Археология и этногенез славян

Языком — наиболее надежным признаком этнической единицы — пользуется вполне определенная группа людей, создающих свою, особую материальную и духовную культуру. Наряду с языком и антропологи­ческим строением культуру можно считать признаком развития жизни человеческих коллективов, основанных на физическом родстве индивиду­умов. Поэтому в исследовании древнейшей истории славян археологии принадлежит ведущее место. В отличие от лингвистических данных, ко­торым часто недостает пространственной и хронологической определен­ности, материалы археологии конкретно-историчны. Ныне вопросы этно­генеза славян нельзя решать без учета данных археологии.

На первых этапах этногенетических исследований археологи должны решать вопросы самостоятельно, независимо от данных лингвистики или

38

других смежных наук. Археологу, прежде всего, необходимо приложить максимум усилий для этнического определения той или иной археоло­гической культуры по данным своей науки, и только потом допустимы сопоставления полученных результатов с выводами других наук.

Непременным условием для заключения о единстве этноса должна быть генетическая преемственность при смене одной археологической культуры другой. Если полной преемственности не обнаруживается, то неизбежен вывод о смене одного этноса другим или о наслоении одной этноязыковой единицы на другую. Поэтому ведущая роль в этногенети­ческих построениях археологов принадлежит ретроспективному методу исследования, заключающемуся в поэтапном прослеживании истоков ос­новных элементов археологических культур. От культур достоверно сла­вянских, относящихся к раннему средневековью, надлежит продвигаться в глубь столетий к тем древностям, которые генетически связаны с ран-несредневековыми, а от них — еще на ступень глубже и т. д.

Еще на заре этногенетической археологии этот метод был применен О. Монтелиусом, попытавшимся показать, что культурное развитие Скан­динавских стран от неолита до эпохи викингов не обнаруживает разры­ва и, следовательно, древние германские племена жили на севере Европы еще в эпоху неолита ⁵⁸.

После О. Монтелиуса ретроспективный метод стал основным во мно­гих археологических исследованиях. В частности, им активно пользо­вался видный германский археолог Г. Коссинна. Идя ретроспективным путем, утверждал исследователь, можно проследить корни поздних ар­хеологических культур в более ранних и, таким образом, можно пере­носить названия известных исторических народов на далекие доистори­ческие культуры. «Этот метод пользуется выводами по аналогии, так как они позволяют осветить древние, темные времена ретроспективно, идя от ясной современности или от тоже древних, но обладающих бо­гатыми источниками эпох» ⁵⁹.

В 30—50-х годах в археологии шли споры по поводу этого метода, особенно обострившиеся в связи с националистическими концепциями Г. Коссинны. Основная его идея о полном соответствии всякой археоло­гической культуры этносу подверглась в европейской литературе серь­езной |критике и не может быть в настоящее время принята безогово­рочно. У некоторых археологов возникло скептическое отношение к возможности исследования этногенеза методами их науки. Однако архео­логическая практика показала, что ретроспективный метод в этногене­тических построениях имеет первостепенное значение.

«Этническая интерпретация, — пишет К.-Г. Отто, — тесно связана с ретроспективным методом исследования. Правомерность для археологии освещать историю народов или племен и племенных групп таким путем ретроспективно — неоспорима. Очевидно, что сегодня нет больше ни­каких серьезных возражений против этого; это значило бы отрицать ис-

⁵⁸ Montelius О. Uber die Einwanderung unserer Vorvater in den Norden. — Archiv fur

Anthropologie, Bd 17, 1888, S. 151—160.

⁵⁹ Kossinna G. Die Herkunft der Germanen. Zur Methode der Siedlungsarchaologie.

Wurzburg, 1911, S. 3.

39

торическое развитие вообще или оспаривать участие археологии в ре­конструкции древнейшей истории» ⁶⁰.

Изучая этническую историю, современная археология исходит из признания устойчивости этнографических признаков. С течением времени они могут трансформироваться и заменяться новыми, но в распоряжении археологии имеются не статические факты, а материалы, отражающие эпохальную изменчивость. В распоряжении археологии находятся не отрывочные разрозненные данные, а целый комплекс материалов, отра­жающих пространственные и временные изменения. Поэтому, исследуя этнографические особенности материальной и духовной культуры того или иного народа или племени, ретроспективным путем можно просле­дить историю того или иного этноса.

