— Слышала новости? — спросила пожилая леди. Несмотря на бескрайнюю голубизну неба, в её голосе слышались мрачноватые нотки.
— Нет… — Диана предположила, что мать знала о побеге с самого начала, и устыдилась того, что до сих страшится гнева миссис Холланд.
— Уильям Шунмейкер… скончался вчера вечером.
— Что? — с диким взглядом переспросила Диана.
Тетушка побледнела, мучительно подбирая слова, и прикрыла рот затянутой в перчатку ладонью.
— Это принесли тебе. Я сумела перехватить её, пока не увидела твоя мать, и подумала, что ты захочешь взглянуть, прежде чем… прежде чем сделаешь что-то ещё.
Она протянула племяннице листок бумаги, который Диана тут же развернула. Нервная дрожь прекратилась, и в душе появилось странное спокойствие.
Дорогая Ди, случилось нечто ужасное, о чем ты не сегодня-завтра прочитаешь в газетах. Из-за этих событий я не смогу встретиться с тобой в полдень. Я скоро приду к тебе, и уже в следующий вторник мы осуществим задуманное.
-- Значит, все произойдет не сегодня. Она окинула взглядом дома, теснившиеся друг к другу вдоль улицы, как и все прочие дома на всех прочих улицах, пронизывающих остров. После заката они никуда не исчезнут. Диана смяла записку в кулаке. Внутри поселилась пустота — минуту назад её переполняли захватывающие ожидания, а сейчас она не успела до конца понять, что их заменило — облегчение или разочарование. В жизни её возлюбленного случилась ужасная трагедия, а она до сей минуты ничего об этом не знала. Свет больше не пробуждал ностальгических чувств — он казался чужим.
— В дни моей молодости мы обычно съедали такие записки, — заметила Эдит.
Диана почувствовала, как к ней возвращается ощущение пространства, и рассмеялась.
|
|
— Ты серьезно думаешь, что это необходимо? Я хотела просто выбросить её в канаву.
Эдит тоже улыбнулась:
— Это было бы излишне драматично, верно? Ладно, ты поражена. Обещаю не задавать никаких вопросов, но настаиваю на обеде в каком-нибудь заведении, где днем подают шампанское…
Диана пожала плечами в знак согласия, и обе леди под руку пошли в сторону центра. В конце концов, когда ещё Диане представится возможность провести день с тетушкой? В следующий вторник она уедет, а в неделе никогда не бывает столько часов, сколько нужно: они всегда летят очень быстро и никто не знает, на что будут потрачены..
Глава 26
Следует поздравить мистера Лиланда Бушара и мисс Каролину Брод, о чьей помолвке объявили этим утром. Говорят, что сегодня будут разосланы приглашения на воскресную свадьбу в церкви Благодати Божьей. Хотя мы склонны верить в любовь с первого взгляда, внутренний скептицизм заставляет задуматься, чем вызвана такая спешка. Может, дело в жажде скорости видного автолюбителя Лиланда Бушара? Или же здесь сыграла роль значительная разница в происхождении между девушкой, появившейся в высшем свете меньше года назад, и знатным родом, который, обладая запасом времени, задумался бы о выборе более подходящей невесты?
-- — Это просто невозможно, — сказала Каролина, глядя на свое отражение, которое за последние несколько дней полюбила так, как никогда прежде не могла и представить.
Возможно ли, что за неделю она подросла? Конечно, она стояла в примерочной, и в двухметровом трехстворчатом зеркале теперь отражались три Каролины в полный рост. Но её глаза совершенно точно стали зеленее. Темные волосы мисс Брод были собраны в высокую прическу, чтобы мадам Бристед — портниха, выбранная для неё Лонгхорном в период их недолгой дружбы, — лучше видела изысканное кружево и пуговки на изящном затылке, которым Каролина была недовольна, хотя и знала, что он весьма красив. В свете скоропалительной помолвки они с Лиландом договорились, что не станут оглядываться на чужое мнение, поскольку и так потратили впустую много лет, не зная друг друга. Меньше чем через неделю они уже будут женаты.
|
|
— Делаю все, что могу, мисс Брод, — отозвалась мадам Бристед, согнувшаяся над расшитым жемчугом подолом.
