся от воды, и от белизны наполненных ветром парусов заболели глаза, так что пришлось опустить взгляд на темное дерево палубы под ногами. Две недели прошло, подумала она (счет дням вели, ориентируясь по смене оттенков тьмы, царившей в трюме), две недели они не видели окружающего мира и не имели ни глотка свежего воздуха.
Она и не подозревала, какое это счастье - просто существовать в Кенджи. А желать большего, чем вот эти простые удовольствия, было, несомненно, ужасной суетностью.
Пленники, пошатываясь, пошли по палубе, спотыкаясь о свои цепи, выбросили за борт собранную в трюме грязь и дерьмо («С подветренной стороны, пожалуйста!» - насмешливо проинструктировал их вероотступник), потом таскали из-за борта ведро за ведром морскую воду и оттирали от грязи измазанные тела и одежду. Соль разъедала все поры, даже сильные мужчины стонали от боли.
Команда наблюдала за ними, и в черных глазах пиратов сверкала такая же неприязнь, почти враждебность, и такая же оценивающая настороженность, как у кошек на молочной ферме в Кенджи. При этом они явно обменивались шуточками. Интересно, что разбойники о них думают, задалась вопросом Кэт. Смеются над слабостью этих бледных и несчастных созданий? Или подсчитывают денежки, что смогут выручить, прикидывают цены, по которым выставят их на рынке? Или их мысли следуют более темными путями? Девушка съежилась под своей хламидой, используя ее и в качестве мочалки, и полотенца. Как же они, должно быть, нас презирают, думала она, грязных, как животные, покрытых вшами, жалких и больных! Они сами довели нас до такого состояния, что мы уже перестали быть людьми, и именно такими нас сейчас и видят: невольничий груз, который следует сохранить живым, чтобы хоть что-то заработать, как зарабатывают, к примеру, на овцах. Кэт продолжала скрести себя, но так и не сумела оттереть грязь до конца.