Мы истинные интернационалисты

Октябрь 2001

В сентябре 2001 года президент Европейского Союза и премьер-министр Бельгии Ги Верхофштадт написал открытое письмо «антиглобализационному движению». «Вы как антиглобалисты выражаете вполне правомерную озабоченность, — говорится в письме, — но для нахождения правильного решения нам нужно больше глобализации, а не меньше. В этом парадокс антиглоба­лизации. Ведь глобализация может служить делу добра точно так же, как она может служить делу зла. Что нам нужно, так это глобальный этический подход к природному окружению, к трудовым отношениям и к монетарной политике. Иными сло­вами, стоящая перед нами сегодня задача не в том, чтобы ме­шать глобализации, а в том, чтобы дать ей этический фунда­мент». (Целиком письмо премьер-министра можно прочитать на www. premier. fgov. be/topics/press/e_press23. html.) Письмо вызвало оживленную полемику, и тогда Верхофш­тадт созвал «Международную конференцию по глобализа­ции» в бельгийском городе Тенте, пригласив ответить на письмо ряд докладчиков, в том числе Наоми Кляйн. Ниже приводится ее речь (в чуть расширенном виде), прочитан­ная на конференции.

Премьер-министр Верхофштадт,

Благодарю Вас за письмо «протестующим антиглобалистам». Крайне важно, что Вы начали эти публичные дебаты. Должна признаться, что за последние несколько лет привыкла к другому отношению со стороны мировых лидеров: нас либо сбрасывают со счетов как часть маргинального бродячего цирка, либо при­глашают на переговоры за закрытыми дверями, где никто ни пе­ред кем не подотчетен.

Я уже начала думать, что к критикам глобализации осталось только два рода отношения: маргинализация и кооптация. Ах да, и криминализация. Это третий. Подлинные дебаты по этим воп­росам — открытое провозглашение различных мировоззрений — помимо слезоточивого газа и наклеивания ярлыков встречаются крайне редко.

Но может статься, здесь не так много протестующих антигло­балистов, как Вам, г-н премьер-министр, хотелось бы. Это отчасти потому, я полагаю, что многие в этом движении не видят в нас сво­их представителей. Многим надоело, что за них и о них говорят. Они требуют более прямой формы политического участия.

Много спорят также и о том, за что выступает это движение. Я, например, резко возражаю против Вашего термина «антигло­бализация». Я, как мне представляется, вхожу в сеть движений, которые борются не против глобализации, а за более глубокие, отзывчивые демократические системы на местном, националь­ном и интернациональном уровнях. Эта сеть столь же глобальна, как и сам капитализм. И это, вопреки Вашему высказыванию, никакой не «парадокс».

Хватит отождествлять базовые принципы интернационализ­ма и взаимосвязанности — принципы, против которых выступа­ют только луддиты и узкие националисты, — с конкретной эко­номической моделью, причем весьма спорной. Речь идет не о до­стоинствах интернационализма. Все активисты, которых я знаю, — ярые интернационалисты. Нет, мы ставим под вопрос интернационализацию только одной экономической модели — неолиберализма.

Если проводить подлинные дебаты, то, что мы называем «гло­бализацией», должно быть переформулировано не просто как неизбежная стадия человеческой эволюции, но как глубоко политический процесс: набор продуманных, обсуждаемых и обра­тимых вариантов того, как глобализоваться.

Путаница в вопросе о том, что мы подразумеваем, применяя термин «глобализация», происходит отчасти потому, что данная экономическая модель имеет тенденцию относиться к торговле не как к составляющей интернационализма, а как к перекрываю­щей его инфраструктуре. Она постепенно заглатывает все осталь­ное — культуру, человеческие права, природное окружение, саму демократию — в пасть торговли.

Когда мы ставим под сомнение эту модель, мы обсуждаем не достоинства торговли без границ товарами и услугами, а послед­ствия идущей во всем мире глубокой корпоратизации, то, как «общая собственность» трансформируется и переделывается — урезается, приватизируется, дерегулируется, — и все во имя уча­стия и возможности конкурировать в глобальной торговой сис­теме. То, что разрабатывается как ВТО, не есть набор правил тор говли, а трафарет безразмерного, одного на все случаи жизни правительства, так сказать, «МакДогмы». Вот этот-то трафарет нами и оспаривается.

После 11 сентября американцы вплотную сталкиваются с этим прессом: их больницы, почтовые отделения, аэропорты и системы водоснабжения стараются как-то справляться с терро­ризмом, который проникает через прорехи в государственном секторе. И миллионы людей, теряющих работу, выясняют, что их уже не подстраховывает никакая социальная сетка безопаснос­ти, — это еще одна уступка во имя торговли. Канадцы сегодня идут на экстремальную уступку: контроль над своими граница­ми в обмен на продолжение свободной торговли с США.

