— Ты отвезешь меня домой? — спросила она.
Его четкие аристократические скулы немного дрогнули в ответ на дружеский тон её слов. Глаза Тедди лучились заботой.
— Да, Лиззи, я отвезу тебя домой, — кивнул он.
Элизабет шагнула вперед, все так же не отходя от Тедди, но поняла, что исчерпала весь запас сил. Её ноги задрожали, и она обмякла, держась за друга.
— Не надо, — почти прошептал Тедди. Он наклонился и подхватил её на руки, унося подальше от места омерзительного происшествия в занимавшийся новый день.
Глава 41
Когда «Люсида» сегодня отплывет в Европу, среди её пассажиров окажутся мистер и миссис Реджинальд Ньюболд, их гостья Дженни Ливингстон, принц Баварии и его свита, художник Лиспенард Брэдли, путешествующий в компании Абеляра Гора, и графиня де Периньон с дочерью, которым, по слухам, Нью-Йорк понравился не так сильно, как они надеялись…
-- — Надеюсь, это вас не затруднит, — с нехарактерным раскаянием сказала миссис Генри Шунмейкер. Она окинула взглядом величественный вход в особняк Шунмейкеров, возможно, в последний раз, и кривовато улыбнулась алыми губами. Затруднение, о котором она говорила, представляло собой перегородившие весь холл восемь или девять сундуков с её лучшими нарядами и драгоценностями. Только ранним утром этого дня она наконец покинула постель принца Баварии и использовала эту возможность, чтобы вновь прихорошиться для него. Пенелопа выкупалась и переоделась с помощью горничной, и теперь стояла на пороге особняка, чистая, свежая и высокая в приталенном жакете цвета слоновой кости и того же цвета юбке. Длинную шею Пенелопы обвивали нежно-голубые кружева, а собранные в высокую прическу темные волосы скрывала широкополая соломенная шляпа, украшенная декоративными воробушками. — Я поручила забрать их мистеру Ратмиллу, дворецкому нашей семьи.
Дворецкий Шунмейкеров холодно кивнул.
— Тогда до свидания, — заключила Пенелопа, натягивая перчатки. Она старалась вести себя мило, потому что хотя они с Генри и желали быстрого расторжения брака, никогда не известно, как поведут себя в подобной ситуации их семьи, и вдобавок здесь осталось ещё несколько сотен предметов, которые Пенелопе в случае чего хотелось бы видеть в особняке Хейзов. Но день продолжался, и запас ее доброжелательности исчерпался. Пенелопа вышла через парадную дверь и, не оглядываясь, спустилась по белокаменным ступеням.
Девушкам её класса не полагалось ездить в наемных экипажах, но Пенелопа сейчас оказалась в неудобном положении, когда пользоваться конюшней супруга ей уже не позволялось, а брать коляску любовника ещё не пришло время. В любом случае она не дебютантка, а замужняя женщина, соблазнившая принца. И он совершенно точно уже станет её мужем ко времени Рождества в Альпах. Она махнула рукой извозчику прямо на Пятой авеню, на виду у проносящихся мимо экипажей, полных любопытных глаз и болтливых языков. Заняв свое место, приказала отвезти её в отель «Новая Голландия».
Войдя в вестибюль отеля с его натертым до блеска мозаичным полом, запахом цветов и чая и снующими туда-сюда коридорными в синей униформе, Пенелопа не смогла удержаться от мысли, что однажды вернется в Нью-Йорк и остановится здесь. Тогда она будет уже взрослее, гораздо более холеной и обладать парой новых титулов, и на неё нахлынут воспоминания о первом имеющем значение любовном приключении. Потому что сейчас, глядя на все свысока, она понимала, что Генри был лишь первым блином.
— Мадам, чем могу вам помочь?
На неё смотрел мистер Каллен, щуплый консьерж. Он сцепил руки в замок за спиной, и Пенелопе показалось странным, что он подошел к ней посреди обычной гостиничной суматохи, хотя совершенно точно знал, что предыдущие две ночи она провела здесь. Разве что хотел соблюсти правила приличия.
