Не бывает детей, слишком нежных для порки – они как жесткий бифштекс, чем крепче их бьешь, тем они нежнее.
Эдгар Алан По. «Пятьдесят мыслей».
Я не пропагандирую физическое наказание, но я считаю, что оно менее вредно, чем продолжительное глухое раздражение. Шлепнув ребенка, вы отведете душу, и все станет на свои места.
Доктор Спок «Ребенок и уход за ним».
Шлепок воспет не одним психологом и педагогом.
В Испании число маленьких детей, подвергающихся насилию со стороны родителей, с 2001 по 2005 год выросло с 2600 в год до 6400 (объясняется это, вероятно, большим числом обращений в полицию, а не обострившейся проблемой). За тот же период от руки родителей погибало от 8 до 16 детей в год. Статистика эта была предоставлена полицией и собрана исследователями из Центра по изучению насилия под покровительством королевы Софии92. Однако цифры эти включают в себя лишь те случаи, которые посчитали достаточно серьезными для вмешательства полиции, и не включают дела, которые рассматривала полиция автономных регионов Страны Басков и Каталонии. В США в 1995 году было зарегистрировано 1185 смертей – прирост немногим более 10% за 10 лет73. И при этом пары никак не связанных друг с другом убийств, совершенных подростками, достаточно, чтобы поднялась волна истерии («Неужели мы растим монстров?»), словно это дети регулярно издевались над своими родителями. Я слышал по радио выступление одного эксперта: он утверждал, что всему виной вмешательство государства в дела семьи, потому что за год до этого был принят закон, запрещавший бить детей. Вовремя данная затрещина, оказывается, могла предотвратить эти убийства! Восьмилетний ребенок, получив хороший подзатыльник, понимает, что конфликты можно разрешать насилием и что сильному позволено навязывать свою точку зрения слабому. Не вижу, как подобные усвоенные в детстве уроки и этот блестящий пример могут помочь удержать ребенка от убийства.
Давайте разберем конкретный пример. Хайме считает себя хорошим мужем и терпеливым отцом, но иногда он выходит из себя. У Сони очень трудный характер, она никогда не делает, что ей говорят, и вечно спорит. Она «забывает» убрать постель, даже если ей об этом по десять раз напоминаешь. Она привередничает из-за еды; если что-то в тарелке ей не приглянулось, она даже в рот это не возьмет. Выключаешь телевизор – она включает его снова, даже не взглянув на тебя. Она берет деньги из твоего бумажника, даже не спросив. Она вечно влезает в разговор. Стоит ей разозлиться (а случается это часто), она заливается слезами, убегает в комнату и хлопает дверью. Иногда она запирается в ванной; в такие моменты она вообще не слушает никаких аргументов и ничем ее не успокоишь. Однажды, чтобы выгнать ее из ванной, Хайме вообще пришлось выбить дверь. Но особенно его приводит в бешенство, когда она показывает, что ни капли его не уважает. Вот, к примеру, вчера вечером Соня взяла со стола лист бумаги порисовать.
– Я сказал тебе не брать бумагу без разрешения? – говорит Хайме.
– Да кто ты, чтобы мне приказывать?! – возмущается Соня. – Хочу и беру!
– Не смей со мной так разговаривать! – орет Хайме и дает ей затрещину. – Сейчас же извинись.
Но Соня не только не извиняется, она вскакивает и дерзко отвечает:
– Это ты тут должен извиняться!
Хайме снова влепляет ей затрещину.
– Придурок! – орет она и убегает.
Только титаническим усилием воли Хайме заставляет себя не погнаться за нею. В такие моменты лучше всего мысленно считать до десяти. А Соня, конечно же, до конца недели будет под домашним арестом.