В археологической литературе изредка и сейчас проявляется скеп­тическое отношение к ретроспективному методу ⁶¹, что обусловлено трудностями, возникающими при этногенетических построениях. При этом встает прежде всего вопрос о соотношении археологической куль­туры и этноса. На этот вопрос нельзя дать однозначный ответ ⁶². Архео­логические культуры, охватывающие устойчивые, многократно повторя­ющиеся однотипные сочетания особенностей материальной и духовной культуры, связанные с определенным ареалом в течение более или менее длительного времени, очевидно, соответствуют этническим общностям. Та­кие специфические черты культуры, как жилище, одежда, обряды, обы­чаи, искусство, в общем или в частностях, наряду с языком и антропо­логическим строением отличают этнические образования друг от друга во все времена их существования.

Необходимо учитывать, что при выделении некоторых археологиче­ских культур наряду с признаками этнографического порядка бывают использованы и особенности, обусловленные географической средой, или элементы, связанные с производственной деятельностью и социальным развитием. Поэтому не исключено, что отдельные археологические куль­туры, в частности те, которые выявлены не на основе комплекса при­знаков, а на базе единичных культурных элементов, могут и не соответ­ствовать этническим общностям.

Однако это не основание для пессимистического отношения к этно-генетическим построениям археологов. По мере дальнейшего накопления фактического материала по той или иной археологической культуре, после выяснения ее происхождения и судеб ее носителей обычно прояс­няется и этническая сущность культурных общностей, выделенных по археологическим данным.

⁶⁰ Otto К.-Н. Archaologische Kulturen und die Erforschung der konkreten Geschichte von Stammen und Volkerschaften. — In: Ethnographisch-archaologische Forschungen, Bd I. Berlin, 1953, S. 2, 3.

⁶¹ Монгайт А. Л. Археологические культуры и этнические общности (к вопросу о ме­тодике историко-археологических исследований). — Народы Азии и Африки, 1967, № 1, с. 53—59.

⁶² Брюсов А. Я. Археологические культуры и этнические общности. — СА, XXVI, 1956, с. 5—27; Третьяков П. Н. Этногенетический процесс в археологии. — СА, 1962, № 4, с. 3—15; Каменецкий И. С. Археологическая культура — ее определение и ин­терпретация. — СА, 1970, № 2, с. 18—36.

40

Так, близкие между собой археологические культуры I тысячеле­тия до н. э. Юго-Восточной Европы на основе ряда общих элементов были названы археологами скифскими. Согласно точке зрения, долгое время господствовавшей в историко-археологической литературе, на территории распространения всех скифских культур обитало ираноязыч-ное население⁶³. В 40—50-х годах в советской археологической лите­ратуре распространилось мнение о нескифской принадлежности пле­мен — носителей лесостепных скифских культур. Например, М. И. Ар­тамонов в ряде статей утверждал, что в пределах распространения ар­хеологически сходных скифских культур находились как скифские (соб­ственно иранские), так и нескифские (в том числе и славянские) пле-лшна, воспринявшие скифскую культуру ⁶⁴.

Новейшие изыскания в области топонимики показали, что иранские водные названия имеются не только в степной части Скифии. Они до­вольно многочисленны в ее лесостепных регионах ⁶⁵. Выявлены следы непосредственного контакта ираноязычного населения с балтами, зани­мавшими в период раннего железа обширные области Верхнего По-днепровья ⁶⁶. Работами антропологов установлено, что черепа из скифских памятников Днепровского лесостепного правобережья тождественны че­репам из других районов ареала скифских культур ⁶⁷. Следовательно, мысль о принадлежности племен лесостепных скифских культур како­му-то неираноязычному населению пришла в противоречие с очевидны­ми фактами, и от нее пришлось отказаться ⁶⁸. Впрочем, из описаний Геродота можно догадываться, что у всех скифских племен был один язык (иранский, как определено лингвистами).

Можно привести и другие примеры, подтверждающие на основе дан­ных смежных наук положение о соответствии археологических культур этносам. Уже упоминалась работа Р. Хахманна, Г. Коссака и X. Кюна, очень убедительно свидетельствующая о надежности этнических выводов на основе археологии.

Однако среди археологических культур имеются и полиэтничные. Это вполне объяснимо, ибо в древней истории человечества неоднократно имели место миграции и взаимопроникновения одной или нескольких этнических групп на территории других. Такие археологические куль­туры выделяются среди прочих прежде всего разнохарактерностью по­гребального обряда, разнотипностью домостроительства, разношерстно­стью прочих элементов культуры. Если моноэтничные археологические культуры формируются на основе одной или нескольких близкородствен-

⁶³ Rostovzeff M. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922, p. 83—112.

