- Что написать?
- Что хочешь. Нет, погоди. - Открыв книгу где-то посредине, она повернула страницу к свету и внимательно изучила. - Пиши вот что:
«К нам в дверь судомойни нынче постучалась старуха-египтянка ». Слово «египтянка» пиши через дифтонг.
- Через что?!
Элисон закатила глаза. Несмотря на свои выходки и вольную жизнь в университете, она окончила его с хорошими результатами, получила степень и всегда смотрела на меня как на любимую, но интеллектуально недоразвитую недотепу.
- Дифтонг, дурочка. А и Е, совмещенные в одну букву. Слово «Египет» в старину писалось через совмещенное АЕ. Итак,
«К нам заявилась старуха-египтянка. Ана приехала на…» - дальше не могу разобрать.
Я забрала у нее книгу.
- Думаю, здесь написано «на муле ». - И вернула книгу назад.
-…«и ана была очинь странно адета, вся в калакольчиках и шарфах. А руки и лицо у ние были пачти савсем черные ». Слово «черные » пиши через «е»…
Я послушно все это написала. И пришлось признать, когда мы сравнили мою запись и Кэтрин, что почерки похожи гораздо больше, чем я могла ожидать. Но я все же упрямо заметила:
- У меня наклон больше, вертикальные черточки длиннее.
- У тебя больше места для письма, чем у нее. А ей приходилось писать только там, где оставалось место. Обрати внимание, даже удивительно, что она вообще умела писать- она ведь не из аристократов, верно?
Я помотала головой:
- Нет, но, думаю, у ее матери было какое-то образование, а из того, что она пишет в самом начале, вроде как следует, что хозяйка принимала в ней определенное участие, старалась как-то просветить девушку, поощряла ее образование. - Я замолчала, глядя на то, что успела написать. - Египет все же весьма далеко от Корнуолла, - с сомнением сказала я. - Ты уверена, что там именно так написано?
- Египтянами тогда называли цыган - считали, что они пришли из Египта… - Элисон помолчала. - Ты сказала Корнуолл?
А я и забыла объяснить…
- Да-да. Ее звали Кэтрин-Энн Триджинна, а сокращенно, по инициалам, - Кэт. Она жила в семнадцатом веке и была служанкой в поместье где-то в этих краях. Кажется, Кен… что-то в этом роде.
- Кенджи?
Я удивленно подняла глаза.
- Точно, именно так. А что, ты знаешь это место?
У Элисон расширились глаза.
- Это название поместья времен королевы Елизаветы, Кенджи-Мэнора, и мы сейчас находимся как раз на его прежней территории! По правде говоря, у нас тут было полно всякого барахла из Кенджи-Мэнора, масса рухляди на чердаке. Господи помилуй, да эта книжка, видимо, валялась здесь все эти четыре сотни лет! Вероятно, Кэт жила именно здесь, в этом поместье!
У меня зашевелились волосы на затылке.
- Разве помещичий дом еще цел?
Элисон заколебалась, потом ответила:
- По всей вероятности, он теперь совсем не такой, как можно было бы ожидать.
Я смотрела на нее, ожидая продолжения.
- Он… понимаешь, дом елизаветинских времен еще цел, но был весь перестроен и переделан, практически полностью. Его сейчас пытаются превратить в кондоминиум, целиком состоящий из эксклюзивных апартаментов. - Кузина недовольно засопела. - Как будто в Пензансе полно преуспевающих менеджеров высшего звена, непременно стремящихся жить в таком доме. А остальная часть поместья теперь превратилась в нечто вроде селения напоказ для туристов.
- Во что?!
Она лишь развела руками:
- Людей не стоит винить за это. Корнуолл - самое бедное графство в Англии. Все, что здесь осталось, - туризм и рыболовство, причем весьма убогое рыболовство, принимая во внимание ограничения, наложенные Европейским союзом, и постоянное присутствие иностранных плавучих рыбозаводов. Вот народ и старается заработать, на чем только можно.