Для Каролины уже начали шить новое замысловатое платье, но изначально оно не задумывалось как свадебное, и поэтому за последние сутки с пышной юбки шаг за шагом сняли черное кружево и заменили его серовато-бежевым газом. Две девушки в углу, не покладая усталых, но проворных рук, трудились над расшитым страусиными перьями и опаловыми бусинами шлейфом.
Рядом с ними сидела рыжеволосая горничная, которую Каролина после долгих уговоров одолжила на эту неделю у миссис Карр, и в тихом изумлении наблюдала за происходящим, держа на коленях аккуратно сложенную одежду временной хозяйки. Со дня случайной встречи в отеле Каролина была поглощена мыслями найти способ приблизить сестру к себе, а после получения предложения желала, чтобы Клэр присутствовала на свадьбе. И ей удалось осуществить задуманное.
— Но у меня меньше недели, и мне жаль признать, что я не успею.
|
|
Сказав это, портниха подняла глаза на Каролину, будто вспомнив, что говорит не с везучей выскочкой, а с будущей миссис Лиланд Бушар. С одной стороны, Каролине хотелось возмутиться и высказать всё о важности этого платья, этой свадьбы и, безусловно, своей собственной значимости, но с другой — сдерживать гнев помогало переполнявшее её ощущение счастья от того, как сильно изменилась её жизнь. На неё нахлынули воспоминания, как Лиланд при всех сделал ей предложение — эту сцену она прокручивала в уме по несколько раз в час, — и легкие Каролины сжались, а глаза увлажнились от радости, и продолжать спор с мадам Бристед показалось невозможным.
Она улыбнулась. Портниха улыбнулась в ответ и вернулась к работе. Нет, Каролина прибережет гнев для флориста и Исаака Филлипса Бака, которого наняла распорядителем своей слишком поспешной свадьбы. Сейчас Бак маячил у стены. Ранее Каролина заметила, как ей повезло, что на этой неделе Пенелопа в нем не нуждалась, на что Бак ответил дипломатическим молчанием, истолковывать которое у Каролины просто не было времени.
— Доставка для мисс Брод, — объявила помощница швеи, просунув голову в дверь. Каролина и вправду владела всем, о чем могла бы мечтать любая девушка, но все равно прислушалась, радуясь этим словам. — От мистера Бушара. Пришел продавец из «Лорд энд Тейлор».
— Мы заняты, — не подняв глаз, буркнула миссис Бристед. — Просто скажите ему оставить то, что он принес.
— Он говорит, что ему также необходимо кое-что сообщить мисс Брод наедине.
Портниха подняла усталые глаза на требовательную заказчицу в немом вопросе.
— Это займет всего минуту, — решила Каролина. Ей все равно льстил очередной подарок, пусть название магазина и не внушало ничего хорошего.
Тяжело вздохнув, портниха встала и знаком поманила за собой сидящих в углу девушек. К огорчению Каролины, Клэр последовала за ними — но ведь обе девушки старались не привлекать внимания к своим близким отношениям.
— Будьте аккуратны, — перед уходом сказала мадам Бристед Каролине, указывая на изобилующую деталями юбку.
Будущая невеста осторожно вышла из примерочной и прошествовала к обтянутому потертым синим бархатом дивану в углу.
— Дорогая мисс Брод, вы очаровательны.
Каролина повернула голову, чтобы увидеть за спиной знакомый силуэт вошедшего Тристана. При виде продавца её настроение ничуть не улучшилось.
— Мистер Ригли, надеюсь, вы принесли нечто особенное, поскольку я уже заплатила вам внушительную сумму в надежде избавить себя от вашего присутствия.
— Вы и впрямь это сделали, и очень быстро. — Улыбка Тристана не погасла, а в его глазах зажегся огонек. — Но, боюсь, схитрили.