Сотни тысяч человек собираются у дверей совещаний по тор­говле не потому, что они против торговли как таковой, а потому, что реальная потребность в торговле и инвестициях систематически используется для подрыва самих принципов самоуправления. «Уп­равляйте по‑нашему, или останетесь в стороне» — вот что сходит за принцип многосторонних отношений в эпоху неолиберализма.

По мере прояснения уязвимых сторон этой экономической модели мы становимся способны учиться на своих ошибках, све­рять эту модель с преследуемыми нами целями и спрашивать: сто­ят ли того все эти жертвы? Похоже, что не стоят. После 11 сентяб­ря политики продолжают в своем же духе: налоговые льготы для бизнеса и дальнейшая приватизация служб в США и во всем мире. Один из первых пунктов повестки дня очередной [ноябрь 2001 г.] встречи Всемирной торговой организации — Генераль­ное соглашение по торговле услугами, профильное соглашение, которое последовательно добивается проникновения рынка в государственные службы, включая сюда здравоохранение, об­разование и водоснабжение. Оно также ограничивает способность правительств устанавливать и проводить в жизнь здравоохрани­тельные и экологические стандарты.

Но странам нужна торговля, говорите вы, особенно бедным странам, а чтобы была торговля, нужны правила. Разумеется. Но почему бы не выстроить архитектуру международных связей на принципах прозрачности, подотчетности и самоопределения, что делало бы свободными людей, а не либерализированным — ка­питал?

Это означало бы проведение в жизнь тех самых прав чело­века, что делают возможным самоопределение, вроде права фор­мировать независимые профсоюзы через Международную орга­низацию труда (МОТ). Это означало бы снятие диктата, кото­рый систематически держит демократию в оковах: долгов, программ структурного урегулирования, насильственной при­ватизации. Это также означало бы исполнение давних обеща­ний земельной реформы и компенсаций за рабство. Междуна­родные правила можно составить так, чтобы демократия и на­родное представительство были не просто пустыми словами.

Не сомневаюсь, что Вы, г-н премьер-министр, согласитесь со всем этим. Действительно, читая Ваше письмо, я поражалась сход­ству провозглашаемых нами целей. Вы призываете к «глобально­му этическому подходу к природному окружению, к трудовым отношениям и к монетарной политике». Я тоже желаю этого. Тог­да — вопрос по сути: зачем мы здесь, о чем наши дебаты?

Увы, о чем дебаты и о чем должны быть дебаты (а иначе никогда не будет мира у дверей саммитов) — это послужные списки. Не слова, а дела. Не добрые намерения — в таковых не­достатка не бывает, — а суровые и все ухудшающиеся факты: стагнация оплаты труда, резкое увеличение пропасти между богатыми и бедными, эрозия базовых услуг по всему миру.

Несмотря на всю риторику открытости и свободы, мы ви­дим, как постоянно воздвигаются и становятся выше все новые заграждения: вокруг центров беженцев в австралийской пусты­не, вокруг двух миллионов граждан США в тюрьмах; загражде­ния, превращающие целые континенты — Северную Америку, Европу — в крепости, отгораживающие их от Африки. И, конеч­но, заграждения, воздвигаемые всякий раз, когда мировые лиде­ры собираются вместе на совещание.

Глобализация должна была, по идее, приносить открытость и интеграцию, а наши общества неуклонно становятся все более закрытыми, более охраняемыми, требующими все больше секью-рити и военных для сохранения несправедливого статус-кво.

Глобализация должна была, по идее, создавать новую систе­му равенства между народами. Мы сходились вместе и соглаша­лись жить по одним и тем же правилам — во всяком случае, так было сказано. Но теперь очевиднее, чем когда-либо, что большие игроки по-прежнему устанавливают правила и проводят их в жизнь, часто навязывая их всем, кроме себя, — будь то сельскохозяйственные или сталеплавильные субсидии или импортные пошлины.

Такого неравенства и асимметрии, всегда бурлящих ниже поверхности, теперь избежать невозможно. Многие страны, прошедшие или проходящие через экономический кризис — Россия, Таиланд, Индонезия и Аргентина, чтобы не перечислять слиш­ком много, — были бы рады крайним мерам правительственного вмешательства, какие были предприняты недавно для спасения экономики США, вместо суровой экономии, какую предписыва­ет МВФ. Губернатор Вирджинии объяснил сокращение налогов и рост субсидий в США тем, что американская рецессия — это «не ординарный экономический спад». Но что делает экономи­ческий спад «экстраординарным», требующим расточительного экономического стимулирования, в отличие от «ординарного», требующего жесткой экономии и горьких лекарств?