⁶⁴ Артамонов М. И. Венеды, невры и будины в славянском этногенезе. — Вестник ЛГУ, 1946, № 2, с. 70—86; он же. Этногеография скифов. — Уч. зап. ЛГУ, 85, 1949, с. 129—171; он же. Этнический состав населения Скифии.— В кн.: Доклады VI На­учной конференции Института археологии АН УССР. Киев, 1953, с. 169—196.

⁶⁵ Топоров В. Н., Трубачев О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего По-днепровья. М., 1962; Трубачев О. Н. Название рек Правобережной Украины.

⁶⁶ Седов В. В. Балто-иранский контакт в Днепровском левобережье.— СА, 1965, № 4 с. 52-62.

⁶⁷ Кондукторова Т. С. Антропология древнего населения Украины. М., 1972, с. 3—27.

⁶⁸ Артамонов М. И. Киммерийцы и скифы. М., 1974.

41

Рис. 4 Ретроспективная схема развития славянских древностей

ных культур и некоторая неоднородность, наблюдаемая в начальной их стадии, быстро нивелируется, то полиэтничные культуры складываются в результате взаимодействия нескольких неродственных культур.

Такова, в частности, черняховская культура, объединяющая в единое памятники с очень разнотипным домостроительством и многоликой леп­ной керамикой, могильники с разнохарактерными захоронениями. Оче­видно, что в составе населения, оставившего черняховскую культуру, было несколько племенных групп.

Исследователи, пользуясь ретроспективным методом в изучении ге­незиса тех или иных этноязыковых групп и встречаясь с многоэтнич-ными культурами, наталкиваются на целый ряд препятствий.

На заре славянской государственности и письменности славянские народы обладали довольно однородной культурой, распространение ко­торой хорошо совпадает с границами расселения славян, устанавливае­мыми по многочисленным письменным источникам. Спустившись на сту­пеньку ниже, обнаруживаем славянскую культуру VI—VII вв., по всем

42

показателям генетически связанную со славянскими древностями VIII— IX вв. А на следующей ступеньке цепочка обрывается — археологиче­ских культур первой половины I тысячелетия н. э., из которых можно было бы вывести славянские культуры VI—VII вв., не существует.

Славянским древностям третьей четверти I тысячелетия н. э. всюду территориально предшествуют или полиэтничные археологические куль­туры, или культуры, явно неславянские. Очевидно, нужно допустить, что в римское время славяне территориально в значительной степени сме­шались с иноязычными племенами. Территориальная перемешанность и сильное воздействие провинциальноримской культуры способствовали некоторой культурной интеграции славян с соседним населением. Одна­ко все этнографические элементы культуры славян не были снивелиро-ваны при этом. Полная аккультурация является следствием ассимиля­ционного процесса. Славяне же, как свидетельствуют материалы второй половины I тысячелетия н. э., не подверглись ассимиляции в римское время, а вышли на историческую арену крепким этноязыковым масси­вом, вероятно, включившим в себя и некоторые неславянские племена.

Очевидно, что при таких обстоятельствах полной эволюционной пре­емственности между славянскими культурами VI—VII вв. и предшест­вующими им быть не может. По-видимому, первоочередная задача архео­логов, работающих над проблемой славянского этногенеза, состоит в вы­явлении и изучении тех этнографических черт археологических культур римского времени, которые могут рассматриваться как славянские. Они должны быть генетически связаны с важнейшими культурными элемен-тами славян второй половины I тысячелетия н. э.

Посредством ретроспекции славянские этнографические элементы выявляются в погребальном обряде, домостроительстве и керамических материалах пшеворской и черняховской культур римского времени. Оп­ределив культурные особенности славян римского времени, можно спус­титься еще на одну ступеньку, а затем еще ниже в глубь веков.

Настоящее исследование начальной истории славянства выполнено именно таким путем (рис. 4). Материалы археологии были препарирова­ны ретроспективным методом от эпохи средневековья в глубь столетий. Таким образом, построена длинная цепь существенных компонентов ар­хеологических культур, которые этнографичны для славянства в разные периоды его истории. Ретроспективный путь, заключающийся в переходе от известного к неизвестному и являющийся единственным удовлетвори­тельным путем для археологического изучения этногенеза, плодотворен и перспективен в кабинетной работе, но неприемлем при изложении ре­зультатов исследования. Поэтому этногенез славян в этой книге изложен в исторической последовательности.