— Думаю, вам лучше уйти, — холодно ответила она.
— Постойте, но между нами уговор.
— Думаю, нет. Раньше — да, но тот вопрос уже решен.
— Да. Тот вопрос решен. — Тристан шагнул вперед в непринужденно-внимательной манере, так льстившей глупым посетительницам универмага. — Но это было до того, как вы оказались помолвлены с Лиландом Бушаром, что делает вас по меньшей мере в полтора раза богаче, не говоря уж о том, что вы станете членом одной из тех семей, которые беспокоятся о чистоте своей крови и, верно, будут менее воодушевлены выбором сына, если узнают, кто его невеста на самом деле.
Каролина выпятила пухлую нижнюю губу, вновь ощутив прилив ярости.
— Это грабеж! — возмутилась она.
Тристан пожал плечами:
— Называйте как хотите. Это не значит, что вы не желаете мне счастья и покоя.
Он подобрался к ней достаточно близко. А теперь наклонился вперед и оказался с Каролиной лицом к лицу так близко, что если бы в разговоре из его рта брызнула слюна, собеседница почувствовала бы влагу.
— Вы мне отвратительны, — прошипела Каролина, отстраняясь.
— Уж это вряд ли.
Каролина потянулась к ридикюлю, который по приходу сюда небрежно бросила в угол дивана, и вытащила двадцатидолларовую банкноту, всегда имевшуюся при себе на всякий случай.
— Вот, — сказала она, не глядя Тристану в глаза. — Это все, что у меня есть. Знаете ли, мои расходы возросли, поэтому, боюсь, вам придется считать, что вам повезло.
— О, мисс Брод, вы же не думаете…
— Бак! — завизжала Каролина.
Тристан тут же отошел. Бак вбежал в комнату так скоро, как только смог, учитывая его полноту.
— Да, мадемуазель?
— Этот человек преследует меня. Прошу, проследите, чтобы он никогда больше ко мне не приближался.
Она потупила глаза, пока Бак выталкивал Тристана из комнаты. Шантажист шаркал ногами, но ушел безропотно. Затем Каролина набрала в грудь воздуха в ожидании, что неприятный отзвук фразы «кто его невеста на самом деле» утихнет.
Каролина вспомнила, как в детстве перед сном мама шептала ей, что она создана для лучшей жизни, и если бы отец прожил подольше, то все было бы по-другому. Миссис Броуд была красавицей, и поэтому Каролина привыкла верить, что когда-нибудь и её внешность будут превозносить и считать саму Каролину великолепной. Но теперь это не просто мечты. «Я — Бушар, и всем придется смириться с этим. Точнее, стану членом семьи через несколько дней», — подумала Каролина, выпрямившись и сделав шаг обратно в примерочную, чтобы вновь насладиться тремя отражениями прелестной невесты в полный рост. После свадьбы уже не останется никаких вопросов, кто она такая на самом деле.
Глава 27
Сегодня Уильям Сакхауз-Шунмейкер, один из великих людей нашего поколения, упокоится с миром на кладбище церкви Святой Троицы в верхнем Манхэттене. Он находился в расцвете своего могущества, и ходят разные слухи о том, какие же слова сына как раз перед смертью мистера Шунмейкера привели к такому трагическому исходу.
-- — Что она здесь делает?
Стоял безветренный день, и небо над кладбищем на пересечении Сто пятьдесят пятой улицы и Риверсайд было безоблачно-голубым. Крупные зеленые листья на деревьях неподвижно замерли, совсем как белые надгробные плиты, бесконечными рядами тянущиеся по холму от Бродвея к Гудзону, который виднелся за черными шляпами дам из высшего света, окружавших Диану Холланд, молча обозревавшую скорбную процессию. Она стояла слишком далеко от священника и не слышала его слов: безусловно, проститься с таким человеком как Уильям Шунмейкер пришло множество людей. Пыльца витала в воздухе золотыми искорками. Все сплетничали, и Диана подумала, что если бы описывала похороны буквально, а не с точки зрения светских пересудов, то различия в выборе слов были бы почти незаметны.