Но вся странность улетучилась, когда Пенелопа улыбнулась и произнесла:
— Я пришла к принцу Баварии.
Секунду на это не последовало никакого ответа, поэтому она решила уточнить:
— Фредерику.
Мистер Каллен набрал в грудь воздуха:
— Принц больше не постоялец отеля, мадам.
— Должно быть, вы ошибаетесь, — с налетом уверенности и легкого раздражения ответила Пенелопа.
— Совершенно точно, мадам, но его лакей сейчас вон там…
Пенелопа резко оглянулась и в дальнем конце холла рядом с рощей пальм в кадках заметила слугу принца, руководящего погрузкой груды багажа. Не обращая более внимания на консьержа, она поспешила туда.
— Где Фредерик? — потребовала ответа она, подойдя к груде кожаных чемоданов и упакованных сундуков.
— А… миссис Шунмейкер. — Слуга поднял глаза от сложенного большого листа бумаги. В его чопорном британском акценте Пенелопа отчетливо услышала все ассоциации, навеянные лакею её фамилией. — Боюсь, он уже отбыл.
— Что вы имеете в виду, говоря «отбыл»? — Плечи Пенелопы застыли под жакетом. — Отбыл куда? В другой отель? Неужели его обслужили не как подобает? Моя семья часто устраивает приемы в «Новой Голландии», и если требуется, чтобы мой отец поговорил с управляющим…
— Сегодня принц отплывает в Европу.
— Он просил что-либо мне передать? — После этой досадной новости в голосе Пенелопы отчетливо слышалось отчаяние, и она корила себя за это, но ничего не могла поделать. — Должна ли я встретиться с ним в порту, или…
— Принц сегодня отплывает, — продолжил лакей, тщательно подбирая слова. — Он обручился с Терезой, будущей графиней Периньон, и пожелал уехать ради разговора с родными как можно быстрее. Он надеется успеть сообщить им новость, прежде чем её предадут огласке.
— Но… — Пенелопа закрыла глаза, чувствуя себя бесконечно униженной. — Я думала… — начала она, но чудом сдержалась и не сказала «Я думала, он любит меня».
Слуга определенно заметил, как её овальное лицо побледнело от потрясения и унижения. Возможно, он даже немного сочувствовал ей, поскольку шепотом продолжил:
— Вам стоит расценить это как комплимент, потому что на родине принц известен как искусный соблазнитель, и леди, отдавшие ему свою честь, хвастаются этим ещё долгие годы.
— О Господи, какая же я дура! — выплюнула Пенелопа. Чтобы удержать равновесие, ей пришлось положить руку на знаменитую тонкую талию. С этого дня талия бесполезна, поскольку Пенелопе ещё нет и двадцати, а она уже товар второго сорта. Девушка, репутация которой испорчена. Она не станет принцессой, это будущее ей не суждено. Ей придется остаться в Нью-Йорке, где все уже злобно перешептываются, обсуждая её непристойное поведение, а муж находится на грани того, чтобы поменять постылую жену на привилегированную юную мисс.
— Думаю, вы ещё успеете с ним встретиться. — Лакей с сомнением посмотрел на неё. — Корабль отходит в полдень, но принц захотел выехать пораньше, чтобы убедиться, что его невеста и её мать хорошо устроились.
Но Пенелопа не желала ехать на пристань. Для девушки, которую принц использовал и вскоре выбросил за ненадобностью, унижения и так было предостаточно. На этой неделе она провела с ним так много времени, не отходила от него ни на секунду с того дня, как отменили свадьбу Каролины Брод, и ей казалось невозможным, что он умудрился выкроить час, чтобы сделать предложение крохотной француженке. Но потом Пенелопа поняла, что он, возможно, уже был обручен, когда она приехала к нему в воскресенье. За считанные минуты всё её стройное тело пронзила ошеломляющая дрожь стыда. Это было слишком, и огромные голубые глаза Пенелопы скрылись за густыми ресницами. Её высокая фигура в белом покачнулась и рухнула на пол, словно разлетевшись на куски. Склонив голову на плечо и теряя сознание, Пенелопа успела услышать топот ног. Кто-то звал врача. Последним она уловила лукавый женский голос, сказавший:
— Честное слово, это и есть падшая миссис Шунмейкер.