- Да уж. - Картина, которую нарисовала Элисон, очень отличалась от того, что я вообразила.
- Можем попозже прогуляться туда, вот сама все и увидишь.
- Мм… - задумчиво промычала я. Маленькие острые осколки реальности начали безжалостно дырявить иллюзию, которую я столь восторженно себе нафантазировала. Аккуратные тайные записи Кэт уже стали для меня своего рода спасением от малоприятных реалий этого мира. И теперь совать нос во все углы, где когда-то обитала Кэт, означало делить ее с Элисон, а я уже поняла, что совсем не желаю ее ни с кем делить.
- Как ее, говоришь, звали? - снова спросила она, листая страницы. Тут ее глаза вспыхнули: - Ага! Кэтрин-Энн Триджинна! Знаешь, мне кажется, в нашей семье тоже был кто-то из рода Триджинна. Да нет, я даже уверена в этом! Или их звали Триганна? Или Тридженса? В Пензансе есть бакалейщик по фамилии Тридженса. Еще есть замок Триджинна возле Сент-Айвз.
Интересно, какая между ними всеми связь? У нас тут где-то валялась семенная Библия… - Эл резко помрачнела.
- В чем дело?
- Она на чердаке, - отозвалась она без всякого выражения.
- Ох! - Мне вовсе не хотелось добровольно лезть туда.
- Надо полагать, все равно рано или поздно нужно будет туда забраться… - Она оставила фразу незаконченной, словно предлагая это сделать мне.
Я ничего не сказала, но чувствовала на себе ее тяжелый взгляд.
- Ладно, слазаю туда, - с трудом выговорила я наконец. - Только скажи, где искать.
Я забралась наверх, а Элисон осталась у основания лестницы, сжимая пальцами, как клешнями, балясину перил.
Пространство чердака оказалось таким же светлым и ярким, как остальные помещения дома, только тут все вещи валялись в полном беспорядке. Огромное треугольное слуховое окно, встроенное в северный скат крыши, пропускало внутрь мощный поток дневного света, за что я была ему глубоко признательна. В одном конце чердака стоял рабочий стол Эндрю, весь заваленный бумагами. Там же обнаружился компьютер с погасшим экраном; вид у него был чрезвычайно обиженный. Его уже недели две никто не включал. Предсмертная записка, как сказала мне Элисон, была заткнута за монитор. Над серединой помещения проходила толстенная деревянная балка. На ней так и болтался обрывок веревки с перерезанным острым ножом концом - полиция перерезала, как я поняла, поскольку Элисон заявила, что так и не смогла заставить себя прикоснуться к мертвому телу. Я старалась не смотреть туда, но глаза не слушались. Веревка была ярко-синего цвета, что-то синтетическое, нейлон или полипропилен, и на вид довольно грубая, на такой, наверное, трудно завязать хороший узел. Интересно, подумала я, где же Эндрю научился вязать узлы? А руки у него дрожали, когда он затягивал петлю?
Я представила себе, как грубые волокна врезаются в нежную кожу его шеи, и заставила себя выбросить из головы эту чушь.
- Коробки видишь? - спросила снизу Элисон. Голос ее звучал фальшиво-возбужденно. - Они должны стоять рядом с большой чертежной доской.
Ну, это сооружение трудно было не заметить: огромная старая чертежная доска архитектора возвышалась в конце чердака прямо у щипца, а рядом, поставленные друг на друга, торчали три картонные коробки. Верхняя была покрыта толстенным слоем пыли; видно было, что до них долгое время не дотрагивались.
Я стащила верхнюю коробку вниз и открыла. Оттуда на меня уставилось лицо Эндрю, живое и улыбающееся, и его присутствие вдруг заполонило весь чердак. Я выронила коробку, рассыпав множество фотографий. Элисон и Эндрю, Эндрю и Элисон - ЭЭ, или «экономные эгоисты», как шутливо называли парочку друзья, - сотня, две сотни фото, снятых вместе и по отдельности; вместе с другими людьми на свадьбах, в лодках; история, запечатленная на цветной пленке «Фудзи» и упакованная в пропыленную старую коробку.