— Говорят, что они с Генри Шунмейкером вместе ездили в Индию, и она остригла волосы, следуя индуистскому ритуалу…
Диана резко развернулась и посмотрела в глаза миссис Олин Вриволд. Та беседовала со старой девой Дженни Ливингстон, и хотя взгляда Дианы хватило, чтобы заставить их замолчать, лица женщин под черными вуалями остались кислыми. Все обсуждали то, что Генри наговорил отцу, хотя газеты, к счастью, постеснялись публиковать эту неприглядную историю на одной неделе с похоронами старика. Диана не была уверена, что на следующей неделе они продолжат молчать, но к тому времени они с Генри уже уедут. А пока что она хотела заработать больше денег. Её старый друг Дэвис Барнард, ведущий колонку светских новостей, давно говорил, что смерть всегда либо раздувает скандал, либо забирает его с собой в могилу.
— Возможно, он захотел, чтобы она пришла, — прошептала Дженни, едва Диана отвернулась.
Прежде чем Диана успела решить, что на это ответить, раздался заунывный вой волынок, и толпа начала расходиться. Пока одетые в черное скорбящие отходили от свежей могилы, Диана заметила, что они, как и миссис Вриволд и Дженни Ливингстон, смотрели на неё пронизывающими презрительными взглядами.
Щеки Дианы слегка покраснели, и она вздернула подбородок в ответ на молчаливое порицание. Она никогда не стремилась следовать правилам приличия, но прежде никто не награждал её такими взглядами. Затем появился Генри в немыслимом при такой жаре черном фраке с траурной повязкой из черного крепа на рукаве. Его красивое лицо казалось усталым и печальным, и он задержал взгляд на Диане дольше, чем того позволяли обстоятельства. Ему хватило секунды, чтобы дать Диане понять: он бы вырезал целую деревню, лишь бы сейчас оказаться наедине с любимой, и Диана попыталась ответить ему легкой улыбкой. Пенелопа, как любящая жена, суетилась рядом с ним весь день, но её лицо скрывалось под черной вуалью, и поэтому было непонятно, грустит ли она искренне или просто держится за свой титул миссис Генри Шунмейкер. С другой стороны за руку Генри цеплялась его мачеха, Изабелла, лицо которой даже через вуаль казалось пораженным молнией. Пока Диана размышляла, Генри уже начал подниматься на холм, где ждал семейный экипаж.
Несколько секунд Диана глупо смотрела в спину удаляющимся Шунмейкерам, но затем напомнила себе, что не должна выдать себя и что тоже потеряла отца, поэтому должна проявить терпение. Генри делал все, что мог, и возможно, его мучают угрызения совести. В любом случае вскоре они уже будут вместе.
— Мисс Холланд?
Диана вздрогнула. Она не понимала, насколько ей одиноко и неловко в этой толпе, пока не увидела протянутую руку Тедди Каттинга, стоящего чуть ниже. На Тедди был офицерский мундир, а на аристократичном лбу под зачесанными назад светлыми волосами залегли новые морщинки. Если это вообще возможно, его серые глаза казались ещё более искренними, чем при их последней встрече в отеле «Ройял Поинсиана» во Флориде. Диана смутно помнила, что он был в армии, но ведь она тоже уезжала, и встреча здесь и сейчас показалась ей подобающей.
— Мистер Каттинг, как я рада вас видеть, — поздоровалась она, благодарно беря его под руку.
— А я вас, мисс Холланд. — Вместе с остальными они двинулись на холм. — Я отсутствовал всего пять месяцев, но кажется, что весь мир — да хотя бы Нью-Йорк — перевернулся с ног на голову. Не могу поверить, что мистер Шунмейкер так быстро угас. А ваша сестра… скоро станет матерью?
Диана с жалостью посмотрела на Тедди — когда речь заходила о Лиз, он всегда становился сентиментальным — и попыталась сменить тему.