Глава 42
Я с превеликим интересом следил за историей Каролины Брод, наследницы с Запада, чье имя впервые было представлено высшему свету именно в этой колонке. Но её быстрый взлет оказался слишком хорош, чтобы быть правдой. В это воскресенье её свадьба с одним из самых завидных холостяков Нью-Йорка вопиющим образом отменилась. Как выяснилось, мисс Брод была всего лишь служанкой нью-йоркской леди, но мечтала одеваться как её хозяйка. Но, хотя Каролина Брод лишилась возможности войти в одну из самых знатных семей, она по-прежнему остается богатой: мистер Кэри Льюис Лонгхорн оставил ей значительное состояние. И мы не можем не признать, что увидели в произошедшем будущее высшего света: богатство без происхождения.
-- — Мисс Брод, могу ли я вам что-то принести, чай или…
— Нет. — Обмякнув на обтянутом шелком диванчике у окна в гостиной второго этажа своего особняка, Каролина даже не моргнула, отказываясь от предложения горничной. На Каролине было коралловое кружевное платье, обтягивающее тело и ниспадавшее к ногам бесчисленными складками. Она рассеянно предположила, что день уже клонился к закату, и стоило бы надеть более пышное платье, но не находила в себе сил этим заняться. Каролина уже устала смотреть в окно на дом Лиланда, где ничего не происходило. Одна из девушек с кухни сказала, что слышала от горничной Бушаров, будто хозяин уже уехал из города, чтобы провести какое-то время в загородном доме семьи на Лонг-Айленде. — Не надо.
С самого возвращения из церкви в воскресенье Каролина разговаривала только односложными предложениями и ничего не хотела.
— Не надо, — говорила она снова и снова. Еда, чай, напитки, цветы, платья, украшения, солнце, звезды — все это казалось ей бессмысленным. Единственным, чего она хотела во всей бескрайней вселенной, был Лиланд, а он был для неё недосягаем. Её веки опухли от слез. Казалось, все тело высохло, потеряв столь большое количество влаги.
Каролине больше не казалось, что она действительно одна из богатейших дам среди знакомых. Но, тем не менее, именно такой она и была. Тристан больше ничем не мог ей угрожать и, возможно, понимая это, уже не пытался требовать вознаграждения за то, что знал о её прошлом. Скромный особняк у парка по-прежнему принадлежал Каролине, разве что казался ей чересчур огромным теперь, когда она оказалась в столь нестерпимом одиночестве. Само богатство казалось ей невыносимым, раз уж на все эти деньги нельзя приобрести единственное, чего она желала.
— Возможно, вы хотите книгу, пирога, газет?..
— Никаких газет. — Каролина приподняла бледное поцелованное солнцем плечо к щеке и закрыла глаза. — Пожалуйста, уйдите.
Горничная удалилась, и Каролина попыталась заснуть, но не смогла вырваться из постылой комнаты и полной воспоминаний улицы в сны. В животе было слишком кисло, горечь сожаления пульсировала в голове каждый раз, когда Каролина намеревалась задремать. Время шло, она потеряла ему счет, и тут услышала, как скрипят ступени лестницы от того, как кто-то поднимается наверх.
— Мисс Брод, простите за беспокойство… — начала служанка.
— Я сказала, уходите, — пробормотала Каролина, не открывая глаз.
— Но, Лина, — вмешался новый голос, — ты ведь не можешь бесцельно пролежать здесь весь день.