Все историко-археологические выводы и построения в работе обосно­вываются исключительно материалами археологии и не зависят от дан­ных других наук. При изложении ранней истории славян эти выводы и наблюдения сопоставляются (как бы «оцениваются») с заключениями и наблюдениями, полученными как лингвистами на материалах языко­знания, так и представителями других смежных наук.

Начало славян

Нижним звеном в цепи археологических культур, долженствующих ретроспективным путем продлить славянский этногенез в глубь веков, оказывается культура подклошовых погребений, распространенная в V—II вв. до н. э. в междуречье Вислы и Одера. Формируется она в ре­зультате взаимодействия двух культур — лужицкой и поморской, вызван­ного миграцией племен поморской культуры в восточные районы лужиц­кого ареала. Однако ни лужицкую, ни поморскую культуру невозможно относить к славянам.

Лужицкая культура получила распространение в Центральной Евро­пе (между верхней Эльбой и Вислой, включая северные области Средне­го Подунавья) в последних столетиях II и в первой половине I тысяче­летия до н. э. Ее приписывали германцам, кельтам, славянам, иллирий­цам, фракийцам. Однако, поскольку позднейшие археологические культуры, достоверно принадлежащие этим индоевропейским группам, не обнаруживают прямой генетической преемственности с лужицкой, ее, естественно, нельзя связывать с какой-либо одной из названных этно­языковых группировок.

Лужицкие древности являются составной частью культур полей по­гребальных урн, характерных для Европы в конце бронзового и в самом начале железного века. На раннем этапе в ареале этих культур наблю­дается еще довольно пестрая картина. Зато в начале I тысячелетия до н. э. ареальные различия нивелируются, и можно говорить о сложе­нии и существовании в Европе единой культурной общности полей по­гребальных урн ¹.

Эта культурная общность (рис. 5) лежит в основе культуры пракель-тов (верхний Рейн), праиталиков (Приальпийский регион), иллирийцев (на юго-востоке), прагерманцев (древнейшая германская культура — ясторфская — сложилась на основе местных древностей эпохи бронзы при участии проникшей с юга культуры полей погребений), славян (во­сточный регион лужицкой культуры) и, по-видимому, некоторых других европейских этносов. Это позволило В. Киммигу отождествить культуру

¹ Piggott S. Ancient Europe from the Beginnings of Agriculture to Classical Antiquity. Edinburgh, 1965, p. 145, 146, 168—174; Gimbutas M. Bronze Age Cultures in Central and Eastern Europe. Paris — The Hague — London, 1965, p. 296—355.

44

Рис. 5. Древнеевропейская общность

a — ареал культур полей погребальных урн на рубеже II и I тысячелетий до н. э. (по 9. Киммигу);

б — лужицкая культура; в — центральноевропейский культурно-исторический ареал (по О. Н. Трубачеву); г — восточная граница распространения древнеевропейской гидрони­мики, д — направления расселения племен — носителей культуры полей погребальных урн

полей погребальных урн с древнеевропейской общностью, описанной X. Крае ².

Следовательно, лужицкую культуру нужно относить к одной из диа­лектных группировок древнеевропейского населения. В эту эпоху насе­ление Срединной Европы еще говорило на близких между собой индо­европейских диалектах, из которых позднее сформировались италийский, кельтский, иллирийский, германский и славянский языки. Выделяемый

² Kimmig W. Seevolkerbewegung und Urnenfelderkultur. Ein archaologisch-historischer Versuch. — In: Sludien aus Alteuropa, I. Koln, 1964, S. 220—283.

45

О. Н. Трубачевым на основе анализа ремесленной терминологии цент-ральноевропейский культурно-исторический регион, по всей вероятности, по времени и территориально соответствует культурной общности полей погребальных урн, а может быть, и более ранним древностям — культу­рам курганных погребений и унетицкой ³.

Поморская культура на первом этапе (вельковейский этап, VII—VI вв. до н. э.) занимала сравнительно небольшую территорию Польского По­морья от нижней Вислы до Одера. Ее происхождение сложно и спорно. Сформировалась поморская культура, по-видимому, в основном в про­цессе эволюции культуры эпохи бронзы на Кашубской возвышенности.

