Письменные свидетельства Абеля Кина 19 глава

Именно тогда, через две недели после того, как я обнаружил дядины бумаги, я нашел и его кольцо. Оно лежало там, где труднее всего было заподозрить, и все же именно там оно и должно было находиться — в небольшом пакете дядиных личных вещей, возвращенных в дом гробовщиком. Пакет лежал невскрытым в ящике дядиного комода. Кольцо было отлито из серебра, массивное, с оправленным камнем молочного цвета, похожим на жемчужину. Но то был не жемчуг, и на нем была выгравирована Печать Р’льеха.

Я внимательно рассмотрел его: ничего необычайного в нем не было, если не считать размеров, — на вид, то есть; однако стоило мне его надеть, как это повлекло за собой совершенно невообразимые результаты. Едва кольцо оказалось у меня на пальце, мне словно бы открылись новые измерения — или же старые горизонты отодвинулись в бесконечность. Все чувства мои обострились. Первым делом, надев кольцо, я заметил дыхание дома и скалы. Теперь оно совпадало с движением моря: словно дом вместе с утесом поднимался и опускался приливом и отливом, и мне чудилось, будто я слышу шелест наступающих и отступающих волн под самым домом.

В то же время я начал осознавать собственное психическое пробуждение — и оно было для меня гораздо важнее. Едва завладев кольцом, я стал ощущать давление невидимых сил, могущественных превыше всякого человеческого представления, точно этот дом и впрямь был точкой фокуса влияний, не поддающихся моему пониманию. Короче говоря, я представлял себя магнитом, притягивающим к себе отовсюду стихии; они обрушивались на меня с таким неистовством, что я казался себе островом в океане посреди бушующего урагана, — буря рвала меня на части, пока я, едва ли не с облегчением, не расслышал в ее реве очень реальный и кошмарный звериный голос, что воспарял в отвратительном вое… не сверху, не рядом со мной, а откуда-то снизу!

Я сорвал кольцо с пальца, и все мгновенно стихло. И дом, и скала вернулись к своему спокойному одиночеству; ветры и воды, бушевавшие вокруг, успокоились где-то вдалеке; голос, что я слышал, отступил и умолк. Сверхчувственное восприятие, которое я испытал, закончилось, и вновь все, казалось, ожидало моего следующего шага. Значит, кольцо покойного дядюшки было талисманом, колдовским кольцом — оно служило ключом к его знанию и дверью в иные царства бытия.

С помощью этого кольца я отыскан дядин путь к морю. Я уже говорил, что долго пытался найти тропу, по которой он спускался на пляж, но поблизости от дома не было ни одной хорошо протоптанной тропы, и невозможно было заключить, каким путем ходили постоянно. По каменистому откосу вились какие-то дорожки; в некоторых местах там даже были выбиты ступеньки, чтобы человек из дома на мысу мог спускаться прямо в воду. Но их все проделали в скале очень давно, и к тому же нигде внизу не было такого места, куда можно удобно причалить. Глубина у берега была очень большой: я несколько раз плавал там и всегда — с неясным возбуждением, настолько велико было мое удовольствие от моря; но там в воду отвесно спускались камни, а удобные пляжи расстилались чуть дальше к северу и югу за небольшими бухточками, и до них было далековато, если вы не тренированный пловец. К своему немалому удивлению, я обнаружил, что сам плаваю очень хорошо.

Я собирался спросить Аду Марш о кольце. Ведь это она рассказала мне о его существовании — но Ада не приходила в дом после того дня, когда я не подпустил ее к дядиным бумагам. Правда, я время от времени замечал, как она бродит вокруг, или видел ее автомобиль на обочине дороги к западу от дома и догадывался, что она где-то рядом. Однажды я поехал к ней в Инсмут, но ее не оказалось дома, а расспросы навлекли на меня лишь неприкрытую враждебность одних соседей и хитрые, двусмысленные взгляды других; в то время я еще не мог их правильно истолковать. Ее соседи были неопрятны и неуклюжи — полуизгои, жившие в своих прибрежных тупичках и переулках.

Поэтому проход к морю я обнаружил без помощи Ады.

Однажды я надел кольцо и, влекомый морем, решил спуститься по скале к воде, но обнаружил, что не могу сдвинуться с одного места посреди большой комнаты — настолько велико было притяжение кольца к нему. Я бросил все попытки двигаться дальше, признав в этом проявление некой психической силы, и просто стоял, ожидая, куда она меня поведет. Поэтому, когда меня потянуло к особенно отталкивающей резной деревянной скульптуре — какой-то первобытной фигуре, изображающей некий отвратительный земноводный гибрид, укрепленной на пьедестале у стены кабинета, — я поддался этому порыву, подошел и ухватился за нее. Я ее толкал, тянул, пытался повернуть туда и сюда. Она подалась влево.