— Да, должно быть, город кажется вам провинциальным после того, как вы побывали на Филиппинах, повидали мир и пережили множество захватывающих приключений?
— Приключений… — Тедди издал сдавленный усталый смешок. Он окинул взглядом зелень, окружающих людей, спускающуюся с холма к воде тропинку, словно чувствовал вину за то, что целый и невредимый стоит здесь, в спокойной обстановке. Более серьезным голосом он продолжил: — Восхитительной маленькой войны не существует. Я много повидал на Тихом океане… — Он замолчал, пытаясь отогнать от себя воспоминания. — Но ведь вы леди, и не должны об этом думать. Достаточно будет сказать, что назад я не вернусь. Но расскажите же мне о себе и о вашей семье. Все ли у вас хорошо?
— Мама такая же, как всегда: пьет чай только с самыми важными особами и выстраивает закулисные союзы, — начала Диана, пытаясь говорить беззаботно. — Вчера утром я видела Элизабет — до недавнего времени она была в порядке, но сейчас доктор прописал ей постельный режим до… до рождения ребенка… и она выглядела такой усталой, что едва ворочала языком.
Казалось, эти новости огорчили Тедди.
— Хотелось бы мне навестить её.
— О, но вы непременно должны это сделать. — Они отходили от могилы, из-под ног сыпались гравий и земля, и, несмотря на этот печальный день, к Диане начала возвращаться природная живость характера. — Любопытно, что за все время моего визита Лиз не сказала ни слова, но когда я собралась уходить, она произнесла ваше имя. Я подумала, что ослышалась, но тут она четко наказала мне привести к ней Тедди Каттинга.
— Но я не могу, ведь неприлично навещать Лиз в её положении, и…
— Тедди, — перебила его Диана.
Они подошли к скользким каменным ступеням, и Тедди поддержал Диану, помогая ей подниматься. Женщины вокруг перешептывались, говоря, что репутация Дианы погублена её поступком, и надеясь на то, что это правда, они смогут немного поразвлечься, щебеча об этом в своих одинаковых гостиных, выдержанных в одинаково самовлюбленных тонах и захламленных одинаковыми безделушками, вдвойне бесполезными из-за покрывавшей их со всех сторон позолоты. — Не будьте смешным. Вы друг моей сестры, и если вы настоящий друг, то должны навестить Лиз, когда она больна, и неважно, кто там что подумает.
Они вышли на улицу, где стояла вереница экипажей, и на секунду Тедди задержал взгляд на Диане, обдумывая её слова.
— Спасибо вам, — наконец сказал он. На его лице одновременно отразились стыд и надежда. — Конечно, вы правы. Подвезти вас до дома?
Впереди Шунмейкеры уже отъезжали. Рядом со свежим надгробным камнем выли волынки, а вдалеке по Гудзону плыли лодки. Диана поняла, что больше никто не согласится её отвезти, да и она успокаивалась в компании лучшего друга Генри, в разное время сознательно и несознательно игравшего второстепенную роль в их отношениях. В любом случае он уже вел её к своему экипажу к досаде обозленных клуш, с преувеличенным отвращением смаковавших домыслы о том, что же произошло между Дианой Холланд и Генри Шунмейкером.
Глава 28
Человек состоит из сплошных изъянов. И мертвецы с каждым днем загробной жизни выглядят все более и более непогрешимыми в глазах тех, кто ещё ходит по бренной земле.
-- Бормотание священника прекратилось и вступили волынки. Генри поднял глаза к небу. Воздух был полон жизни, но юноша чувствовал внутри пустоту и не был уверен, чем её заполнить.
Безоблачное голубое небо над головой и нежная зелень листьев казались ему неправильными, как и плодородная земля, комья которой он только что бросал на гроб отца. Старик всегда виделся Генри устрашающе внушительным, с тех самых пор, как оставшийся без матери мальчик прятался за юбками гувернанток до того дня, когда Уильям Шунмейкер настоял на свадьбе сына с Элизабет Холланд, угрожая ему лишением наследства. Теперь отец не имел никакой власти и вскоре превратится в прах. Старший и младший Шунмейкеры никогда не были близки, и Генри знал, что по-хорошему должен чувствовать себя так, будто с его плеч внезапно сняли тяжелую зимнюю одежду. Но стоя на кладбище и моргая в ответ на сочувственные взгляды, он подумал, что от летнего солнца, как ни странно, веет холодом.