В последние годы в польской литературе распространилось мнение о сложении поморской культуры на основе особой группы лужицкой куль­туры, получившей название восточнопоморской ⁴. Действительно, в бас­сейнах рек Слупы и Лупавы, которые входят в ареал поморской куль­туры, известны памятники периода поздней бронзы, принадлежащие к лужицкой культуре. Однако этого явно недостаточно для утверждения об эволюции поморской культуры из лужицких древностей. Поморские и лужицкие древности, в особенности погребальный обряд и керамический материал, настолько различны между собой, что не может быть речи ни о развитии первых из вторых, ни об их происхождении от единого кор­ня. По-видимому, лужицкие племена приняли какое-то участие в генезисе поморской культуры, а основу последней, очевидно, составили местные древности периода поздней бронзы.

Кроме того, в сложении поморской культуры какой-то долей участво­вали и пришлые элементы. Если предметы из Скандинавии (бронзовые сосуды, браслеты с концами в виде трубочек и др.), появляющиеся в кашубских памятниках поздней бронзы, можно считать продуктами об­мена, то распространение домковых и лицевых урн в памятниках нача­ла железного века уже отражает миграцию в области Польского По­морья иноплеменного населения.

Этническая принадлежность поморской культуры не установлена. Первоначально было высказано предположение о ее германской принад­лежности. Оно основано на преувеличении роли пришлого компонента в сложении поморских древностей. Исходные положения этой концепции были сформулированы Г. Коссинной, который считал, что лицевые урны сначала получили распространение среди германского населения Скан­динавии, а потом в результате переселения германцев — в поморских па­мятниках нижней Вислы.

Мысль о славянском этносе племен поморской культуры основана исключительно на предположении, что она эволюционирует из лужиц­кой, которую часть исследователей считает славянской. Но поскольку славянство лужицкой культуры доказать нельзя, а развитие поморской культуры из лужицкой представляется необоснованным, то предположе-

³ Некоторые археологи считают, что культуры унетицкая, курганная и полей погре­бений являются хронологическими этапами эволюции одного и того же централь-ноевропейского населения (Gimbutas M. Bronze Age Cultures..., p. 245—355).

⁴ Kostrzewski J. Pradzieje Pomorza. Wroclaw — Warszawa — Krakow, 1966, s. 70—89.

46

ние о славянской принадлежности поморской культуры остается ничем не аргументированным.

Еще в 20—30-х годах XX в. польские археологи, сравнивая поморские древности с синхронной культурой восточнопрусских курганов, склонны были относить поморскую культуру к культурам балтов ⁵. Действитель-но, сходство этих культур очевидно. Для поморской культуры и восточ-яопрусски i курганов общи каменные ящики, устраиваемые для захоро­нений, многие типы глиняной посуды (круглодонные горшки и миски, грушевидные сосуды, усеченноконические миски и др.), некоторые типы украшений и орудия труда. Существенно и то, что поморская культура и культура восточнопрусских курганов имеют общую основу — единую культуру бронзового века ⁶.

В последнее время мысль о балтской принадлежности поморской культуры получила некоторое лингвистическое обоснование — по всему ареалу поморской культуры VII—VI вв. выявлены следы балтской гид­ронимики ⁷. Поэтому представляется очень вероятным, что носители по­морской культуры говорили на одном из окраинных диалектов балтско-го языка. По-видимому, балты одними из первых отделились от древне-европейской общности. Об этом свидетельствует и то, что их ремесленная лексика вырабатывалась изолированно от центральноевропейского куль­турно-исторического региона ⁸, и то, что, как показывает современная диалектология, балтской языковой общности в I тысячелетии до н. э. уже не существовало — балты разделились на западную, восточную и днепровскую группы ⁹.

Поскольку в сложении поморской культуры, несомненно, участвовали и лужицкие племена, вполне допустимо предположение, что носители поморской культуры на вельковейском этапе в языковом отношении при­надлежали к промежуточному древнеевропейско-балтскому диалекту.

Начиная с 550 г. до н. э. носители поморской культуры постепенно расселялись в южном направлении. В течение двух столетий они засе­лили почти все Повисленье и восточные районы бассейна Одера, до это­го занятые восточными группами лужицких племен. Миграции поморско­го населения на территорию племен лужицкой культуры предшествовали набеги скифов. Многие лужицкие городища при этом были разрушены или сожжены скифами. Набеги скифов в некоторой степени ослабили

⁵ Kostrzewski I. Kultura przedhistoryszna wojewodztwa pomorskiego. — In: Pamietnik Institutu Ba'tyckiego, 1. Torun, 1929; Waga T. Pomorze w czasach przedhistorycznych. Torun, 1934.