Незамедлительно заскрежетали цепи, заскрипели какие-то механизмы, и целая часть пола, покрытая ковром с Печатью Р’льеха, поднялась, будто крышка огромной ловушки. Я в изумлении подошел ближе — и сердце мое учащенно забилось. Моим глазам открылась пропасть, зияющая бездна тьмы. В скале, на которой стоял дом, были высечены ступени, спиралью уходившие вниз. К воде ли? Я наугад взял книгу из дядиного собрания Дюма, бросил вниз и стал слушать. Наконец откуда-то издалека донесся всплеск.

И вот, с крайней осторожностью, я стал сползать по бесконечной лестнице к запаху моря — неудивительно, что я ощущал его в самом доме, — все дальше вниз, к застоявшейся прохладе воды, пока не почувствовал влагу на стенах и ступеньках под ногами, — вниз, к плеску вечно беспокойных волн, к хлюпанью и шелесту моря, пока не дошел до конца лестницы, до самого края воды. Я стоял в пещере настолько огромной, что она могла вместить весь дядин дом. Я ничуть не сомневался, что именно здесь пролегал его путь к морю, — здесь и нигде больше, хотя и тут меня озадачило отсутствие лодки или подводного снаряжения. Здесь виднелись только отпечатки ног да в свете спичек, что я зажигал, — кое-что еще: длинные смазанные следы и лужицы там, где покоилось некое огромное существо, следы, от которых волосы зашевелились у меня на затылке, а по коже побежали мурашки. Я невольно подумал о тех отвратительных изображениях с таинственных островов Полинезии, что дядя Сильван собрал в своем кабинете наверху.

Не знаю, как долго я простоял там. Ибо у самого края, с кольцом, несущим на себе Печать Р’льеха, слышал я из глубин под собой звуки движения и жизни — они доносились из неимоверной дали, снаружи, то есть со стороны моря, и снизу. Я подозревал, что там есть какой-то проход к морю — либо сразу под водой, либо еще ниже, на дне, поскольку пещера, в которой я стоял, была замкнута со всех сторон монолитной скалой, насколько я мог разглядеть в слабеньком свете спичек, а колебание уровня воды указывало на связь с океаном, которая не могла быть просто совпадением. Значит, пещера открывалась в море, и мне следовало найти этот ход без промедления.

Я вскарабкался по лестнице назад, снова закрыл люк и побежал заводить машину, чтобы немедленно ехать в Бостон. В тот вечер я вернулся очень поздно и привез с собой маску и переносной кислородный баллон, чтобы на следующий день спуститься в море под домом. Я больше не снимал кольцо, и ночью мне снились великие сны древней мудрости — о городах в далеких звездных системах и великолепных башнях в отдаленных сказочных местах Земли, в неведомой Антарктике, высоко в горах Тибета, глубоко под океаном. Мне снилось, как я ходил среди громадных построек, охваченный изумлением и зачарованный их красотой, среди таких же, как я, и среди чужих — но они были мне друзьями, хотя бодрствуй я, одна внешность их остудила бы мне кровь. И все мы в этом ночном мире были преданы единой цели: служению тем Великим, чьими сподвижниками были. Всю ночь мне снились иные миры, иные царства бытия; новые ощущения и невероятные создания со щупальцами, что управляли нашим послушанием и нашим поклонением. Мне снились такие сны, что наутро я проснулся изнуренным и все же возбужденным, как будто на самом деле пережил все увиденное во снах и зарядился невообразимой силой, нужной для предстоящих великих испытаний.

Но я стоял на пороге еще более великого и волнующего открытия.

Когда уже перевалило за полдень я надел ласты, маску и кислородный баллон и спустился к краю воды. Даже теперь мне трудно объективно и беспристрастно описать, что со мною затем стряслось. Я осторожно опустился в воду, нащупал дно и медленно двинулся к морю — как вдруг достиг обрыва, многократно превышавшего человеческий рост, внезапно шагнул в пространство и начал медленно опускаться сквозь толщу воды к океанскому ложу — в серый мир камней, песка и подводной растительности, потусторонне колыхавшейся и изгибавшейся в тусклом свете, проникшем на эту глубину.