Вот такая история из жизни. А теперь представим, что Соне семь лет и Хайме – ее отец. Что скажете о такой ситуации? Разве это не один из тех случаев, когда любой может сорваться? Разве не помогла та затрещина Хайме отвести душу, как это выразительно сформулировал доктор Спок? Как бы в такой ситуации поступили все эти фанатики, запретившие бить детей? Потащили бы отца в суд за то, что он стукнул дочку, которая, между прочим, сама на это напрашивалась? Разве не лучше было бы предоставить семьям самим разрешать подобные конфликты, без постороннего вмешательства? Возможно, вы даже думаете, что пара вовремя данных затрещин – и девочка эта вообще никогда не выросла бы настолько непослушной и дерзкой? Похоже на типичный случай ребенка, испорченного вседозволенностью, ребенка, чьи родители не умеют устанавливать границ, не поддерживают в доме необходимый уровень дисциплины: сегодня они что-то терпят, а завтра из-за того же срываются, и в результате ребенок не знает, что и думать, и глубоко несчастен.
А что если я скажу вам, дорогие мои читатели, что Хайме действительно отец Сони, но лет ей не семь, а семнадцать? Меняет ли это что-нибудь? Перечитайте историю в свете этих новых фактов. Не покажется ли вам, что ей, возможно, уже многовато лет для того, чтобы давать ей затрещины, выключать телевизор или требовать просить разрешения взять банальный лист бумаги? Думаете, прилично отцу выбивать дверь ванной, если там заперлась его взрослая дочь? Не начинает ли вам казаться, что Хайме – домашний тиран, зацикленный на собственном авторитете и агрессивный и что дерзкий ответ дочери логичен и реакцию ее вполне можно понять?
И если так, то что же вас заставило так переменить свое мнение? Давайте-ка задумаемся над тем, по каким критериям мы судим о поведении отца и его дочери. Считаем ли мы, что маленькие дети должны обращаться с вещами взрослых более уважительно, чем подростки, стараться лучше запоминать, безропотно и с улыбкой исполнять просьбы родителей, вести себя покладистее и почтительнее, даже если злятся, прикладывать больше усилий к тому, чтобы сохранять спокойствие, не плакать и не закатывать скандалов? Закон подобных требований к несовершеннолетним не предъявляет. Наоборот: чем ребенок младше, тем меньше ответственности за ним признают судьи и тем снисходительнее их приговор (если до такого вообще доходит). Кто же прав – «вмешивающееся в дела семьи» государство, которое не считает ребенка ответственным за свои действия, или «здравомыслящий и благоразумный» отец, исправляющий поведение своего ребенка, пока тот еще юн? Быть может, вместо соцработников, педагогов, судов по делам несовершеннолетних и исправительных заведений для несовершеннолетних правонарушителей нужно завести колонии строгого режима и вернуть пытки для малолетних преступников?
Но остается последний, еще менее комфортный вариант. Что если я вам скажу, что Соне 27 и что Хайме на самом деле – ее муж? Нет, я не передергиваю. Перечитайте мою историю и убедитесь, что я нигде не утверждал, что Соня приходится ему дочерью. Думаете, нормально для мужа выключать телевизор посреди ее передачи, «потому что ей уже достаточно», или приказывать жене убрать постель, или заставлять есть все, что он и дает, или запрещать брать бумагу со стола, или давать ей затрещины? Кажется ли вам по-прежнему, что Хайме – хороший муж и это у Сони трудный характер, что это она его провоцирует на вспышки гнева? Разве муж не вправе исправлять и формировать характер своей жены – при необходимости наказаниями («жестокость из милосердия»)? Разве она сама перед алтарем не обещала уважать и слушаться мужа? Можно ли государству вмешиваться в сугубо частное дело?
Так отчего же, когда вы впервые прочли эту историю, вы решили, что Соня – ребенок? А оттого, что Хайме кричал на нее и бил. Подсознательно вы подумали: «Если он так с ней обращается, должно быть, она – его дочь». Нам и в голову не приходит, что она может быть взрослым человеком – точно так же, как, видя в газете заголовок «Расисты напали на прохожего», мы не подумаем, что жертвой мог быть швед.