⁶ Gimbutas M. Bronze Age Cultures..., p. 389—452.

⁷ Kilian L. Baltische Ortsnamen westlich der Weichsel. —'Altpreussen, 1939, N 3;

Schall H. Baltische Sprachreste zwischen Elbe und Weichsel. — Forschungen und Fort-

schritte, Bd 36, 1962, S. 56—61; idem. Baltische Dialekte im Namengut Nordwestsla-

wiens. — Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indoger-

manischen Sprachen, Bd 79, H. 1-2, 1964, S. 123—170; Топоров В. Н. О балтийских

элементах в гидронимии и топонимии к западу от Вислы.— Slavica pragensia, VIII,

1966, с. 255—263; он же. К вопросу о топонимических соответствиях на балтийских

территориях и к западу от Вислы.—In: Baltistica, 1(2). Vilnius, 1966, с. 103—111.

⁸ Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках. М., 1966 с. 392, 393.

⁹ Мажюлис В. Лингвистические заметки к балтийскому этногенезу. М., 1964.

47

мощь лужицких племен, что облегчило продвижение с севера на лужицкие земли поморского населения. Незанятыми остались отдельные области лужицкой культуры в Силезии, верховьях Варты, Малой Польше и Любусской земле. Здесь лужицкая культура просуществовала до послед­них веков I тысячелетия до н. э.

Вторжение поморских племен в области лужицкого населения не привело к его уничтожению или вытеснению. На первых порах помор­ские и лужицкие поселения и сопутствующие им могильники существо­вали на одной территории раздельно. Но скоро пришельцы смешиваются с местным населением, образуются совместные поселения и общие мо­гильники. В таких могильниках число погребений в каменных ящиках или обставленных камнями, характерных для поморской культуры, по­степенно уменьшается. Зато увеличивается количество захоронений в виде ям ссыпанными в них остатками погребального костра. Это — характерный позднелужицкий похоронный ритуал (население лужицкой культуры, как и поморской, сжигало умерших). Уменьшается количество коллективных захоронений, уступая место обычным для лужицкой куль­туры одиночным погребениям. В бассейне Вислы получает широкое распространение обычай накрывать остатки трупосожжений большим колоколовидным сосудом-клошом, перевернутым вверх дном.

Таким образом, в районах лужицкой культуры, занятых поморскими племенами, наблюдается постепенное слияние культуры пришельцев с культурой местного населения. В результате в V—IV вв. до н. э. здесь формируется одна общая культура — культура подклошовых погребений (рис. 6), получившая название по одному из распространенных в ее могильниках виду захоронений ¹⁰.

Поселения этой культуры неукрепленные. Раскопки, проведенные на некоторых из них, показали, что жилищами служили полуземлянки и наземные дома столбовой конструкции. Обряд погребения — трупосож-жение. Остатки кремации умерших помещали в глиняные сосуды-урны, а иногда ссыпали непосредственно на дно могильной ямы. Часто захо­ронения прикрывали сверху опрокинутым вверх дном клошом. В неко­торых погребениях урны обсыпали остатками погребального костра. Остатки костра бывают и в безурновых захоронениях. Могильники, как правило, бескурганные. В погребениях, кроме урн, иногда находятся булавки, фибулы, кольца, глиняные сосуды и т. д.

Керамика культуры подклошовых погребений частично продолжает поморские традиции (урны и клоши со специально ошершавленным, так называемым хроповатым туловом и гладким верхом, миски с ребристыми краями и ушками и слегка отогнутыми наружу венчиками, амфоровид-ные сосуды с «хроповатым» туловом, различные кувшины и кубки), частично развивается из лужицкой (клоши яйцевидных форм, округло-

¹⁰ Некоторые польские исследователи считают культуру подклошовых погребений не отдельной культурой, а этапом или вариантом поморской (Malinowski Т. Оbr-za.dek pogrzebowy ludnosci kultury pomorskiej. Wroclaw — Warszawa — Krakow, 1969). Однако различные ареалы этих культур, своеобразия в строении их погре­бальных сооружений и некоторые различия в вещевых инвентарях дают основа­ние для выделения особой культуры подклошовых погребений.