Ресницы Каролины дрогнули. Струящиеся по паркету солнечные лучи прочертили дорожку к месту, где Клэр поставила на пол черный чемоданчик, почти серый от возраста.
— О, дорогая, — вздохнула старшая сестра. Её рыжие волосы были убраны под скромную шляпку, а платье с высоким воротом долгие годы служило униформой обеим сестрам Броуд. — О, что с тобой?
На секунду хозяйка дома номер пятнадцать по Восточной Шестьдесят третьей улице разозлилась, что Клэр увидела её после поражения. Но тяга к человеческому теплу перевесила гнев. Каролина вытянула сначала одну, затем вторую ослабленную руку. Старшая сестра поспешила к младшей и крепко обняла её, как делала всегда в детстве после смерти матери, когда Каролине снились кошмары.
— Я оказалась фальшивкой, — простонала Каролина.
Клэр поцеловала её в лоб, возле линии роста волос. К Каролине возвращалась способность чувствовать, но это лишь пробудило в ней воспоминания о потерянном, и она снова заплакала.
— Они забрали у меня все, — всхлипывала она, пока сестра пыталась стереть с её щек соленые капли. Но слезы больше не имели значения: все тело Каролины тряслось от рыданий. — Они забрали его у меня.
— О, моя малышка Лина, малышка Лина, — шептала Клэр, убаюкивая сестру. — Ты ведь на самом деле любишь его, да?
— Да.
— По крайней мере, ты познала это чувство, — увещевала её Клэр. — По крайней мере, ты не такая как я, которая никогда не была влюблена…
Намерение было добрым, но после таких слов сказать было нечего. Для Каролины после этой фразы положение показалось даже менее радужным. Она снова всхлипнула и уткнулась лицом в грудь сестры.
— Послушай, — продолжила Клэр, когда рыдания немного утихли. — Я принесла кое-что, способное тебя приободрить, — она замолчала, вынимая из кармана обрывок газеты. — Разве не смешно, что девушка следит за каждым шагом сестры посредством новостей? Должно быть, ты думаешь, что я глупая простушка.
Возможно, несколько дней назад Каролина ответила бы на это со смесью надменности и стыда. Но сейчас её жизнь пошла кувырком, вылилась наружу и растеклась по полу, и сама идея, что кому-то интересно прочесть о ней в газетах казалась верхом бессмыслицы, не говоря уже о том, что этот человек, по ее мнению, глуп или простак. Ей почти хотелось рассмеяться, и даже находясь в глубочайшей печали, она умудрилась выдавить смешок.
— Глупы или я, или мир, но не ты.
При звуке смеха сестры на простом круглом лице Клэр отразилось облегчение.
— Послушай, — настаивала она. — Это из колонки в «Империал»: «Мы не можем не признать, что увидели в произошедшем будущее высшего света: богатство без происхождения. И хотя я уверен, что многие будут оплакивать конец эпохи, думаю, вырождающиеся старые семьи нашего города правили достаточно долго, и если новую кровь привнесет девушка, которая, вне зависимости от своих прочих качеств, настолько очаровала такого знатока как Лонгхорн, что он оставил ей всё свое состояние, я склонен считать это не самым плохим знаком».
Каролина видела, как губы сестры расплываются в улыбке, а свет солнца отражается в её жизнерадостных глазах. Комната за спиной была полна призраков прошлых и будущих балов и суаре. Каролина помнила, как сидела на этом же месте вечерами, когда сюда заходил Лиланд, и от её вида на его лице вспыхивала радость. На секунду Каролина испугалась, что этот дом всегда будет её печалить. Но, окинув взглядом красивые панели из розового дерева, блестящую хрустальную люстру и дорогой паркет, несостоявшаяся миссис Бушар поняла, что это такой же прелестный дом, как и неделю назад.
— Не будь букой, милая. Здесь не так уж и плохо, разве не видишь? Только представь себе — моя Каролина в светской колонке «Империал»! Автор думает, что неважно, что говорят о тебе сейчас: ты независима и представляешь собой направление, в котором двигается весь высший свет. «За Каролиной Брод будущее», вот как он сказал. И это ты!