Несколько дней назад Генри мечтал о Париже. Сегодня отдал бы все, чтобы уже оказаться там, спать в объятиях Дианы в какой-нибудь мансарде, где никто бы не додумался его искать.
Когда сегодня он заметил Диану, потребовалась вся его воля, чтобы не прервать подъем семейства Шунмейкеров на холм и не броситься в объятия любимой. Она стояла там, хрупкая и красивая, и на фоне платья из черного крепа её лицо казалось ещё более румяным и прелестным, чем обычно. Придерживающая шляпку черная лента ярко выделялась под маленьким вздернутым подбородком Дианы. Добрые карие глаза, опушенные густыми ресницами, смотрели на него так, что Генри едва смог выдержать их взгляд.
— Пора идти, — сказала стоящая рядом с ним Пенелопа. Сегодня она облачилась в приталенное черное платье и шляпку с перьями, и весь день вела себя на удивление смирно и покорно. Генри покосился на своего лучшего друга, Тедди Каттинга, стоявшего чуть поодаль вместе с другими мужчинами, выносившими гроб. Генри был благодарен уже за одно то, что старый добрый Тедди выбрал для возвращения в Нью-Йорк именно этот день. Позже они все обсудят за бокалом горячительного, а сейчас Генри кивком показал другу, что в его обществе нуждается жена, взял под руку мачеху и вместе с остальной процессией двинулся на холм.
Через несколько минут молодой человек принимал последние соболезнования от столпившихся у семейного экипажа Шунмейкеров деловых партнеров отца, которых, по правде говоря, не слишком отличал друг от друга.
— Генри, — всхлипнула Изабелла, едва они сели в экипаж. Она шумно высморкалась в черный платок. — Что нам теперь делать?
Лошади тронулись в долгий путь, унося Шунмейкеров по Бродвею в центр города.
Генри оглянулся через плечо, чтобы посмотреть в маленькое окно в задней стенке экипажа на отдающих последние почести людей и реку, на глади которой переливались лучи полуденного солнца. Генри совсем не знал, что должна делать Изабелла, но странный голос — незнакомый ему, но исходящий из его собственной глотки, — произнес:
— Мы — Шунмейкеры. Мы справимся.
Слева, где сидела Пенелопа, послышался еле различимый смешок. Сидящая напротив сестра Генри, Пруденс, одарила брата обиженным скептическим взглядом.
— Уильям был настоящим мужчиной, — продолжила Изабелла свой скорбный панегирик. — Великим человеком. Слишком хорошим.
Генри повернул голову вправо, где, утопая в черном крепе, сидела бледная, как никогда мачеха. Её девичьи золотистые кудряшки скрывала шляпа с вуалью. Никто и никогда не называл старшего Шунмейкера слишком хорошим, даже без ударения на слове «слишком», даже в детстве. Генри удивился, подумав, что Изабелла, как-никак приходившаяся отцу второй женой всего несколько лет и не родившая ему детей, возможно, полагала, что её положение в семье стало уязвимым. В выражении её лица читалось истинное потрясение, и, немного поразмыслив, Генри пришел к выводу, что скорее она чувствует себя виноватой за свои романтические эскапады последних месяцев.
Затем Изабелла сняла шляпку, и Генри впервые в жизни понял, насколько чудно сердце: ведь в красных глазах и призрачно-бледном лице мачехи он увидел, что, несмотря на все другие чувства, когда-то она любила его отца, и воспоминания о той потерянной близости будут мучить её до самой смерти.