48

 

Рис 6 Глиняные сосуды культуры подклошовых погребений

бокие горшки с ушками, миски с загнутыми наружу краями, выпукло-бокие амфоры, кубки, плоские круглые покрышки). Такое же смешение наблюдается и в украшениях этой культуры. Так, среди булавок обычны и поморские с дисковидной головкой, и лужицкие со спиральной или свернутой в ушко головкой. Встречаемые на памятниках культуры под­клошовых погребений чертозские и раннелатенские фибулы характерны как для поморских, так и для лужицких древностей.

Культура подклошовых погребений относится к 400—100 гг. до н. э.
Территориально памятники ее охватывают бассейны средней и частично
верхней Вислы и почти целиком бассейн Варты. В среднелатенское время могильники культуры подклошовых погребений достигают среднего
течения Одера на западе и Припятского Полесья и Волыни на востоке
(рис. 7).

Можно полагать, что носители культуры подклошовых погребении были самыми ранними славянами. Начиная с этого времени удается выявить элементы преемственности в развитии культуры вплоть до сла­вянских древностей раннего средневековья. Анализ этих древностей

49

Рuc 7. Средняя Европа около 400 г до н. э а — памятники культуры подклошовых погребений, б — ареал поморской культуры, в — ясторфская и синхронные ей культуры гер­– манских племен, г — территория, занятая кельтами, д — ареал культур, оставленных балтскими племенами; е — область фракий­– ских древностей; ж — ареал скифской культуры, з — лужицкая культура

ретроспективным методом через посредство целого ряда археологических культур приводит именно к культуре подклошовых погребении (рис. 4). Предшествующие ей культуры, как показано выше, не могут быть при-числены к собственно славянским.

Следовательно, судя по данным археологии, славяне как самостоятель­ная этноязыковая единица начали формироваться в середине I тысячеле-яя до н э в результате взаимодействия и метисации носителей восточ-тия части лужицкой культуры (в языковом отношении древнеевропей-кяе племена) с расселившимися на их территории племенами поморской культуры (говорившие на окраиннобалтском или на промежуточном древнеевропейско-балтском диалекте). По-видимому, племена поморской культуры и внесли в славянский язык какую-то часть особенностей, ко­торые объединяют его с балтским. Наоборот, ремесленная и земледель-чесгая лексика славян, находящая параллели в италийских, кельтских и германских языках, является наследием древнеевропейского диалекта.

По времени культура подклошовых погребений соответствует перво­му этапу развития праславянского языка (по Ф. П. Филину). Этo пе­риод когда славянский язык только что начал самостоятельное развитие, постепенно вырабатывая собственную структуру и свою лексику.

Среди лингвистических материалов нет таких, которые бы противо­речили предлагаемым историко-археологическим построениям. Ареал культуры подклошовых погребений полностью покрывает область велико-польских говоров, в которых, как говорилось выше, праславянские фо­нетические особенности проявляются наиболее последовательно. Древ­нейший славянский регион, или славянская прародина, судя по лекси­ческим материалам, находился в стороне от моря, в лесной равнинной зоне с болотами и озерами, но, как следует из общеславянских названии рыб - лосося и угря, в пределах рек, впадающих в Балтийское море. Области культуры подклошовых погребений полностью соответствуют этим географическим признакам.

На северо-востоке носители культуры подклошовых погребений вплотную соприкасались с западнобалтскими племенами. В результате соседских отношений в балтской культуре восточнопрусских курганов распространяются некоторые типы глиняной посуды, характерные для Повисленья, и наоборот, в области культуры подклошовых погребении появляются керамика и отдельные вещи из ареала восточнопрусских кур­ганов. Некоторые металлические предметы (массивные шейные гривны, браслеты, топоры и др.) общи как для культуры подклошовых погребе­ний, так и для культуры восточнопрусских курганов. Следовательно, нужно полагать, что в IV-И вв. до н. э. славяне находились в тесных контактах с западными балтами.

Северо-западными соседями славян в это время были германские пле­мена — носители ясторфской культуры — наиболее ранней достоверно германской культуры на Европейском континенте ¹¹. Славяно-герман-

¹¹ Schwantes G. Die Jastorf-Zivilisation.- In: Reinecke Festschrift zum 75 Geburtstag. Mainz, 1950; Germanen — Slawen — Deutsche. Forschungen in ihrer Ethnogenese. Berlin, 1969!