- Прошу прощения, - крикнула я вниз. - Я тут кое-что рассыпала.
Собрала фотографии и затолкала обратно в коробку, отводя взгляд от того, что на них изображено, от того гораздо более симпатичного мира. Во второй коробке были сложены старые записные книжки и дневники, выгоревшая книга записи посетителей, но ничего похожего на семейную Библию. Оставалась последняя коробка. Я с трудом раскрыла ее. Под связкой пожелтевших газет обнаружился некий здоровенный прямоугольный предмет, воняющий затхлостью. Я вытащила фолиант наружу. Кожаный переплет на ощупь был влажным и отдавал плесенью, хотя и сама коробка, и весь чердак были сухими, а крыша - водонепроницаемой; такое впечатление, что огромный том сохранял свой собственный климат.
- Нашла! - крикнула я вниз. Когда я подняла Библию, из-под задней обложки вылетело несколько листов испятнанной бумаги с почерневшими краями. На секунду мне показалось, что книга сейчас развалится на части, но потом я поняла, что это просто отдельные листки: судя по виду, старые письма. Я аккуратно собрала их и заложила обратно под обложку. Потом в последний раз оглядела чердак, где Эндрю Хоскин свел последние счеты с жизнью. Несмотря на яркий свет, проникающий в окно, атмосфера здесь была тяжелая, словно на меня давили не только балки и крыша, но и небо, звезды и все царство небесное, что над ними. Внезапно я ощутила приступ страшного отчаяния. Что я такое? Микроскопическая и бесполезная крупица жизни в огромной вселенной. И что я вообще здесь делаю? Впустую трачу свое время, расходую собственную жизнь. Ничего здесь нет; вероятно, и нигде вообще ничего для меня нет. Ни работы, ни семьи, ни мужа, ни детей, ни перспектив; и, несомненно, ничего подобного я не найду здесь, в Корнуолле. Хуже того, я женщина, и к тому же вероломная, не заслуживающая доверия. Эта мысль свалилась на меня, четкая и ясная, как зов боевой трубы, - мне следовало немедленно отсюда уехать, просто убраться подальше, куда угодно.
Схватив Библию, я сбежала вниз по лестнице, на ходу прикидывая, сколько времени потребуется, чтобы собрать вещи, вызвать такси и добраться до вокзала в Пензансе.
- Что с тобой такое? - встревоженно спросила Элисон. Взгляд ее окруженных тенями глаз был совершенно пустым. Она выглядела как чужак, случайно попавший в этот дом. А мне хотелось только одного: просочиться мимо нее и убраться отсюда.
И я уже протянула руку, чтобы отодвинуть кузину с дороги.
- Я… - И тут безумие внезапно кончилось. Я заморгала и встала, замерла в полной прострации.
Элисон забрала у меня Библию; видимо, я выглядела слишком ненадежно.
- Пошли вниз, - твердым тоном сказала она, засовывая огромный том под мышку. Другой рукой обхватила меня. - У тебя такой странный вид… Думаю, тебе не повредит чашечка чаю.
Вот так мы и поменялись ролями: она переключилась с роли жертвы на роль заботливой сиделки, а я превратилась в больную, требующую ухода и заботы. Может быть, думала я, следуя за ней на кухню, именно это ей и было нужно - поменяться со мной ролями.
На титульном листе Библии не значилось никаких Триджинна. Было полно Пенджли и Мартинов, Джонсов и Болито, несколько Лэньонсов и Стивенсов, даже один Родда - эта фамилия была мне знакома по этикетке на банке сгущенных сливок, стоявшей у Элисон в холодильнике. Но ни единого Триджинна. И я не знала, то ли радоваться этому, то ли огорчаться.