— Нет. — Каролина взяла сестру за руку и попыталась улыбнуться пухлыми губами. Темные волосы, не так давно завитые в локоны, рассыпались по плечам и груди. Когда её лицо приняло более счастливое выражение, Каролина поняла, что и чувствует себя лучше, и, возможно, в конце концов жизнь подарит ей немного радости, способной прогнать меланхолию. Ткань платья приятно льнула к коже, теплый воздух вокруг был напоен ароматами, а сидящая рядом с ней девушка любила её, несмотря ни на что. — Это мы. Надеюсь, в этом старом чемоданчике ты привезла от миссис Карр все, что хотела, и попрощалась с этой леди, потому что с этой минуты ты живешь здесь, со мной, и мы вместе устроим потрясающий бал.
Глава 43
Возвращение Тедди Каттинга — истинное благо для матерей девушек на выданье, поскольку он уже долгое время является для них наиболее ценной дичью.
-- — Не знаю, готова ли я туда войти, — сказала Элизабет, глядя из окна экипажа Тедди на простой коричневый фасад дома номер семнадцать. Она расчесала волосы пальцами и заплела их в косу, чтобы выглядеть более прилично. Но знала, что все равно похожа на пугало, и не хотела беспокоить мать. Сидя на мягком синем бархате в небольшом темном пространстве экипажа, она чувствовала, что сердцебиение потихоньку успокаивается.
— Тебе и необязательно, — ответил Тедди. — Можешь оставаться здесь сколько захочешь.
— Спасибо. — Воздух был напоен летней сладостью. Всю неспешную дорогу он проникал внутрь экипажа. Рассеянный свет, струящийся из-под густой зеленой листвы, слегка подсвечивал хрупкие плечи Элизабет, по-прежнему обтянутые лишь белым хлопковым домашним халатом, и изящную вишенку рта. — Но, конечно, сегодня ты уже сделал для меня так много и великодушно выслушал мои излияния, и я уверена, что тебе ещё много куда нужно успеть.
На лице сидящего рядом с ней Тедди отразилось изумление.
— И куда же мне нужно? — спросил он спустя минуту.
— О, даже не знаю, — протянула Элизабет голоском, скорее, подошедшим бы случайной встрече в гостиной её дома год назад. — Теперь ты солдат, поэтому, возможно, у тебя есть какие-то солдатские дела? В любом случае, уверена, что в этом городе живет много незамужних девиц, более заслуживающих твоей компании, нежели я, — беззаботно продолжила она. Ей ни в коем разе не было легко произнести эти слова, но не стоило злоупотреблять успокаивающим присутствием Тедди, поскольку, даже если он по-своему ещё любит её, между ними по-прежнему стоит большой живот, в котором растет ребенок другого мужчины. Элизабет и так отняла у Тедди много времени, объясняя, что сделал Сноуден с ней и её отцом. — Тебе вовсе не обязательно беспокоиться обо мне. Я сильнее, чем кажусь.
Тедди приоткрыл рот, в узкой полоске сверкнули зубы, но, казалось, важность того, что он пытался сказать, его ошеломила.
— Я знаю, как ты сильна, — наконец начал он, задумчиво качая головой. — И всегда знал, что ты намного сильнее меня, и только стремился быть тебя достойным. Я ушел на войну, думая, что смогу показать себя в деле и вернуться человеком, заслуживающим тебя… Но на войне я видел и творил жуткие вещи, и знаю, что я не солдат. Сегодня я надел это, — он указал на синий мундир с латунными пуговицами и несмело улыбнулся, — только потому, что подумал, возможно, форма испугает мистера Кэрнса.
Это признание навеяло Элизабет воспоминания о застенчивом юноше, приходившем к ней на чай по воскресеньям. Она мило ответила:
— Уверена, что так бы и было.
