Элен -И-Наир Шариф
Кто-то разрезал ему веревки, и он тяжело рухнул в снег. Открыл глаза – обдолбанные мухоморники по-прежнему валялись кто где, освещаемые мертвенным синим светом. Он пошевелился и перевернулся на другой бок. Рядом с ним, слабо поблескивая бледным люминесцентным посверком, потеряв сознание, лежала Нэцах, обеими руками судорожно сжимая кривой нож шамана. Она больше не уменьшалась в росте, но стала совершенно белой, как чистая пшеничная мука, и просвечивала насквозь. Губы ее слабо шевельнулись:
– Там... Вниз по реке... Выйдешь на рельсы и иди на звук к станции...
Наиль подполз к ней, сел и положил ее плечи и голову к себе на колени – Боже праведный, она вся весила не больше шести килограммов!
– Я отнесу тебя с собой.
– Зачем... Никто здесь мне не поможет... Я уже растворяюсь...
– Нет, нет, так нельзя! Это несправедливо!..
– Не кричи, кто-нибудь очнется... Тогда все пропало...
Она закрыла глаза, но Наиль не дал ей уйти, тряся за плечи и ударяя по щекам.
– Нэцах, нет! Я знаю, что можно сделать, ты только чуть-чуть открой проход!
– Зачем... Он будет маленький, только мышь и пролезет...
– Мне хватит, не спорь, открывай быстрее, пока совсем не погибла!
Легкое шипение закипающего чайника, и бледный столбик призрачно-желтого Света едва обозначился в воздухе. Наиль подполз к нему на коленях и тихо прошептал что-то. Ничего не случилось. “Нет, так не пойдет. Но я же могу, могу... Он тоже обязан мне кое-чем...” Тогда он сорвал уже подсохшую корку запекшейся крови на левой руке, обмакнул в рану палец и поднес руку к Свету. Снова, как и в первый раз, змеи в сердце безжалостно впились в него ядовитыми зубами. Превозмогая боль, он вспомнил те самые три иероглифа чужого языка и вывел их кровью прямо в золотом сиянии, тотчас же поспешно отдернул руку. Алые символы остались висеть в воздухе, громко загудевшем, как рой рассерженных пчел. Крохотный портальчик свернулся и погас, но вместо него на том же самом месте открылся еще один – в полный рост, и Айшуга вышел из него навстречу Наилю, сердитый и насупленный. Хранитель присел на корточки перед ним, уравнявшись в росте и, протянув руку, погрузил ее Ашфирову прямо в грудь. Тот почувствовал, как горячая ладонь прикоснулась к его мертвому сердцу. Тогда он, чувствуя, что говорить нужно не словами, закрыл глаза, и начал вспоминать все, что сделали для него Иллохор и Нэцах, день за днем, кадр за кадром. Наконец, Айшуга вынул руку, почерневшую по локоть, и с выражением страха и брезгливости отряхнул ее – нефтяная пленка на ней свернулась в толстую шипящую змею, упавшую на снег и попытавшуюся уползти в сторону. Айшуга наступил на нее ногой и раздавил.
“Так что ты хочешь?..”
“Возьми ее с собой, у нее нет своего мира – он погиб не по ее вине...”
“Но у моего мира уже есть Хранитель...”
“Значит, у него будет два Хранителя! Я верю, что твой мир прекрасен, разве он этого не заслуживает?..”
“Он действительно прекрасен... Однако, нарушать законы уже стало твоей привычкой... Я возьму ее, хотя старшие боги будут недовольны...”
“Я знаю, что они старшие, но не главные... Нет их власти над тобой... Она хорошая, ты не пожалеешь...”
“Я знаю...”
Айшуга улыбнулся и, подойдя к Нэцах, опустился на колени перед ней. Что-то вскрикнул по-птичьи и плавно взмахнул руками, как крыльями, вверх, и вместо двух рук у него оказалось десять – и в каждой сверкал маленький огненно-красный кинжальчик. Резким движением он воткнул их в тело Нэцах в десяти разных местах – та даже не вздрогнула. Еще одно движение рук – на этот раз сложно-переплетенное навстречу друг другу – Айшуга вскрыл все десять своих запястий и отбросил ножи за спину, в портал. Кровь его была сияющей как Свет, из которого он вышел, тяжелым раскаленным золотом она вливалась из десяти запястий Айшуги в десять ран на теле Нэцах, и поднявшийся вдруг ледяной ветер не в силах был сдвинуть ее капли даже на дюйм, тщетно пытаясь помешать таинству. Тело Нэцах на глазах наливалось жизнью, ее веки затрепетали, но не открылись – переполненная золотой силой, она глубоко спала. Только кожа ее так и не стала черной, приобретя тот же смуглый оливковый цвет, как и у Айшуги. Молодой бог встал, и поднял Нэцах на руки.