Насилие кажется нам более приемлемым, если жертва – ребенок, и чем он младше – тем нам легче.
Давайте разберем другой пример. Продуктовый магазин; Педро – шесть лет, он просит жвачку. Майте делает вид, что не слышит его. Педро настаивает:
– Можно мне жвачку, пожалуйста?
– Нет.
– Но я хочу жвачку!
– Я же сказала: нет!
– Я хочу жвачку!
– Ты мне на нервы действуешь! Сколько раз говорить: не будет тебе никакой жвачки! – кричит Майте, хватает ребенка руку и тащит его к выходу.
Кому такая сцена не знакома! Легко представить, как мать в такой ситуации выходит из себя.
Но что если Майте – не мама Педро? Что если мама Педро – вы, дорогая моя читательница? Вы дали сыну денег на жвачку и отправили в магазин (он прямо в вашем доме, на первом этаже), а Майте, работница магазина, вот так с ним там обошлась. Разве вы не нажалуетесь на нее? Да вы вообще больше в этот магазин ни ногой!
Мы с большей готовностью терпим насилие по отношению к ребенку, когда агрессор – родитель или учитель, чем когда это посторонний. Более того, постороннему вы вообще никогда не позволите подойти к вашему ребенку на улице и ударить.
Ну а сам ребенок, какое насилие будет терпеть с большей готовностью он? Затрещина от незнакомого человека – это больно и страшно. Но от родных папы и мамы! Это не только боль и страх, это еще и шок, смятение, чувство, что вас предали, и чувство вины (да-да, вины; вам это может показаться невероятным, но дети склонны думать, что если им влетело, значит, они в чем-то виноваты; так думают даже те, кого избивают родители-алкоголики). Посторонние причиняют только физическую боль, родители – еще и боль душевную.
Теперь представьте, что ваш десятилетний сын подрался в школе. Сначала один другого пихнул, потом тот его толкнул, пара оскорблений – и вот они уже катаются по полу. Итог: слезы, испачканная одежда, поцарапанная коленка. Пойдете ли вы в школу писать жалобу или попытаетесь поговорить с родителями агрессора, а то и с ним самим? Скорее всего, нет, если только это не очередной случай в череде конфликтов или если сын не сильно пострадал. В конце концов, мальчишки всегда останутся мальчишками. К тому же многие отцы – и немало матерей в придачу – в такой ситуации посоветуют ребенку перестать вести себя как маленький мальчик и дать хулиганам сдачи.
Ой, погодите – я что, сказал «десятилетний сын»? Я имел в виду – тридцатилетний муж! Он поругался с коллегой по работе, и тот его отправил в нокаут, а приятели все хохотали и подначивали их: «Давай, врежь ему!» Есть разница?
Конечно, есть. Подобное поведение мы считаем неприемлемым. И конфликту такому, для того чтобы считаться неприемлемым, даже не требуется быть неединичным или закончиться сломанными костями. Вас и за меньшее по судам затаскают. Когда один взрослый подает на другого в суд за нападение, это не считается трусостью, это считается отстаиванием своих прав. И при этом дети обязаны молчать и никому ничего не говорить – ну прямо как в мафии, а тех, кто жалуется взрослым, сверстники – и даже учителя – в лучшем случае презирают74.
Мы можем выдумать сотни оправданий, но факт остается фактом: наше общество осуждает любое насилие, кроме насилия по отношению к детям. Если жертва – ребенок, а агрессор – другой ребенок, учитель или тем более родитель, мы регулярно терпим, а иногда даже и приветствуем невероятное число актов насилия. Американский социолог Дэвид Финкельхор, подробно исследовавший насилие в семье, приводит три основные причины, по которым жертвами насилия так часто становятся дети75:
1. Дети слабы и зависят от родителей.
2. Закон недостаточно защищает детей, а общество не осуждает акты агрессии по отношению к ним.
3. Дети не выбирают круг общения: они не могут по желанию сменить родителей, школу или район.