— Но это больше неважно, Лиззи. Его больше нет, и слава Богу. Не знаю, смогу ли когда-нибудь себе простить, что так долго медлил, прежде чем прийти тебе на выручку… — Он кивнул сам себе, словно пытаясь прервать тщетные мысли. — Важно лишь, что ты и ребенок теперь в порядке.
Снаружи слышалось чириканье птиц, топот лошадиных копыт на другой стороне парка и далекие отголоски уличного движения.
— Когда я вернулся и услышал, что ты замужем… Думал, за это я тоже никогда не смогу себя простить. Тогда я понял, как глупо было с моей стороны считать, что я могу стать мужчиной твоей мечты, объехав весь мир. Мое место здесь, и, полагаю, в какой-то степени я могу вести достойную жизнь в своем родном городе. Безусловно, так и будет… — Тедди замолчал и кашлянул. Его лицо замерло и побледнело, и Элизабет поняла, что он взволнован. В это же время кровь в ее жилах загудела. — Но я совершенно точно знаю, что моя жизнь будет достойной, если ты согласишься стать моей женой и провести со мной остаток наших дней.
Утонченная манера изъясняться исчезла, и ротик Элизабет округлился.
— Я не нужна тебе, — прошептала она, собираясь сказать что-то более вразумительное и убедительное, но угроза расплакаться была слишком велика.
Ответ Тедди прозвучал поспешно и взволнованно:
— Мы оба не новички в жизни, Элизабет. Уверяю, я тоже не такой совершенный джентльмен, каким меня считают. — Он зажмурился, словно пережидая приступ невыносимой боли. Снова открыв глаза, Тедди заговорил более уверенно и посмотрел на Элизабет. — Но я никогда ни на секунду не сомневался, что мы станем счастливой парой, и клянусь тебе всей душой, вне зависимости от обстоятельств, ты совершенно точно нужна мне.
Теперь отвернуться пришлось Элизабет. Ей было сложно выносить взгляд честных глаз Тедди и искренность, с которой он к ней обращался. Буря эмоций, поднявшаяся внутри, почти захлестнула ее. Она не хотела отвечать ему ничего, кроме «да», но вечное чувство приличия напомнило ей, что Тедди заслуживает узнать кое о чем ещё.
— Знаешь, отцом моего ребенка был не Кэрнс. Я никогда… не была с ним в этом смысле.
— Знаю. Я догадывался, что ты не стала бы выходить замуж в такой спешке за кого-то подвернувшегося под руку, если бы не находилась в отчаянном положении. И уже давно я понял, что за твоим похищением стоит намного большее, чем писали газеты.
Элизабет склонила голову. Ей не хотелось рассказывать Тедди обо всем, но глубоко внутри она чувствовала, что он ей друг и поймет её.
— Его звали Уилл Келлер. Он служил у моего отца кучером. Я влюбилась в него ещё девчонкой и хотела остаться с ним. Здесь это было невозможно, поэтому мы уехали в Калифорнию… — Было очень странно говорить об этом вслух после долгого умалчивания. Теперь это её история, поняла Элизабет, и скоро она останется в прошлом. — Недавно я обнаружила, что мой отец знал о нас с Уиллом с самого начала и пытался устроить так, чтобы мы смогли жить вместе. Если бы семья не тянула меня назад… — Она затихла, когда Тедди крепко сжал её руки.
— Лиззи, я так долго любил тебя. — Его пристальный взгляд говорил без слов. — И всегда буду любить.
Пока он произносил эти слова, лицо Элизабет стало мокрым от слез. Её нос блестел от влаги, и она бы вытерла его, но не хотела даже на секунду выпускать руки Тедди.
— Я тут думала, если родится мальчик, то я хочу назвать его Келлером. Мы сможем?
Наконец серьезное лицо Тедди озарила улыбка.