Здесь я остро почувствовал давление воды и вес баллона и маски — пришла пора подниматься обратно. Возможно, дальнейшие поиски придется прервать, чтобы найти удобное место, где можно по дну выйти на берег, но не успел я ничего сделать, как меня еще сильнее повлекло дальше в открытое море, прочь от берега, на юг, подальше от Инсмута.

С ужасающей внезапностью мне стало ясно, что меня тянет как магнитом и здравый смысл мне уже не поможет — кислорода в баллоне надолго не хватит, его придется перезаряжать, но я не успею вернуться на берег, если зайду в море еще чуть дальше. Однако я уже был беспомощен и покорно повиновался инстинкту: словно какая-то сила, над которой я не был властен, утаскивала меня прочь от берега, вниз — дно здесь полого опускалось все глубже к юго-востоку от дома на скале. В этом направлении я постепенно и продвигался, не останавливаясь ни на миг, несмотря на возраставшую во мне панику: я должен, должен повернуть обратно, должен искать путь назад. Плыть к пещере потребовало бы от меня почти сверхчеловеческих усилий, хотя на обратном пути давление воды уменьшится; а добраться до подножия лестницы в пещере под домом, если запас кислорода на исходе, казалось и вовсе невозможным — если я сейчас же не поверну обратно.

Однако что-то не позволяло мне повернуть. Я двигался все дальше, прочь — будто по плану, начертанному для меня силой, мне неподвластной. У меня не было выбора — я должен был перемещаться вперед и с возрастающей тревогой следил за происходившей внутри меня борьбой между тем, что я желал делать, и тем, что я должен был делать… а кислорода в баллоне становилось все меньше. Я несколько раз яростно порывался всплыть, но, хотя перемещаться в воде было вовсе не трудно — напротив, легкость моих движений казалась мне самому почти чудом, — я постоянно возвращался на дно океана или оказывалось, что я просто плыву дальше.

Один раз я остановился и огляделся, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в морскую глубину. Мне померещилось, что за мною следом плывет большая бледно-зеленая рыба; более того, мне представилось, что это даже не рыба, а русалка, ибо за ней трепетали длинные волосы, но затем видение скрылось в подводных зарослях. Стоять долго я не мог — меня влекло еще дальше, пока я наконец не понял, что кислорода в баллоне не осталось вовсе; дышать становилось все труднее, я попытался выплыть на поверхность — и почувствовал, что падаю в расселину морского дна.

Затем, лишь за несколько мгновений до того, как потерять сознание, я заметил, что ко мне сквозь толщу воды летит та фигура, что следовала за мной; чьи-то руки коснулись моих маски и баллона… То была вовсе не рыба и не русалка. Я видел обнаженное тело Ады Марш, длинные волосы струились у нее за спиной — и она плыла с изяществом и легкостью урожденной обитательницы морских глубин!

За этим видением последовало самое невероятное. Скорее я уловил гаснущим сознанием, чем увидел, как Ада сняла с меня маску и баллон и опустила их куда-то в глубину под нами — и сознание медленно возвратилось ко мне. Я понял, что плыву рядом с Адой, она ведет меня своими сильными, уверенными пальцами — не обратно, не вверх, а по-прежнему вперед. Я обнаружил, что могу плыть так же умело, как и она, открывая и закрывая рот, как будто дышу сквозь воду, — именно это я и делал! Я владел даром предков и не знал о нем — теперь же он открылся мне вместе с неохватными чудесами морей. Я мог дышать, не поднимаясь на поверхность. Я был рожден амфибией!

Ада промелькнула впереди, и я ринулся за ней. Я был проворен, но она двигалась еще быстрее. Не нужно больше неуклюже ковылять по дну — остались всего лишь толчки рук и ног, словно бы предназначенных для передвижения сквозь толщу вод, лишь бьющая через край, торжествующая радость плавания без преград, к некой цели, которой, как я смутно сознавал, мне следовало достичь. Ада вела меня, и я плыл за нею, а над нами, над поверхностью вод солнце опускалось на запад, день заканчивался, у горизонта гас последний свет, и в отблесках дня зажегся серп месяца.

В этот закатный час мы поднимались к поверхности, следуя вдоль линии зазубренных скал, отмечавших берег то ли материка, то ли какого-то острова — я не мог сказать точно. Вынырнули мы вдали от побережья — здесь из воды выглядывала скала, и с нее виднелись мигающие огоньки города, гавань на западе. Оглядев то место, где в лунном свете сидели мы с Адой Марш, и увидев, как между нами и побережьем тенями скользят лодки, а к востоку от нас — только линия горизонта, я понял, где мы находимся: на том самом Рифе Дьявола у Инсмута, где прежде, еще до катастрофической ночи в 1928 году, наши предки играли и резвились среди своих собратьев из океанских глубин.