— О, Генри, ты должен продолжить его дело. Уильям возлагал на тебя большие надежды. Он всегда рассказывал о твоей учебе в Гарварде, мечтал, что ты возьмешь в свои руки семейное дело, хвастался, какой ты сердцеед… — Пенелопа снова фыркнула, но старшая миссис Шунмейкер не обратила на неё никакого внимания. — И говорил, каким достойным представителем семьи ты станешь по окончании бурной молодости.
Экипаж подпрыгнул на ухабе, и все четверо пассажиров столкнулись друг с другом. Изабеллу бросило вперед, а затем обратно к Генри, потрясенному услышанным настолько, что он не удивился бы, даже если у экипажа внезапно выросли бы крылья и он взлетел. Генри не мог вспомнить ни минуты сознательного существования, когда он не знал бы о неодобрении отцом его разгульного образа жизни, равно как ни разу не слышал от старика ни единого доброго слова. Тем временем мачеха положила голову на грудь Генри.
— Вот увидишь, — сказала она, поливая слезами его рубашку. — Он был строг с тобой, потому что хотел, чтобы ты тоже стал великим, и в свое время ты поймешь, что он всегда был прав.
Генри положил руку на вздрагивающее плечо Изабеллы и попытался сесть ровно и величественно, словно пытаясь примерить на себя образ того сына, каким его всегда хотел видеть отец.
Глава 29
Правда ли, что один юноша из манхэттенского высшего света, весьма публично записавшийся добровольцем в армию и, как было объявлено, отправившийся на Филиппины, никогда там не был? А если это так, чем же он занимался, и не гадает ли сейчас его жена, за какого человека вышла замуж?
-- Поездка с кладбища в особняк Шунмейкеров на Пятой авеню выдалась бесконечной. Кроме Изабеллы, никто не говорил, да и её слова из-за постоянного всхлипывания звучали почти неразборчиво. По мнению её невестки, такое поведение выглядело донельзя сентиментальным и было вызвано лишь тем, что во время смерти супруга молодая вдова флиртовала с похотливым художником Лиспенардом Брэдли. Но теперь Изабелле нечего бояться, поскольку мертвые мужья, в конце концов, не подают на развод. Но Генри мог это сделать, горько признавала Пенелопа, и бурное неодобрение отца отныне не остановит его от подобного скандального решения. При жизни Уильям Шунмейкер приструнил бы Генри, но теперь молодой Шунмейкер стал главой семьи и мог вести себя так непристойно, как ему вздумается. Его намерение оставить жену, которым он откровенно поделился с отцом непосредственно перед смертью старика, уже превратилось в сплетню. Если бы Пенелопа знала, что у свёкра настолько слабое здоровье, то хорошо бы подумала перед тем, как задерживаться в оранжерее с вожделенно прижимающимся к ней принцем Баварии.
Но так как изменить случившееся было невозможно, сегодня она весь день пыталась изображать из себя примерную жену. Но вовсе не желала играть эту роль. Даже в период влюбленности в Генри ей было скучно думать о выглаженных костюмах, поданном вовремя кофе и слежением за почтой мужа. Сейчас же сама мысль об этом оскорбляла её и заставляла чувствовать себя служанкой, человеком второго сорта, каким Пенелопа совершенно точно не была. Но кем она станет, если лишится титула миссис Шунмейкер сейчас, когда ещё и года не прошло с их свадьбы и нет детей, способных удержать её в семье? С таким трудом завоеванное место под солнцем на небосводе высшего света испарится так же, как последний вздох Уильяма Шунмейкера.
Вся аристократия Нью-Йорка сегодня видела, как она скромно и терпеливо стоит рядом с сокрушенным горем мужем. Очко в её пользу. Общество вспомнит об этом позже, если Генри все же настоит на огласке своей интрижки с девицей Холланд. Но если Пенелопа хочет, чтобы посаженное ею семя хорошего впечатления о себе дало всходы, необходимо продолжать в том же духе. Она не понимала, насколько это будет трудно осуществить, до тех самых пор, пока не вышла из экипажа и не услышала свое имя.
— Да? — повернулась она. Уже вечерело, и было сложно разобрать, кто её зовет.