ГЛАВА 9
Кэтрин
Июль 1625 года
К нам в дверь судомойни нынче настучалась старуха-египтянка. Ана приехала на муле, и ана была очинь странно адета, вся в колокольчиках и шарфах. А руки и лицо у нее были пачти совсем черные…
Когда в дверь судомойни постучали, Кэтрин была в кухне, составляя под диктовку леди Харрис список необходимой провизии. Воздух здесь был наполнен ароматом сладкой пшеничной каши, которую Кейт Роуз, кухарка, готовила с самого утра. От одного только запаха у Кэт уже бурчало в животе.
Кейт добавила в кашу разные специи, масло и рому; Кэт теперь сильно сомневалась, что сумеет дождаться обеда.
- Пойди, глянь, кто там, Кэтрин, - велела Маргарет Харрис, ни на дюйм не отходя от продуктовой кладовой. Потом повернулась спиной к кухарке. - И как это мы умудрились израсходовать за месяц столько муки, представить себе не могу! - Леди, как и ее муж, была скуповата.
В Кенджи довольно часто являлись разные люди и по самым разным поводам: нищие, чтоб попросить милостыню, хотя их тут не особо привечали, поскольку хозяин щедро жертвовал местному приходу и рассчитывал, что делами благотворительности будет заниматься пастор; охотники, приносившие подстреленных зайцев или связку голубей; рыбаки из Маркет-Джу со своим уловом, уложенным в плетенные из ивы корзины, которые носили за спиной; эти обычно просили по гроту [20] за макрель, по пенни за сайду и по три пенса за большого угря из тех, что водились под прибрежными скалами.
Перед дверью судомойни стояло странное существо, более всего похожее на старуху, но если даже и так, то это была самая странная старуха, какую Кэт когда-либо встречала. Она как раз пыталась привязать своего тощего как скелет мула к одному из лавровых деревьев, украшавших подъезд. Это странное низкорослое существо носило на голове яркий шарф, завязанный на затылке, в ушах болтались огромные золотые кольца, корсет был сшит из лоскутов разных тканей, а широченные штаны завязаны у щиколоток шелковыми платками и шнурками, увешанными звенящими серебряными колокольчиками. Но даже не эти необычные, совершенно не подходящие женщине шаровары поразили Кэт, а цвет кожи старухи - коричневый, темный, как конский каштан.
Пару лет назад в Пензансе появились какие-то бродяги, утверждавшие, что они египтяне, они приехали с бродячим цирком; но оказалось, что они чернили себе кожу с помощью сока чернильного орешка - мошенничество раскрылось, когда местный констебль заковал их в колодки и опрокинул им на головы бочонок воды. Через два дня их выгнали из города, предварительно выпоров плетьми, и больше их здесь никто не видел. Кэт считала, что это очень плохо: настоящие они цыгане или нет, но эти люди привезли экзотические развлечения, возможность хоть краем глаза взглянуть на иной, более прекрасный мир.
Она чуть приоткрыла дверь и спросила шепотом:
- Что тебе тут нужно? Лучше убирайся отсюда потихоньку, потому что народ у нас не очень любит таких, как ты.
Старуха глядела на нее одним глазом, ярким и блестящим, как у дрозда.
- Девица с огненной головой и с добротой в сердце - вот вам отличный знак, что тут скоро начнется хороший бедлам, настоящий шабаш.
Кэтрин недоуменно уставилась на незнакомку:
- О чем это ты?
Цыганка оперлась о дверной косяк и заглянула в судомойню:
- Вон та скамья неплохо смотрится, чтоб приютить мешок старых костей, что тряслись по дорогам с самой утренней зари.
- Да не могу я тебя впустить, - нервно озираясь, сказала Кэт. - Хотя и хотела бы. Мне за такое здорово влетит. Вон в саду есть скамейка. Можешь там пока посидеть, а я, может, смогу принести попить, прежде чем ты поедешь дальше.
Старуха продолжала не мигая смотреть на нее. Потом сообщила:
- Беда ждет тебя на пути, пустишь ты меня внутрь или нет.
Кэт отступила на шаг назад.
- Какая беда?