51

ские лексические взаимопроникновения древнейшей поры, датируемые В. В. Мартыновым I тысячелетием до н. э., относятся ко времени сосед­ства культуры подклошовых погребений с ясторфской. Культурное взаи­модействие было не таким тесным, как между культурой подклошовых погребений и западнобалтскими древностями. Зато отчетливо выступают следы тесного контакта между ясторфской и западнобалтскими культу­рами. Все это как будто соответствует выводам сравнительно-историче­ского языкознания о древнейших славяно-балтских, славяно-германских и балто-германских отношениях.

Около 400 г. до н. э. начинается движение кельтов в Центральную Европу. Постепенно кельтские племена занимают Верхнее и Среднее По-дунавье, проникают в Адриатику и, двигаясь вдоль Карпат, достигают Черного моря ¹². В III—II вв. до н. э. кельты расселяются в Силезии и Малой Польше ¹³ и, очевидно, приходят в соприкосновение со славя­нами — носителями культуры подклошовых погребений. Таким образом, юго-западными соседями ранних славян некоторое время были кельты. Как отмечалось выше, следы славяно-кельтских языковых контактов вы­являются, но полностью оценить их из-за исчезновения восточнокельт-ских языков не представляется возможным.

Имеются некоторые косвенные свидетельства археологии, говорящие о непосредственных и тесных контактах славян с кельтами в древности. Так, языческий храм славян VII—VIII вв., остатки которого были вы­явлены и изучены раскопками в Грос Радене в Шверинском округе ГДР, по внешнему облику и деталям оказался очень похожим на куль­товые постройки кельтов. В этой связи И. Херрманн полагает, что рас­пространенные в раннем средневековье среди северо-западных славянских племен языческие храмовые постройки (они известны по описаниям со­временников) своим происхождением уходят в глубокую древность и обусловлены культурными контактами части славян с кельтским миром, очевидно, где-то в нынешних южнопольских землях ¹⁴.

На юге ближайшими соседями славян были фракийские племена. Од­нако их, по-видимому, разделяли Карпатские горы, и поэтому о тесных славяно-фракийских взаимоотношениях говорить не приходится.

В латенское время отдельные могильники культуры подклошовых по­гребений появляются восточнее верхнего течения Буга. Славяне, видимо, пришли в соприкосновение с ираноязычным населением Северного При­черноморья. Предположение о более ранних славяно-иранских культур­ных контактах не имеет каких-либо оснований.

¹² Filip J. Keltove ve stredni Evrope. Praha, 1956.

¹³ Wozniak Z. Celtowie w Polsce. Krakow, 1968.

¹⁴ Schuldt E. Der altslawische Tempel von Gross Raden. Schwerin, 1976; Herrmann J. Zu den kulturgeschichtlichen Wurzeln und zur historischen Rolle nordwestslawischer Tempel des fruhen Mittelalters. — Slovenska archeologia, 1978, N 1, S. 19—27

Славяне

в позднелатенскую и римскую эпоху

Пшеворская культура

В конце II в. до н. э. на территории, занятой культурой подклошовых погребений, складывается пшеворская культура, просуществовавшая до начала V в. н. э. Название свое она получила по первому большому ис­следованному могильнику близ г. Пшеворска на юго-востоке Польши.

Границы распространения пшеворской культуры в процессе ее эво­люции не оставались неизменными (рис. 8). Пшеворские памятники позднелатенского времени известны кроме территории, прежде принадле­жавшей культуре подклошовых погребений, в более западных регионах — на среднем Одере и в низовьях Варты, на средней Эльбе и ее притоках Мульде и Заале. В римский период в бассейне Эльбы и в низовьях Вар­ты пшеворских древностей уже нет, зато происходит движение пшевор-ских племен далеко на юго-восток. Теперь ареал пшеворской культуры охватывает на юго-востоке Верхнее Поднестровье и верхнюю часть бас­сейна Тисы ¹.

Поселения пшеворской культуры, как и в предшествующее время, неукрепленные и характеризуют обычную картину жизни и быта земле­дельческого населения. В районах с плодородными почвами плотность пшеворских поселений значительна, здесь они часто находятся в непо­средственной близости друг от друга. Обычно для поселений выбирались прибрежные возвышения, иногда труднодоступные места — например, среди заболоченных низин.

Основным типом жилищ пшеворских поселений были наземные дома столбовой конструкции. Форма их главным