— Келлер Каттинг? Думаю, неплохое имя для мальчика — или девочки. Знаешь, когда я выбирал для тебя погремушку, то никак не мог отделаться от мысли, что неважно, кто твой муж и как мне жаль, что я не успел им стать: я буду рад видеть тебя матерью, и мне будет приятно многие годы дарить подарки твоему ребенку.
— Погремушка от «Тиффани»? Так это ты её послал?
Тедди кивнул. Элизабет было открыла рот, чтобы рассказать ему, кого она ошибочно считала отправителем подарка, но радость от понимания, что погремушку купил для неё так хорошо знавший её вкусы Тедди, была столь очевидна, что объяснения не требовала.
— Когда мы были во Флориде, — продолжила Элизабет, одновременно смеясь и плача, — я так хотела поцеловать тебя. Но все было так сложно и запутанно… Я чувствовала вину по любому поводу, а моя жизнь казалась такой… — Она хотела сказать Тедди ещё о многом, но внезапно в потоке слов поняла, что значение имеют только три. — Я люблю тебя, — прошептала она.
— Ты даже не представляешь, как долго я ждал от тебя этих слов.
Тедди вытащил из кармана мундира платок с монограммой и попытался вытереть слезы Элизабет. Затем взял её лицо в ладони и приблизил его к своему. Элизабет смотрела на него во все глаза, видя в его взгляде все те годы, что он мечтал сделать именно так. Она почувствовала слабость от сладкого ожидания первого поцелуя, за которым последует долгая совместная жизнь. Их дыхание смешалось в летней тишине, а потом Тедди чуть повернулся и приник губами ко рту любимой.
Глава 44
Девушке, лишившейся репутации, в конце концов позволят вернуться в лоно скромных посиделок и пышных балов высшего света, но никогда не разрешат ей забыть о проступке во избежание того, что юные девушки неверно поймут её предостерегающую историю и поддадутся искушению повторить те же ошибки.
-- Бывали дни, а может, и годы, когда Диане не приходило в голову, что она живет на острове. Выступающий с Восемнадцатой улицы в воды Гудзона пирс находился не так далеко от дома, где она родилась, но ветерок, соленый воздух, крики, постоянное перемещение багажа и контейнеров и поднимающиеся по раскачивающимся доскам сотни пассажиров казались совершенно иным миром. «Неудивительно, что я чувствовала себя здесь как в ловушке», — подумала Диана, глядя на Гудзон, забитый баржами, буксирами и яликами под безоблачным июльским небом. Вода окружала старый Нью-Йорк со всех сторон, и только подойдя к его границе, Диана увидела ширь простора за высокими стенами.
Перехваченный ремнем на талии тонкий плащ защитного цвета оберегал Диану от ветра и наполовину прикрывал её длинную темную юбку. На голову Диана надела черный котелок, имевший для неё сакральное значение. В одной руке она несла маленький саквояж, а в другой — буклет с билетом в каюту второго класса, брошюру и список пассажиров. Она купила билет на собственные деньги, заработанные во время путешествия и от продажи статей Дэвису Барнарду. Подружившийся с ней писатель Грасс снабдил её списком знакомых, к которым стоит зайти в Париже, и нескольких отелей, где можно недорого остановиться на первых порах. Барнард предложил Диане присылать ему материалы для статей и пообещал, что когда она обзаведется связями в новом для себя городе, то станет еженедельно писать «Письмо из Парижа». Диану радовала поднимающаяся от воды прохлада, немного остужавшая её, поскольку если бы не холодок, она испугалась бы, сколько оставляет позади.
Диана отправила письма матери, тете и сестре; они получат их завтра или послезавтра, и беглянка надеялась, что родные поймут её поступок. Она знала, что Генри уже получил её послание, поскольку вчера доставила его лично, поднявшись по грозным каменным ступеням огромного особняка Шунмейкеров: подобие последнего непристойного поступка за её короткий путь нью-йоркской дебютантки. Диану уязвляло, что Генри не пришел сюда раньше неё, но она была наделена даром воображения и в отдаленном уголке души чувствовала, что увидит его в любую секунду, издалека заметит его идеально уложенные темные волосы. Потом Генри подойдет к ней быстрым городским шагом, шепотом попросит прощения за то, что ему пришлось улаживать последние срочные дела, перед тем как оставить прежнюю жизнь, а затем обнимет любимую за плечи и поведет по доске на борт.