- А за это, моя милая, ты меня покормишь, - сказала цыганка, нюхая воздух, словно щенок мопса, и ставя ногу на порог.
- О нет, лучше идем-ка со мной, - быстро сказала Кэт, не желая допустить, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Девушка выскользнула из судомойни, защелкнув за собой дверь, и повела старуху прочь, в сад, чтобы ее не было видно из окон кухни. Цыганка уселась на скамейку под яблоней и со вздохом облегчения сбросила с ног кожаные туфли с длинными носами.
- Гнусная обувка, такая же гнусная, как змей с дерева в Эдеме, - пожаловалась она, яростно растирая пальцы ног своими похожими на огромные клешни ладонями. - Я за них в Эксетере хорошую цену заплатила, серебром, а к Плимуту вся измучилась. - Она помолчала, потом распрямилась. - Наверное, придется купить в Пензансе новые.
Кэт ничего на это не сказала, и старуха закатила глаза.
- Будь доброй девицей, подай мне какую-нибудь серебрушку, а я тебе судьбу предскажу.
У Кэт перехватило дыхание.
- Так ты ворожея? Умеешь читать судьбу по линиям руки?
- Духи одарили меня таким умением, - скромно сообщила старуха. - Но оно лучше действует, когда ему помогают серебром.
- У меня нет серебра, но я могу принести тебе что-нибудь поесть, если ты голодна. Только что хлеб испекли…
Старуха недовольно засопела.
- Не могу же я надеть ломти хлеба на свои старые разбитые ноги, не так ли? - резко бросила она.
Кэт отчаянно захотелось услышать предсказание своего будущего. Но последнюю свою монету она позавчера отдала матери, и до следующего понедельника ей денег не получить.
- У нас отличный хлеб, - настаивала она. - И еще пшеничная каша варится.
При упоминании о каше старуха уселась еще более прямо. Потом широко, хоть и криво, улыбнулась Кэт, продемонстрировав весьма странный набор зубов.
- Ах, каша! Ну, сейчас это для меня сущее сокровище! Только помни, девица, если хочешь, чтоб твое будущее направляли добрые духи, надо, чтобы и в каше было полно добрых духов! Понятно?
Кэт бросилась обратно в судомойню, отчаянно соображая, как бы тайком вынести целую тарелку каши.
- Кто это был? - резким тоном спросила Маргарет Харрис, когда Кэт вошла в кухню.
- Бедная голодная старуха, - ответила Кэт, стараясь не встречаться взглядом с хозяйкой.
- Очередная побродяжка, высматривает, чего бы тут стянуть из провизии, - захихикала кухарка.
Кэт набралась духу.
- Просто бедная старая женщина, согнутая чуть не вдвое, а ее мул - самый тощий из всех, что я когда-либо видела. Я ее усадила в тени в саду.
Маргарет Харрис подошла к окну и уставилась на несчастное животное.
- Боже правый, проклятая скотина ест мою лаванду! Кейт, сейчас же ступай во двор и скажи малышу Уилли, чтоб он увел его к себе и дал ему ячменя. - Она повернулась обратно к Кэт. - А ты можешь вынести этой старухе каравай хлеба вчерашней выпечки. И набери ей воды из колодца. Попрошайкам не стоит привередничать.
Кэт потянулась за кувшином, но леди Харрис перехватила ее руку:
- Ты бы сперва как следует подумала, девочка. Эти бродяги всегда приносят с собой из городов самые разные болезни. А нам здесь не нужна ни оспа, ни чума. У нее наверняка найдется какой-нибудь свой сосуд для питья.
После чего леди Харрис быстро вышла из кухни, словно ее горничная уже могла подцепить от бродяжки какую-нибудь заразу.
Кэт схватила один из двенадцати свежих румяных круглых хлебов, которые остывали на подставке, - их недавно положили туда кухарка и Нелл. Затем совершенно дерзко схватила старую оловянную миску и быстро опустила в котел с булькающей кашей. На полу стоял глиняный кувшин с ромом; подхватив его, Кэт плеснула в миску добрую порцию, в довершение всего пролив часть себе на туфли.