— Как же ты мог этого не знать? — терпеливо спрашивала меня Ада. — Ведь ты бы так и умер, задушенный всем этим, если бы я вовремя не зашла в дом…

— Откуда мне было знать? — отвечал я.

— А как, по-твоему, дядя отправлялся в свои подводные экспедиции?

Поиск моего дяди Сильвана был и ее поиском — а теперь и моим. Искать Печать Р’льеха и дальше, обнаружить Спящего в Глубинах, Сновидца, чей зов я ощутил и внял ему, — Великого Ктулху. Искать надо было не под Инсмутом — в этом Ада была уверена. Чтобы доказать это, она вновь повела меня в глубины, еще дальше в море от Рифа Дьявола, и показала громадные мегалиты — каменные структуры, лежавшие в развалинах после глубинных бомбежек 1928 года.

Именно здесь много лет назад первые Марши и Филлипсы продолжили свою связь с Глубинным Народом. Мы плавали среди руин некогда великого города; я впервые увидел там Глубинных и преисполнился ужаса — лягушкообразные карикатуры на человеческие существа, они плавали с гротескными телодвижениями, так напоминающими лягушачьи; они наблюдали за нами своими выпученными глазами, шевеля широченными ртами, — смело, без боязни, признавая в нас собратьев, вернувшихся к ним вниз, в руины на дне океана. Разрушения здесь действительно были ужасны. Так же уничтожались и другие места — кучками злобных людей, решивших во что бы то ни стало не допускать возвращения Великого Ктулху.

И снова вверх, снова к дому на скале, где Ада оставила одежду, — чтобы заключить соглашение, которое свяжет нас друг с другом, чтобы задумать план путешествия на Понапе, план дальнейших поисков.

Через две недели мы отправились туда на специально зафрахтованном судне. О нашей цели мы не осмелились прошептать ни слова даже экипажу — из страха, что нас сочтут сумасшедшими и откажутся с нами плыть. Мы были уверены, что наш поиск обернется успехом и где-то среди еще не нанесенных на карту островов Полинезии мы найдем то, к чему стремимся, а найдя это, навеки воссоединимся с нашими морскими братьями, которые служат и ждут дня воскрешения — когда и Ктулху, и Хастур, и Ллойгор, и Йог-Сотот восстанут вновь и одолеют Старших Богов в титанической борьбе, которой не избежать.

На Понапе мы устроили себе базу. Иногда мы совершали подводные заплывы прямо оттуда; иногда выходили в море на судне, не обращая внимания на любопытство экипажа. Мы обыскивали все воды, иногда уплывая на несколько дней кряду. Вскоре мое превращение стало полным. Не осмеливаюсь рассказать, как мы поддерживали себя в подводных наших странствиях, какой пищей мы питались. Однажды прямо над нами произошла катастрофа огромного авиалайнера… но больше ни слова. Достаточно сказать, что мы выжили, и я поймал себя на том, что способен делать такое, что лишь год назад счел бы зверством. К этому нас побуждала только настоятельность нашего поиска, и ничто, кроме него, нас не заботило — лишь наше собственное выживание и цель, которую мы ни на миг не выпускали из виду.

Как описать мне то, что мы видели, и сохранить хотя бы тончайшую нить правдоподобия? Громадные города на дне океана, и самый великий, самый древний — у берегов Понапе, где жило множество Глубинных, а мы целыми днями могли плавать среди башен и каменных глыб, среди минаретов и куполов этого затонувшего города, затерявшись в подводных лесах на дне моря, наблюдая за жизнью Глубинных, завязывая дружбу с чудными морскими существами, в общем напоминавшими осьминогов, но все же не осьминогами: они сражались с акулами и другими врагами, как время от времени приходилось и нам, и жили только ради служения Тому, чей зов слышался в глубинах, хотя никто не знал, где лежит Он и видит свои сны, дожидаясь времени нового своего возвращения.