“Она показала тебе дорогу, иди, не задерживайся – скоро они очнутся. Мы больше не сможем приходить к тебе вот так запросто, иначе границы миров растрескаются прежде времени, и будут большие несчастья для многих. Но ты помни – ты слишком много потратил своих сил, и тебе их может не хватить, чтобы спастись самому – не сейчас, а намного позже. Ты не отчаивайся, просто жди, даже если сил уже не будет совсем. Прошу тебя – не делай больше глупостей, просто жди, жди... Тебя не забудут...”
Сколько часов он шел по тайге вдоль реки, он так и не понял. Все вокруг очень походило на родной Урал, только склоны гор, между которыми петляла река, были намного круче, хоть и не выше, и время от времени совсем зажимали воду в узких теснинах. Тогда Наиль шел по льду – толстому и снизу ноздреватому – он видел это на противоположном берегу, так как бурная вода на самой стремнине не замерзала даже зимой, и река была закрыта льдом в два ряда, возле каждого из берегов, но не по ее центру. Намного опаснее были те места, где вода свободно разливалась по плоскому пространству – там лед был тонким, река мелкой, но заполняла она все вокруг, и обойти ее было невозможно. Пробираясь по таким разливам, Наиль каждый раз проваливался сквозь лед то по колени, а то и выше, а один раз даже ухнул с головой, но все же выбрался метров на пятьдесят ниже по течению, таким быстрым оно было, заставив проплыть почти все это расстояние под водой. Вначале сильно кружилась голова, но он догадался пить эту обжигающую холодом воду, лишь бы быстро пополнить запасы жидкости в организме, справедливо рассудив, что простуда все же более излечима, чем смерть от замерзания...
На вторые сутки он вышел на маленькую станцию и из последних сил постучал в железную дверь служебного входа... Дальше все было, как в тумане, он помнил только, как двое дежурных – женщина и мужчина, кухонными ножами скалывали с его одежды и обуви толстую корку застывшей воды, разрезая и снимая их, как стальные рыцарские доспехи, как потом вез его местный участковый, закутанного в одеяла и прикрученного, чтобы не упал, к неудобному креслу второго машиниста в тесной кабине одиночного грузового тепловоза – другого надежного транспорта зимою в этих краях не было...
Пришел в себя он в узловой железнодорожной больнице – самой ближайшей, где только можно было найти достаточно специалистов. Карманы его были пусты, и он спокойно назвал допросившим его представителям власти свое настоящее имя и адрес в Уштуме. Однако, особых вопросов у них не возникло – оказалось, что здесь люди нередко замерзают в тайге, отстав от рабочих бригад лесорубов, выйдя из поезда покурить на глухом полустанке и не успев залезть в него, просто отдыхая с друзьями и водкой на заимках подальше от сердитых жен, и так далее – вот только живыми еще не находили никого, его случай был редкостью. Смешливые медсестры даже дразнили его, утверждая, что это инопланетяне его похитили и ставили над ним опыты, а потом выбросили то, что осталось – но шутка его не развеселила, и они скоро отстали.
В первый же день молодой хирург мрачно посмотрел на его ноги – черные до колен, постучал по ним молоточком и сказал:
– Трындец ногам. Готовьте к операции.
Но тут в палату зашел еще один человек – лет пятидесяти, тоже в белом халате, с усталым, рано постаревшим лицом. Оказалось, что это главврач, тоже хирург, но только поопытнее и постарше – он был в отпуске и “случайно” пришел посмотреть, как дела в больнице.
– Погоди, не торопись. Парень здоровый, да и то сказать, сам из тайги выполз. Поставь-ка ты его на круглосуточный новокаин, кое-что должно отойти, не делать же его сразу инвалидом, если есть хоть какой-то шанс. Кормить глюкозой с витаминами, внутрь еды никакой не давать, даже жидкой.
А дальше было прямо как в анекдоте, что изрядно позабавило и самого Наиля, несмотря на его бедственное положение. Второй раз молодой сказал “резать”, когда чернота сошла ниже колен. Опять пришел старший и сказал “ждать”. Потом “резать” было сказано, когда черными были только ступни, но в самый момент опять возник ниоткуда главврач и сказал “ждать”. В конце концов через десять дней после поступления ему ампутировали только пальцы на ногах. А с этим уже не только можно было жить, но даже не давали инвалидности третьей, самой маленькой группы. Еще через два дня приехал вызванный телеграммой престарелый отец Наиля и увез его буквально на своем горбу в родной Уштум...