Хочу ли я сказать, что никогда, ни при каких условиях нельзя бить ребенка? Да, именно это я и хочу сказать. Как же тогда поддерживать дисциплину в доме? А вы представьте, что ваш ребенок продолжает вести себя точно так же, но он уже на пятнадцать лет старше. Вы уже больше не сможете его ударить, потому что он стал сильнее вас (и это, давайте будем честны сами с собой, – главная причина, по которой с возрастом мальчиков перестают наказывать). Так как же вы тогда будете разрешать конфликты? Начинайте готовиться заранее.
Я согласен с доктором Споком71, когда он говорит о том, что некоторые родители прибегают к еще более вредоносным формам насилия – унижению, постоянным крикам, насмешкам или издевкам. Как и во многих других случаях, тут все относительно, и ежедневно оскорблять ребенка или насмехаться над ним, может быть, хуже, чем время от времени дать ему легкий подзатыльник. Но для меня это – не оправдание подзатыльников.
Должна ли полиция арестовывать родителей, которые бьют своих детей? Или, мысля глобальнее, плохи ли те родители, что бьют своих детей иногда, или только те, что бьют их часто? Будет ли мой ребенок всю жизнь страдать от психологической травмы из-за того, что однажды двенадцать лет назад я вышел из себя и ударил его?
Конечно, полиция и суды должны вмешиваться там, где речь идет о серьезном насилии и жестокости; чуть менее серьезные случаи должны быть юрисдикцией психиатров и соцработников. Но неправдой было бы и утверждать, что бывают родители, которые ни разу в жизни не поднимали на своего ребенка руки или голоса.
Супруги, родственники, друзья и коллеги тоже иногда (а может быть, и часто) не на шутку ругаются, оскорбляют или высмеивают друг друга и даже доходят до рукоприкладства, но при этом умудряются затем мириться и мирно жить дальше. Несомненно, во многих случаях незначительного насилия как в семье, так и за ее пределами вмешательство полиции и судебной системы лишь усугубит конфликт и осложнит примирение.
По моему мнению, насилие в отношении детей отличает от любых других форм насилия именно то обстоятельство, что общество его оправдывает, и это я считаю невыразимым позором. Значительная часть населения, а также бесчисленные эксперты и интеллектуалы, во всем остальном образованные, добрые и снисходительные люди, по-прежнему утверждают, что своевременная затрещина не только допустима, но и желательна, что это полезный «педагогический» инструмент, которым мы помогаем жертве исправиться. Пострадавшему говорят: «Это для твоего же собственного блага» или даже – вершина бесстыдства – «Мне самому это больнее, чем тебе». Никто – ну или, по крайней мере, никто из жителей современных демократических стран – не посмел бы подобным образом оправдывать насилие по отношению к взрослому человеку.
Не нужно, подобно журналистам, искать экстремальные примеры с ожогами от сигарет и сломанными костями. Детей ежедневно бьют за то, что те спорят со взрослыми, на них кричат, высмеивают или оскорбляют за совершенно невинные поступки, наказывают за случайности или ненамеренные ошибки, часами держат взаперти в своих комнатах, не разрешают гулять на свежем воздухе или играть. И все это – в соответствии с неписаными законами и правилами, нормами, задним числом выдуманными и примененными полицейскими, свидетелями, судьями и палачами в одном лице, без стенограмм судебных заседаний, адвокатов и без возможности обжаловать приговор (возражения обычно приводят лишь к большей его строгости). Происходи все это не дома, а в тюрьмах, будь все эти жертвы не детьми, а преступниками и террористами, их жалобами уже давно занимался бы парламент.
Я предлагаю положить конец самооправданиям, то есть перестать думать о том, как мы поступаем, а начать поступать так, как мы думаем.
Если мы срываемся на ребенка, давайте поступать точно так же, как мы поступили бы, будь на его месте коллега или наш взрослый родственник:
• Стараться, чтобы это больше не повторялось.
• Признавать, что мы поступили плохо, и стыдиться этого.
• Просить прощения.