- Господи помилуй! - Теперь придется отмывать их у колодца или ходить весь день, попахивая спиртным, что вовсе не поможет восстановить ее и так уже запятнанную репутацию. Прижимая хлеб и миску к груди, девушка бросилась обратно в сад.
Пальцы цыганки вцепились в миску, как когти сокола в мышь. Секунду обе женщины стояли друг против друга, обе держась за миску, и Кэт вдруг ощутила странную слабость в ногах. Потом египтянка резко оборвала эту связь. Подняв миску ко рту, она втянула в себя ее содержимое, едва успев перевести дыхание, одним совершенно волчьим глотком.
- Рому маловато, - заключила она, вытирая губы и возвращая Кэт пустую миску. Хлеб старуха засунула в ужасно глубокий карман своих штанов.
Кэт надула губы. Она ожидала если не благодарности, то хотя бы признательности за беспокойство. Девушка вытянула вперед ладонь, надеясь, что духи по крайней мере будут теперь к ней более благосклонны, но старуха оттолкнула ее руку. И у Кэт возникло инстинктивное ощущение, что бродяжка не желает, чтобы она к ней прикасалась.
- Ты ведь обещала погадать мне! - резко бросила она. - Именно поэтому я и принесла тебе каши и хлеба, рискуя получить взбучку от хозяйки!
- Не гнева хозяйки тебе нужно беречься, девица, - заявила в ответ старуха. И жутко сморщила лицо. -
Ладно, раскину для тебя камни, посмотрим, что они предскажут; но не вини, если тебе не понравится то, что услышишь. - Говоря это, она сунула руку в другой объемистый карман своих штанов и извлекла кожаный кисет, в котором при движении что-то побрякивало. - Прикоснись к камням, девица, и думай о том, что тебя больше всего тревожит, - велела она, и Кэт сделала так, как она сказала, подумав в Робе, о своем страхе перед грядущим замужеством, о напрестольной пелене и мечтах о бегстве. Камешки были холодные на ощупь и гладкие, как голыши из ручья, но с одной стороны шершавые.
- Теперь вытащи четыре камня, по одному, и положи вон там на землю.
Кэт гладила камни пальцами, словно стараясь умиротворить их, смягчить то, что они готовы были ей предсказать. Потом выбрала один и положила его на землю. На оборотной его стороне обнаружились три линии, врезанные в поверхность, напоминающие кривую букву С.
- Это твое прошлое, - сказала старуха. Она уставилась на камень, как курица на червяка. - Тут какая-то тайна, - промолвила она. - Дикая смесь крови у тебя, моя милая, и кровь эта скоро проявит себя. Бери следующий.
Кэт нахмурилась. На втором камешке оказался рисунок, напоминающий два разорванных звена цепи.
- Это означает время перемен, но результаты этих перемен будут зависеть от твоей настойчивости и упорства.
Кэт сжала челюсти. Если для того, чтобы убраться отсюда, ей нужны настойчивость и упорство, их у нее найдется в достатке. Но если хозяева собираются выдать ее до конца лета замуж за Роберта, настойчивость вряд ли ей поможет.
- И когда мне нужно проявить настойчивость? И как долго мне ее проявлять? - выпалила она. - Боюсь, что есть некоторые вещи, которые могут оказаться непереносимыми и необратимыми, что бы я ни делала.
Старуха клацнула зубами.
- Терпение, моя птичка, терпение. Бери третий:
Она проследила, как Кэт вытаскивает очередной камешек и кладет его рядом с двумя первыми. На камне был выбит зигзаг.
- Ох, молния! - Цыганка скорчила гримасу. - Знак отказа от суетности, знак гнева Господня.
Кэт нахмурилась. Пророчество звучало прямо как слова Нелл Шигуайн.
- Ты уверена? А другого значения этот знак не имеет?
- Не подвергай сомнению мудрость камней, милочка. Если не хочешь услышать худшего.