Все это время огромный железный корпус судна возвышался над ней как некое чудовище из морских глубин: вздымались из воды непробиваемые черные стены, далеко вверху виднелась белая краска палубы, а ещё выше — иллюминаторы, канаты и дымовые трубы. Уже скоро будут выкрикивать имена опаздывающих пассажиров, а потом Диана на самом деле уедет навсегда. От невероятности такого поворота событий у Дианы захватывало дух, но она все еще не могла в это поверить. И не поверит, пока не окажется на палубе, а водная гладь между нею и берегом станет слишком широкой, чтобы её переплыть.
Она повернулась на просоленных досках пирса и оглядела огромную толпу: отъезжающих путешествовать и провожающих их в дорогу. Восторг, тревога и печаль читались на их лицах, вытянутых и пухлощеких, молодых и пожилых. На пирсе сгустилась атмосфера ожидания и предвкушения. Диана увидела пробирающегося сквозь толпу мужчину с напомаженными до блеска волосами и в расстегнутом пиджаке, под которым виднелся жилет.
Диана приоткрыла рот и улыбнулась, когда их взгляды встретились. Сосредоточенный взгляд Генри давал понять, что он заметил любимую задолго до того, как сам попал ей на глаза, и за секунду весь страх улетучился, и Диана поняла, что была права. Конечно, Генри пришел. Они вместе едут в Париж, и ей не стоит волноваться и беспокоиться. В чистом голубом небе над головой безмолвно плыли безмятежные облака. Вокруг продолжали сновать и кричать люди, словно ничего особенного не было в том, что эти двое встретились у отплывающего в Европу парохода. Когда Генри наконец добрался до Дианы, она радостно улыбалась. Он забрал у неё билет и положил в карман пиджака. А затем, не говоря ни слова, взял затянутую в перчатку руку Дианы и опустился на одно колено.
— Я вел себя не так, как мне следовало — и на этой неделе, и всегда. Но также я никогда не встречал другую девушку, которую любил бы как тебя, и если ты согласишься стать моей женой, обещаю, что остаток дней я проведу, исправляя свои ошибки. — Он посмотрел на Диану. Темные глаза, в которых подчас нелегко было прочесть его мысли, светились искренностью. Генри не улыбался. Его лицо выражало только серьезные намерения. Через несколько секунд он достал небольшую коробочку. — Диана, ты выйдешь за меня замуж? Останешься ли здесь и будешь моей женой? Обещаю, у нас будет настоящая помолвка, пышная свадьба в церкви, а сплетники пусть говорят все что угодно — черт с ними, я буду рядом с тобой. И никогда больше не стану воспринимать твою любовь как нечто само собой разумеющееся.
Генри открыл коробочку, и Диана увидела выбранное им кольцо. Оно не походило на то, что он вручил её сестре, равно как и на то, что носила Пенелопа в жалкой попытке изобразить романтическую помолвку. Кольцо Дианы было в форме цветка с крупным сапфиром в центре на украшенном бриллиантами изящном золотом ободке. Очень женственное, но одновременно смелое и дерзкое, совсем как сама Диана. Она знала, что Генри все время думал о ней, выбирая кольцо, и от этого её напряженные плечи немного расслабились. Она вдохнула полные легкие морского воздуха. Но в следующую секунду представила себе замечания, которые скоро начнут отпускать дамы, называющие себя подругами её матери, или сторонники Пенелопы, или другие люди с большим количеством свободного времени. «Что она о себе думает, с таким-то кольцом?» — будут возмущаться они все то время, что она станет носить подарок Генри, что значит вечность, если она примет предложение.