Самая поразительная из этих недавних бесстыдных демон­страций двойных стандартов относится к лекарственным патен­там. По правилам Всемирной торговой организации страны вправе нарушать патенты на спасающие жизнь лекарства при чрезвычайном положении национального уровня. И однако же, когда Южная Африка попыталась использовать лекарства от СПИДа, крупные фармацевтические компании предъявили ей иск. Когда Бразилия попыталась сделать то же, ее приволокли в трибунал ВТО. Миллионам людей, живущих со СПИДом, по сути дела, сказали, что их жизнь ценится ниже лекарственных патентов и выплаты долгов, что для их спасения просто нет де­нег. Всемирный банк говорит, что пора сосредоточиться на про­филактике, а не на лечении, что означает смертный приговор миллионам.

А чуть раньше в этом же месяце Канада решила нарушить па­тент фирмы Bayer на Cipro, предпочтительный антибиотик против сибирской язвы (порошок с возбудителем сибирской язвы использовался в террори­стических целях в США в 2002 г.). Мы заказали миллион таблеток «generic» — того же лекарства, но без фирменного названия. «Это экстраорди­нарные, необычные времена, — сказал представитель Health Canada (Федеральное ведомство здравоохранения). — Канадцы вправе ожидать и требовать, чтобы их пра­вительство приняло все необходимые меры для их здоровья и бе­зопасности». Заметим, что в Канаде до сих пор не зарегистрирова­но ни одного случая сибирской язвы.

Хотя впоследствии, когда Bayer снизил цены, это решение было отменено, здесь сработала та же самая логика: когда речь идет о развитых странах, правила применяются по-другому. Сте­пень подчинения абстрактной экономической теории стала мощ­ным разделителем по уровням. Богатые и могущественные стра­ны выбирают, когда им надо следовать провозглашенным прави­лам, а слаборазвитым говорят, что каждым их движением должна управлять экономическая правоверность, что они должны отдать­ся на милость идеологии свободного рынка, которую отбрасыва­ют, когда она им неудобна, даже сами ее творцы. Когда слабораз­витые страны ставят потребности своих граждан выше интере­сов иностранных инвесторов, их чернят как протекционистов и даже как коммунистов. А при этом протекционистские правила, которые выпестовали британский промышленный переворот, были настолько всеобъемлющими, что незаконным считалось даже похоронить человека, не представив доказательства, что его саван был выткан на британском станке.

Какое отношение это имеет к нашим дебатам? Мы слишком часто делаем вид, будто неравенство существует и углубляется только в силу национальных черт характера, или потому, что мы не набрели на правильный свод правил, на безупречную формулу, как если бы это неравенство было неким вселенским недосмот­ром, неким сбоем в нормально функционирующей во всех прочих отношениях системе. И всегда в этих дискуссиях отсутствует воп­рос о власти. А ведь множество дебатов о теории глобализации на самом деле суть дебаты о власти: кому она принадлежит, кто ею пользуется и кто ее маскирует, притворяясь, что она уже не важна.

Но уже недостаточно говорить, что справедливость и равен­ство ждут за поворотом, и при этом не предлагать ничего в залог, кроме благих намерений. Мы только что прошли через период высочайшего экономического процветания, времени несдержан­ности и изобилия, когда и надо было бы обратиться к коренным противоречиям этой экономической модели. Теперь мы вступаем в период спада, и вот теперь от тех, кто уже и так понес слишком большие жертвы, требуют еще больших.

Неужто нас и правда можно умиротворить посулами, что наши проблемы разрешит более развитая торговля? Более стро­гая защита лекарственных патентов и большая приватизация? Сегодняшние глобализаторы похожи на врачей с единственным лекарством: какой бы ни была болезнь — будь то нищета, мигра­ция, климатические изменения, диктатуры, терроризм, — в каче­стве лекарства всегда прописывается побольше торговли.

Г-н премьер-министр, мы не антиглобалисты. На самом деле, мы тоже проходим через собственный процесс глобализации.

И именно из-за глобализации система находится в кризисе. Мы слишком много знаем. На уровне масс слишком велика комму­никация и мобильность, чтобы пропасть оставалась на месте. Не только пропасть между богатством и бедностью, но и между ри­торикой и реальностью. Между сказанным и сделанным. Между посулами глобализации и ее реальными последствиями. Пришла пора засыпать эту пропасть.