- Не думаю, что твоим камням стоит верить!
- Что ж, тогда я не стану гадать и отправлюсь дальше. Кэт вздохнула:
- Пожалуйста, продолжай. Я должна все выслушать до конца, если ты не против.
Она быстро вытащила из кисета четвертый камешек и положила на землю. Символ на нем напоминал угловатую, грубо вырезанную букву R.
Цыганка разразилась хохотом.
- Ага, ага, вот оно! - прокаркала она. - Так я и знала, знала! Да-да, иногда духи громко вещают старой Мэгги! Вот оно, все ясно как день: Raido, дальняя дорога! Тебе предстоит дальняя дорога, моя птичка, очень долгое путешествие, и в конце этой дороги тебя ждет единение Земли и Небес, и все твои мечты сбудутся.
Кэт подозрительно уставилась на нее. Обещание долгого путешествия было именно то, что она больше всего хотела услышать: до самого Лондона, если повезет. Но слова о единении Земли и Небес насторожили ее. Может, они означают, что путешествие - это весь ее жизненный путь, который окончится смертью и вознесением души? Конечно, неплохо, однако подобное пророчество, несомненно, относится ко всем и к каждому из детей Божиих. Она начала подозревать, что у гадалки имеется в запасе немало подобных шарлатанских штучек, которые та всегда готова преподнести любому встречному в надежде, что тот останется вполне доволен туманными обещаниями.
- Кэтрин-Энн Триджинна, что это ты, по-твоему, делаешь, общаясь с подобным созданием?! - По дорожке к ним стремительно приближалась леди Маргарет Харрис.
У Кэт вспыхнуло лицо. Оловянная миска лежала на виду, и хозяйка не могла не опознать свою собственность.
- И ты тоже! - Теперь гнев хозяйки Кенджи-Мэнора был обращен на старуху цыганку. - Сейчас же убирайся отсюда со всей своей дьявольщиной, иначе будет худо! За ворожбу и общение с духами тебя на костре сожгут как ведьму! Тебе еще здорово повезло, что я истинная христианка и держусь того мнения, что душу не следует освобождать от грешного тела именно таким жестоким образом. Однако если я еще раз увижу тебя на своих землях, обольщающую моих слуг, можешь быть уверена - наш констебль вывезет тебя подальше в море и ты встретишься со многими из своих соплеменников, чьи кости лежат на дне! Давай забирай свое шелудивое животное и убирайся прочь. И не задерживайся в Пензансе, я все равно об этом узнаю!
Леди Маргарет ухватила Кэт за руку, но сразу же отпрянула:
- Клянусь ранами Господними, Кэт, от тебя спиртным пахнет! Ты, стало быть, еще одно преступление добавила к общему счету! И почему такой порядочный человек, как Роберт Болито, желает взять в жены подобную грешницу? Никак не могу этого понять! Тебе нужно срочно исправляться, иначе жених от тебя откажется, и ты останешься старой девой или станешь чем-нибудь еще хуже.
Старуха собрала свои камешки и убрала их в кисет. Потом выпрямилась и посмотрела леди Харрис прямо в глаза:
- Большая беда падет на этот дом, и ничто не остановит ее, что бы я ни сказала, что бы ни сделала. Долгой будет твоя жизнь, леди, хозяйка Маунта, - тут она отвернулась в сторону, - но муж твой очень скоро будет лежать в могиле. -
Это она буквально прохрипела. А потом прошипела, повернувшись к Кэт: - А тебе, моя птичка, не стоит бояться замужества.
Кэт недоуменно уставилась на нее:
- Почему это?
- А потому, что пока ты зовешься Кэтрин, замуж в этом мире ты не выйдешь, - ответила цыганка и, жалостно хромая, пошла прочь.