Как могу я описать наш непрерывный поиск — из города в город, от здания к зданию, вечный поиск той Великой Печати, под которой Он может лежать; то была бесконечная череда дней и ночей, в которой нас поддерживала лишь надежда и жгучее желание достичь цели, всегда смутно маячившей впереди и с каждым днем становившейся немного ближе. Мы редко сталкивались с каким-либо разнообразием, и все же каждый день отличался от предыдущего. Никто не мог сказать, что принесет нам этот новый день. По правде говоря, зафрахтованное нами судно не всегда оказывалось для нас благом, поскольку нам приходилось отплывать от него на лодке, затем прятать ее на каком-нибудь диком берегу и тайком опускаться в морские глубины. Нам это не нравилось. Но даже со всеми нашими предосторожностями команда день ото дня становилась все любопытнее — они были уверены, что мы ищем какие-то спрятанные сокровища, и, скорее всего, потребовали бы своей доли, поэтому чем дальше, тем труднее нам было избегать их вопросов и копившихся подозрений.

Так наши поиски продолжались три месяца, а затем, два дня тому назад, мы бросили якорь у необитаемого островка, вдали от крупных поселений. На нем ничего не росло, он выглядел опустошенным и выжженным. На самом деле островок был всего-навсего монолитной базальтовой скалой, которая, видимо, некогда высоко поднималась над водой, но затем подверглась бомбардировке — вероятно, в последней войне. Здесь мы оставили судно, обошли островок на лодке и спустились в море. И здесь некогда был город Глубинных — ныне тоже взорванный и разрушенный вражескими действиями.

Хотя часть города вокруг черного острова лежала в руинах, сам он не пустовал, а простирался во все стороны множеством нетронутых районов. Там в одном из самых старых и огромных монолитных зданий мы нашли то, что так долго искали: в центре громадного зала высотой во много этажей лежала гигантская каменная глыба, и на ней я приметил оригинал того изображения, которое не распознал, впервые увидев в украшениях дядиного дома, — Печать Р’льеха! Встав на плиту, мы почувствовали под нею движение — как будто некое огромное бесформенное тело, беспокойное, как само море, шевелилось во сне, — и мы поняли, что обрели ту цель, к которой стремились, и можем теперь вступить в вечность служения Тому, Кто Восстанет Вновь, обитателю бездны, спящему в глубинах, тому, чьи сны объемлют не только Землю, но и существование всех вселенных, тому, кто будет нуждаться в таких, как Ада Марш и я, чтобы служить Его нуждам до самого дня Его второго пришествия.

Мы пока еще здесь — пока я это пишу. Я записываю все это, если вдруг мы не возвратимся на судно. Уже поздно, а завтра мы снова спустимся туда и попробуем отыскать, если это возможно, какой-нибудь способ сломать Печать. Действительно ли ее наложили на Великого Ктулху Старшие Боги, изгнав Его? И осмелимся ли мы тогда взломать ее и спуститься — и предстать перед Тем, Кто Ждет, Видя Сны? Мы с Адой вдвоем — а вскоре появится и еще одно существо, рожденное в своей естественной среде, чтобы ждать и служить Великому Ктулху. Ибо мы услышали зов, мы повиновались — и мы не одни. Есть и другие, пришедшие изо всех уголков Земли, потомство того же союза мужчин и женщин моря, и вскоре все моря будут принадлежать нам одним, а затем и вся Земля, и еще дальше… и мы будем жить в могуществе и славе вечно.

Вырезка из сингапурской газеты «Таймс» от 7 ноября 1947 года:

«Сегодня выпущены из-под стражи члены экипажа судна “Роджерс Кларк”, задержанные в связи со странным исчезновением мистера и миссис Мариус Филлипс, зафрахтовавших судно для проведения какого-то рода изысканий среди островов Полинезии. Последний раз чету Филлипсов видели вблизи необитаемого острова (приблизительно 47° 53′ ю. ш. 127° 37′ з. д.). Они отошли от борта судна на небольшой шлюпке и, очевидно, высадились на остров с противоположной стороны. С берега они, по-видимому, отправились в море, поскольку члены экипажа заметили необыкновенный всплеск воды с дальней стороны острова, а капитан судна вместе со своим старшим помощником, находившиеся в это время на мостике, наблюдали нечто похожее на тела их работодателей, которые кувыркались в этом водяном гейзере, а затем были утянуты обратно в пучину вод. Больше чета Филлипсов не появлялась, хотя судно оставалось на месте еще нескольких часов. Осмотр острова показал, что одежда мистера и миссис Филлипс по-прежнему находится в их маленькой шлюпке. В их каюте обнаружена рукопись, написанная почерком мистера Филлипса; как утверждается, в ней изложен фактический материал, но очевидно, что содержание ее — вымысел. Капитаном Мортоном она передана сингапурской полиции. Следов мистера и миссис Филлипс до сих пор не обнаружено…»

Часть III

СЛЕД КТУЛХУ [58]