— Миссис Шунмейкер, я здесь. — При этих словах Пенелопа узнала голос, и в следующую секунду увидела принца Фредерика, поджидающего её в элегантном черном фаэтоне с поднятой крышей. Кучер отсутствовал, и принц небрежно держал поводья в обтянутой перчаткой сильной руке, словно в любую секунду был готов сорваться с места.
Пенелопа оглянулась, надеясь, что больше никто не заметил посетителя. Генри с тяжело опирающейся на его руку мачехой уже преодолели несколько крутых каменных ступеней крыльца особняка. Подходя к принцу, Пенелопа не поднимала глаз.
— Не следовало вам сегодня приезжать, — сказала она и внезапно распахнула голубые глаза так, чтобы, несмотря на кажущуюся скромность, на лице отразились переживания.
— Нет… — Он снова улыбался ей в своей невозможно легкой учтивой манере. — Но я не смог удержаться. В любом случае теперь вы главная миссис Шунмейкер, и, думаю, вам нужно выпить.
— Так и есть, — согласилась Пенелопа, позволяя ему увидеть, что ей стоит большого труда не улыбнуться в ответ. — Как умно.
— Тогда почему бы мне не сопроводить вас на обед? Поверьте, ваш муж весь вечер будет занят бумажной работой и, думаю, оценит, что я не позволил вам заскучать.
Пенелопа приподняла бровь и притворилась, что обдумывает его предложение. Оранжевый свет закатного солнца казался ещё прекраснее на четкой линии подбородка её высокородного друга. Принц бросил взгляд на задрапированные черным окна особняка Шунмейкеров и снова посмотрел на Пенелопу. Расчетливая матрона в ней говорила, что стоит остаться дома сортировать письма с соболезнованиями, но ведь Генри за весь день и двух слов ей не сказал, и в конечном счете верх взяла рассерженная и униженная восемнадцатилетняя девушка.
— Ладно, если вы так настаиваете. Но знайте, я соглашаюсь вопреки здравому смыслу и только потому, что вы приехали в нашу страну так ненадолго. Только подождите меня немного, хорошо? Ненавижу эту черную одежду.
Принц оперся локтем на полированный бок экипажа, наклонился вперед и ответил серьезным голосом, которого Пенелопа прежде не слышала:
— Я бы ждал вас целую вечность.
Пенелопа подмигнула и отвернулась, чтобы уйти вслед за супругом. Она уже вошла в дом, когда поняла, насколько улучшилось её настроение от последних слов принца.
Вечером Пенелопа понадеялась, что Генри не заметит, как она выскользнула из дома в ниспадающем волнами красно-коричневом кисейном платье и украшенной жемчугом эгретке. Но танцуя в бальном зале «Шерриз» с одним рослым господином королевской крови, она больше не думала о муже. Ведь, как уже не раз замечал её спутник, только дурак не станет обращать внимания на столь яркую жену, и Пенелопа не стала бы возражать, если бы Генри пришлось смотреть, пусть и недолго, на одобрительные взгляды, которыми Фредерик награждал её обнаженные плечи и стройную фигуру.
Безусловно, на неё смотрели все, и когда Фредерик положил руку на её поясницу, Пенелопа затрепетала от тихих перешептываний присутствующих в зале и ощущения того, что о ней снова говорят. Принц надел черный костюм и зализал назад волосы. Он походил на Генри, на любого красивого джентльмена из высшего света, разве что выглядел представительнее её мужа и не сводил с неё проницательных глаз. Пенелопа знала, что они очень хорошо смотрятся вместе. Задолго до того как сыграть инженю, чтобы выйти замуж за наследника одной из старейших и богатейших семей Нью-Йорка, она частенько заводила короткие интрижки исключительно ради развлечения. И ей нравилось переживать те ощущения снова, нравилось танцевать в паре с таким восхитительно уверенным в себе мужчиной. Но затем, когда музыка смолкла, Пенелопа увидела, что даже разведенная Люси Карр не пыталась скрыть своего презрения.