В этот день, восемнадцатого апреля 2001 года, Золотая Комета достигла самой удаленной точки и развернулась назад, вновь начав обратный путь к Терре. Крысы засуетились и поджали хвосты...
«Как это страшно – быть никому не нужной… Но еще страшнее, наверное, когда тебе никто не нужен», – часто думала Элина, подолгу глядя на портрет Капитана N в золоченой рамке, это свидетельство ее рухнувших в пустоту надежд. Потом переводила взгляд на искусно сделанную модель трехмачтового корабля с алыми парусами, подаренную ее любящими и всё понимающими друзьями. Что они хотели ей сказать? Элина часто задумывалась об этом. Может быть, Грэй, ее Грэй, ходит где-то по Земле и даже не догадывается о ее существовании… Где же ты, Грэй?..
Девушкой с лучистыми глазами
я себе приснюсь.
Мой корабль с цветными парусами
выправит свой курс.
Выбегу на берег. Алым светом
озарится даль.
Солнце – пурпур праздничного цвета,
воздух – как хрусталь…
Я сама себе связала в узел
гибкую судьбу.
Горизонт простого счастья узок
здесь, на берегу.
Рыцаря с бездонными глазами
в море как сыскать?
Я корабль с цветными парусами
вечно буду ждать.
Лишь волна, как пригоршню сапфиров,
бросит свою соль
мне под ноги. Отпустите с миром
бедную Ассоль.
Мой корабль с цветными парусами,
сбился он с пути.
Женщину с печальными глазами,
Господи, прости.
Но она больше не думала о будущем, а когда всё же мысли о нем посещали ее, чуть ли не призывала вернуться свою болезнь, только бы не стать свидетелем собственного увядания и одинокой, беспомощной и бессильной старости.
Однажды, мельком взглянув на себя в зеркало, Элина не узнала свое чужое, безжизненно-серое лицо с безвольно опущенными уголками губ и даже отшатнулась в отвращении к себе – такой. Взгляд ее, разбившись о холодную неприступность другого взгляда, погас, растеряв свои синие искорки. А сердце превратилось в кусок замерзшего хрусталя, слишком хрупкого, чтобы и дальше противостоять ударам судьбы, которая вновь решила проверить его на прочность.
В один хмурый ноябрьский вечер ее сердце сдавило доселе незнакомой щемящей болью. Будто чья-то невидимая рука положила ей на грудь тяжелую каменную плиту. Воздуха не стало, словно вместо него она вдыхала вакуум космоса, черного и пустого. Каждый вдох притрагивался к ее легким раскаленным железом. В какой-то момент Элина даже подумала, что умирает, когда сердце, в смятении сделав несколько беспорядочных ударов, казалось, остановилось совсем, будто пытаясь рассказать ей о чем-то страшном и непоправимом.
В ту ночь ей приснился Виктор Николаевич. Они гуляли в каком-то заброшенном парке со старинным мостиком и фонтаном. Вдали виднелось странного вида здание с прозрачным куполом, всё из стекла, переливающегося многочисленными гранями в лучах ослепительного света. Виктор Николаевич был грустен и куда-то очень спешил, поминутно глядя на часы. А она умоляла его не уходить. Желая ее утешить, он улыбнулся с загадочным видом и протянул ей что-то зажатое в кулаке: «Смотри, что у меня есть!» Он разжал пальцы, и Элина увидела на его протянутой ладони… серебристого жука, переливающегося как самая изысканная драгоценность. Она весело рассмеялась такому неожиданному сюрпризу… и в тот же миг проснулась.
Еще через полгода, снова приехав в ЦИТО, Элина узнает, что именно в этот ноябрьский день 1999 года скончался доктор Виктор Николаевич Берлогин. Он случайно порезал руку на операции, заразившись от своего пациента смертельной болезнью. Слишком занятый спасением чужих жизней, он так и не успел ничего сделать для спасения своей собственной…
Небо, которое незыблемо покоилось над ней на его сильных надежных руках, рухнуло, разбившись вдребезги, а вместе с ним – и этот несовершенный мир, допускающий возможность несбывшихся чудес и непоправимых, чудовищных по своей нелепости утрат.
В тот день она разучилась плакать.
Куда уходят хранители?.. Куда бы ни уходили они, но даже возвращаясь в свой истинный мир, сотканный из Золотого Света, откуда они приходят однажды к нам на помощь, они не могут оставить нас одних в беспросветной темноте…
В ночь на 3 апреля 2008 года, Золотая Комета, пробив границу миров, возвратилась из-за немыслимых пределов и вошла в созвездие Стрельца, приблизившись к Терре на рекордные 9 миллионов километров…