В ту ночь, вертясь в своей узкой постели, Кэт размышляла над словами старухи. Она весь день думала над этими предсказаниями; они скрутились у нее в голове в настоящую головоломку. Иногда девушке казалось, что она нашла объяснение, вытащила кончик нити, ведущий к истине, и та уже засияла ярким светом прямо у нее в руках - например, ей не следовало бояться замужества, потому что она никогда не выйдет замуж. Но эта мысль тут же оказывалась подпорченной осознанием того, что, если она никогда не выйдет замуж, это просто ужасно. Быть прикованной к одним и тем же работам во все свои дни, повиноваться капризам хозяйки любого дома, в каком она может оказаться, зависеть от благорасположения и благотворительности посторонних людей - разве это не более страшная доля, чем замужество? Пусть Роберт туповат и скучноват, пусть совсем небогат, но все же по крайней мере он добрый и порядочный человек, трудяга, который сможет обеспечить ей любые удобства и уют, какие только сможет себе позволить. Потом Кэт стала размышлять отой большой беде, о которой говорила цыганка. Неужели в этот уголок Корнуолла опять пожалует чума? Она уже унесла ее отца, крепкого и здорового мужчину. Если уж болезнь его смогла скрутить и одолеть, то, несомненно, сметет все на своем пути. Или на этих мирных берегах разразится война, как было в конце прошлого века? Правда, цыганка сообщила, что настойчивость и упорство спасут Кэт, значит, ни война, ни чума ей не страшны… А как насчет дальней дороги, долгого путешествия, что было ей обещано, дороги, которая закончится единением Земли и Небес?
Этот вопрос тревожил Кэт более всего остального.
Может быть, в конце концов она все же отправится в Лондон, чтобы жить там в большом дворце и вращаться в высшем обществе, и тогда кто знает, каким будет ее будущее? Хотя воспоминание о том, как ее лапал сэр Джон Кили гру, заставляло девушку вспыхивать от стыда и отвращения, оно доказывало, что благородные господа находят ее достаточно красивой, чтобы целовать. А может, эта цыганка все-таки ошиблась, заявив, что Кэт никогда не выйдет замуж? В конце концов, она еще сказала, «пока ты зовешься Кэтрин», не выйдешь замуж «в этом мире». Может быть, этот «иной мир» как раз и ожидает ее в другом месте, если графиня Солсбери заберет ее с собой и увезет отсюда, чтобы она стала ее личной вышивальщицей и горничной… Может, эта высокородная леди придумает для нее новое, более утонченное прозвище.
Это соображение направило ее мысли на предстоящую вышивку напрестольной пелены. Ведь, несомненно, эта работа потребует настойчивости и упорства. Взволновавшись при этой мысли, Кэт достала из-под кровати свои наброски узоров и осторожно развернула.
Древо познания Добра и Зла раскинулось перед ней в свете свечки, стилизованное и очень изящное. В ветвях распевали птицы, цветы всех видов и форм расцветали во всей красоте, мелкие животные резвились возле корней. По обе стороны от ствола стояли, опираясь на него, мужчина и женщина, стыдливо прижав животы к дереву. Рука Евы уже коснулась яблока, которое обещало ей познание и проклятие.
Кэт долго и пристально изучала свой набросок, и чем больше она на него смотрела, тем больше убеждалась, что именно здесь находится ключ к застрявшей у нее в мозгу головоломке. Она водила пальцем по изящным контурам, гладя подушечками грубый холст, словно ожидая, что он заговорит.
- Дальняя дорога, - прошептала она. - Единение Земли и Небес.
И вдруг головоломка раскрылась, и перед ней возник ответ: Древо Жизни, с его корнями, уходящими глубоко в Землю, и ветвями, устремленными в Небеса, соединяло мир приземленный и нечестивый с миром Божиим, царствием небесным, в единый изящный символ. Для Кэт этого было вполне достаточно. Она увидела свой знак: теперь она ясно глядела в будущее.
Завтра, после церкви, она посвятит всю свободную вторую половину дня работе над напрестольной пеленой, которая спасет ее, поведет дальнею дорогою и откроет новую, прекрасную жизнь, вдали от Кенджи, вдали от Роберта, вдали от Корнуолла, - жизнь, о которой она всегда мечтала.